(Отрывок из книги Александра Аксёнова "Тест, тест… “TEST”")
...Позади очередные гастроли по крайнему Северу. Впервые в столь дальний путь я отправил не студенческий театр, а хозрасчётное предприятие: театр-студию «ТЕСТ». Оно объединило в себе «любителей» (выпускников ГВФ, ЛГУ и пр.) с «профессионалами» (вновь принятыми актёрами с корочками театральных вузов). У новичков были большие амбиции и полная неспособность к экспериментальной работе: груз теорий тормозил практический процесс…
И это понятно. Система обучения актёров и режиссёров в вузах 80-х оставалась на уровне 40-х годов. В стенах института будущий актёр получал знания, которые могли всего лишь помочь обуздать профессию. А театр должен был взять на себя роль лаборатории, в которой выпускник становится актёром… или не становится.
Вы же не диктуете условия игры детям в песочнице. Они прекрасно знают, ЧТО делают и ДЛЯ ЧЕГО. И уже от этого зависит – КАК. Каким бы ни был этот детский сюрреализм, но бабушка должна понять, что хотел сказать внучок своими «криптограммами»…
Проще, коллеги, не надо зауми! Театр – дело практическое. Не засиживайтесь за столом. Выявили события, обстоятельства, вскрыли действие, обозначили задачи – и вперёд, ножками! Не засоряйте актёру мозги терминологией, которая ему не нужна. Пусть режиссёр мучается этой головной болью.
В то время появились такие островки-лаборатории настоящего воспитания актёров. Это Московский «Театр на Юго-Западе» (Валерий Белякович). Московский театр-студия – «Табакерка» (Олег Табаков). Московский театр «У Никитских ворот» (Марк Розовский). Ленинградский Молодёжный театр-студия (Владимир Малыщицкий). Московский Театр пластической импровизации (Олег Киселёв). И много других молодых, замечательных коллективов.
В основу нашего ТЕСТа легла документация и опыт театра-студии «на Юго-Западе» Беляковича. Уже тогда было понятно, что нужна своя школа и свои учителя. Десант для поступления в театральную академию Питера был отправлен. В итоге появились талантливые педагоги, магистры искусств: Нина Аксёнова и Олег Панченко.
Впоследствии Нина преподавала на актёрском курсе Семёна Лосева при Латвийской консерватории, а Олег стал педагогом и режиссёром театра-студии при Рижском Пушкинском лицее.
Но это всё будет гораздо позже…
А сейчас возбуждённые актёры собираются в курилке и убивают время до начала нашего постгастрольного собрания мощными дозами никотина и анекдотами последнего разлива.
Выхватываю из толпы лицо Сергея Ивановича, художественного руководителя драматического театра города Бреста. У нас он – приглашённый режиссёр для постановки спектакля «Моя любовь Электра» по пьесе Ласло Дюрко. С досадой отмечаю свой прокол. Мне этот материал виделся в форме рок-оперы, с живой музыкой и интересной актёрской подачей. Но, судя по предварительной работе, спектакль получится в лучших традициях «крыжопольского» театра. Не интересно. Выпадает из нашей эстетики. Актёры «с корочками» постоянно тупят, моим ребятам приходится простаивать в ожидании просветления в умах у своих новоиспечённых коллег. Топтание на месте…
Ну, Аксёныч, любишь ты, однако, вступать во всякие экскременты. Эксперимент, ты ж понимаешь! И всё до кучи…
После собрания в вежливой форме дам отбой. В такой интерпретации этот спектакль для нашего театра – инородное тело. Так же, как и группа вновь приобретённых актёров. Север стал мощным тестом на вшивость, который новички не прошли. А мои ребята достойно его выдержали. Не в первый раз.
Лёша Стопинский, проходя мимо, как бы в поддержку мне изрёк свою коронную фразу:
– Александр Иваныч, нам не привыкать тащить из болота вонючего бегемота!
– Спасибо за понимание, Лёша. Всё будет оки-доки. Я с вами, ребята…
Надо же, зал разделился на две половинки.
Слева – актёры-новички и примкнувшие к ним наши «бывшие». Они виновато отводили глаза от моего пристального взгляда. Это вызывало сочувствие и лёгкую досаду с недоумением. Видимо где-то раньше проглядел я в них червоточину интриганства и зависти. И как здорово, что это проявилось сейчас, в начале нашего пути.
