После баньки на душе стало легче. Одежду мне дали необычную - ста-рорусскую: длинную до пят белую рубашку, юбку с оборками, расшитую кофту в талию. А на ноги прям черевички! Я порадовалась обновкам, хоть и подшучивала над собой, одеваясь. Ну, и под стать всему заплела косу.
- «Ну что, Подарёнушка, пойдёшь ко мне жить?» - встретил меня Се-рафим на пороге большой комнаты и тихо рассмеялся.
- «А ты, деда, как узнал, что Дарёнкой звать меня?» - я подхватила диалог и впервые за последние дни улыбнулась тепло и просто. – Если сам догадался, то принимай «подарочек»!
Старик залучился взглядом и положил почти невесомую руку на моё плечо.
Чистая светлая и просторная горница располагалась на втором этаже крепкого, по виду, терема. Иначе и не скажешь. Четырёхугольная изразцовая печь по-хозяйски уверенно занимала весь правый угол большой комнаты. Солнечный свет через красные окна заливал всю горницу.
Мы все сидели за большим деревянным столом, покрытым белой вы-шитой скатертью. На ней уже стояли соленья-варенья, а дородная тётя Нюра подавала пирожки и расстегаи. Вкусные запахи кружили голову.
Но весёлой, дружной компании, явно не получалось. Уж слишком она была разношёрстной.
Серафим, как радушный хозяин, для каждого нашёл приветливое сло-во. Но и в пристальном взгляде, и в глубоких морщинах его будто притаилась тяжкая печаль.
- Вот, Таисья, усборище наше. Все люди посвячённые. Все знают, что уже зачалось, - старик вдруг улыбнулся. – Но пока суд да дело - откушайте, что Бог послал. А опосля уж и разговор будет.
- Это сродственники мои. Дальние. Степанида Власьевна и ейный сы-нок Семён.
По правую руку от старца сидели две трагикомичные фигуры – щуплая и, очевидно, задиристо злобная тётка и её рано поблёкший, с неумным над-менным лицом, сын Семён. Тётка, похожая на ощетинившегося хорька, сра-зу заявила, что Семён – приемник Серафима.
- СимеОн я, маманя. Сколь раз говорить-то! – бесцветные глаза-бусины «приемника» с нескрываемым превосходством уставились на меня.
- Да-да, - Степанида оскалилась в кривой улыбке, с трусливым злорад-ством запачкав меня взглядом, - он у нас и порчу навесть можеть, и ишшо, что хужее…
Серафим поморщился, но промолчал.
Я поставила «галочку» у себя в голове и сделала вид, что потеряла вся-кий интерес к этим персонажам.
Отправив пирожок с мясом целиком в рот, я перевела взгляд на тех, что сидели по левую руку от Серафима. Просто «двое из ларца, одинаковых с лица»! Но сразу видно, из «органов».
- А это… - старик поймал предостерегающий взгляд одного из «контор-ских», - сами поговорят с тобой. Позжее.
Я кивнула и потянулась за расстегаем с грибами. На Мау и Шувэн Ли, сидевших напротив меня, и на Кела, улёгшегося в углу, я лишь коротко взглядывала. Наш разговор у моей постели всё крутился в моей голове…
Шувен Ли ушёл почти сразу за Серафимом. На меня не взглянул, лишь кончиками пальцев прикоснулся к застывшему Мау и бросил ему на колени маленький блестящий «кругляш» величиной с копейку.
Я с кряхтением приподнялась и тяжело уселась на кровати, скрестив ноги и прислонившись спиной к тёплой бревенчатой стене.
Мау продолжал, не мигая, смотреть сквозь меня, сжимая пальцами странный предмет. Кел наоборот, вперился в меня своими янтарными гла-зищами, но по его морде нельзя было прочитать ни одной эмоции.
- Рассказывайте, что было, - сухостью я попыталась побороть внутрен-ний раздрай.
Я ждала серию картинок от Кела, но тот даже и ухом не повёл. Мау же поднялся, придвинул грубо сколоченный табурет к моей постели и оседлал его, опёршись спиной о маленькую тумбу у кровати.
- Расска-зывай, что бы-ло. Мы слу-шаем, - он говорил практически правильно, только с запинками. Но не это поразило меня. Вместо Мау-мальчишки около меня сидел Мау-юноша, как-то быстро повзрослевший и заматеревший.
- Мы… ждём, - жёстко произнёс мой нэкун, холодно глядя в упор.
- Ого! А если не расскажу, то что? – сухо произнесла я, не позволяя ду-ше встрепенуться.
- Тогда даль-ше одна. Я и Кел так реши-ли, - Мау резко поднялся. - Го-во-ришь, мы не рабы?
- Да… - казалось, пепел сковал мои губы.
- Гово-ришь так, дела-ешь не так, - Мау уже стоял возле Кела. Тот за-стыл в позе сфинкса, и только хищно и отчуждённо щурился.
- Да… Правы… - кивнула и зажмурилась, скривившись от боли в шее. Я даже не успела заметить, как моя стая сразу оказалась возле меня.
