- Ну, вот. И поговорить можно, - Серафим будто отделился от темноты коморки.
Он был одет в чёрный плащ с капюшоном. Загадочные символы поблёскивали по краям рукавов, капюшона, а, может, и ещё где - в свете одной, хоть и толстой, свечи было не разглядеть.
Я невольно улыбнулась.
Какая-то театральность чувствовалась во всём этом: и в долгом хожде-нии по подземным ходам, и в убранстве Серафимова «кабинета» - свечи, книги в старинных переплётах, шары, призмы и ещё непонятная, видно, ма-гическая атрибутика. И вот, в довершении всего, плащ Саруманов-Гендальфов.
- Я-то вот понимаю тебя, - Серафим тоже улыбнулся. – А ты покуда нет.
- Я слушаю, деда, - мне нравилось так называть смотрителя Выволока.
- Быстрая какая! Покуда я поспрашшаю, - Серафим посерьёзнел. – А уж говорить мне всю правду будешь, аль нет, дело твое. Я прочухаю. За свою полуправду получишь мою полуложь.
- Спрашивай, - я, проигнорировав предложенный стул, уселась по-турецки на мягкий коврик у огромного сундука. Мау улёгся на сундук и стал поигрывать прядью моих волос. Кел, заняв полкоморки, вытянулся вдоль сундука, меня и едва не касался носом обрубка бревна, что служил одной из ножек стола, за которым разместился Серафим.
- Зачинай сама. С чего хочешь. Я вопросом-другим перебивать стану. Уж не прими в обиду, - старик принял позу «руки-под-подбородок» и застыл будто.
Пламя свечи причудливо колыхалось от незаметных сквознячков. Из-за чего на сумрачных бревенчатых стенах нарастали и опадали диковинные тени от обычных предметов.
Начинать разговор было трудно. Но я начала, запинаясь, перескакивая с одного на другое. Но Серафим удивительно уместными и чуткими вопро-сами умело направлял моё повествование в правильное русло.
Когда моя стая поняла, что я готова рассказать всё начистоту, она не осталась равнодушной к излагаемой истории. И Мау, и Кел толково заполняли «пробелы» в моём рассказе и дополняли его своими переживаниями, «картинками» и мыслями.
Серафим склонил голову, и капюшон закрыл его лицо до подбородка. Пальцы старика поглаживали какой-то тёмный с красивыми разводами шар. Свеча совсем оплавилась в кривоватом латунном подсвечнике и начала по-трескивать. Молчание затягивалось.
Я поднялась, шагнула к столу, взяла новую свечу и водрузила её поверх старой, фитиль которой уже тонул в расплавленном воске, причудливыми застывшими наростами обрамивший латунную чашу.
- Да, так вот. Не ждать. Самой делать, - Серафим плавно откинул капю-шон, взял меня за руку и заставил сесть на стул, перед собой.
- Ну, вот что я понял, Таисья, - старик потянулся к кубку, в котором сверкало множество маленьких камушков, взял пригоршню и высыпал её на стол.
– Во-первых, не промыслом Божьим, а волею корыстных людей попала ты в коловращение сие, – Серафим, не глядя, выдвинул из кучки камней ярко красный.
- Но не перемололи зерно в муку, на привязь собакой не смогли поса-дить. Раз малый Выволок принял тебя, значит, Господь глаз свой на тебя по-ложил-таки и руцею своей благословил-таки, - старик пододвинул ко мне ещё один камень, жёлто-зелёный.
- Ждал я замену себе. Возрадовался было, слухом услыхав про тебя, глазом узрев тебя. Но… - Серафим поставил в ряд с другими синий камень, - сила тебе дана не для смотрителя. Полёт твой выше, дорога дальше, послан-ничество шире и…
- Трагичнее? – я потянулась к россыпи и наугад вытащила камушек чёрного цвета с красноватым отблеском.
- Да. Вижу скорбь сердца твоего, дитя, - Серафим долгим взглядом всматривался в моё лицо. – И камень выбрала. Кровавик. Для сильной ду-хом.
- Деда, не так всё. Поняла уже, что не отделаться мне от этой ноши. Но не вижу я себя ни Мессией, ни Антихристом, ни ещё каким посланником Бога ли, Сатаны ли, - я протянула руки к старику. – Силу свою чувствую. Но больше боюсь её. Оставь меня своей помощницей!
Серафим накрыл мои ладони своими.
- Да, рази я против? Хорошей наследницей была бы ты, Таисья, - старик печально смотрел на меня. – Крепкой бы рукой держала бы ты Выволок, зорким глазом бы смотрела за порядком. Чую, научилась бы быстро. Но не жить жаворонку в мышиной норке.
