В таком городке, как Белвью, однозначно было не много хороших баров. Очевидно, что таких же пусть и уютных, но абсолютно посредственных и не колоритных городков, причем с таким же названием, по всей стране было предостаточно. Разумеется, что для таких парней, как Стефан и Льюис, в их городке существовал лишь один единственный хороший бар. И лучшего места для задушевных разговоров двух старых друзей в их населенном пункте для них не существовало.
Не то, чтобы они были завсегдатаями этого места: весьма прибранного, не слишком светлого, но и не мрачного – мирного, спокойного с запахом дымка и дубовой пробки пропитанной красным вином и виски. Нет. Просто два друга, коллеги-преподаватели, посещающие этот бар не чаще, чем их студенты посещают университетскую библиотеку. К тому же, имеющие повод, и весьма не плохой, провести этот вечер, сидя за уютной, нагретой закадычными однокашниками, барной стойкой, неспешно попивая виски.
Сегодня Стефану исполнилось двадцать девять лет.
Он не был особо рад этому факту. Собственный день рождения не приводил его в восторг, и даже не порождал в нем какого-либо приятного чувства. Он всей душой ненавидел этот «проклятый» месяц март. И его друг Льюис знал об этом. Но все равно потащил его в этот вечер посреди недели, поскольку посчитал, что Стефан слишком напряжен последним временем, и что до привычной пятницы он не дотянет. И время от времени он повторял это Стефану, пока они сидели здесь.
Стефан не был замкнутым или закрепощенным человеком. Напротив. Он обладал отличным чувством юмора, понимал разные шутки, пусть и сам шутил не часто, редко улыбаясь искренне. Он умел легко воспринимать мир, и был абсолютной его частью. Но оное нужно было еще достать из него. Но не щипцами, а виски. Желательно стаканами. Закусывая фисташками. Стефан обожал их. Это был простой рецепт, и Льюис знал это, каждый раз применяя его.
- Стеф, расслабься! – привычно сказал ему Льюис, после того, как они опрокинули по разу.
Тут же Льюис заказал еще.
Он смотрел на Стефана озорными глазами и видел перед собой все того же, практически не меняющегося на протяжении многих лет человека. Ведь он знал его с первого курса обучения в том же университете, в котором сейчас оба преподавали свои дисциплины.
Льюиса всегда дивил круглый, немного крупноватый лоб Стефана. Его лоб был «по-умному» высоким и при этом красивым. Он притягивал взгляды людей, а взгляд Льюиса тем более. Порой он в шутку задавался вопросом «сколько же такая башка способна вместить?», вправду считая своего друга очень умным. Русые волосы Стефана чуть прикрывали его лоб, пусть и небыли особо длинными или густыми. Они, скорее, были очень непослушными, хоть и прямыми. От этого он старался зачесывать их набок. Но они упорно ниспадали ему на лоб чуть сбоку, смотря в какую сторону зачесывал. Всегда по-разному.
Выразительнейшей особенностью лица Стефана было родимое пятно, довольно аккуратно расположившееся у правой брови прямо на виске, имея форму осинового листа, будучи, приблизительно, такого же размера. Словно отпечаток этого листа. Черная оправа очков Стефана не давала пятну так резко бросаться в глаза, хоть оно и было довольно видным. Но Льюис, например, вообще не обращал на родимое пятно Стефана никакого внимания. Сам же Стефан настолько привык к нему с рождения, что и вовсе не смотрел на него, как и на густющую золотистую щетину, зачастую перерастающую в бороду, которую Стефан не начинал состригать, пока волосы не полезут в рот. Он не был зациклен на внешности, но при этом все равно был весьма сим-патичным молодым человеком, не прочим одеться в про-стой, но ухоженный, почищенный костюмчик. Таким его видел Льюис, и видели остальные.
- Я стараюсь! – с натянутой улыбкой сказал Стефан, показав свои от природы красивые белые зубы.
В отличие от Стефана, Льюис старался улыбаться чаще. И парнем он был не менее обаятельным. Привлекательный своим высоким ростом, широкими плечами и выразительными скулами, а также приветливым выражением лица, он часто задерживал на себе взгляды противоположного пола, чем и пользовался. Довольно крепкий на вид, он создавал контраст со Стефаном, выглядевшим на фоне своего друга щупловато, словно воробей, спрятавшийся в клетке, особо не озабоченный данной мыслью. Вообще, ничем не озабоченный, кроме извечных философских вопросов.
- Слушай, Стеф! Я понимаю, и я помню твое настроение в такое время года. Обычно, у тебя на день рождения случаются приступы хандры, апатии и грусти. И поверь мне, иногда, а лучше – почти всегда, отключать свой мозг и свои чувства. Порой это нелегко, я понимаю. А для тебя – тем более, – сказал Льюис, смотря на него.
Стефан не выглядел подавленным. Просто Льюис знал, что его нужно расшевелить. Зачастую Стефану было необходимо внешнее воздействие, чтобы возвращаться из мира своих мыслей во внешний мир.
- Это само находит и не отпускает. Понимаешь? Эти мысли, и чувства, - сам стараясь разговориться, молвил Стефан.
Льюис по-прежнему смотрел на него понимающим взглядом. Но ничего не сказал, поскольку подали выпивку. Он тут же решил предложить выпить.