- Хорошо, расскажу по порядку. Предупреждаю, сумасшедшей себя не считаю, - усмехнувшись, покосилась на Кела и Мау, - и вам не позволю.
После моей исповеди долго сидели молча. Нарушил тягостную тишину Мау.
- Бои-шь-ся стать тём-ной… - он задумчиво смотрел в окно. – Смот-ри.
Мау развернул кисть руки так, что тыльная сторона освещалась окон-ным светом, а ладонь находилась в тени.
- Она перес-тала быть рукой? Или разде-ли-лась на две? – он пытливо посмотрел на меня.
- Дело не в этом… - неохотно начала я, всё пристальней вглядываясь в Мау.
- Хорошо, бои-шь-ся стать самой Тьмой, - упрямо перебил мальчишка. – Есть день и ночь. День быва-ет разный. Ночь быва-ет разной. Но после дня бу-дет ночь, а после ночи день. Вместе всегда – тьма и свет. Что луч-ше?
- Хочешь сказать, Свет не бывает без Тьмы, и наоборот?
- Да.
- Думала об этом. Не утешает.
- Не ду-май. Иди просто. Потом пой-нять. Нет… Пой-мёшь.
Я уставилась на Мау.
- Это вообще ты?
- Я… воо-бще, - уголок рта Мау чуть дёрнулся. – Лови.
Он бросил мне в ладонь «кругляшку».
- Твой чип. Ты чело-век, экин. Просто чело-век.
- Вот как… Спасибо за презент, - я бросила чип на тумбу. – Шувен Ли?
- Да.
- Теперь ваша очередь рассказывать, - я переводила взгляд с мальчиш-ки на волка.
И Кел не заставил себя ждать. Клиповый ливень обрушился на меня.
Друг-Навсегда уткнулась лицом в пепел. Нож в шее. Нюхаю кровь. Плохо, что сама. Может уйти далеко.
Опасливый – каменный божок. Рука с ножом Маленького-Друга у его горла. Надо остановить. Я рядом. Опасливый понимает мой взгляд.
Мы все рядом с Другом-Навсегда. Опасливый делает всё, что знает. Но не всё, что может. Руки дёргаются. Нет плавности.
Не решается совсем спасти Друга-Навсегда. Могу чуть придушить его. Но не поможет. Ведь и Друг-Навсегда не решается возвращаться.
Рассвет…Чую. Это они. Мнётся трава под лапами. Вою громко. Надо торопиться.
Туя и Клык рядом. Радость. Недолго. Понимают всё и разом.
Маленького-Друга Опасливый еле отрывает от Друга-Навсегда. Маленький-друг много говорит. Говорит хорошо. Но много страха. Пусть, лишь бы не молчал…
Друга-Навсегда привязывают ко мне. Опасливый садится на Клыка. Маленький-Друг всё стоит рядом со мной и Другом-Навсегда. Она совсем белая. Жизни в ней нет.
Кричит Опасливый, торопит. Видно, решился спасать до конца. Во-ют Клык и Туя.
Я молчу. Чую стук молодого сердца. Мысли его путанные. Но и чую его правоту.
Маленький-Друг громко кричит, кидается к Другу-Навсегда и начинает сильно трясти её. Она сползает с меня. Я не двигаюсь. Маленький-Друг бьёт Друга-Навсегда по щеке! И ещё раз! Любовь и ненависть…
Опасливый и волки подскакивают к Маленькому-Другу. Я не подпус-каю. Я слушаю. И я слышу. Дыхание, как травинка под тёплым выдохом. Она решает вернуться.
Никто ничего не понимает.
Опять привязывают ко мне Друга-Навсегда. Опасливый всё вздраги-вает, а потом молчит всю дорогу.
И Маленький-Друг молчит. Это хорошее молчание. Он тоже понял.
Мы бежим, как летят птицы!
Я тоже молчу всю дорогу. Я думаю. Но мои думы останутся со мной.
Теперь я смогу называть Маленького-Друга Мау, пока он не поменя-ет имя. А он его поменяет.
А Друга-Навсегда буду звать Тая. Пока она не поменяет имя. А она его поменяет…
«С каждым испытанием мы все трансформируемся, - в своей ладони я держала крепкую юношескую ладонь и верную тяжёлую волчью лапу».
- Дед Серафим, - я задумчиво поглаживала холодную кружку с квасом, - хочу поговорить с тобой.
- Когда только схочешь. Жду этого, - Серафим заметно заволновался.
- Ховори! У его от нас секретов-та нету! – Степанида хищно встрепену-лась.
- А у меня есть, - я даже не взглянула в сторону «преемников», чуть стиснув кружку в руке.
- Мы здеся усе свои! – тётка плотоядно оскалилась.
- А я нет, - я смотрела только на Серафима, кружка вдруг стала теплеть в ладони.
- Ну, тык и не лезь не в свой монастырь-та! – тётка вскочила из-за стола. – Нашлася неизвестно хто! На место Серафимово метишь-та!