- Тогда научи, чему сможешь. Расскажи, что знаешь, о чём думаешь. Дай хоть какое направление, - я накрыла рукой свои камушки и твёрдо по-смотрела в глаза Серафиму.
Старик глубоко вздохнул, кивнул и откуда-то из темноты достал боль-шую чёрную с золотом книгу, будто заранее приготовленную к этой беседе.
- Вот, Таисья, вот тут все ответы, - Серафим с благоговением дотронулся морщинистой рукой до книги. – Апокалипсис Иоанна.
Я вспомнила ироничные слова Платона, но не посмела улыбнуться да-же про себя.
Мау и Кел «подтянулись» к нам с Серафимом. Теперь три пары глаз смотрели на книгу.
Старик расправил плечи, чуткими пальцами отщёлкнул застёжки фоли-анта и будто отворил калитку в запретный сад Эдема. Лучистыми помоло-девшими глазами он пытливо вглядывался в наши лица, осторожно перево-рачивая страницы «Откровения» и мягко шурша раструбами рукавов чёрной хламиды.
После прочтения «Апокалипсиса» и Серафимовой трактовки его, стра-сти накались нешуточные.
- Четверо животных есмь четыре «колеса времени»! Ещё до Иоанна Иезекииль рёк о том! Оба провидца зрели сие! – Серафим поднял длинный белый палец вверх.
- Тогда получается, что не настало время апокалипсиса. Ещё лет сто есть у нас, - я усмехнулась, сложив руки на животе.
- Нельзя сие понимать цифрами. Ни астрологи, ни математики не разу-меют Время! – старик досадливо махнул рукой.
- И с конями, деда, не всё ладно. Пусть Конь Белый – гибель цивилиза-ции тенерийцев опустыненной Сахары в 3-4 тысячелетии до нашей эры. Пер-вый взорвавшийся метеорит, изменивший климат, и первый Выволок, - я ткнула пальцем в стол, старик энергично кивнул.
- Второй Конь Рыжий – проснувшийся от метеорита вулкан на Тире. Минойцы, странным образом не погибшие на самом острове (Второй «Вы-волок») и погибшие на Крите. Понимаю и про Эхнатона, начавшего покло-няться диску солнца (Атону), которого египтяне из-за вулканического пепла перестали видеть. И исход евреев логичен – пресловутая «тьма египетская», - два моих пальца были направлены в сторону Серафима. Старик кивнул ко-ротко, теперь уже явно ожидая от меня подвоха.
- Третий Конь Вороной – метеорит, образовавший «Кольцо Дьявола» и разбросавший свои «Выволоки» для спасения ольмеков и майя, - три моих пальца торчали между мной и смотрителем Выволока.
- Четвёртый Конь Бледный – «накопытел» «Выволоки» в Индонезии и спровоцировал извержение Кракатау. Пусть так. Не будем спорить про масти коней. Не суть. А вот дальше что? «Печати Агнца» остались. Их, насколько я поняла, семь. А «кони» закончились? – четыре пальца нацелились в Серафи-ма, будто пытались «забодать» его.
Мау и Кел поочерёдно и напряжённо смотрели то на мои пальцы, то на покрасневшее от гнева лицо старика.
- Аллегория! Аллегория! Нельзя символам внимать, как коровьим ле-пёшкам в хлеву! Господи, прости и помилуй, - Серафим и вправду рассердился, вскочил, чуть свечу не опрокинул. – Кони пронеслись по землям, на которых ещё не было Слова Божьего!
- Ну да, Бог был, а Слова не было. Заговорил Он только устами христи-ан, - я поджала губы.
- Дитё неразумное! Писано-то «Откровение» сие Иоанном Богословом! И Бог был всегда, и Слово его было всегда. И сказанное и записанное. А кто Его слышал? Кто не глазами, душой читал Слово Его? Кто любовь Его и глас Его нёс человецам? Единицы! – Серафим снова сел, устало прикрыв глаза. - И сгинули сии «свечи» Господни от начала времён в море людского невеже-ства. Кого помнят, а от кого и следа не осталось. Только в сердце Господа нашего остались они, блаженные да страстотерпцы всех времён и народов всех.
- Да-а-а… И ещё мои озёрные видения… - я по-серафимовски упёрлась подбородком в «кисти замком», - Моё Озеро тоже читало «Апокалипсис»?
- Вещие воды – особый разговор, - старик, не открывая глаз, устало потёр лоб. – Есмь в каждом «Выволоке», но разны обличьем – озеро, река, ручей, водопад, родник… Вещие воды священны. Допускают к себе не всех. А вещают лишь избранным. Могут показать, могут сказать, особой речью. А могут и напеть. Да… Но как и что, судить лишь тому, на кого сей выбор пал. Не мне нашептано, не мне спето…
- Ладно, пусть так, - я примирительно улыбнулась старику. – Но спор продолжаем. Мне понять надо. Только тогда и приму.
