Корреспондент областной газеты Егор Нечаев встал в этот день рано. Быстро позавтракал, проверил аппаратуру и вышел в прохладу утра, которое еще было тихим и почти безлюдным.
Но он знал, что через час всё изменится: на улицах грянет музыка, нарядный народ потянется к центру, заполонив мостовые, а усердные регулировщики движения перекроют все подъезды к главной площади.
Поэтому Егор быстро выкатил из гаража свой скутер и через десять минут был на площади Труда, где уже много лет проходят парады в честь Дня Победы. Он закатил свою машину во двор дома, где помещалась их редакция, и вышел на площадь. Она была совершенно пуста, если не считать двух рабочих в оранжевых жилетах, которые стучали молотками на трибуне, возведенной накануне для гостей.
Егор присел на скамейку, достал из сумки фотоаппарат и стал искать нужный ему ракурс: он хотел, чтобы на снимке была видна главная трибуна с руководителями области и военными чинами, а также войска и техника, которые будут проходить мимо.
И вдруг в глазок видоискателя он заметил человека, который сидел в тени деревьев на другой стороне площади.
Егор приблизил изображение и увидел, что человек одет в поношенную военную форму, на голове его – пилотка времен войны, а в зубах – нещадно дымящая папироса.
«Какой-то ветеран решил придти на парад пораньше, - подумал Егор. – Это прямо подарок судьбы для меня: взять спокойно интервью участника войны, без всякой спешки и шума вокруг».
Он пересек площадь и подошел к ветерану. Это был крепкий еще старик с густыми бровями и при усах.
- Здравствуйте, - обратился к нему Егор. – Что это вы так рано?
- Здорово, коль не шутишь, - живо ответил ему ветеран. – Это не я, а мой поезд пришел рано. Я ведь издалека приехал, из-под самого города Мурманска.
В названии города он сделал ударение на втором слоге, и это прозвучало для Егора необычно, но как-то очень по-русски.
- А что, разве в МурмАнске День Победы не отмечают? – спросил он.
- Еще как отмечают. Только мой полк ваш город освобождал, и это был первый город, который я освободил, как говорится, своими руками. Нам за это звание гвардейцев присвоили, и когда-то мы встречались здесь по договоренности дружной семьей; аж сорок три человека из одного полка.
Старик помолчал и снял пилотку.
- А теперь нас двое осталось … Я и Мишка Краснополянский… Вообще-то, он – эстонец, его зовут Михкель, а фамилию вообще выговорить никак невозможно. Сам он родом из посёлка Красная Поляна, что под Сочи, куда его отец уехал из Эстонии еще после гражданской, потому что был коммунистом. Так вот Мишка как начнет рассказывать о себе, так первым делом хвалится: «А вот у нас на Красной Поляне…». Так и стал Мишкой Краснополянским... Теперь он в другой стране живет, но приезжает исправно, каждый год. Его поезд приходит на час позже моего. Хотел встретить, да у вас на вокзале такая сутолока, что боюсь не заметить его в толпе.
Ветеран посмотрел на часы и добавил:
- Через полчаса должен появиться … На такси обычно подъезжает, потому что с пацанства любил марку держать… А ты чего спозаранку сюда пришел?
- Я – корреспондент местной газеты. Решил посмотреть всё с самого начала: как идет подготовка к параду, как народ собирается и как ведут себя генералы, чьи войска здесь проходить будут. Зовут меня Егором, я родился и вырос в этом городе.
- А я – Максим Максимыч. Ты знаешь песню про двух Максимов, один из которых был пулеметом, а другой – пулеметчиком? Так вот эта песня точно про меня. С сорок второго по сорок пятый воевал я вместе с «Максимом», и все это время у меня вторым номером Мишка был.
Он посмотрел на часы и с тревогой добавил:
- Что-то долго его нет. Уже полчаса, как его поезд должен был придти.
- Сейчас поезда часто опаздывают, - поспешил успокоить Егор ветерана.
Он немного помолчал и все-таки решил высказать мысль, которая давно вертелась е него на уме:
- К тому же, вы наверняка знаете, что творится сейчас в мире. Кое-кто старается настроить против России все страны. В Эстонии тоже много русофобов. Может случиться так, что и ваш друг на их удочку клюнул.
- Ты, корреспондент, говори, да не заговаривайся ! – возмутился Максим Максимыч. – Мишка скорее сбежит со своей исторической родины, чем пойдет у них на поводу. Он в этом городе вторую свою жизнь получил, благодаря нам, русским. Ты видишь ту улицу, что от площади вниз пошла? Сколько в ней километров, ты знаешь?
- Километров семь будет. Она до самой окраины тянется.
- Так вот все эти семь километров я Мишку на своем горбу протащил, до самого медсанбата. В обе ноги его осколками ранило, когда мы со второго этажа наступление наших танков поддерживали. С другой стороне улицы по ним немцы из фаустпатронов лупили, а мы их засекали и били из «Максима» так, чтобы они не могли и головы поднять. Но на этой площади, где мы с тобой сейчас сидим, немцы собрали всю свою артиллерию, и тогда поступил приказ отступать. А мы с Мишкой тот приказ получить не могли, а догадались о нем только тогда, когда танки начали пятиться назад. А тут ещё мина эта треклятая в окно к нам залетела, и мой второй номер обезножил напрочь. Перевязал я его раны кое-как по-быстрому, спустил вниз сначала его, а потом пулемет, и пошёл по дворам, потому что на саму улицу выходить было опасно. Мишка у меня на горбу, сзади пулемет за собой тащу, а передохнуть некогда, потому как слышу по шуму, что танки наши уходят от нас. Хорошо, что на полпути встретился нам еще один отставший пехотинец, тоже раненый, только в руку и не тяжело. Стали мы с ним меняться ношею к самой ночи вышли за окраину. Мишку сдали в медсанбат чуть живого: ведь когда мы его на спине тащили, ноги по земле волочились, и он из-за этого много крови потерял.
На следующий день мы город всё-таки взяли. Наша авиация всю немецкую артиллерию на этой площади покрошила, танки прошли по улицам со всех сторон, и фашисты оказались в мышеловке.
Я дальше со своим полком пошел, а Мишка в госпитале остался. Я думал, что не встретимся боле, потому что редко кто-то из раненых возвращался по месту своей прежней службы. Но через два месяца, уже весною, сижу я на лесной полянке, под солнышком греюсь, смотрю: Мишка по тропинке чапает, сурьёзный такой, и с медалью на груди. Первая то медаль его была, и не какая-нибудь, а «За Отвагу».
И пошли мы с ним дальше, до самого Берлина …
На площадь вступил оркестр, гулко грянул марш, и Максим Максимыч поднялся со своего места:
- Пойду я, однако. Глянь, сколько уже ветеранов на трибуне появилось, пока мы с тобой здесь разговоры вели.
Он отошел на несколько шагов, но потом вдруг остановился и сказал:
- А может быть так, что занемог Мишка. Годов-то ему тоже изрядно.
Но, помолчав немного, тут же опроверг своё предположение:
- Нет, если бы он заболел, он бы обязательно мне телеграмму дал…. Выходит, …
Он не закончил, что же послужило причиной отсутствия его друга, но Егор догадался.
И Максим Максимыч подтвердил его догадку.
Сделав еще три шага, он обернулся и тяжело произнёс:
- Выходит, что один я остался ...
© 25.04.2018 Борис Аксюзов