Справа сидели настоящие тестовцы. От них веяло теплом и покоем.
Потом я буду с благодарностью вспоминать их лица и радоваться, что у них с душой всё в порядке, и жизнь сложилась, и есть что вспомнить. Для многих это были лучшие годы жизни.
Для меня, кстати, тоже…
Оглядев присутствующих, даю команду Кнуту – нашему администратору:
– Ну что, начнём, пожалуй…
Десять минут неторопливой речи Кнута хватило, чтобы обрисовать финансовое положение студии после гастрольного вояжа.
– Хорошо, с финансами разобрались. А как в целом прошла поездка?
– Если отталкиваться от продажи билетов, получается неплохо.
– «Неплохо» за чужой счёт! – вставил реплику Алексей.
– Всё это фигня! – перебил его Николай, актёр-самоучка из левой половины. – Организация гастролей хромает. Надо гонцов вперёд засылать. Пусть вспахивают целину, а мы, актёры, будем сеять вечное и доброе. А что? По-моему, то, что надо…
– Стоп! – остановил я перепалку. Давайте по порядку. В чём проблема?
– Проблема в неравноценной занятости актёров, – вступила в разговор Нина. – Какая-то часть работает на износ: днём два спектакля для детей, потом вечерний для взрослых, и плюс к этому распространение и продажа билетов. Всё это легло на плечи Марины.
– Ну а те, кто только вечером занят? Что они делают днём?
– А они готовят себя к вечернему спектаклю, – вставила шпильку наша Оленька. – Им состояние донести надо, иначе Станиславский не поверит.
Левая половина зала ответила неодобрительным гулом.
– Да, мы, профессионалы. И отличаемся от вас тем, что работаем над ролью и днём, и вечером! – парировала дипломированная «новенькая». – Я этому пять лет училась, и диплом у меня красный! И не надо меня, Нина Николаевна, заставлять продавать билеты! Я актриса! Вы ущемляете моё достоинство!
– Вера, да и мы не пальцем деланы, – осадил её Алексей, – профессионализм, он на площадке выявляется. Ножками докажи, а потом и поговорить можно.
– А почему она командует? – взвился Николай. – В «Сёстрах» указывает, что где должно стоять, а в сказке меня уже достала, всё время дёргает, дёргает, зараза такая, тащит за собой!..
Ну, это уже слишком. Я не выдержал и поставил наглеца на место:
– Видишь ли, Коля… как бы тебе помягче сказать… «Сёстры» – это вообще-то спектакль Нины. Её сценография. И она, как художник, имеет полное право указать на неточности в установке декораций и света. Это раз. Что касается сказки, она, как опытный партнёр, не даёт актёру-какашке расползаться по всей сцене. Что делать, если ты такой тупой. Доверься ей. Иначе нам придётся помахать тебе ручкой.
– Вот-вот, я же говорил вам, что нужно срочно создать худсовет, чтобы управлять театром. По-другому нельзя! – воззвал к своим коллегам обиженный Николай. – Разве это не произвол?! Что хотят, то и творят! Если мы сейчас не объединимся, то всем кранты будут. Поодиночке нас сожрут и не подавятся!..
Вера стала подначивать нашего «старожила» Евгения, тоже «профи», до Риги служившего в провинциальном театре города Кинешма:
– Женя, скажи что-нибудь, не молчи! Ты же профессионал!
– Да-да, надо отметить, что атмосфера в коллективе стала какой-то нездоровой, с запашком. Очень даже нездоровой! Да-а, однако…
(На лице защитника своей «боевой подруги» проступил весь ужас сложного процесса работы обеих полушарий мозга)
– …коллектив театра – это модель государства… и от того, кто будет им управлять, зависит судьба народа. Вот! Ещё Ленин в своих тезисах утверждал, что нельзя допускать, чтобы кухарка управляла государством. Получится разброд и шатание. Неуправляемость и хаос поглотят умы, а сознание человека окажется в рабстве его низменных чувств…
(Поймал-таки нужную волну оратор. Ну, молодец! Интеллект на лице!)
– …Я с театром на гастролях где только не был. И могу с уверенностью заявить, что многое зависит от того, кто их организует. Размещение актёров – в нормальных гостиницах, а не в клоповниках. Питание людей и их досуг. Доставка транспорта к подъезду гостиницы, а не за двести метров до неё. И билеты должны быть проданы до нашего приезда, а не в день спектакля. Это полный бардак! О каком творческом самочувствии может идти речь? Абсурд! Разве таким должен быть театр? Театр, прежде всего, храм, а спектакль – причащение. И к этому таинству надо готовиться заранее, а не бежать сломя голову.
