...Да, Город, был великолепен! А с приходом Аделаиды его красота удвоилась, если не сказать больше. Впрочем, была одна странность среди этого великолепия, одна, явная, видимая всем: ни единой церкви не строилось, и не было построено в нем. Не стояли здесь прекрасные и гордые костелы, не возвышались богатырскими шапками православные храмы, не стояли поодаль скромные баптистские дома. Ни синагоги, ни мусульманской мечети не встретили бы вы в этом Городе, а было в нем ничуть не меньше пяти миллионов человек. К моменту нашего рассказа, конечно. Но если кто присмотрелся повнимательнее к этому неудержимому строительству, то он увидел бы, что в центре города вырастает белое, роскошное даже по сравнению с остальными здание, и чувствовалось, что оно еще будет расти, что далеко не закончен этот рост, и что мало какое сооружение в Городе посмеет противопоставить себя ему! Как было сказано, раз в неделю, по выходным, каждому надлежало участвовать в строительстве огромного здания посреди главной площади, из белого мрамора, по которому струилась золотая лепнина, с изваяниями в разнообразных стилях и видах искусства, надлежало, я говорю, внести свой пусть и малый, но посильный вклад в дело его создания. Итак, время летело, Город все разрастался и золотой Храм неизвестному Божеству посреди него становился все выше и выше, все прекраснее и прекраснее...
Пыль.
... Это потом уже узнали, что с каждым лабораторным испытанием Аппарата пыли этой становилось все больше, а уж когда в институте Белевского нашли способ ограждаться от магматической волны, так ее и вовсе стало прибавляться немеряно. Пыль эта, надо сказать, повела себя весьма странно. Она легла по периметру Города, нигде не вторгаясь за пределы этого периметра, скапливаясь после каждого испытания прибора. Вскоре это уже был красно-коричневый вал плотного вещества, на вид похожего на глину. Город отрядил экспедицию, которая вышла за его пределы, взяла опытные образцы и начала исследование. Как раз сегодня, как я узнал, должен состояться закрытый научный совет по свойствам этой пыли, где и мы с вами поприсутствуем, инкогнито, так сказать.
- Уважаемые коллеги, – нудно завел докладчик, здоровенный мужик средних лет, широкоплечий и седобородый, похожий скорее на шкипера с какой-нибудь там «Марии Луизы» дальнего плавания, при белых парусах и пушках по левому и правому борту. Мужик этот был, правда, в цивильном сером костюме, при галстуке и очках в золотой оправе... Впрочем, мы отвлеклись...
– Свойства данного материала, представленного как опытный образец… – Тут мы пропустим всю эту ученую ахинею, а поразглядываем-ка зал, пока докладчик рисует формулы и чертежи на коричневой доске. В глубине зала, на последнем месте, почти не шевелясь, сидит женщина лет этак тридцати, очень хорошо и дорого одетая, при благородном колье, в изящных туфельках на изящных ножках, сидит, не окруженная никем, хотя в зале порядочно-таки народу. Она спокойна и очень красива, холодные серые глаза ее внимательно глядят на докладчика. Похоже, ее не смущают формулы и не вызывает скуки ученая заумь, которой так любят козырять мужчины с высокими научными степенями, похоже, я говорю, она прекрасно понимает смысл доклада, и доклад этот ей далеко не безразличен, потому что так внимательно глядит она на нашего ученого шкипера.
- ... Были подвергнуты испытанию давлением, высокими и низкими температурами, а изделия проверены на прочность, на разрыв и сжатие. Приведенные данные, – докладчик развернул таблицу, – позволяют утверждать, что при обычной обработке материал превращается в одно из самых прочных веществ, известных в природе. Также и приведенные формулы… – вновь наш профессор пустился по безбрежному морю высшей математики и неорганической химии, после чего подвел черту под сказанным и провозгласил:
- Чтобы все приведенное мною ранее не было голословным, предлагаю внести испытательный стенд и образцы материала для немедленного, так сказать, исследования при широкой аудитории. Пригласите лаборантов.
Мгновенно поднялась тихая и весьма организованная суета, внесли стенд, куски красноватого материала, публика встала и подошла поближе, дабы увидеть все своими многоопытными глазами. Встала и женщина и тоже подошла поближе к сцене, и так же, как и раньше, вокруг нее вдруг образовался почтительный вакуум, потом кто-то принес стул, на который она и воссела, как на трон, и испытание началось. Нам мало что понятно, мои дорогие, но скажу вам, что, действительно, материал-то оказался весьма прочным, устойчивым по многим и многим параметрам.
