Глава тридцать седьмая
А в Горсаду тополиная речь…
В те необыкновенные июньские дни, когда выпускные экзамены подходили к концу, и, казалось, что впереди открывается что-то невероятное, сказочное, у Володи Корнева и Юры Солдатенко возникла идея написать выпускную песню. Они занялись сочинением слов и музыки, хотя музыку, всё-таки отчасти приспособили какую-то уже бывшую в обиходе. Но тут ничего предосудительного нет. Это отвратительно, когда ради гешефта юмористы и прочие комедианты сцены переделывают старые добрые песни, не умея сочинить ничего своего. Они это делают на продажу. А песня выпускная – это святое. Это что-то такое, что остаётся в сердцах именно благодаря сердечности слов.
Появилось несколько разных вариантов. То пели: «Прощай, восемнадцатый выпуск, прощай, уходит дорога за дальний причал…», то о том, что ждёт «может быть Тайга, Тайга, ракеты класса «А», ведь многие пошли в Серпуховское ракетное – очень серьёзное училище! Имелись в виду «кочующие» ракеты, которые постоянно были в движении и могли сделать пуск с той точки, в которой их застанет команда.
Но вот обозначилось что-то более серьёзное…
Мы унесём с собою
Небо голубое,
Детство, безоблачный летний сон
Суворовский алый погон.
Были там и слова, указывающие на восемнадцатый выпуск Калининского суворовского военного училища. «Наш позывной восемнадцать!»
Вот тут необходимо сделать маленькое отступление от повести.
Совсем недавно автору этих строк довелось услышать на одном из сайтов в интернете эти слова и даже запись исполнения песни, причём с комментарием, что она является выпускной семнадцатого выпуска Московского суворовского военного училища.
Московское суворовское было создано позднее нашего Калининского, а потому песня это не прозвучала раньше, что могло бы указать на то, что наши ребята просто взяли на свой выпуск уже прозвучавшую годом раньше песню.
17 выпуск Московского суворовского военного училища был либо в тот же год, что 18-й выпуск Калининского, либо годом позже.
Но тогда чья же песня?
Ответ прост…
Во-первых, московские суворовцы честно признались, что автор или авторы неизвестны.
Но и это не самое главное. Я всё-таки приведу текст полностью.
Друг мой, одной дорогой
Шли мы из года в год.
Сердце рассудит строго,
Лишнего в путь не возьмет.
Мы унесём с собою
Небо голубое,
Детства безоблачный вешний сон –
Суворовский алый погон.
Помнишь, в беде когда-то
Я руку твою нашёл,
Помнишь, как нашу парту
Сменили на светлый стол?
Помнишь, вечные споры
И мимолетные ссоры,
В саду городском тополиную речь,
Волнения радостных встреч.
Наш позывной «семнадцать»
Мы очень уверены в том,
Что нам никогда не расстаться
С этим счастливым числом!
Мы унесем с собою
Небо голубое,
Детство, мелькнувшее словно сон, –
Суворовский алый погон.
Выделим строку: «В саду городском тополиную речь»,
Эта строка указывает на то, что песня родилась в Калинине (ныне Тверь), а не в Москве. Ведь городской сад – это своеобразная карточка города. Позднее горсад воспел в своих песнях Михаил Круг. А тополиная речь?! В Калининском, ныне Тверском, горсаду – тополя!
А Москва? Где же в Москве горсад? Центральный парк Горького, парк Сокольники и так далее. В ту пору Московское суворовское военное училище располагалось на Филях. Зачем же это московским суворовцам петь в день своего выпуска о тополиной речи в городском саду. У них было памятное место – Филёвский парк. Тогда бы и спели «В парке Филёвском…» и так далее.
И ещё один момент. «Наш позывной семнадцать» не подходит к куплету по размеру строки. Смотрите…
Наш позывной «семнадцать»
Мы очень уверены в том,
Что нам никогда не расстаться
С этим счастливым числом!