– Ага, и свечи чтобы не задуть! Во, здорово! – подколол Алексей.
– Главное, у ног не задерживаться, – съязвил Олег.
– А при чём здесь ноги? Я вам про Фому, а вы мне про Ерёму. Ну и как тут добиться взаимопонимания? Нам же работать надо на площадке. Сор, он должен в избе оставаться. Зачем выносить его наружу? Во-от в чём интрига, друзья. В избе! Более того, – в её содержимом. Выметать надо, пока метла не сломалась!
– Да-да, а выметать будем мы, – не унимался Лёша.
– Точно. И памперсы менять! – поддержал Олежка. – Жить становится веселей и интересней. Перспективка обнадёживает. Приехали. «Мама, не горюй!» называется.
Вера делает попытку расшевелить своих единомышленников:
– Ребята, а вы чего молчите? Мы же договаривались: за настоящий театр надо драться! Вы что, так и хотите, чтобы вами управляли все, кто ни попадя. Тереза! Галка! Лёня, ну скажите хоть вы что-нибудь!
– А я что? Я человек новый у вас. Как коллектив решит, так и будет. Нет такого театра, чтобы был идеал. Вы лучше вспомните Норильск, где нам запретили показывать Ануя на зрителя. Он у них, видите ли, стоял в репертуаре. Но ночной прогон сделать удалось. Вы же помните, что было?
Правая половина зала оживилась. В разговор вклинился Лёша:
– Ещё бы! Надо было видеть лица местных актёров, которые втихаря пришли нас смотреть. Мы вогнали их в ступор! После прогона обступили, и с ошалевшими глазами стали благодарить: «Спасибо, спасибо, супер, офигеть, класс!»
Ольга подхватила:
– А один из них позавидовал, что у нас есть такой режиссёр, и вывод сделал: «Теперь понятно, почему наш главреж запретил. После вас к нам бы никто не пришёл…»
– Кстати, они даже сделали разбор актёрских работ, – не выдержала Нина, – и не в пользу «красных дипломов».
Леонид перехватил инициативу:
– Вот и я говорю, потенциал у нас обалденный. Александр Иванович безусловный лидер, мозги заточены правильно. И работать с ним интересно. Поверьте, мне приходилось работать с разными режиссёрами, но с такой харизмой и отдачей сталкиваюсь впервые.
Вера обиженно надула губки.
– А я что-нибудь говорю? Никто против Александра Ивановича не выступает. Мне самой интересно с ним работать. Но он же больше внимания уделяет своим студентам, а профессионалы простаивают. Худсовет нужен для того, чтобы управлять актёрами, а не художественным руководителем.
– Вот-вот, и я о том же, – встрял Коля. – У меня тоже душа болит, когда кругом интриги плетут. Нервы натянуты, в животе мурашки.
– А ты клизму поставь, – съязвил Олег, – мурашки и проскочат.
– Да ну тебя, Олежка, тебе лишь бы хаханьки…
– А меня пугает неопределённость, – решилась высказаться Галина, девушка с дипломом, принятая в студию на конкретную роль в Камю, но не сумевшую войти в спектакль. – Я что теперь так и буду заниматься пошивом костюмов? У меня же диплом! Нас учили работать в классической форме, а не в сюре. А теперь что? Ждать у моря погоды? Смотреть, как студенты отрываются? Так мы на это в институте насмотрелись. Нам практика нужна!
– Александр Иванович, можно мне, как коллеге и старшему товарищу, вставить слово? – подал голос наш гость из Бреста.
– Сергей Иванович, без проблем.