- За тебя, мой друг! – подняв стакан.
- Спасибо! – сдержанно улыбнувшись, ответил Стефан, поддержав инициативу друга.
Они выпили. Почувствовался первый приплыв, поднимающийся к груди из желудка.
- Так что? Что там тебе говорил наш уважаемый заведующий кафедрой? – саркастично завел Льюис.
- Робинсон? – излишне переспросил Стефан. - Ты имеешь в виду, по поводу той конференции, что он запланировал?
- Именно.
- Сказал, что пригласил очень важную гостью. Очень будет ждать ее.
- Важную? – заметив подчеркнутость слова, переспросил Льюис.
- Да. Важную.
- И кого же? – чуть расплывшись в улыбке, спросил его друг.
- Я не помню, как ее зовут. Помню лишь, что вроде ректор из самой Болоньи…
Льюис резко засмеялся, совсем несдержанно, словно чуть не взорвавшись от смеха.
- Он серьезно? Нет, действительно? Может, у старика маразм уже?
Стефан лишь пожал плечами и улыбнулся.
- В нашу дыру! Ректор из Болоньи! – смеясь, говорил Льюис, словно не веря, - Надо еще по одной! – сказал он и обратился к бармену.
- А почему бы и нет?
- Стеф! Ты что-нибудь помнишь из того, чтобы к нам – к «кукурузникам» приезжал ректор из Европы? Голубых кровей, наверное, - иронизируя и насмехаясь, говорил Льюис. - Я не помню.
- Все бывает в первый раз, – подметил Стефан.
Им подали виски.
- Мой друг, за тебя! – спешно поднял стакан Льюис и они выпили.
- Завтра четверг, - сказал Стефан.
- И что?
- Сбавь обороты!
- Расслабься! – сказал свою коронную фразу Льюис. - Мы только начали. К тому же, у тебя день рождения! А эти тупицы никуда не денутся. Ну! У тебя завтра третий курс?..
Наконец-то из Стефана вылетел смешок. Льюис заметил, что его друг стал обретать кондицию.
- Мне недавно один заявил. Знаешь что?
Стефан уже практически не сдерживал улыбку на лице, став заметно веселее. Тема студентов, все-таки. Эта тема веселая всегда, даже для него, зачастую.
- На прошлой неделе, когда нам с тобой раздробили историю философии, и мне пришлось семинары вести, зачудил один. Уже не помню, каким боком, но с одним студентом дошли до философии Ницше. Спрашиваю его. Говорю, мол, хорошо, скажите мне, что подразумевал Ницше под понятием (или категорией?) «сверхчеловек»?
- Категорией? – придирчиво переспросил Стефан.
- Вот ты всегда так!
- Как?
- Не придирайся, а слушай, короче!..
- Нет, погоди, - решил перебить его Стефан. - Ты сказал студенту, что «сверхчеловек» - это категория? Ты хоть подумал, что он может поддать это сомнению и запросто опровергнуть, опозорив тебя перед всей аудиторией?
- Стеф, кончай! Таким бредом только ты любишь за-ниматься! Он не настолько умный!
- Бредом?
- Короче, знаешь, что он мне сказал?
- Ну?
- Он сказал мне, что «сверхчеловек» - это что-то типа между обычным человеком и его богом. «Его богом», понимаешь? Типа наполовину бог, что ли? Какая-то древнегреческая мифология, – засмеялся Льюис.
- Я понял, - сдержанно улыбнувшись, словно ничему не удивляясь, сказал Стефан, - Но «сверхчеловек» и «категория»… Извини меня… - критично продолжил он.
- Стеф, это ты у нас кандидат философских наук. Тебе и разбираться. Я как историк, вообще не должен был вести семинары по этому предмету. Но ты же знаешь нашего старика. И вопроса этого мы коснулись косвенно. Поверь мне, я бы не ударил в грязь лицом, даже если бы он был в десять раз умнее себя, поскольку интеллект у него никчемный. У этого студента, – сказал Льюис так, словно спрыгнул со всей ответственности за проведенную информационную работу в аудитории.
Оба они знали – Льюис сам был студентом в душе, пусть и развитее его собственных. Но не менее озорным, уж точно. Даже сейчас, посреди разговора, он резко остановился, заприметив симпатичную девушку, справа от себя, в конце барной стойки, точно загоревшись, как первокурсник. Одна. Потягивает сигаретку, запивая мартини. Точно его клиентка. К тому, на лицо не знакомая. Решил сам закурить, заказав выпить еще.
- До сих пор не могу привыкнуть к мысли, что в нашем универе такую свору собирают… – так сказал Льюис, словно его напрягал этот факт.
Он снова повернулся, чтобы посмотреть на ту брюнетку, рядом с которой теперь присела и блондинка. Видимо, подруга. Начали общаться. Заказывать еще выпивку. Теперь часть его внимания постепенно обращалась в их сторону. Но он по-прежнему старался слушать Стефана, не выпадая из беседы.
- Понимаю, - рассудительно начал Стефан. - За все время, что мы сами были студентами в нашем университете, затем аспирантами в Нью-Йорке, затем вернулись преподавать сюда, не было ни одной международной конференции, кроме той, что была посвящена инвестиционному бизнесу.