«Наш позывной «семнадцать» – 7 гласных.
«Что нам никогда не расстаться» – 9 гласных.
Конечно, начинающие поэты часто просто игнорируют такие правила и выравнивают строки с помощью голоса. Но… В песне 18 выпуска Калининского СВУ всё было нормально. Володя Корнев, Юра Солдатенко и другие авторы этого сочинения сделали всё правильно…
«Наш позывной «восемнадцать» – 8 гласных.
«Что никогда не расстаться» – 8 гласных.
Просто те, кто приспосабливал песню себя, во-первых, не обратил внимание на такую «мелочь» как городской сад и тополя в нём, а, во-вторых, прибавил для выравнивания «нам». «Нам» в данном случае слово поразит – перегруз строки. Сказано «наш позывной», зачем же тавтология?
Конечно, всё это в общем-то вовсе не криминал. Выпускные стихи зачастую заимствуются – переделываются – из каких-то песен, а уж мелодии то используются сплошь да рядом. Но уточнение я сделал, чтобы отдать должное истинным авторам стихов. Именно стихов, потому что мотив, кажется, всё-таки заимствован нашими ребятами.
Но это надо слушать.
Я в ту пору, когда рождалась песня, стихов ещё не писал, да и вообще не думал о журналистике. За сочинения неизменно получал отличные оценки. Уточню – за литературу, а за русский порою и двойки, потому что увлекаясь художественной стороной сочинения, упускал и орфографию, и пунктуацию, хотя, что удивительно, правила знал, и с досадой смотрел потом на то, что подчёркивала наша учительница Зинаида Павловна Белова, снижая оценку и выставляя 5/2. Она спуску не давала.
И всё же выпускное сочинение написал на 5/5.
Но вернёмся к моему герою, который оканчивал училище вместе с перечисленными замечательными ребятами, которые и песни писать умели, и под гитару петь, и, когда настал час, командовать мотострелковыми и танковыми ротами. Ну а кто-то избрал и иную стезю, как, например, Юрий Солдатенко, впоследствии ставший известный в Вооружённых Силах журналистом-краснозвёздовцем и дослужившийся – уже в пограничных войсках – до генеральского звания.
И снова уточню, что главного героя книги я писал не только с себя, но и со своих товарищей, стараясь сделать собирательный образ с интересной судьбой – судьбой такой, каких много. Своя судьба подчас не бывает столь интересна, как судьбы многих и многих ребят, окончивших эти славные военно-учебные заведения, наименованные Суворовскими.
Июнь, тополиный пух, как июньский снег, недаром же в песне появились слова «в саду городском тополиная речь». Выпускной вечер. Словосочетание «выпускной бал» ещё не вошло в моду.
Пух тополиный в городском саду, словно июньская вьюга разбросала его, и летел он, кружась от малейшего ветерка, словно за нашей юношеской мечтой вдогонку…
Над древнею Тверью заря расцветает,
Как нежный суворовский алый погон,
И в памяти светлое детство не тает,
Как снег, с тополиных слетающий крон.
Под небом лазурным, блестя синевою,
Великая Волга спокойно течёт,
И нас Афанасий Никитин ладьёю
В священную древность Державы зовёт.
Припев:
Ну а вьюга июньская кружится, кружится, кружится,
Пух тополиный летит, летит за мечтою вдогонку,
И у Волги берём мы с собою силу и мужество
И, как святыню, уносим свой алый погон.
Здесь нас закалили, и мудрость нам дали,
Здесь нас научили мужчинами быть
Совсем незаметно мы взрослыми стали,
С Тверского порога отправились в жизнь.
И версты дорог боевых офицерских
Согреет суворовский алый погон,
В афганских долинах, ущельях терских
Гремел Русской славы суворовский гром.
Припев…
Мы славу Суворовского Тверского
Училища с гордостью в сердце несём,
И если труба протрубит нам тревогу,
Мы вспомним суворовский алый погон.