Сергей Иванович, сидевший рядом с Верой, встал с места:
– Вы знаете, я работаю в драматическом театре уже много лет. Казалось бы, есть всё: хорошая сцена, оборудование, профессиональная труппа… и куча проблем, связанных с взаимоотношениями актрис и актёров. Актёры – это большие дети с множеством комплексов и хочучек, с ревностью и завистью к своим коллегам. И это, как правило, присуще каждому театру. Поверьте, нет творческого организма без интриг, козней и всяких пакостей, ибо люди бывают разными, в независимости от их таланта. Когда вы меня пригласили, я, честно говоря, был в шоке от той атмосферы и духа студийности, которые генерировала ваша творческая лаборатория. Да-да, именно лаборатория. В этом большая заслуга вашего лидера. И мне, как постановщику со стороны, приятно было работать с вами. Они (повернулся к Вере) по подготовке не уступают вам, а где-то даже сильнее, потому что имеют в отличие от вас и опыт, и физическую форму. Сегодня я с огорчением констатирую тот факт, что после Северных гастролей коллектив утратил свой неповторимый дух единения и ту бешеную энергетику, от которой я был в восторге. Именно от неё я получил мощный заряд для работы в своём театре. А сейчас где это всё?
Очень прискорбно, что интриги и хамство, зависть и эгоизм способны убить то настоящее, ради которого мы работаем и живём. Что же вы творите? Своими руками рушите то, чего так долго добивались. Я не понимаю вас. Верните себе атмосферу и состояние единства – и всё встанет на свои места. Уважайте труд своих партнёров! Оставьте за бортом все ваши склоки и интриги. Начните с чистого листа. У вас всё для этого есть: и лидер, и помещение, и ваш талант. Включите мозги! Эй, вы, слышите меня? Господа актёры, ау!
– Сергей Иваныч, а мы готовы! – живо откликнулся Николай. – Неужели недостаточно одной нашей группы, готовой на всё ради будущего театра?
Левая сторона с «профи» и приближёнными к ним среагировала аплодисментами и возгласами: «Да-да! Даёшь театр! Выбираем худсовет! Дорогу профессионалам!!
Ну, всё! Надоело. Думал, получится добиться извинения от борзых актёров перед студийцами, но борзость перешла все границы. Демонстративно вытащил из кармана пачку сигарет. Ребята опешили: что будет дальше? Худрук нарушает своё железное табу: не курить в зале, а уж тем более на сцене! А я поставил стул спинкой к залу и, оседлав его, закурил.
– Ну что ж, поговорим. Я буду краток, и не займу у вас много времени. Как вы считаете, если бы я поехал с вами, у нас сегодняшний разговор состоялся бы?
– Нет! – воскликнула осмелевшая Тереза. – Таких бодяг у нас бы не было.
– Правильно. Потому что после первой недели я отправил бы Веру домой. Почему? Да хотя бы потому, что подписывая договор найма на работу, я всем вам объяснял, что вы пришли работать не в государственный театр, а в театр-студию, в котором вы являетесь не только актёром, но, если придётся, и уборщиком, и гардеробщиком, и распространителем билетов. Я уже не говорю за костюмы и одежду сцены. За вами нет нянек. Отыграли спектакль, переоделись, и будьте любезны убрать костюмы, сцену и реквизит. Вы обязаны делать всё, что потребуется для нужд театра. Абсолютно всё!
Получая зарплату гораздо выше, чем народный артист в Русской драме, вы ещё выпендриваетесь, как вошь на гребешке. Поверьте, ваш талант не стоит таких денег. Много слов было сказано о профессионализме. А что такое есть ваш профессионализм? Корочки от института? Да плевать мне на ваши корочки, если вы не можете на сцене выполнить элементарные задачи. Галина мне закатила истерику, валяясь по полу после репетиции Камю. «Меня этому не учили! Я не понимаю!..» А что здесь понимать? Да, материал составлен неординарно, фактически из монологов персонажей, которые общаются друг с другом через предметы. И каждый из них несёт свою боль, свою трагедию, которая и объединяет их в общей сверхзадаче: покаяние в содеянном грехе перед Господом. Что здесь непонятного? Даже бабушка поймёт.
Милые мои, профессионализм есть отношение к делу, которым вы занимаетесь. Институт даёт вам знания, но не профессию. Настоящим актёром вы становитесь в театре. Вы прекрасно знаете, что нынешним положением вы обязаны моим ребятам. Тем, кто забыл, напомню: благодаря им был сделан театр-студия, и благодаря студийцам вы оказались здесь.
Через мои руки прошло более ста студентов, и они были одарены талантом не меньше вашего. Да, к сожалению, среди них находились и те, кому тусиньш и милая стрекотня языком по свежим сплетням доставляла больший кайф, нежели работа на площадке. Но их можно было простить. Основная масса приехала в Ригу из провинции, им нужно было утверждаться в этой жизни. Получить образование, остаться в Риге. И ТЕСТ давал такую возможность. Я благодарен первопроходцам ТЕСТа и своим ребятам за все эти годы, которые мы очень интересно прожили. Спасибо вам!