- Ага, а теперь на, тебе! Проблема ментальностей мировоззрений, как-то… как она будет называться? Эта тупая конференция…
- Ты не участвуешь. Тебе и знать не обязательно. Хотя, я удивлен, как это Робинсон тебя не приобщил.
- Зато знаешь ты, мистер проза религии. Не я же философ.
Стефан усмехнулся. Они выпили еще. Льюис решил начать уже давно избитые темы, чтобы хоть о чем-то потрепаться:
- Вот всегда так, верующие имеют больше прав, чем атеисты. Например, они имеют право назвать тебя дьяво-лопоклонником, когда узнают, что ты не молишься их богу. И могут говорить тебе, что ты не прав, зато ты должен «уважать их веру». Этих безмозглых, которые видят в тебе угрозу. А угрозу они видят потому, что на самом деле боятся нас – атеистов. Боятся, что какой-нибудь из наших убедительных фактов вдруг станет истинным. И все тысячелетние старания зацепиться за ум людской насмарку. Хотя, сложно назвать умом поклонничество картинке на стене. Вот только скажи мне, друг. Что это за религия, которую способен уничтожить один лишь факт?
Стефан лишь молча улыбнулся. Ему безумно нравилось, когда его друг, будучи таким же убежденным атеистом, как и он (пусть не философом, но все же), начинал рассуждать о религии. Он делал это так увлеченно, словно рассказывал что-то из курса истории древнего мира. Он жутко любил это.
- Религии и верования существуют уже много веков подряд. И до сих пор они в мейнстриме. Критика религии до сих пор в подполье. О чем это говорит? У власти до сих пор стоят жиды? И лжепророки? – задавался вопросами Льюис, но все чаще поглядывал на девчонок, - Давай еще по одной! - предложил Льюис и подозвал бармена.
- По последней, - сказал Стефан. - И сразу хотел сказать тебе большое спасибо, друг, за то, что поздравляешь меня! Но… с меня хватит. Могут сосуды в голове разболеться…
- Ничего не будет с твоими сосудами! Ты мне вот, что скажи. Это и так понятно. Но… вот ты. Ты критикуешь библию с первого курса нашего с тобой студенчества. Уже не буду вспоминать, что началось у нас обоих это с Лео Таксиля, - Льюис засмеялся. - Но то, что верующих большинство не было для нас сюрпризом подавно. А, следовательно, нет ничего отвратительнее большинства. Разве что, отвратительнее еще может быть – спорить с дураками. А дураки – это большинство. Ты серьезнее занялся этим вопросом. Ты диссертацию писал об этом… Ну… почти…
Стефан заметил, что Льюис пришел к той стадии опьянения, на которой он начинал частенько забывать, что хотел сказать ранее, точно начиная думать о чем-то другом. И в его мозгу все перемешивалось. Уже забыл, наверное.
- Не томи. Говори конкретнее, – сказал он ему.
- Скажи мне, мой умный друг! Как человек, посвятивший себя мрачной пучине философии. А точнее – по-святивший себя вопросам о возникновении и уничтожении религий. Не я – обычный историк с уклоном на мифы. Ха-ха! Если можно так сказать…
- Мифы – это тоже очень важная составляющая человеческой культуры в целом, и отдельно взятого человеческого мировоззрения.
- О! Видишь, как ты выражаешься! – подметил Льюис так, будто сам так не умеет или специально не стремится так выражаться.
Им подали виски. Оба в один момент заметили, сунув руки в тарелочку, что фисташки закончились.
- Не бери больше! – сказал Стефан о фисташках. - Выпьем это и хватит!
- Ну… так… - с досадой посмотрев на Стефана, отозвался Льюис.
- Не надо, Льюис. Я тебе и так за все очень благодарен. Честно. Давай заканчивать. У тебя уже язык заплетается. Да и поздно уже…
- Никак нет, не заплетается! Стеф, ты чего? Ну? Дружище! Как не родной, - хлопнув его по плечу. - Расслабься!
- Нет-нет, спасибо! – сдерживался Стефан. - Иначе я бы свой день рождения и не провел бы. Спасибо на этом, друг!
Стефан с признанием посмотрел сквозь линзы своих очков в броские, словно ищущие солидарности глаза Льюиса. Неугомонные. В них было видно, что он хотел продолжить. Но также, в них стало видно, как он пересилил свое желание ради друга, и сказал:
- Ладно, - немного с досадой в голосе, подняв стакан, - Давай! За тебя!
- Спасибо!
Они выпили.
- Слушай, - сказал Льюис, - не хочешь к тем девчонкам подкатить? – показав на тех, что сидели в дальнем углу, в конце барной стойки.
Стефан посмотрел на девушек. Но заведомо критично, словно и не собирался, пусть и были они весьма красивыми. Льюис на других не засматривался, он знал. Но также он знал, что взгляд его сейчас сделался холодным, и отчасти грустным. Это было видно по реакции Льюиса.
- Старик? – переспросил он Стефана.
- Нет, спасибо! – сдержанно ответил тот.
- Но почему? – спросил Льюис, заметив спад настроения у своего друга.