Над милою Тверью заря расцветает,
И Волга великая мирно течёт,
В ладье Афанасий Никитин встречает
Рассвет над Державой и в путь нас зовёт!
Эту песню я написал в 2001 году, когда уже прошло 35 лет со дня моего и пять лет со дня выпуска сына из училища.
Но вернёмся к главному герою повести в те далёкие времена, когда Калининское суворовское военное училище давало путёвку в жизнь первому трёхлетнему выпуску.
Танцевальный вечер, конечно же, был, но вот Константинову и потанцевать не с кем, да и не с кем вообще встретить такой праздник. Ну это и потому, что все каникулы в Москве проводил, и если были девушки, то в Москве, хотя на данный момент и вовсе не было. Ну и просто никак не везло в амурных делах.
И тут Стасик Ткачёв на обеде как-то в шутку и говорит:
– Давай ка мне свой компот сегодня и завтра и забирай мою Нину. За два компота пойдёт?
Под общий смех сторговались, хотя Константинов не сразу понял, о чём речь. Оказалось, что к Стасику приехали родители на выпускной, ну ему и не до танцев. А девушка у него была отменная. Она любила строгую одежду при галстуке – бывал такой вариант наряда. Высокая, даже чуть выше Стасика, хорошо сложенная. Ноги стройные, да и вообще – просто загляденье. Возраст? Это неведомо. Говорили, что не первый выпускной она празднует. Встречалась и с более старшими.
Ну что ж, отчего и не провести памятный вечер с такой красавицей. Стасик представил ей Константинова, пояснив, что сам, увы, выпадает из празднеств, а что касается дальнейших встреч, так они и отпадали сами собой, ведь он покидал Калинин надолго… высшее командное, затем служба. Когда ещё судьба занесёт? Это у Константинова привязка к городу. Но тоже не факт, что он теперь здесь скоро окажется.
В те дни только входила в моду песня, хоть и не относящаяся совершенно к суворовцам, но чем-то цеплявшая душу. «Как провожают пароходы…» Быть может, как раз тем, что речь о проводах?
Торжественная часть, затем танцевальный вечер и традиционные гулянья по городу. Николай Константинов с гордостью вёл под руку свою новую знакомую. В тот день она была не в своём строгом, а обычном наряде.
Гуляли по горсаду, по Первомайской набережной, затем собрались дому у Константинова небольшой компанией. Были Верещагин с будущей своей женой Надеждой и Валера Сапёров с очень милой девчушкой.
А над городом гремело:
Как провожают пароходы
Совсем не так как поезда
Морские медленные воды
Hе то, что рельсы в два ряда…
И хотя проводы были совсем не связанные с водой, а именно с рельсами в два ряда, мальчишки в суворовской форме, которую уже на следующий день предстояло сдать, сменив на курсантскую, сжимали в своих ладонях девичьи ладошки и замирали, слушая песню прощания, песню разлуки.
А впереди были и башенки железнодорожного вокзала, уходящие вдаль и удаляющиеся платформы.
Губы шептали
Уходят башенки вокзала
И удаляется причал…
Константинов помнил, как год назад происходил выпуск. Обычно уже в конце выпускных экзаменах в училище не остаётся ни одной роты, кроме тех, которым вот-вот предстоит расстаться с училищем. Но в минувшем году свидетелями выпуска стали те, кто вместо лагеря в Кокошках готовился к Спартакиаде суворовских военных училищ.
Он стал свидетелем расставания тех ребят, которые провели в училище бок о бок семь лет…
Ещё недавно они весело распевали
Семь долгих лет мечтаем о свободе
Семь долгих лет надеждою живём.
И вот надежда свершилась. Но какая же свобода? Впереди гораздо более суровая курсантская жизнь.
Разъезжались постепенно. Это зависело от расписания дальних поездов, проходящих через Калинин. Уезжали те, кто поступал в Московские и Ленинградские военные академии, в Харьковское, Киевское и другие высшие военно-инженерные училища, которые были на правах военных академий. Большинству де предстояла стажировка в Путиловских лагерях.