- Маманя! Я и сам сказать-та можу! – блёклый Семён постарался значительно воздвигнуться рядом с матерью и, встав как раз вровень со Степанидиным плечом, мутным взором вперился в меня. – Преемник евойный тока я! Поперёк станешь – изведу!
- Впечатляюще, - скучным голосом произнесла я и с интересом задер-жала взгляд на почему-то молчащем Серафиме. – Говорить буду только со смотрителем Выволока. Со мной будут Мау и Кел.
Степанида с Семёном устроили «птичий рынок».
Мау и Кел, как два стража, уже стояли рядом со мной.
Серафим положил подбородок с белой густой бородой на скрещенные жилистые руки и с выжидательным спокойствием взирал на всё происходящее. Кажется, я правильно поняла расстановку сил.
Теперь я ждала выступления очередных участников «представления». Они не заставили себя долго ждать.
Один из «конторских», что поплотнее (я окрестила его «Толстым»), вставать из-за стола не стал, а лишь поднял руку, призывая собрание к тиши-не. На удивление стало сразу тихо. Видно, кнопка «вкл-выкл» дуэта прием-ников была в руках «органов».
- Таисья Сергеевна, Вы, очевидно, не совсем понимаете, что происхо-дит. Не в курсе, так сказать, всего расклада, - снисходительно прищурился Толстый.
- Товарищ из «органов», я понимаю гораздо больше, чем Вы себе мо-жете представить. И «так сказать» и «не так сказать», - перебила я лектора, стараясь держать себя в руках, хотя кружка уже накалилась в ладони. – И очень хорошо чувствую ваш расклад.
Я встала, отошла к стене и прислонилась в ней, как к своей защите. От себя самой. Кружка пылала, будто приросшая к моим ладоням, и я не знала, чего ждать.
- Я больше не ваш эксперимент. Об этом вам должен был сообщить Рэм Владиславович. Кстати, он сейчас где-то здесь, в Выволоке. Я чувствую это.
Толстый, убрав мягкий прищур, сделал протестующий жест рукой и от-крыл рот для реплики.
- Я не закончила! – возвысила я голос. – Мне наплевать, чей это был эксперимент – вашей «конторы», перезасекреченных лабораторий, членов «Трёхсот» или чёрта с рогами! Я теперь сама по себе. Независима и… опасна. Опасна, потому что раз от раза становлюсь сильнее. И… потому что всё ещё ищу свой путь. Поэтому я сама буду выбирать, с кем и когда мне говорить, куда идти и кого взять в попутчики.
- А Вы не боитесь, что мы можем и… - Тонкий сделал движение при-встать из-за стола, скользнув рукой вдоль бедра.
Закончить он не успел. Кружка взорвалась у меня в руке! Острые ос-колки стали неотвратимо разлетаться исключительно по направлениям моих недоброжелательных оппонентов. А за ними жидкой лавой неслись брызги в виде струй, клякс, плазмоидов, готовые вбить осколки в тела и припечатать их раскалённым «сургучом».
Это продлилось меньше секунды, и тогда я, не отдавая себе отчёта, крутанулась на месте и сделала хватательное движение пальцами вытянутых рук. Кружка, целая и невредимая, с пылающим квасом внутри, вновь оказа-лась в моих ладонях.
Все присутствующие застыли на месте.
Только Мау и Кел, также мгновенно переместившись, оказались пере-до мной. Они закрывали меня собой.
Я с отсутствующим видом смотрела на кружку, пытаясь изо всех сил не выдать своего потрясения.
- Вон… - еле прошептали мои губы.
Степанида с сыном и «конторские», боясь даже покоситься в мою сто-рону, очень быстро и тихо испарились из горницы.
Шувен Ли закрыл глаза и слился со стеной.
Какое-то время стояло полное безмолвие.
- Простите… - прошептала я и осторожно подняла глаза на Серафима.
Он, всё так же скрестив руки под подбородком, сидел за столом, неот-рывно глядя на противоположную стену. Потом прикрыл глаза тяжёлыми веками и несколько раз, едва заметно, то ли покивал, то ли покачал головой.
Прошло ещё несколько тягучих мгновений. И вдруг…
- Иди сюды, дитя, - глаза Серафима, сверкнув из-под густых седых бро-вей, вдруг с пониманием и сочувствием всмотрелись в моё окаменевшее лицо. – Сядь-ка.
Я как под гипнозом подошла к нему, села рядом, вытянутыми вперёд руками отодвинула кружку подальше, а руки ладонями верх так и оставила лежать на столе.
За мной потянулась и моя стая, усевшись бок о бок со мной.
- Посидим-ка запросто, помолчим-ка. А, Таисьюшка? – старик улыбнулся тихо, по-отечески.
И я уронила голову на руки. Молча. Горько. Никто не произнёс ни сло-ва. Только морщинистая ладонь Серафима мягко поглаживала мои спутан-ные волосы.
ССЫЛКИ:
Сказ Павла Бажова «Серебряное копытце».
Сказ Павла Бажова «Серебряное копытце».