После этого доклада материал был передан для дальнейшей работы в лаборатории Академии, под грифом секретности, разумеется, и все это так бы и ходило из одних научных лабораторий в другие, как вдруг стало известно, что Николай Сирдяпкин, простой токарь и кузнец, мужик – золотые руки, пьяница и бабник, скомстропупил из этой красной пыли что-то наподобие доспехов на радость своему младшему сынишке Витьке. Доспехи неожиданно получились прочные, легкие и удобные. Немедленно Сирдяпкин был переведен в одну из лабораторий, окружен повышенной секретностью, возглавил маленький, но прекрасно оборудованный цех и стал экспериментировать над материалом. Доспехи день ото дня становились все прочнее и тоньше, они гнулись во все стороны, прекрасно облегали фигуру, препятствовали, помимо всего, перегреву и переохлаждению человека, короче, были идеальной броней. Выстрел из пистолета эта броня не ставила ни во что, крупнокалиберные пули вязли в ней, как в резине, термическая защита была так высока, что в костюме из девилара (название придумал тот же Колька, мудрая голова) можно было находиться в пустыне в самое жаркое время и не перегреться ни на йоту. Стали делать девиларовые камзолы, поножи, шлемы и наряжать в эти доспехи городскую стражу и городское войско. Для рядовых пехотинцев доспехи делались попроще, для военачальников среднего звена они украшались гербами из серебра, а для главнокомандующих всех рангов и мастей делались уже совершенно невообразимой красоты, с украшениями из золота и платины. Было, правда, одно: благодаря своей эластичности материал так облегал фигуру, что, скорее, не скрывал, а, наоборот, выделял округлившиеся животики, неясно откуда взявшуюся сутулость, корявую походку и утраченную выправку. Немедленно стало модным блюсти фигуру, заниматься спортом, фехтовать и ездить верхом. И вот уже года через полтора по улицам разъезжали верхом на тонконогих скакунах и шли на своих двоих офицеры всех мастей и званий, лихие красавцы, удалые гусары, которых не портили ни слишком юный возраст одних, ни года и благородная седина других. На темно-красном фоне доспехов весьма выгодно выделялись нарукавные повязки в виде серебряной ленты с бантом, которые позволялось носить только избранным, тем, кто заслужил это перед Городом. Мужчины ввели в моду сражаться по любому пустяку за прекрасных дам. Правда, благодаря девиларовым доспехам все эти дуэли имели немного несерьезный вид, но тот, кого побеждали на этих дуэлях, долгое время был изгоем в обществе и только повторными ристалищами мог доказать свою храбрость и отстоять свою честь. А вот снаряжение для боя у всех – и офицеров, и солдат – было гораздо более прозаическим, камуфлированным и современным: девиларовые бронежилеты, девиларовые же перчатки, наколенники и шлемы. Позже обнаружилась и еще одна особенность доспехов: при включенных аппаратах Белевского, правда, только на минимальной мощности, одетые в доспехи воины, как говорили в Городе: несли с собой огонь, то есть поджигали все на своем пути. Позже было приобретено для нужд армии Города и современное оружие, то бишь автомобили, танки и ракеты в немалом количестве. Но только, позвольте спросить: за какой такой надобностью нужно было так вооружать Город? Никаким, судя по всему, рискам и нападениям в ближайшие две тысячи лет Город подвергнуться не мог, сам он тоже, по видимому, не собирался ни на кого нападать, а поэтому данное обстоятельство немедленно было замечено где надо, и в Город из Москвы отрядили группу. Из кого? Конечно же, из людей отдела нашего Максима Петровича, с ним во главе, кто бы мог сомневаться? Так вот, Максиму Петровичу вскоре стало известно, что рыцари в багровых латах так привыкали к девилару, что не было уже никакой возможности заставить их снять эти доспехи. А с другой стороны, одежда эта была так тонка и изящна, что мало кто не захотел бы ее носить. Тогда стали выпускать для повседневных нужд рубашки и брюки из этого материала. Ну не вечно же было им ходить в латах! Но и характер людей менялся! Они становились заносчивы и бессердечны! Все чаще и чаще они стали участвовать в облавах на соседние поселения, в которых не было пощады никому. За собой красные рыцари оставляли горы трупов, разрушенные дома и дым пожарищ.
А пыль ложилась и ложилась вокруг Города и стала окружать его валом, который становился все выше, все больше и прочнее, и вот уже местный архитектор и строитель Иван Степанович Просвиряков приступил к оформлению этого вала, превратив его в подобие крепостной стены. Но куда было старым крепостным бастионам до этого! Стена цвета запекшейся крови гордо возвышалась к небу, неся мощные и вместе с тем изящные башни свои. Флаги красного с золотым развевались на ветру, грозные пушки глядели в бойницы, часовые прохаживались по крепостному валу, подъемные решетчатые ворота и офицеры охраны рядом с ними придавали всей этой картине колорит необыкновенный. В Город ездили из других мест на экскурсии и отдых, стало модным посещать его целыми семьями и рабочими коллективами, лучшие артисты мира приезжали туда на гастроли, да и сам он имел театры на уровне мировых!