- Ну, давай дальше, Фома Неверующий, в обличии женском, - Серафим открыл глаза и тепло прищурился.
- Шувен-Ли рассказал мне о Шамбале, о пятом «Выволоке» в Гоби, о страшных последствиях этого катаклизма. Значит, тунгусский «Выволок» шестой. О метеорите знаю. Но не знаю, как ты, деда, стал смотрителем. Расскажешь? – я обняла Мау и Кела и приготовилась слушать.
- Расскажу. Завтра. Когда повезу вас на осмотр, так сказать, владений моих, - Серафим усмехнулся и тут же стал серьёзен. – Не о том вопрошаешь.
Я поёжилась и встала. Хотела пошагать туда-сюда, да размеры коморки не позволяли. Отошла к сундуку и села там.
- Хорошо… Так какой я зверь буду: первый или второй? – мой вопрос повис в тишине.
- Спешишь, Таисья, - старик сурово глянул на меня из-под густых бро-вей. – До Зверя ещё дойти надо. Вострубив, шестой Ангел освободил четырёх Ангелов. И были то Ангелы Смерти. Четыре войны человеческие. Три уже свершились. Четвёртая вот-вот грянет. Не так рекУ?
- Возможно. Что это меняет? – я разглядывала три фигуры у стола, буд-то отделённая от них бездонной пропастью.
- Спешишь. «И дам двум свидетелям моим…» Слыхала о Сэме Таймер-соне и Рэде Гершвине?
- Нет. А должна была?
- Не ершись. Услышишь ещё. По «Выволокам» проныряешь и их уви-дишь.
- «Проныряю»? Это как? – я была заинтригована.
- Проведаешь в нужное время.
- Привычная отговорка. Не удивлена.
- Таисья, услышь меня. Человеки эти публичные. Учёные. Громогласно заявившие о скором приходе апокалипсиса, - Серафим делал паузу. – И о «Выволоках», как о единственных спасительных убежищах народов.
- Ого! Это серьёзно, - я невесело хмыкнула, представив панику в меж-дународном масштабе и длинные дерущиеся очереди к «Выволокам».
- Пока значение их речей масса народов не уразумела. А вот структуры властные оказались посмышлёнее. Охоту на сих «свидетелей» устроили, - Серафим опять помолчал. – А какой-то из «Выволоков» схоронил их. Какой – неведомо.
- А-а-а… Я должна «пронырять» и выяснить? – я хохотнула, почти злоб-но. – Не вмешивай меня, деда, в ваши распри!
- Это теперь и твои распри, дитя! Ты одна из нас теперь, - старик пома-нил меня рукой. – Куда убежала-то? Иди-ка сюды.
Я невольно хмыкнула, соскользнула с сундука и шагнула к столу.
- Ишь! Зверь первый-второй, - Серафим мягко кашлянул. – «…с семью головами и десятью рогами…» Аллегория всё сим есмь. Что свершилось, о том и глаголить можно. Как-то. Посравнивать. С чем-то. А что за завесой бы-тия, с чем сравнишь-то? Какой расклад дашь? Как оценишь-то? Чёрное, бе-лое али цветное? Всё предположительно. Эх ты, ёж игольчатый!
- Да. Ты прав, деда, - я «пригладила» свои иголки. – Вот только картины апокалипсиса… Смерти… Разрушения… Ужас…
- И это он, Иоанн-то, по своему разумению описал. Что смог, узрев, по-нять, - старик вдруг как-то осунулся и посерел. – Оно ужаснее будет, страш-нее, трагичнее. Так-то, дитя…
- Ну, ты-то знаешь, что делать! Вы все, смотрители, - я с надеждой вглядывалась в посуровевшее лицо Серафима.
- План хочешь? Пункты али стрелки на карте? – дед сердито зыркнул на меня. – Какие пункты, Таисья! О чём ты?!
Старик поднялся в волнении и отошёл вглубь каморки.
- О конце света сущего все смотрители «Выволоков» давно ведают. Ве-дают и о том, что для спасения человеков убежища сии предназначены. А как спасать-то? Входов у каждого «Выволока» по нескольку, но нам не разо-рваться! Есть у нас и особые человеки, что по одному-двоим беженцам про-ведут. А сколь таких ходок сделать-то придётся? Ведь разорвут нас, Таисья! И не то страшно, что разорвут. А то, что «Выволоки» тогда все позакроются. И всё. Конец.
Серафим опять подошёл к столу, наклонился, задержал на мне взгляд, сел. Свеча опять зачадила, пламя задёргалось, заплясало. Тени зашевели-лись, задвигались по стенам каморки.