Он словно закрылся. Льюис положил ему руку на плечо и с серьезным видом сказал:
- Слушай, Стеф! Ты не думай, что каждый раз (до-вольно редкий), когда я тебе предлагаю подкатить к девушкам, я забываю о той трагедии, что приключилась в твоей жизни. Я помню. И я понимаю тебя. Но и ты пойми. Нужно жить дальше. Хоть ты и делаешь это в некотором смысле. Но не во всех смыслах. Понимаешь, что я имею ввиду?
- Понимаю, - глубоко вдохнув и чуть опустив голову, сказал Стефан.
- Ты уже шесть лет не можешь обрести покой. И не обретешь его совсем. Я это тоже понимаю. Но и ты пойми. Если ты оставишь прошлое в прошлом, отпустишь его, чтобы оно спустило якорь в далеком 1979 году, то это вовсе не будет означать, что ты покончил с ним. И что ты забыл Мерилу. Понимаешь? Напротив. Ты проведешь четкую черту между настоящим и прошлым. Ты покажешь этому прошлому, что оно не есть частью твоего настоящего. Оно лишь может быть следствием. Напоминать о себе с неким трепетом в некоторых участках твоего сердца. Но оно ведь стучит, не смотря на ранение. И ты живешь дальше. Понимаешь?
Стефан сдержанно прикусил нижнюю губу, опустив голову, но внимательно слушая своего друга. Он покивал ему в ответ.
- Дай себе шанс.
- Нет, друг.
- Почему?
- Я очень ценю твою заботу. Правда. Но и ты пойми. Мое поведение со стороны может показаться тебе затворническим. Словно я закрылся в домике. Но я не закрыт от мира. Я живу в этом мире. Он несет меня в себе. А я воспринимаю его таким, какой он есть. С его днями и ночами. И когда календарь возвращает меня к тому же дню, но только в другом году, я переношусь в этот день, и это никак не преодолеешь. Этот день. И этот трак. И эту заправку. Ведь это все отразилось не только на моем сердце, Льюис. Ты и сам знаешь. Знаешь о моих проблемах. Что я до сих пор боюсь машин. И что у меня случаются приступы эпилепсии. Все это и есть следствием прошлого, ты прав. Но как видишь, оно само не покидает меня, цепляясь за мое настоящее. Я бы и сам был рад оставить его… Но, оно…
- Прости, - сказал Льюис, закивав головой. - Я пони-маю, Стеф. Я понимаю.
- Я не готов, - констатировал Стефан, но с тем видом, что примет очередную попытку Льюиса пойти уединиться с дамами, даже если он не пойдет с ним сейчас.
- Я понимаю, - еще раз сказал Льюис, уже уловив взгляд своего друга, морально отпускающего его в этот момент.
Как же им было хорошо, что они понимали друг друга с одного взгляда. Льюис понимал, что для Стефана сейчас будет лучше уединиться. Как минимум ради того, что так ему будет спокойнее, как и Льюису будет спокойнее от общества женщин. Стефан также это понимал. Словно они оба время от времени в шутку задавались вопросом. Что может объединять таких совершенно разных людей? Такого мрачного меланхолика, как Стефан, пусть и со своеобразным чувством юмора, спрятанным глубоко внутри, и такого озорного и легкого на подъем весельчака, как Льюис? Противоположности притягиваются?
- Дружба! – не уставал искренне говорить это слово Льюис, крепко пожимая руку Стефана, и хлопая его по плечу, как минимум до завтра.
- А вот это уже может претендовать на то, чтобы называться категорией, - подметил Стефан в своем стиле, чем здорово улыбнул Льюиса, сам улыбнувшись в ответ. – Если считать дружбу отношениями, а у Канта отношения – это категория, все же.
Они еще раз похлопали друг друга по плечу на прощание. Стефан очередной раз поблагодарил Льюиса за приятный дружеский вечер и стал неспешно надевать черное приталенное пальто.
- До завтра! Увидимся! – сказал Льюис.
«А как же. Как всегда – на кафедре», - с улыбкой подумал Стефан, тут же вспомнив о машинах и гололеде на улицах. Барная обстановка была куда теплее и уютнее. Льюис оставался в этой обстановке. Стефан же решил пойти. И он пошел, потянув на себя тяжелую дверь.
Вышел на улицу и неспешно вдохнул в себя холодный воздух. Несмотря на то, что был подвыпившим, Стефан чуть прозяб от студености влажного вечера. На выдохе пар изо рта наглядно напомнил ему о том, что предстоит холодная, мокрая и скользкая дорога домой, весьма неприятная. Стефану придется чуть помучаться, прежде чем он дойдет до дома. А то, что он пойдет пешком, Стефан даже не сомневался. Это было аксиомой его жизни в Белвью. Он каждый день ходил пешком. То ли он ходил в университет на работу, то ли в бар с Льюисом, то ли в старый знакомый продуктовый магазинчик. Размер города тому способствовал. Несколько кварталов – и ты на месте. Порой, он не понимал, для чего городские власти пустили автобусы. Разве что, для транспортной связи с соседней Омахой.
Худощавая, чуть выше среднего роста вытянутая фигура на тонких ногах заковыляла по тротуару вдоль дороги, стремившейся к мосту через местный ручей. В некоторых местах на тротуаре был лед, и Стефан старался идти неспешно, осторожно. Лишь бы дойти по подъему до моста, а там уже рукой подать до дому.