Но ситуация сегодняшнего дня меня не устраивает. Создавая театр, я нарисовал в своих мозгах проект, который близок был к идеалу. Но, как мы сегодня уже выяснили, идеала нет. А создавать организм, схожий с сотнями театров, как столичных, так и крыжопольких – ребята, это не интересно. Поэтому я хочу оставить группу своих актёров, и продолжить с ними работать в том ключе, который близок мне и моим единомышленникам.
Ну а вам, дорогие мои коллеги, спасибо за совместную работу, и удачных творческих поисков. Расторжение договора в одностороннем порядке будем считать действительным с сегодняшнего дня. Спасибо за внимание! Я не говорю вам «до свидания», я говорю вам: прощайте! Думаю, обойдёмся без оваций…
Упс! Мхатовская пауза – и выразительность застывшего Гоголевского финального кадра «Господа, к нам едет ревизор!» отдыхает…
*
Постоянно мучает вопрос: «Зачем тебе это надо?»…
Зачем поднимать пласт жизни, который уже в забвении? Что было, то было – быльём поросло.
Но в памяти опять всплывают лица тех, с кем сводила меня судьба, – и музыкантов, и театралов. Тогда ещё молодых, задорных, с невероятным блеском в глазах и с жаждой творить, доказывать и выражать протест: как в музыке, так и в спектаклях. Мы хотели открывать для себя и в себе что-то новое, никому не известное, жить, с головой отдаваясь любимому делу, и выплёскивать молодость в неуёмной страсти и любви!
Это было чудное время – время запретов, цензуры и морального кодекса строителей коммунизма. Было над чем работать!
Вспоминаю своих первых педагогов.
Берута Карловна Бауме – директор Рижского «кулька» и педагог по режиссуре: красивая, строгая, но с чувством юмора. Первые мои шаги в режиссуре были сделаны благодаря ей. Мне удалось сдать экстерном все экзамены, и основную часть времени отдать режиссуре. За полгода мы добрались до дипломного спектакля. Берута Карловна посоветовала делать его в молодёжной театральной студии при клубе завода РЭЗ, которой руководила чудеснейшая женщина – Наталья Борисовна Этингоф. В молодости она работала в Москве с Алексеем Денисовичем Диким и преподавала в ГИТИСе, но по воле случая оказалась в Риге. Так получилось, что оставшуюся часть жизни Наталья Борисовна посвятила себя работе со студенческой молодёжью.
Спектакль по Уильяму Сарояну «Эй, кто-нибудь!» был сделан в очень короткий срок. Актёры Л. Леонардова и Г. Букатов блестяще сыграли свои роли. Руководителем и добрым советчиком была Наталья Борисовна. Вдвоём мы справились с занудством и амбициями Лоры и с комплексом неуверенности Геннадия. Спектакль получился, и комиссия приняла его, как добротно сделанный дипломный материал. Таким был мой первый шаг в будущую профессию.
На тот момент студия Этингоф гремела по всему городу. Спектакли «Валентин и Валентина» Михаила Рощина и «Страх и отчаяние третьей империи» по Бертольду Брехту собирали в маленький зал клуба сотни продвинутых студентов…
…Жаль, что я на протяжении нескольких лет своими пьяными выходками доставлял дорогому мне человеку головную боль. И, главное, не задумывался, почему со мной случались подобные сбои, которые становились всё чаще и назойливей. В минуты просветления работал до посинения: и в студии у Натальи Борисовны, и в ВИА под управлением Виталия Ивановича Аликина. Как будто знал, что театр и музыка будут сопровождать меня всю оставшуюся жизнь…
Хочу сказать пару слов ещё об одной работе – дипломном спектакле Людмилы Станчик. В нём наш с ней актёрский дуэт стал началом необузданной страсти. Действия моей первой жены, направленные на разрыв этих отношений, вызвали обратную реакцию: развод – и тут же новый поход в ЗАГС. Скорей всего, это была наша общая ошибка. Не надо идти на поводу у страсти. В результате молодой девушке достался алкаш и гуляка в одном флаконе. Думаю, что у неё надолго сохранился осадок от скоропалительного брака и такого же последующего развода. Вот таким оказался её дипломный спектакль по пьесе Александра Фредро «Свечка погасла»…
На какое-то время я утратил связь с Натальей Борисовной. Но через несколько лет помог случай – и с моей лёгкой руки она устроилась в ДК «Илга», где с успехом поставила спектакль по Уильяму Шекспиру «Сон в летнюю ночь» и инсценировку по рассказу писателя-фантаста Питера Бигла-младшего «Добро пожаловать, леди Смерть!»