Слух о сказочном Городе ширился и рос как цунами, и мало кто уже не просто хотел, а мечтал попасть в этот город, и мало кто уже явно или втайне не собирал чемоданы, готовясь переезжать туда, желая там жить и работать.
А Город все разрастался, и золотой храм посреди него становился прекраснее и прекраснее.
Да, удивительнее всего был Храм! Прекраснейшие девушки и юноши из лучших семей мечтали попасть туда. Слухи о красотах бесчисленных залов этого храма, один невероятнее другого, будоражили воображение. Говорили также, что по ночам скользили среди этих залов призрачные тени, принимающие время от времени облик молодых и очень красивых мужчин и женщин. Именно в Храме сосредотачивались все самые изощренные увеселения, там, в нескончаемых его подвалах можно было найти все самое запретное, манящее и необыкновенное. Там гадалки предсказывали судьбу, там ведьмачки проводили детей через пламя, там одалиски божественной красоты и молодости коротали с мужчинами ночь. Незабываемую ночь. А женщин ждали там красавцы с такими талантами, которых никакая дама, даже будь она опытней десяти Клеопатр, не сможет себе вообразить! Но что больше всего разжигало воображение, распаляло и подогревало интерес, так это то, что один из самых лучших будет призван в этот храм на рандеву. Ночное, разумеется. И то, что произойдет там, за закрытыми дверями, не сможет вообразить ни один, даже самый изощренный мужской и утонченный женский ум! Порочность жрецов храма, говорили, такова, что одной встречи с ними хватит, чтобы вошедший навек забыл все, гонимый одной страшной и страстной мечтой провести хотя бы еще одну ночь, хотя бы еще один час тут.
Но была еще одна тайна. Хозяйка Храма, Госпожа Президент. Как ее звали? Кто-то придумывал ей имена, кто-то пожимал плечами, но поговаривали, что на неизмеримых глубинах храма, в кромешной его тьме, была комната, в которой жила она – хозяйка храма – Госпожа Президент. Говорили, что на стене той самой двери той самой опочивальни висит пророчество, будто только двое пройдут в эту комнату: один станет любовью порочной Жрицы, любовью безответной и страшной, а второй будет ее вечным и ненавистным врагом, тот, кто восстанет против Госпожи.
Так говорили старые монахи по всей России, положив руку на пророческую книгу и озабоченно покачивая головой при очередном упоминании о Храме Города и его Президенте.
И вот после приезда, находясь в номере лучшей гостиницы Города, Максим Петрович получил письмо на дорогой бумаге с гербами, в которой извещалось, что Президент приглашает его в свои апартаменты, заходить в которые постороннему, как он знал, было запрещено под страхом смерти медленной и мучительной! В верхнем зале Степанова встретила группа рыцарей, которая и сопроводила его в нижнюю залу. Там он увидел прекрасную женщину, она взяла его под руку и повела по узкому коридору вниз. Под внимательными взорами стюардов Максим ужинал и блюда, которые подавали эти стюарды, отличались и тонким вкусом, и великолепным оформлением. Не надо и говорить, что вина были из наилучших, дорогих и редких. Потом, встав, женщина повелительным жестом указала Степанову на небольшую дверцу в простенке. Там, за этой дверью она, ни слова не говоря, разделась сама, сбросила с Максима одежду и легла с ним в постель. Да, это была она – Президент – предмет вожделения мальчишек, зависти и молодых и старых, прекрасная в своей молодости и красоте, как говорили о ней на всех перекрестках!
- Мне нужен трон Нордов, Максимушка, – ненасытная в своей страсти шептала она своему любовнику, – мне нужен трон этой глисты, Лизки. Ненавижу ее! Красавица! Чудо! Заполучила себе Эдичку, на которого у меня уже были виды, грохнула под благовидным предлогом своего папашу, трон – под себя, и процветает! И оба придурка, конечно, с нею – Яшка-юродивый и Эдик-оборотень! Ненавижу их всех! Хочешь, чтобы я тебя любила?
- Да, моя госпожа! – с трудом выдавил из себя Степанов, преодолевая
страх.
- Да, моя госпожа! – Засмеялась Аделаида, – провел ночь со мной, а все – «да, моя госпожа»! Для тебя и только для тебя я - Мария.