Дойдя до моста, Стефан остановился и чуть облокотился о поручень, посмотрев вниз на ручей, который уже довольно стремительно стекал, но берега его еще были покрыты тонким льдом, поблескивающим на свету ближайших фонарей. Начался дождь. Ледяной, твердый дождь стал осыпать макушку Стефана. И он мысленно поторопил себя, чтобы поскорее скрыться от этой пренеприятнейшей погоды. Впрочем, Стефану любая погода не нравилась.
Он зашагал в сторону дома. Навстречу ему из-за угла выехал трак. Его фары тут же ударили по глазам Стефана, вызвав в нем резкое чувство паники. Он схватился руками за поручень моста, почувствовав слабость в ногах, и съежился так, словно сейчас этот трак сотрет его, размазав по асфальту. Он стоял так, пока тот не проехал и пока Стефан не почувствовал наступающее успокоение.
Подняв голову, словно высунув ее из панциря, он оглянулся, пару раз глубоко вдохнув, после чего пошел быстрее в сторону частного сектора, имея смешанные чувства страха и недовольства собой в этот момент. Переживая их, он сконцентрировался на их преодолении, но тут же поскользнулся и упал, сильно ударившись головой.
Боль охватила его затылок. Она была такой сильной, что сразу все забылось. Стефану потребовалось время, чтобы встать и пойти дальше. Пройдя пару кварталов и свернув пару раз, он подошел к своему дому.
Таких многокомнатных, как его дом, здесь было единицы. По две квартиры на один лестничный пролет. Довольно уютная постройка по типу кондо, если не брать во внимание тонкие стены и фактор первого этажа, на котором и жил Стефан. Впрочем, он никогда никому не жаловался на это, поскольку никогда не изъявлял желания жить в отдельном доме, как преобладающее большинство. Тем более, что чуткий соседский слух был ему нужен в случае припадка эпилепсии.
Совсем забыть боль ему не удалось, поскольку чуть пульсирующая, скорее образовавшаяся гематома на затылке, охватившая его, лишь начинала давать о себе знать. С неприятным чувством Стефан вставил ключ в дверной замок, думая, как бы поскорее ополоснуться, приложить компресс к больному месту, и отойти ко сну. Но знакомый звук открывающейся двери за его спиной тут же ознаменовал собой то, что ему придется чуть подождать, потратив время на условности.
Это была милая и очень (даже чересчур) заботливая старушка миссис Трефан, что жила в квартире напротив. Чуткая и внимательная, она очень любила своего соседа, и всегда старалась не упустить возможности поговорить с ним на лестничной площадке, слыша, как он вставляет ключ в дверной замок. Он был для нее как очень хороший и воспитанный внук. Она же была для него как назойливая (пусть и по-доброму) бабушка, на которую нужно было иметь кучу нервов, чтобы обходиться с ней терпимо и толерантно. Общаться с ней вежливо, не хамить, не грубить. Она очень любила это в Стефане, ведь он действительно умел обладать тотальным спокойствием в подобные моменты.
- Стефан, голубчик мой! – услышал он за своей спи-ной и тут же повернулся, улыбнувшись.
- Еще раз, здравствуйте, миссис Трефан, - приветливо отозвался он.
- Все нормально? Ты сегодня позже, чем обычно.
Стефан, подняв руку, посмотрел на часы, стрелки которых показывали половину десятого, и сказал:
- Извините, миссис Трефан.
- Что-то стряслось? – спросила она, надув свои пытливые щечки.
- А, ничего особенного! Поскользнулся и упал, - показав на голову, сказал Стефан.
Старушка прицокнула и сказала:
- Ой-ой-ой! Сильно ударился?
- Ничего страшного! Не переживайте!
- Тебе стоит срочно приложить компресс!
- Спасибо. Я знаю, - ухмыльнулся Стефан.
- Пойдем ко мне, я мигом тебе все сделаю!
- Нет, спасибо!
- Нет, пойдем!
- Не стоит, правда!
- Пойдем-пойдем! – не уставала заботливо настаивать старушка.
- Честное слово, миссис Трефан, я сам справлюсь. И ушиб не настолько серьезный, чтобы я нуждался в чьей-то помощи. Я способен самостоятельно разобраться с этим. Спасибо вам большое!
Стефан старался говорить со своей соседкой настолько мягко и тактично, насколько позволяло ему его терпение и все же понимание чрезмерной заботы одинокой женщины, которая обращалась с ним так, как его собственная бабушка никогда не обращалась. Он осознавал важность их гармоничного соседства, теплых и доверительных отношений, которые часто находили выражение в пирогах, например. И в этот момент, как и в любые подобные, Стефан был благодарен ей, и признавать это было не сложно, хоть и с неоднозначными чувствами иногда избавляться от такой недокучливой опеки хотелось всем сердцем.
- А вдруг с тобой что-то случится? – обеспокоенно спросила миссис Трефан своего «внучка», - Погляди, как головой то ударился! – заметив немного крови на голове Стефана.
