Всю ночь он гремел ветвями орехов о крышу дома, шелестя листвой, подвывая и свистя. Налетая с востока, он пригнал тучи, окропил гнущиеся в поклоне деревья и на полчаса тут же утих. Выдохшись, он налетает вполовину слабее, но всё-таки рвёт провода, схлестнув из в искрах короткого замыкания. Сразу же утро и день пошли прахом. Электричество дали только в двенадцатом часу дня.
Хорошо, что вода идёт, есть газ и в радиоприёмнике свежие батарейке. С усмешкой думаю, что если вдруг исчезнут все блага цивилизации, наступит настоящий коллапс.
Вечер, несмотря на ветер, пахнет жасмином. Несколько кустов по пути, нещадно потреплены. Дорожки у каштанов и абрикос усыпаны сбитыми, недозревшими плодами и листьями. Листочки абрикос бегут впереди меня, подхваченные ветром. Касатики* клонят по сторонам свои головы. Рядом с ними ромашки и ноготки танцуют друг с другом вальс "Весёлого ветра".
Сегодня хоть и солнечно, но прохладно. Я иду дальше обычного, но прибавляю шаг и иду быстрее обычного, пока капля пота не срывается с левой брови. Чуть сбавляю шаг и сворачиваю на улочку, почти укрытую ветвями старых берёз. Здесь тёмно-серые сумерки. Ветра почти нет, но прохладнее, чем на соседней улице. Я вновь прибавляю шаг, вслед за манящим меня солнечным лучиком. Собачья конура на улице у забора пуста. Куда девался пёс, что ворчал на меня в прошлом году, мне не ведомо. Зато на перекрёстке из кустов выскочила с лаем стайка дворняжек. Они громко облаяли меня и величаво ушли!
Иду влево, ветер бьёт мне в спину. Сладости поздней весны нет и в помине. Пахнет дождём и мокрой землёй. Дворы расселённых бараков заростают бурьяном, чистотелом, травой и порослью яблонь, вишен и слив. Оттуда, где ещё живут люди, пахнет жареной с мясом картошкой, пирогами, чаем и кофе. На следующем перекрёстке ростут тополя, посаженные в 50-е, как и акации в сквере. От тополей осталось несколько стариков, стойко несущих свою службу.
Сквер ожил новой порослью акаций, там, где старые деревья были спилены. Новые молодые деревца пробились через шлак из терриконников, которым засыпали землю и задорно шевелят ветвями. Трава почти скрыла весь шлак. Пройдёт несколько лет и сквер возродится вновь и деревьев станет больше, чем было.
В синеющем, с алым шарфом и золотой брошью Солнца, небе, низко пролетает самолёт. Совсем низко, метрах в 700-х от поверхности. Я отчётливо вижу надпись на его бортах, под свист и вой двигателей. Услышав самолёт, я чуть вздрагиваю. Никак не могу привыкнуть к тому, что они так часто и низко летают над городом.
Мне вдруг захотелось домой. Я почти бегом прохожу мимо притихшего клуба, поворот вниз. Старый приятель-фонарь снесён, на его месте куст пионов, который цветёт и благоухает. Здесь заборы укрыты девичьим виноградом. Стёпка и Белка встречают меня и провожают домой, заслужив по горсточке сухого корма.
Касатики - казачье название ирисов.