- Мария, – неуверенно протянул Максим.
- Ладно, Максимушка, твоя госпожа, как ты говоришь, снизойдет до тебя. Не
будешь обижен. Мужчина ты отличный, любовник – тоже. Будешь со мной управлять Городом, когда, – тут она прервала свою речь. – Однако есть для тебя одно дело. Узнай-ка ты мне, голубчик, что это творится в Городе, моем Городе в последнее время! Какой-то лекарь, какие-то излечения души. Странные слухи... В - общем, ты понял.
Убедив свою возлюбленную, что он задачу уяснил, наш новоиспеченный любовник кое как доплелся до дому и проспал до утра, а утром ему доложили, что Максиму Петровичу придется занять пост главнокомандующего, о чем и было написано в донесении, доставленном с нарочным. Тут же он послал верного человека по изучению положения в Городе и, в частности, о работе Целителя, как его называли все. Ему вскоре донесли, что, действительно, у излеченных доктором Осининым появилась странная тяга к перемене места обитания.
Разумеется, не прошло и двенадцати часов, как МП имел счастье пригласить к себе госпожу Президент с целью, как он выразился, озакомления с крайне важной информацией.
- Ну, Максим, - несколько фамильярно обратилась к нему Аделаида, - что я должна узнать?
- У нас работает Осинин Николай Николаевич. Мы, с Вашего одобрения, пригласили его в Город. Отличные результаты! Практически полное излечение, причем самых сложных, запущенных болезней. Неизлечимых!
И вот у меня появились сведения, что излеченные Николаем Николаевичем, в
большинстве своем, бросают все свои пожитки и уходят из Города.
- И я знаю куда! В Зеленый Дол! В дыру! В деревню! – Госпожа Президент побледнела! – И там, понимаешь, начинают свидетельствовать! Они утверждают, что во время излечения им было какое-то дурацкое Свидетельство. О Нем! О моем заклятом недруге! И о конце моего правления и в том числе о гибели Храма! Храма, понимаешь! Иди!
... Внезапно Г.И проснулся от того, что АП толкала его в плечо:
- Гриша, вставай, к тебе пришли.
Он быстро натянул на себя спортивный костюм и вышел в зал. Женщина в черном платье и с черной газовой вуалеткой на голове уже ждала его, сидя в кресле. Рядом с ней стоял МП, одетый в генеральский парадный мундир из девилара.
- Белевский! Вы просто чудо! Я знала, всегда знала, что есть люди, на которых можно положиться. Вы – из таких! Максим, я передумала. Наплевать на Нордов! Много мороки, знаете ли. Порталы, проход через них – все это так неустойчиво, так эфемерно! А просторы вашей необъятной Родины – вот они – рукой подать. Так что скажите-ка мне: можете Вы создать огонь без порталов своей… м-м-м … своим аппаратом?
- Без сомнения, - отвечал взволнованный и немного испуганный Григорий Ильич, - можно, при определенной регулировке, но нужно время.
- Сколько?
- Дней сорок, наверное.
- Тридцать, Гришенька, тридцать, и ни днем больше! Да, -прибавила она почти у входа, - возьми-ка ты с десяток офицеров из моего гарнизона, да и обучи их работе на твоей машинке.
Госпожа, - вставил МП, - в Институте Пламени уже год или около того проходят обучение офицеры, для чего создан специальный полк огневой атаки.
- Вот за что я тебя люблю, Максим, так это за то, что ты все предугадываешь. В таком случае - предскажи-ка ты мне развитие событий?
- Война! – слегка побледнев, проговорил МП.
- Да, скорее всего! И каковы шансы?
- Они были бы ничтожны, если бы мы не имели нашего оружия, наших доспехов и аппарата, - он кивнул в сторону ГИ, - Белевского.
- Ну и? – нетерпеливо сказала Госпожа
- А сейчас, думаю, шансы невелики как раз у них.
- Да, я того же мнения. И потом, с захватом Российских военных баз наши шансы вырастут беспредельно. И, конечно, я думаю, что и Европу неплохо было бы подмять под себя! Как считаешь?
- Полагаю, при правильном подходе, умелом подкупе и должной рекламе…
- Мы создадим еще десять… нет – сто таких Городов, они все сами в них пойдут. Наденем на всех девилар – и все! Вот тогда и двинем! Впрочем, мечты – долой! Давай работать. Кстати, МП, драгоценный мой! Вам не хотелось бы все-таки обратить свое внимание на Зел Дол?
- А что его обращать, Госпожа Президент? – внезапно пробасил полный собеседник – его референт, - дела там идут – лучше некуда, все цветет и пахнет, магазины дешевые, пол-Тулы к ним ездит затовариваться! Поля цветут, цветы растут, дома строят – загляденье, по вечерам – кино на площадках перед домом, преступности – ноль, чего еще желать?