- Все будет хорошо, - уверенно сказал Стефан, думая о том, что благо припадков последним временем стало значительно меньше, а точнее – не было уже пару месяцев с момента последнего. - Вы можете быть спокойны, миссис Трефан. Вам уже пора спать. Сегодня я пришел несколько позже, и прошу у вас прощения за беспокойство. А теперь, давайте просто разойдемся по кроватям. Обо мне не беспокойтесь. Хорошо?
Старушка серьезно и пронзительно посмотрела на Стефана несколько секунд, после чего спросила:
- Ты что, пьян?
Стефан уже терял терпение и не знал в этот момент, сколько же нужно этого терпения на то, чтобы общаться с этой милой и заботливой женщиной.
- Да, я выпил с другом. А теперь я просто хочу отдохнуть, что и вам советую. Нам обоим пора отдохнуть. Понимаете?
Стефан посмотрел на нее в ожидании увидеть понимание в глазах. Миссис Трефан промолчала. Он повернулся к своей двери и открыл ее с мыслью зайти в нее наконец-таки, ощущая ее взгляд на своей спине. И она сказала ему в его чувствительную спину:
- Ты поэтому упал, - как только он шагнул через порог своей квартиры.
- Нет, не поэтому! – уже с ноткой раздраженности, но по-прежнему максимально мягко и тактично сказал Стефан. - На улице гололед, если вы не видели! Не каждый молодой удержится на таком! Поэтому, советую и вам быть предельно осторожной, выходя на улицу завтра утром! Хорошо?
- Хорошо, - наконец-то с истинным пониманием сказала она, - Но, мой мальчик, ты все-таки уверен, что тебе не нужна моя помощь? – сделав пару шагов вперед.
- Точно! Отдыхайте, миссис Трефан. И прошу вас, не беспокойтесь вы так обо мне! – стараясь неспешно спрятаться за дверью, говорил Стефан, уже чуть ли не закрываясь от недокучливой старушки со скоростью звука.
- Но… как же… - продолжала говорить бабуля уже по ту сторону двери.
- Спокойной ночи, миссис Трефан! – обходительно сказал Стефан, закрыв дверь.
- Не забудь прийти ко мне в воскресенье. Я испеку яблочный пирог и заварю чай с бергамотом. Как ты любишь, - доносился голос миссис Трефан.
- Хорошо, спокойной ночи! – с нетерпением выговорил Стефан в дверь.
Он разулся и присел на тумбу, ощутив резкую боль в затылке.
- Спокойной ночи, голубчик! Не забудь! Приходи… яблочный пирог… мой мальчик…
Наконец-то ее слов уже не стало. Через полминуты Стефан услышал, как дверь миссис Трефан закрылась, за-мок щелкнул три раза. Облегчающая тишина. Лишь на мгновенье. Стефан знал, что приблизительно через две минуты услышит сквозь тонкие стены, как она смоет воду в унитазе, затем положит вставные челюсти в стеклянный стакан цокнув им об поверхность умывальника. Затем погасит свет на кухне, а затем в спальне, со скрипом ложась на матрац своей старой дряблой кровати, который будил ее и без того очень чуткий сон при переворачиваниях во сне. Ее же сон был способен разбудить ее. Вот так бывает. И Стефан наизусть знал ее жизнь, как она знала его.
Стефан стянул с ног туфли, а с плеч пальто, повесив его на тремпель. Нырнув из узкого со скрипящим полом коридора в небольшую ванную комнату, он включил в ней свет, чтобы скорее осмотреть место ушиба, что было сделать довольно непросто, и что усилило боль в его голове.
Худое щетинистое лицо с длинными скулами посмотрело на него в отражении. Он чуть опустил свою голову и повернул ее в сторону, чтобы осмотреть травму, оценить, насколько она серьезна. Стал аккуратно ощупывать вокруг своими длинными, тонкими, аккуратными пальцами, и понимать, что слегка твердоватая припухлость не особо большого размера с маленькой ранкой посередине не несет собой ничего опасного. Гематома пройдет через пару-тройку дней. А вот сама ранка может болеть еще с неделю.
Стефан обработал больное место перекисью водорода, после чего достал кусок замороженного мяса из морозильника, чтобы приложить его к голове и подержать немного. Закрыв дверцу морозильной камеры, он посмотрел на календарь, висевший на ней.
6 марта 1985 года.
6 марта – как же он не любил этот день. И он почти закончился. Скорее прикрыть глаза и заснуть. Забыть. Выпасть из этого дня. Начать новый. Такой же гадостный, но терпимый, в какой-то мере.
***
«Проблемы духовной и ментальной интеграции культур» - так должна была называться предстоящая научная конференция, имеющая статус международной, и довольно непредсказуемое место проведения – скромный провинциальный университет, готовивший будущих бизнесменов и менеджеров среднего звена в (набирающей стремительную популярность) компьютерной сфере. Как состыковывались конференция подобной тематики и ВУЗ подобного профиля, не знал никто, кроме Робинсона, которого считали грубым консерватором и тонким (удивительным) новатором в одном лице.