А я тогда учился в Ленинградском институте им. Крупской и занимался «Театром-студией современной фантастики», о котором уже писал в своих рассказах.
Кстати, многие из студии Этингоф закончили театральные вузы, но судьба разбросала их по необъятным просторам постсоветского пространства. И только три частички её сердца работали в Риге. Это театр-студия «ТЕСТ» Александра Аксёнова (при РКИИГА), студия «Камертон» Людмилы Станчик (при политехническом институте) и театр-студия «Зеркало» Лоры Леонардовой (при заводском клубе РЭЗ). Я думаю, что многие, кто соприкасался с Натальей Борисовной Этингоф – этим удивительным человеком и педагогом – сохранили в себе тёплые воспоминания и благодарность за её доброту и терпение.
В моей памяти отпечатался её очень выразительный портрет: небольшой столик в конце зала, на нём пепельница и режиссёрский экземпляр пьесы, а сбоку, на краешке стула, примостилась маленькая, сухонькая женщина. Она уже в годах. Со сдвинутыми на нос очками и неизменной сигаретой во рту выдаёт отрывистые команды актёрам. Голос грудной, слегка хрипловатый, над седой головой кольца дыма. Одно из них на несколько секунд зависает нимбом, словно подчёркивая значимость её личности.
Низкий поклон вам, Наталья Борисовна. И примите моё запоздалое «простите…»
*
Оскорблённые увольнением, наши несостоявшиеся актёры подали иск о защите своих прав в Городской суд. Они полагали, что имеют право на восстановление в театре и на получение компенсации за нанесённый моральный ущерб. Подготовились ребята основательно. По совету Николая был найден Александр Огурцов – достойный адвокат с запредельным гонораром.
– Ну, всё! – ликовал Коля – Аксёнычу трындец! Огурцов его сотрёт в порошок. Сразу, как восстановимся, изберём худсовет. Лишних людей надо убирать. И никаких экспериментов!
Коллегу поддержала Вера:
– Да-да, и вернём Сергея Ивановича. Спектакль почти готов, слегка подчистить – и в репертуар. Студентов оставить на вспомогательный состав и обслуживание театра.
– Вера, ты не знаешь Аксёныча. Он же упёртый, как баран! – вмешался Евгений. – Ему всё время нужен какой-то подогрев, какие-то новые изыски. Он совершенно отказывается от классической формы. Что в голову взбредёт, то и делает. Остальное ему неинтересно.
– Вот в том-то и беда! – поддержала Галина. – Нам не понять, что в его голове творится, а на наши головы ему глубоко наплевать! Гнёт свою линию, и хоть бы хны.
– Да нет, подруга, ты не права, – заступилась Тереза, – я его очень давно знаю. И в классической форме он работал. Вон, «Вёсны» на большой сцене делал, и было нормально. А как построил свой камерный зал – всё, подменили человека. Стал работать «как в кино», ему крупный план подавай! Нутро чтобы через фэйс, через глаза. Крыша у человека поехала. Действие стал выстраивать «под камеру». А как он меня на «Сёстрах» мучил? Оскорблял, унижал, опускал ниже плинтуса. Думала, сейчас встану и уйду к чёртовой матери! Слёзы от обиды ручьём полились, тушь размазалась, страшная, аж жуть. Стою на коленях и реву как белуга. А он подошёл, опустился рядом, и целует меня. Целует и приговаривает: «Вот, умничка! Вот, молодец! Ну, ты и талантище! Красава! Запомни это состояние. Важно, чтобы «камера» его прочитала.
– Ну, а дальше что? Своего добился и отстал? – поинтересовался Лёня.
– Отстал. А мне уже не нужен был поводырь. Как дохожу до этой сцены – всё! Слёзы сразу катятся, как по заказу.
– Это он от тебя нужного состояния добивался, – вмешался Женя. – Нет, работать Иваныч умеет. Даже из мёртвого всё, что ему нужно, вытащит.