- А с чего бы это, вчера – дыра дырой, сегодня – гора горой! Ни с того, ни с сего – взяли и процветают! Нет, как хотите, а разберитесь в этих чудесах! Там не все так просто, я Вам говорю! Кстати, и начнем мы, - она остановила свой взгляд на мини-карте – именно с этого проклятущего Зел Дола.
Потом – Тула, а там, глядишь – и Москва, столица Вашей, Гришенька, Родины. "Матушки - России" - презрительно процедила она.
Глава . Битва.
Вечер, летний теплый вечер наступил в нашем повествовании. Аделаида сидит у себя в комнате, суета прошедшего дня утомила ее, глаза слипаются, она почти засыпает... И вдруг тихий шепот заставляет ее вздрогнуть.
- Машуня! Машуня!
Сердце забилось так часто, что стало больно. Только он так звал ее, да и то, когда они оставались наедине.
- Володя?
- Позови ночь, Мария, позови ночь!
- Володя меня Марией никогда не называл. Ты - Володя?
- Почти. Почти. Да это сейчас и не важно. Ты ведь начинаешь войну! Признаю - у тебя хорошее оружие, классная броня, отличные солдаты и командиры. Но еще нужна ночь. Позови ее; когда будешь готова.
Она проснулась, в комнате никого не было, но Аделаида встала, твердо зная теперь, что ей нужно. Вчерашние колебания и неуверенность пропали, как и не было! Она открыла дверь, вызвала машину и поехала в генеральный штаб. Там , как будто он и впрямь умел читать ее мысли, экипированный по всем правилам в военную форму из девилара, ждал ее МП. Она что-то шепнула ему, он что-то шепнул в телефон, и уже через тридцать минут перед ней предстал Григорий Ильич.
- Белевский, - обратилась она к нему, включайте-ка Вы свои аппараты. Включайте-включайте! Не беспокойтесь, генерал, - обратилась она к МП, - не война пока. Только подготовка. Так что, мой друг. идите, идите себе, делайте что велят!
И ровно через час все аппараты Белевского были включены, но работали пока что на холостом ходу. И от этой работы красной пыли становилось все больше и больше, она поднималась к небу, образовывая красно-бурую пелену Постепенно уже никто не различал ни ночи, ни дня - только багровый туман денно и нощно скупо пропускал через себя днем свет солнца. Ночью же вообще не было видно ни зги.
И вот - наступило оно - багровое утро намеченного Аделаидой тридцатого дня. Тьма, опустившаяся на мир, застила солнце и звезды, никакого, даже малейшего, просвета не было видно, и в этой тьме засветилась красным стена Города и распахнулись кровавые ворота! Красные всадники числом до десятков тысяч, вырвались из городских ворот и полетели! И не было сил противостоять этому натиску, дрогнули солдаты, медленно начали отступать, переваливаясь в окопы, занимая позиции для обороны. Но ничего не спасло их: не брали пули красную броню, не вредили им снаряды, как заговоренные, шли они лавиной вперед, и там, где они ступали, огонь пожирал деревья, траву и землю. Вскоре командиры поняли, что ничего поделать нельзя и дали приказ отступать. Войска со всей возможной скоростью покинули поле боя и против вражеских сил остались только Пророк и Целитель.
Оглушенные, раздавленные, сидели они на горелой земле, и, казалось, не было ни сил, ни желания ничего предпринимать - черное облако нависло над их душами, погружая в беспросветный сон. И тогда от ближайшего деревца, непонятно каким чудом уцелевшего в этом аду, отделилась маленькая старушенция, сгорбленная, сморщенная, опираясь на костылик из суковатой палки, похоже, только что подобранной с земли, она подошла к друзьям.
- Колюшка, Сереженька, - позвала она их ласковым, хотя и чуть дрожащим по-стариковски голосом, - и чего это вы тут расселись, мои хорошие? Надо дело делать, а вы сидите! Стыдно, мальчики!
- А кто ты такая, бабушка? - проговорил Николай Николаевич, слегка покоробленный такой фамильярностью незнакомой женщины, не обращая никакого внимания на то, что Пророк дергает его за рукав.
- Знаешь, милый, ты меня бабушкой не зови, а зови ты меня - матушкой, ладно?
- Ну ладно, пусть матушка! - несколько раздраженно проговорил Целитель, - и все же - кто Вы такая?
- И на Вы меня звать не надо. Я к этому не привыкла.
- Хорошо, хорошо! Кто ТЫ такая?