Его бывший студент – Стефан, окончив этот университет в середине 70-х, сразу понял для себя и принял решение, что не хочет иметь ничего общего с бизнесом, управлением или IT-технологиями. Ему нравилась философия, которую Робинсон и преподавал в молодости. И он считал, что философ из него куда лучший, нежели управленец или бизнесмен, что он хочет преподавать будущим менеджерам философию. И поступил в аспирантуру, уехав в Нью-Йорк. Чтобы ему не было скучно, Льюис поступил с ним, но на историю, поскольку считал тогда историков крутыми, мол, те все знают и привлекают внимание дам, раз умеют красиво рассказывать различные истории. И с одной стороны он был приятно удивлен тому, что истории (а особенно те, что умело поданы) действительно могут привлекать внимание девушек. Но с другой стороны, он стал считать других историков выпендрежниками. Других историков он почему-то не уважал, сам особо без уважения относившись к своей профессии, все больше с каждым годом. Стефан же напротив – очень любил то, что делал, и ни разу не жалел о своем выборе. Он любил философию. И любовь эта помогла вернуться ему в стены родного университета ради чувства второй любви – преподавать философию.
Теперь же, когда в университете Белвью должна была пройти научная конференция, не касающаяся тем бизнеса, менеджмента или технологий, а касающаяся (как считал сам Стефан) более важной темы – личности и духовности индивидуума, от знания и умения применения которой зависит успешность обмена информацией между разными народами и культурами с целью построения взаимовыгодных отношений, движущих человеческим миром в целом – он был рад. Он не показывал этого. Рад он был сдержанно, но с торжеством внутри. Ведь, опять же, на международном уровне конференции на такие темы в университете Белвью никогда не проводились. И он уже считал это маленькой победой.
Несомненно, целиком и полностью это было заслугой Клайва Робинсона – заведующего кафедрой философии и социологии – крестного отца в научной деятельности Стефана Полански и Льюиса Берга. И пусть Льюис иронизировал то, что этот уважаемый всеми человек повлиял на его жизненный выбор, но этих двух парней он в каком-то месте своей души действительно любил, хоть и своеобразно, помня их еще студентами, не забывая помогать им важным советом.
Будучи довольно эксцентричным лысым стариком с вагоном заболеваний (начиная с геморроя и трещин в прямой кишке, и заканчивая хроническим бронхитом), он очень любил шутить над своими подопечными. Особенно над «вечным студентом» Льюисом, уважающего его меньше всех, что не было секретом ни для кого, включая Робинсона.
- Как думаешь, сколько этому пеньку еще осталось? – спросил Льюис у Стефана, пока они были одни на кафедре.
- Ты нормальный? – спросил его Стефан в ответ.
Льюис подбрасывал вверх красный резиновый мячик, похожий на теннисный, но помягче. Отвлекаясь на это бессмысленное занятие, он, с закинутыми на стол ногами, продолжал общение со своим другом, сидящим у противоположной стены:
- Я не в том смысле.
- Я понял. Но все же.
- Что такой серьезный? Так сильно ударился?
- Достаточно. Ты мне вот, что скажи. Наш разговор в баре… Ну, когда мы… - пытался объяснить Стефан.
- Когда я тебе предлагал пойти с девчонками познакомиться?
- Нет-нет! Ты мне еще сказал тогда, мол, Стефан, скажи мне как философ. Или что-то в этом роде…
Льюис приостановил свое занятие, задумавшись на несколько секунд.
- Ну, ты еще что-то хотел узнать, но мы резко перескочили с темы на тему. А вот потом уже ты предложил мне пойти познакомиться с девчонками. И, в общем…
Льюис озадаченно почесал за ухом и сказал:
- Я думаю, что не помню…
- Ладно. Проехали, - махнул рукой Стефан.
- Полностью согласен, - сказал Льюис, снова начав подбрасывать мяч. - Тоже мне… пьяный разговор решил вспомнить! Идешь в воскресенье со старушками тусить?
- А… ты про миссис Трефан?
Льюис сделался заметно веселее.
- Я всего несколько раз приходил к ней на чай!
- Кончай заламывать! – громко начав смеяться, сказал Льюис.
- А что? – с недоумением спросил Стефан.
- Нет-нет. Ничего. Правда. Ты не думай, ничего за-зорного я в этом моменте не усмотрел. Просто твоя соседка, которая уже спит в обнимку со смертью, приглашает тебя на пирог. Это, конечно… - не тая улыбки, тянул Льюис.
- Не трави! – с иронией сказал Стефан. - Шутник.
- Ладно, ладно.
- Я серьезно.
- Хорошо.
Но Льюис все равно выглядел насмехающимся, пусть и сдерживающим свой порыв веселого настроения.
- Хорошо, - еще раз повторил он. - Я лишь хотел сказать, что старому пердуну надо валить на пенсию. Самый раз, провести эту конференцию, чтобы потешить свое самолюбие, угомониться, накормить досыта свое эго, и свалить на пенсию этим летом.
И как только Льюис сказал это, тут же отворилась дверь, и вошел Робинсон. Вошел тише, чем открылась дверь. И Льюис, едва успел опустить ноги со стола, выронив опускающийся в руку мяч, который покатился по полу, и закатился прямо под стол заведующего кафедрой, находившийся в центре комнаты. Льюис не знал, увидел ли все это Клайв, но тот сказал уже с привычным сарказмом в голосе – низковатом, хрипловатом, но не лишенном жизненных сил, пусть и пассивных:
- Льюис, тебе не кажется странным, что обычно столы пахнут столами, но твой пахнет обувью с китайского рынка, которую перемеряли десятки мужиков с вонючими носками, прежде чем ты ее купил?
