Глава 11.
В красном уголке стоял шум, который был слышен издалека из открытых окон. Райкомовской «Волги» у крыльца не было. «Значит, собрание закончилось», - подумал Антоныч. Ни Первого, ни парторга Гадкевича в зале не было, а народ не расходился. Антоныч стоял в пороге и слушал.
- Да поймите же вы, наконец, мы не должны были допустить этого, - упорно настаивал на своем молодой коммунист Межинов.
- А нас спрашивали? Он сам вынес решение, а Гадя записал в протокол, что собрание одобрило решение райкома об отстранении Семена Леонидовича от занимаемой должности.
- Вы же молчали все.
- Молчали? А вы, коммунисты, тоже молчали.
- Что теперь виновных искать? Нужно что-то принимать. Давайте жалобу в райком писать, - предложил Сашка.
- В райком? На них самих писать?
- Райком - это еще не вся власть. Тогда в газету.
- Писали в газету и что? Все перевернули против нас же. Один Гадя в героях ходит!
- А может быть Трест не даст своего согласия, и все обойдется, мужики.
- Писать письмо в Трест нужно.
- Пишите, что он человек бескорыстный, хороший, с людьми умеет работать, в поселке его уважают, - включились женщины.
- Все, бабоньки, все напишем, ступайте домой, - Сашка сел за стол, - бумага тут есть, давайте сегодня же составим письмо. Завтра лесники все подпишутся.
- А все ли? Я лично не собираюсь ничего подписывать, - сказал Гоша Пьянчук.
- Ну, и мотай отседова, шкура продажная, вслед за своим Гадкевичем, нечего тебе тут делать.
- Я-то уйду, я жалобы не писал, а вы бы осторожней выражались, Мотий. Груня, пойдем домой, - позвал он жену.
Но Аграфена из бабьего любопытства осталась.
- Гадя плюс Гога - иуды у Бога, - донеслось из зала.
Антоныч облегченно вздохнул. Наконец-то рабочие поняли, что Семен - нормальный мужик. Составленное Сашкой письмо подписали, Анатолий Межинов взял его, чтобы завтра собрать подписи по бригадам. Вернувшись домой, Антоныч понял, что 100 грамм водки сделали свое дело, Леонидыч немного успокоился. Мужская слеза не любит свидетелей, и он отдал ему ключи от машины.
На следующий день в леспромхозе никто не работал. Рабочие не собирались саботировать, но так получилось: механизаторы и лесники устроили в гараже собрание. К ним присоединились рабочие цеха лесопиления. Писали письма в газету, в область. Исполняющий обязанности директора, Комелев Александр Петрович, растерялся, не зная, что делать. Он полностью был согласен с рабочими, но решил не вмешиваться, немного переждать. «Я совсем не знаю коллектив, и мне сейчас с ними работать», - думал он. Подписались почти все, только немногие заняли
выжидательную позицию.
Утром у дома Сиверских образовалась целая стоянка машин. Друзья собрались, не сговариваясь. Они сидели на веранде, окружив Семку. Даже из Старой Игирмы приехал Тоноров Толя, с которым Семена связывала дружба с самого детства. Он был одним из тех друзей, кому не нужна визитная карточка, домой он приходил к Семену, как к родному брату. Толя всегда был прямолинеен, честен, на первый взгляд, мог показаться грубоватым, зато был надежным другом. В любых ситуациях на него можно было положиться, зная, что он никогда не подведет.
Сашка Сидоркин, высокий, красивый, с огромной кучерявой шевелюрой, как у гуцула, подтянутый, скорее всего поджарый, в больших роговых очках, самый эмоциональный среди друзей, для которого не существует никаких преград. Он готов ради друга грудью пойти на танк.
Женя Каразин, невысокого роста, спокойный, рассудительный, не любивший горячки и шума. Он единственный в кругу друзей не употреблял спиртного и, когда «корешки» устраивали мальчишники, всех развозил по домам.
Урашов Толя, или «Урашончик», как в шутку звали его друзья, был самым молодым среди друзей. По приезду в Хребтовую быстро сдружился с ребятами. Среднего роста, симпатичный, с добродушной улыбкой на лице, отличный баянист, он был душой компании. О таких говорят, сердцеед женских сердец. Однако, несмотря на внешние «донжуановские» качества, Толя был хорошим семьянином. Он единственный отнесся ко всему происходящему по-своему.
- Сем, не переживай. Ты, мужик, найдешь себе работу, а партия? Живу же я без партии. Все перемелется, не падай духом, корешок.
- Нет, ребята, я чувствую, надвигается что-то страшное. Первый не зря про уголовную ответственность говорил. Он меня с преступниками в одну кучу смешал, и теперь ему ничто не помешает состряпать дело, - ответил Семен.
- Вот именно состряпать. Пусть попробует, ничего у него не получится, ты не накручивай себя, Сем, - поддержал Толя Тоноров.
- Не дрейфь, ты моряк или не моряк, Семка, всю администрацию поднимем на ноги, а справедливости добьемся, прорвемся, дружище, - Сашка достал из портфеля бутылку коньяка.
- Остынь, Сань, если все идет от Первого, трудно будет что-либо противостоять, против него никто не пойдет. Ехать надо к Николаю в Угро, он поможет.
- Не сомневаюсь, Коля поможет, но с Ковшом трудно даже ему будет справиться.
Сашка разлил по рюмкам остатки коньяка и пропел:
- Прощайте, скалистые горы. За дружбу, за удачу! Семен, дружище, вот тебе моя рука. Знай, нам никакой Ковшиков не страшен. Мы за тебя горой встанем.
- Все-таки надо сегодня же к Николаю Ивановичу ехать посоветоваться, - сказал Женя. Зная друзей, он боялся, что одной бутылкой не отделаются.
- Все, шеф, едем безотлагательно, собирайся, Семен.
- Сегодня я не поеду никуда, ребята, - улыбнувшись своей обескураживающей улыбкой, сказал Семен. Даже в присутствии ребят он еще не вышел из того состояния оцепенения после вчерашнего дня и бессонной ночи. Ребята разъехались, а Семен продолжал сидеть на веранде до обеда, пока не пришла с работы жена.
Спешащие на работу сельчане удивленно смотрели на машины, которые стояли у дома Сиверских. “Что-то случилось”, - решили они.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/05/25/994