- Я - матушка. Кто зовет мать - сыра земля, кто -то Родина. Россия мое имя.
- Россия? - все похолодело внутри доктора! Только теперь он заметил невероятное, небесное сияние голубых глаз, почувствовал силу, исходившую от старушки, только сейчас он увидел, что Яшка давно стоит на коленях, низко склонив голову. И тогда он сам, невольно, опустился на колени, сам, по какому-то внутреннему порыву склонил голову.
- Это еще что такое? - строго сказала Матушка, - ну-ка, встали сейчас же! Не люблю я этого. Ни к чему. Вы давайте, чем брюки пачкать, займитесь делом. Ты - Коля, лечи здесь все, пора уже. А ты, Сереженька, - она как-то по-особому ласково поглядела на Пророка, - ты к свету иди, свет бери. Нехорошо, когда так темно! Дрема, радость моя, ты слышишь ли меня?
И тут же около ее ног завился тихий ветерок, покрутился, и улегся на землю.
- Вот и славно! Пойдемте, мои хорошие, надо исправлять все это. Вставайте, вставайте! Идем! Идем! - крикнула женщина, и зашагала навстречу неприятелю. Она шла и на ходу выкрикивала странные, неведомые то ли заговоры, то ли заклинания, непонятные человеку, Но грозно вскипела вода, поднялась, вышла из берегов, волнами покатилась вперед и на гребне этих волн, как на конях, восседали мрачные, с белой кожей мужчины, держа в руках трезубцы. И крик раздался с небес, и белые и черные птицы каждая чуть ли не с пол-неба полетели за ними. И выбежали из леса страшные, покрытые корой великаны, держа в каждой из двенадцати рук по огромной дубине. Звери, один другого ужаснее видом, выходили, выбегали, из нор, берлог, выползали из трясин и болот. Поверху, на метлах, летели голые ведьмы, кот - Баюн, высотой с дом, не спеша шел рядом, и слышно было раскатистое его мурлыканье, грозное, как боевая песня. Трех- шести- двенадцатиглавые чудища, пылающие огнем, дышащие морозом и ядом били на ходу шипастыми хвостами, великий Святогор восстал из своей гробницы и тяжело пошел вослед, проваливаясь по щиколотку при каждом шаге. Удалые русские богатыри на Сивках-Бурках, подъяв тяжелые двуручные мечи, помчались на врага. Но не только русские сказы и былины оживали здесь! Иудейские Големы, огромные, покрытые коростой из песка и глины заставляли дрожать землю под ногами, армянские, грузинские герои примыкали к войску, татарские батыри с визгом проносились на низкорослых конях...все-все пришло в движение!
- Смотрите! – в ужасе взвизгнул Максим Петрович.
- Но это… этого не может быть! Дьявол! – выругалась Аделаида, прибавив для крепости, наверное, непечатное ругательство.
- И-и-х! – взвизгнули голые, с развевающимися патлами, девки на метлах, они хватали коней, всадников, приподнимали их метра на три с собой в воздух и швыряли об острые камни. Огромные тролли с крючковатыми дубинками, источая смрад, разбивали вдребезги головы красным рыцарям, черный ядовитый туман, наполненный гадами всех видов и мастей полз по равнине, и там, где он проходил, оставались искореженные, изодранные, отравленные всевозможным ядом люди и животные. Кислотные дожди поливали бронетехнику и она под этими адовыми струями плавилась, как масло под горячим ножом. Острые скалы вздымались из земли, чудовищные рептилии ползли на брюхе, оставляя позади себя кровавый слизистый след от раздавленных заживо, где-то вдалеке Кощей Бессмертный надевал свою костяную кольчугу и призывал тысячи и тысячи демонов-скелетов, и повел их за собою! Пошли, поволоклись, потопали костяки, а за ними, шлейфом, зеленой плесенью, могильной пылью тянулось что-то мерзкое, холодное, промозглое, страшное. Но мало было этого! Вдруг на войско опустилась мгла. Серенький туман покрыл землю, стало сыро и смрадно, и в этом тумане заходило, заворочалось, зажило что-то неизвестное, аморфное, ознобное, то, что в детстве мы ждем из-под кровати, из дверей старого чулана, в заброшенном доме, в темном лесу и вообще ночью.
- Я боюсь! – нечеловечески высоким голосом закричал кто-то, и другой подхватил, – Мама! Мама!
И вскоре кричали, визжали сходили с ума все! Кто сел на землю, закрыв уши руками, кто стоял, тупо сглатывая слюну и глядя в одну точку. Но хуже всего были те воины, кто, не желая показать свои страхи, не нашел ничего лучшего, как выхватить оружие, и начать косить свои страхи налево и направо, а с ними и своих соратников! Брызги крови только и летели во все стороны! Вскоре от некогда грозной армии, так беспощадно косившей русских солдат, не осталось и следа, только красные доспехи, пустые, как скорлупа от яиц, валялись на земле.