Стефан постарался не засмеяться вслух. Льюис же заметил, что его «пердун» сегодня, как и во многие другие дни, был в шикарном ударе. Он не знал почему, но при нем, он тут же выравнивал осанку и вел себя смирно, в основном стараясь слушать его и не перебивать. Наверное, лишь бы он не дал Робинсону лишний повод подшутить над ним в свойственном ему стиле. Как же он это не любил. Порой не знал, что больше: шутки Робинсона, или же моральную невозможность ответить ему тем же, ввиду служебной субординации.
Старик не спеша, с опущенными веками (словно спал на ходу) зашагал к своему столу, после чего сел за него со вздохом. Парни переглянулись. Клайв протянул ноги, и парни глянули под его стол. Мяч он не задел. Но тот был совсем рядом с ногой.
- У кого какие планы на пятницу, позвольте спросить? – не поднимая глаз, спросил Клайв.
- То есть, завтра? – переспросил Льюис.
- То есть, сегодня! Ты что, живешь по древнему календарю Майя? – с серьезным видом сказал Клайв. - Конечно, завтра!
Льюис еще раз понял, что ему лучше молчать. Впрочем, сказал Стефан:
- Я собираюсь навестить могилу супруги.
Клайв кивнул головой со сдержанным видом, затем он поднял глаза, и посмотрел на Льюиса. Тот чуть оробел от каменного взгляда Робинсона, вопрошавшего:
- Ну, а ты? – прицокнув языком так, словно раскусил кислую ягоду.
- А я… - растерянно стал придумывать Льюис, что сразу и заметил Клайв.
- А ты, Льюис, завтра поедешь за баннерами для конференции.
- Я? Нет!
- Ты! Да! У тебя завтра пять пар. Вот, после пятой и поедешь. Самое время будет. Я не хочу тянуть с этим. Ты мальчик уже взрослый, крепкий. Дотянешь материалы для стендов. Запрешь в кладовке до тех пор, пока я не скажу тебе достать их оттуда. Ты все понял?
- Мистер Робинсон, позвольте поинтересоваться. А лаборант нам для чего? Люси, она ведь… - сказал Льюис с показательным негодованием. - Этим делом может заняться лаборант, а не преподаватель!
- Хм… Люси девушка молодая. Женщина! – подчеркнуто сказал Клайв.
- С каких это пор вы стали сексистом? Извините за прямой вопрос, - торжествующе сказал Льюис.
- С тех пор как ты, мой милый мальчик, стал женоненавистником! – чуть напористее сказал Робинсон.
- То есть? – спросил Льюис, уже чувствуя неладное.
- То есть, Люси завтра имеет полное право уйти по-раньше с работы к своему молодому человеку, который подарит ей букет цветов, поднимет на руки, поцелует в шею и поздравит с международным женским днем, несмотря на то, что ты не считаешь это праздником. Ей должно будет все равно, пойдешь ты за баннерами или нет, потому что она будет освобождена. Ты все понял?
- Понял, понял… - почувствовав себя остолопом, проговорил Льюис, желая, чтобы Робинсон как можно быстрее остановился.
- Надо же тебе хоть как-то принять участие в этой грандиозной конференции или нет, - подчеркнуто сказал заведующий кафедрой.
Льюис не стал говорить больше, чем следовало. Просто заставил себя промолчать. Особенно, когда увидел, как Робинсон прикоснулся носком ботинка к мячу, который чуть сдвинулся с места. Клайв не заметил этого. Стефан решил поговорить с ним:
- Кстати, какая важная персона пребудет к нам из Болоньи, позвольте поинтересоваться еще раз? Запамятовал, уж простите!
Клайву польстил этот вопрос. Это стало видно по тому, как он фривольно умостился, облокотившись на спинку кожаного кресла, чуть растянувшись в улыбке.
- Черт ее знает. Некая Анна Роккафорте. Вроде известный человек у себя на родине. Прекрасный меценат, инвестор… - с чуть замечтавшимся взглядом сказал Клайв.
Парни смотрели на него и видели отвагу. Неадекватную (но зрелую) смелость пригласить такого человека, и свойственный только ему талант добиться положительного результата там, где его бы и не ждали – в тридцатитысячном городке посреди кукурузного поля, о котором не каждый пятый слышал в соседнем штате, не то, чтобы за океаном – в Болонье.
- …Я лишь знаю, что она какая-то шишка в Италии. Состоятельная дама. Чья-то бывшая жена. В парламенте Италии многих знает. Наука ей не безразлична. Занимается развитием культуры. Причем, не только итальянской. В общем, вы понимаете всю важность ее самой и ее визита. А остальное, я думаю, вы узнаете при встрече с ней, - говорил Клайв, решив сделать более загадочный вид в конце, - Если повезет, - тут же дав понять, что шутит, резко засмеявшись; он закашлял, покраснев как резиновый мячик Льюиса, с которым тот сравнил его в этот момент и улыбнулся, посмотрев на Стефана.
Его друг сдержался, задумавшись над словами старика.
Морган Роттен © Богоубийство (2016-2017гг.)