– Главное в нашей ситуации – убедить его через суд, что театру без профи ну никак нельзя. Хрен с ним, пусть экспериментирует, фантазирует, оскорбляет. А нам пофиг! Собаки лают – караван идёт, – перебил его Леонид. – В отличие от Цисера он заставляет актёра думать своими мозгами. Даёт набросок образа, и тебе уже понятно, что делать. Да, он любитель вытаскивать гротеск, но от этого материал только выигрывает. А то, что у него мозги фонтанируют, и куча идей, и бешеная работоспособность, так извините, на то он и лидер. А где настоящий лидер, там, Коля, и настоящий Театр.
– А по мне, так и Женя может быть неплохим лидером. Чего там – ставь себе спектакли и ставь. Я тоже вон зимой поставил, и что с того? Он его даже в репертуар не включил.
– И правильно сделал, – вмешалась Галина. – Планку опускать нельзя. Сейчас у нас уровень очень солидный. Мне, например, не стыдно сказать своим однокурсникам, что работаю в Риге, и не где-нибудь, а в ТЕСТе.
– Галка, не сглазь! – перебила подругу Вера. – До суда дожить надо, а там уже будем думать, что делать, как делать, и, главное, – с кем делать.
– Вот-вот, золотые слова, – подхватил Николай. – Главное, чётко продумайте свои речи, чтобы не облажаться на суде и перед адвокатом. А то обделаемся, как младенцы.
– Коля, мы ему хорошие бабки платим, – не удержался Леонид. – Если что, он и из дерьма вытащит. Деньги не пахнут!
*
Наступил долгожданный день, и уже надо ехать в суд. Накануне мне позвонил Кнут: «Александр, Наташа плохо себя чувствует и не сможет приехать. Я буду вместо неё…»
Что делать? Как же я влип с администрацией театра. На гастролях отстранились, взвалили ответственность на Нину. На собрании выкручивался Кнут, Наташа не смогла. Ну и тандем! Ладно, не скули, Аксёныч, сам виноват. Нельзя в своё дело запускать чужаков, тем более, далёких от его профиля. Не может спортсмен быть директором театра. Ну, не может!
Суд пугал наших администраторов. Кнут был напряжён, и постоянно спрашивал, как ему там себя вести.
– Не волнуйся, будь органичен, не ври, и говори правду и только правду.
– Да, но у нас даже адвоката нет, а у них сам Огурцов!
– Если честно – наплевать! Своё дело я защищаю сам. Моя задача: убедить судью в том, что лидер театра вправе выбирать путь развития театра, и тех людей, которые будут его единомышленниками.
– Да, но они же работали у нас по договору. Мы не имели права их увольнять!
– Ещё как имели! Сезон закончен очень плачевно. Обосрались наши договорники на гастролях. И я, как художественный руководитель, имею полное право не продлевать с ними договор. Всё, отработали! Если тебя, как администратора, волнует шкурный вопрос – вали всё на меня. Чего вы с Натальей боитесь? Если вы такие стрёмные, и трясётесь из-за каждого приказа, то, наверное, вам лучше заниматься спортом. Молодцы, нечего сказать! Короче, Кнут, боишься за свою шкуру – сваливай всё на меня. Сам буду в этом дерьме разбираться.
*
У входа в суд встретил всю группу «пострадавших актёров», дымивших рядом с мусорной урной. С ними был и Саша Огурцов, человек, которого я очень хорошо знал. В своё время, от ЦК профсоюза Латвии, я, Саша и Лена объездили не одну детскую колонию с проверками административных нарушений и ущемлений прав малолетних преступников. Наша троица быстро сдружилась, и потом ещё долго поддерживала тёплые отношения. Александр даже пытался приударить за корреспондентом «Молодёжки». Ленка не возражала. Ну а я довольствовался скромной ролью свидетеля их служебного романа.
С Сашей обнялись, как в давние времена. Издали услышал Колин возглас: «Всё, жопа! Откуда он его знает? Плакали наши денежки… ну, Аксёныч, всех знает! Что за тип?..
Мы с Александром отошли в сторонку.
– Тёзка, а ты что тут делаешь?
– Да вот, пришёл как ответчик. Это ты моих обиженных будешь защищать.
– Да ты что! А кто у тебя адвокат?
– Саш, я без адвоката. Постараюсь сам себя защитить.
– В таком случае ты проиграл.