- Жги! Жги! – нечеловеческим голосом закричала тогда Аделаида, и Максим Петрович подбежал к аппаратам Белевского и включил их на полную мощь. Стена огня в считанные секунды пожрала все кошмары и чудовищ, поднялась страшной, вулканической двадцатиметровой стеной, грозя сжечь все, что попадется ей на пути. Пропало все: и ведьмы на метлах, и чудовища, и Змеи-Горынычи - все пропало, будто и не было вовсе!
- Все, ребята, – тихо проговорил кто-то в Зеленом Доле, – нам хана.
И баба Клава, широко перекрестилась, и прибавила слово, что начинается у русских на букву с математическим значением.
- Туточки и помирать будем.
Огненная стена, дыша жаром, приближалась, начали тлеть ветки у берез на окраинах, уже родители, схватив своих детей в охапку, помчались кто куда мог, лишь бы унести своих чад подальше от этого ужаса, вода начала вскипать пока что на самой кромке реки Зеленого Дола!
- Ага! – торжествующе крикнула Аделаида, - наша берет!
Но нет, баба Клава, рано, ой как рано вспоминать нам всякие заковыристые формулы из восьмого класса! Мы живы еще и не пришла к нам пока та, злая и бессердечная, что приходит ко всем в их скорбный час!
Вот тогда и показалось всем, что великан вырос из своей родной земли, поднялся и уперся головой в небо! Нет - это был ветер, буря, ураган, смерч! И вот - достиг ураган огненной стены, огонь ударился о его подножие, ударился – и стих. Разом все аппараты взвыли предсмертным натужным воем, взвыли и сдохли! А ураган оторвался от земли, взмыл в небо – и чудовищный кулак ударил в землю, в то самое место, где возвышался Храм! Землетрясение было страшным, поверхность земли разошлась чуть ли не на километр, потом сдвинулась, потом вновь треснула и сдвинулась снова! Ученые всех стран в панике докладывали своим правительствам, что ожидается цунами, которое сотрет с лица земли не только половину Японских островов, но также и часть Великобритании, Фолкленды, Часть Южной и северной Америк, а также половину Австралии! Под страшным напором крепостные стены красного камня рухнули, как если бы они были из песка. Молнии били не переставая, и ветер чудовищной силы плясал над ними. И во второй раз взлетел к небу чудовищный вихрь и снова со всей своей силы обрушился на Храм! Если бы в Городе оставался к этому времени хоть кто-нибудь, он мог бы сказать, что великое здание сложилось, как карточный домик, как детский куличик из песка! Через мгновение ни от красных стен, ни от великого храма не осталось и следа, и долго еще бушевал над тем местом Русский Медведь, как окрестят его потом ученые. А Ураган, несмотря на предсказания ученых, вдруг потерял свою разрушительную силу, превратился в легкий ветерок и умчался в страну Нордов, где распался на тысячу струй, превратился в весело смеющегося человека, Эдуарда Мечтателя, или Дрему, известного также как барон де Нуар, а впоследствии – король Нордии, земель Светонидов, северных пределов и южных и прочая, и прочая, и прочая.
- Армия? – вы спросите, - что странно – не осталось никакой армии – только красный песок еще долго вихрился на тех местах, где прежде блестели девиларовые доспехи Непобедимой Армады, и не осталось там ни людей, ни машин, ни тех самых аппаратов Белевского Г.И.
Глава . Да будет свет!
- Да, - сказала старушка, оглядывая поле сражения, - горько все это видеть. Но - что поделаешь! Сами хотели... Впрочем, - прервала она себя, - Марию ко мне!
- Как-то она изменилась, - подумал Целитель, глядя на ту, что звала себя Матушкой, - моложе, что ли, стала, выше?
Да, его опытный глаз врача не ошибался: женщина явно стала выше ростом, и теперь уже нельзя было дать ей прежние 80 лет. Высокая, с прежним ясным взором, намного выше той, что явилась раньше, стояла перед ними.
- Здравствуй, Маша! Что же ты наделала, радость моя? И что теперь с тобой делать ума не приложу. Вот что, - обратилась она к жителям, - заприте ее пока что, стерегите пуще глаза. И чтоб ни волос не упал с головы!
Марию, оглушенную, растерянную, вмиг растерявшую весь свой прежний лоск и гонор, увели.
- А теперь, Сережа, скажи мне... А где же он?