- Да и хранители убежищ не все готовы спасать-то. Не по холодности сердец, а по неверию, - старик заменил свечу. Поставил глянцево-чёрную, будто траурную. – Неверию во спасение. Что спасение сие во благо будет. Бояться, что рухнут «Выволоки» изнутри. Что погубят их властолюбцы, среб-ролюбцы, жестокосердцы всех мастей. А в пока закрытом убежище человеки мало-мальски проверенные обитают. Привычные к размеренности и радостности простой жизни.
Все долго молчали. Я нутром понимала опасения смотрителей, памятуя свои посмертные события. Кел угрюмо «хыркнул» и послал несколько безрадостных картинок о перенаселённых «Выволоках», озлобленных толпах, науськиваемых новоиспечёнными царьками и предводителями.
Лишь Мау недоумённо смотрел на нас.
- Спасать всех! Кого смо-жем! Нельзя спасать… через один! Не спра-вед-ли-во! – он тронул меня за руку. – Тая! Ты знать… зна-ешь.
- Ничегошеньки я не знаю, - я сумрачно смотрела на Серафима. – Но спасать надо всех. Критериев выбора у меня нет. Как думаешь, деда, что я могу сделать для «Выволоков»?
- Посетить тебе надо их все. Это есмь и инициация. Как посвящение в смотрители. Раз пока мы не ведаем, кто ты есмь точно. И учёба, - старик вдруг мечтательно улыбнулся. – И разнообразие мира человеческого. Занят-но! Очень разнительно! И у каждого своё понятие, что есмь «апокалипсис».
- Хорошо. Учёба. Но, как понимаю, и тайная миссия будет? – я, стараясь выглядеть непринуждённо, поигрывала камушками, разложенными на столе.
- Ну, какая тайна, Таисья! О тебе молва уже по всем убежищам, - Сера-фим невесело усмехнулся. – Поговори со смотрителями. Убеди во спасении всех возможных. Пусть почуют твою силу. Проверят тебя, да. И, глядь, пове-рят тебе. Ты-то ведь сразу все «Выволоки» отворить сможешь, где схочешь. Что? Думала, не ведаю о том?
Я слегка поёжилась.
- Убедить в том, в чём сама не уверена?
- Ну, они-то об том не ведают. А зачинать с чего-то надо. А там, гля-дишь, и далее прояснится, путь-то.
Опять помолчали.
- А когда могу отправиться? – я окинула взглядом старую Серафимову каморку.
Вот так бы и жила здесь. Училась бы у деда. В будущие тунгусские смотрители выбивалась бы. Жаль, не судьба.
- Не торопись, торопыга! А мой-то «Выволок»? – Серафим тихонько за-смеялся. – Не видала, не слыхала, а уж по другим скакать удумала!
- Твой первый, деда! Никуда не «скакну», пока нос свой во всё здесь не суну, - я улыбнулась.
- Пока мы носы не су-нем, - поправил меня Мау, шутливо погрозив пальцем.
- Куда ж я без вас, - я потрепала Кела по загривку и искоса глянула на так изменившегося Мау. Почему-то встрепенулась сердцем, но сразу отогна-ла так и не родившиеся мысли. И уже серьёзно и спокойно взглянула на Се-рафима. – «Конторские» сильно достают?
- Нет. Хоть и думки у них, как у главных здесь. Малую толику «Выволо-ка» занимают. Пустил. Присматриваюсь. Может, и подмогнут в годину-то тяжкую. Десятка два человеков к ним прижались. Бояться. Ищут сильного, - Серафим в задумчивости покачал головой. – Человеки… Что сказать.
- Тебе виднее, деда. Но нос свой мы и туда сунем. Уж не обессудь, - я не спускала глаз с лица смотрителя.
- Моя земля – твоя земля. Любой «Выволок» - твой «Выволок». Говорю без огорчения и ревности. Моё старое сердце, в обратку, радуется, - старик всё ещё пребывал в задумчивости, и лишь лёгкая тень легла на его чело. – Вот только за других не скажу…
- И не говори. Сами за себя скажут. А я послушаю. Учёба есть учёба.
- Я провожу вас в покои ваши. Завтра с зорькой и поедем, - Серафим подошёл к двери и внезапно остановился. – Знай только, зверь рогатый, тун-гусский смотритель чуйку не потерял. Я завсегда за тебя стоять буду.
В тёмной каморке, на фоне чёрной хламиды лицо старика светилось, как луна на ночном небосводе.
- И ты не сомневайся, деда. Я твоя ученица и твой страж, - я склонила голову и прижала руку к сердцу.
- Мы, - быстро поправил меня Мау.
Кел утвердительно «хыркнул».
ССЫЛКИ:
Из «Апокалипсиса» Иоанна Богослова.