Прощались на трамвайной остановке, и эти суровые мальчишки, воспитанные в суровом армейском коллективе, не стыдясь, рыдали, провожая уходящие трамваи. За семь лет они стали родными братьями.
Константинов тогда подумал: «А станем ли мы вот такими же братьями за три года?»
В училище возвратились под утро и мало кто успел даже глаз сомкнуть. Следующий день – день торжественный. Прощание с Боевым Знаменем училища.
Рота уже построилась, чтобы идти на строевой плац – небольшую площадку, окаймлённую каре зданий, на которой проходили и общеучилищные вечерние поверки, и разводы суточного наряда.
И вдруг:
«Вице-сержант Константинов, собирайтесь. Едем на стрельбище!»
Это был голос майора Глухонького.
Тренировка… до соревнований считанные недели. Но ещё не ясно, сможет ли в них участвовать Константинов, ведь соревнования в середине месяца, а прибытие в академию для сдачи экзаменов назначено на начало месяца.
Глухонький уговорил начальника учебного отдела полковника Лысенко написать письмо в академию с просьбой разрешить ведущему стрелку училища вице-сержанту Константинову сдавать экзамены позже, с офицерами.
А пока подготовка к соревнованиям. Приехали на стрельбище на училищном автобусе в полусонном состоянии.
Вот и огневой рубеж. В пятидесяти метрах впереди мишени. Конечно, здесь никто их не заменял после двух выстрелов. Десять выстрелов в одну мишень, десять во вторую, выставленную рядом, а уже потом осмотр и смена. У каждого стрелка, кроме винтовки ещё и специальная подзорная труба, чтобы следить за своим результатом и своевременно поправлять диоптр.
Константинов лёг, изготовился и сделал десять выстрелов, не глядя в трубу. Посмотрел… Сто из ста.
Перенёс огонь на вторую мишень. Сделал пять выстрелов и не удержался, посмотрел – одна десятка и четыре девятки. Все кучно. Обидно. Надо было раньше внести поправку. Внёс – пять десяток.
Подошли к мишеням. Глухонький одобрительно сказал:
– Молодец. А ну поднапрягись. Может норму кандидата выполнишь?!
Но это лёжа после бессонной ночи оказалось неплохо стрелять – никакого волнения, напротив, апатия.
С колена – дело сложнее. Сильно качало, ну и результат так себе. А уж стоя стрельба вообще не задалась. Празднования сказалось. Едва вытянул норму первого разряда.
А на следующий день пришёл ответ из академии.
Позволить сдавать с офицерами? Там, наверное, только посмеялись. Но кто же позволит? Пришёл ответ – абитуриент Константинов должен прибыть в академию 3 июля 1966 года.
Майор Глухонький огорчился. Сколько готовили, сколько воспитывали стрелка. На Спартакиаде показал результаты не очень, а вот на первенстве МВО уже вышел на первое место. Сколько училище вложило, а отдача? Отдача ноль! Опечален был Константинов.
Но словно кто-то вёл его, подправляя невидимой рукой. Ведь если бы он попал на соревнования, мог выполнил норму кандидата в мастера спорта – ведь там вряд ли были жулики, которые мешали ему на окружном первенстве. Тогда бы жизнь могла пойти по другому руслу. Попал бы в сборную Московского военного округа. Учёба? Она обычно у спортсменов легко сочеталась с соревнованиями и сборами. Понятно, почему легко!
Но это – другая жизнь. Немного службы и сборы, сборы, сборы. Соревнования, первенства различной категории. Наконец уже международные турниры.
В ту пору у него ещё не было ясной цели. Он ещё не очень представлял себе, что такое служба после военной академии инженерной, а что – после командного училища?
Обидно было Константинову, что не сможет выступить за училище, а что делать? Получил предписание, простился с ребятами и в путь…