– Знаю. Но есть нюанс.
– Ну-ка, ну-ка, изложи.
– Саша, они нажимают на деньги: я должен им выплатить зарплату и изменить формулировку увольнения. Но я категорически против их восстановления в театре. Они не выдержали испытания и условий договора, поэтому и должно произойти его расторжение.
– Задачу понял. Знаю, на что давить. Ладно, что мы всё о делах. В целом как? Лену встречаешь?..
Увидев моё изменившееся лицо, он всполошился:
– Что-то случилось?
– Саш, Лену год назад похоронили. Её сожитель убил. Сначала метелил, как грушу, а потом добил ножом и свалился, пьяный, рядом с ней. Пришла её мама, но уже было поздно. Ленка холодная, а этого урода милиция повязала.
– Как же так? Она такая красивая была, нежная, доверчивая…
– Саша, таких девочек интересуют плохие парни. Царство ей небесное, хороший был человечек.
– Надо же, а мне вдруг сейчас её смех послышался… она ведь смешливая была, всё время смеялась, помнишь?
– А то! Время было потешное. Ну что, пойдём на ринг?
– Пошли, пожалуй.
Проходя мимо актёров, я бросил фразу Николаю:
– Не волнуйся за денежки, вы их вложили в достойного адвоката, поверь мне.
*
Процесс суда описывать не буду. Много грязи вылилось из обиженного сгустка актёров, ущемлённых в своих правах. Уважаемый Кнут неумело плавал в собственном красноречии, напропалую врал суду, и запинался, как нашкодивший пацан, боящийся родительского наказания.
Моя проникновенно-эмоциональная речь, нацеленная в глаза судье, обалденно красивой женщине, взывала к объективному решению проблемы и к спасению пока ещё хрупкого организма Театра-студии «ТЕСТ».
Адвокат был в ударе. Он получил мощный импульс от моего выступления. Саша бил меня статьями по охране прав человека, взывал к справедливости, и обращал свой гневный глас к администрации театра, попавшей под влияние художественного руководителя и нарушившей все каноны трудового законодательства. И конечной целью были всё те же прекрасные глаза судьи. Со страстью Ромео адвокат умолял её принять решение в пользу своих подопечных – бедных, измученных, голодных и несчастных актёров, оставленных без средств к существованию. Справедливость превыше всего!..
Суд принял правильное решение. Красивые глаза зачитали вердикт:
– Администрации театра надлежит выплатить деньги в размере трёх месячных зарплат ниже перечисленным актёрам и изменить запись об увольнении в их трудовых книжках. В восстановлении на работу в театре отказать…
Суд удалился. Актёры сияли.
– Что я говорил? Мы выиграли! Надо отметить это событие! – ликовал Коля.
Вера растерянно теребила мочку уха:
– А как же театр? И куда сейчас бежать работать? Ну что за непер такой! Думала рожать в ТЕСТе, а сейчас?..
Леонид растерянно моргал:
– Блин, нежданчик, оказывается…
Женя успокаивал коллегу:
– Это Аксёныч судье мозги засрал. Видел, как она на него смотрела? Но всё равно мы выиграли. По любому.
Я подошёл к Александру и тепло попрощался:
– Спасибо, Саша, ты был на высоте. Раздолбал меня в пух и прах. Удачи, старик!
Повернувшись к актёрам, не удержался, чтобы не подколоть:
– Ребята, я вас поздравляю! А себя – вдвойне.
– С чем же это? – удивился Николай.
– С тем, что я вас уже никогда не увижу. Удачи!
*
На следующий день я приехал в суд с большим букетом гвоздик и попросил секретаря вызвать судью. Из кабинета, в цивильном, выплыла моя красавица. Надо же, без мантии она ещё прекраснее! Увидев меня, женщина сделала строгое лицо:
– Я же вашему директору сказала, когда будет выписка. Он что, не понял?
– Я не за выпиской… – вынул из-за спины букет, – я хочу сказать вам большое спасибо.
– За что? Вы же проиграли процесс. Первый раз в жизни получаю букет за проигрыш.
– Не за проигрыш, а за то, что вы услышали меня, и сделали всё правильно и по закону. Мне очень понравилось, как вы работали.
– Вы меня тоже удивили своей открытостью и честностью, в отличие от вашего завравшегося администратора. И мне так же приятно, что смогла вам хоть чем-то помочь. Спасибо за цветы…