Но не было с ними Яшки, Велизария, или Сергея , смотря по обстоятельствам. Сидел Яшка посреди своей любимой площади, но не пялился в небо, как раньше, а угрюмо разглядывал выжженную землю. Никого не было рядом с ним, один-одинешенек сидел он напротив небольшого храма, в багровой тьме, и тоска сдавила ему сердце.
Но что это? Где -то вдали раздались шаги маленьких ног, крики, возня... Явно было, что сюда идут люди, нет - точнее, дети. И правда - вскоре на площадь вбежали дети, в основном мальчишки, числом не менее ста, они затеяли беготню и возню на площади, по своему мальчишечьему обыкновению. И вдруг, словно разом выключили звук - ребята увидели Яшку, а как только увидели, то вначале тихонько, а затем все громче и громче заорали на всю площадь, приплясывая: "Яшка, Яшка - сделай чудо!" Яшка встал, недоумевая, не понимая ничего, растерянный и оглушенный. Странно было видеть веселую ребятню посреди всего этого ужаса и разгрома. И вдруг крики смолкли, мальчишки расступились, образовав коридор, и по этому коридору не спеша шел подросток, почти юноша, одетый в светлое, с ясным и чистым взором. Он подошел к Яшке, минуты полторы спокойно разглядывал его, а потом тихо, но ясно произнес:
- И правда, Сережа, пора бы уже. А то видишь, что творится? - он обвел тонкой рукой окрестности.
И тогда, не задумавшись ни на мгновение, Яшка встал, выпрямился во весь рост, поднял голову к небу и выкрикнул какое-то странное, доселе никем не слыханное слово. Вмиг исчезли мальчишки и на опустелой площади остались только двое: Яшка и этот странный подросток. Минуты две-три ничего не происходило. А потом по листьям, траве, кустам и деревьям потекли, побежали искорки золотого света.
- Прекрасно, теперь продолжим, - сказал подросток, и громко и внятно произнес: "да будет свет!"
И все быстрее, быстрее помчались золотые искорки по траве, листьям, стволам деревьев, и стало их много, очень много, и казалось, что все вокруг светится само золотым, мягким, волшебным светом. А из леса стали выходить звери, из воды высунулись рыбы, с неба стали слетать птицы. Змеи, насекомые, вся живность, что водилась здесь, пришли на площадь. И все они светились золотым светом, и света становилась больше, больше, А потом люди стали заполнять площадь, и было их много, очень много, и все они светились, и светился странный подросток, и Яшка, глядя на свои руки, понял, что светится и он сам. Свет заполонил все кругом, разогнал багровый туман, как будто его и не было вовсе. На чистом небе золотое солнце осветило все вокруг таким же золотым светом, залило землю, согрело ее.
- Хорошо, - сказал подросток, - правда, Сережа?
- Скажите, - робко поинтересовался Яшка, - а Вы и правда пришли? Это конец?
- Нет, конечно, - засмеялся тот, - я так - на минуточку заскочил - тебя проведать, да и помочь при случае. Ведь помог?
- Помогли, конечно помогли, спасибо огромное!
- А, пустяки! Так приятно видеть все это! Ну все, Сережа, пойду я. Если что - зови - я ведь рядом, ты же знаешь.
И не стало никого, только тихий ветерок ускользнул - то ли в далекие дали, то ли в небо, то ли еще куда-то. А может, и не ускользнул вовсе, кто ж его знает? А Яшка остался один - умиротворенный, слегка уставший, он сидел на своей табуреточке, шепча молитвы, и не заметил, как к нему через всю площадь идет отец. Он подошел, опустился перед сыном на колени, и прошептал:
- Прости, Сережа!
- Встань, папа, встань, пожалуйста.
- Что мне делать, Сережа? Что мне делать?
- Знаешь, а сходи - как ты в церковь, хорошо?
- Хорошо, - почему-то вдруг покорно сказал Григорий Ильич, и, не говоря более ни слова, поцеловал сына и удалился.
И тогда Яшка встал, приставил табуреточку к церковной ограде и пошел, тихонько напевая что-то, в неизвестном направлении. Больше его ни в Зеленом Доле, ни вообще в России никто не видел.
Белевского же вскоре нашли на площади, сидящим на маленькой на той самой маленькой табуреточке, со странной улыбкой глядящим в небо. Мальчишки все также бегали по площади перед белым тульским храмом и орали, как оглашенные:
- Яшка, Яшка, сделай чудо!
А в раскаленном Российском небе, плавно взмахивая крыльями и улыбаясь новоиспеченному пророку как своему старому знакомому, летел Ангел, которому Создатель дал простое и прекрасное имя – Совесть.