Гл. 35 и 36
Внезапный вызов к генералу
Первые числа апреля. Суворовцы только что вернулись с каникул, но настроение приподнятое, ведь уже совсем скоро отъезд в Москву на парадную подготовку.
Но пока занятия по расписанию третьей четверти. Она бы была очень долгой и нудной, эта четверть, если бы не парад. А так до 1 мая в Москве, там же на пару дней увольнение. И только потом окончательно назад, в Калинин. Теперь уж в Москву вряд ли съездишь, ведь на носу выпускные экзамены.
Третьим уроком у четвёртого взвода – физподготовка. Ребята с шумом переодевались в спортивную форму. Готовились к построению. И вдруг на весь коридор голос дневального:
– Суворовец Константинов, на выход.
Это означало, что нужно подойти к тумбочке дневального, где и узнать, кому и зачем понадобился.
Возле дневального стоял посыльный дежурного по училищу. Увидев Константинова, сказал:
– Быстро к начальнику училища!
– Ты что, шутишь? – удивился Николай.
Ныне бы вопрос прозвучал так: что за прикол? Но в ту пору русский язык был более русским и значения слов не подгоняли под безграмотные массы, как теперь. Хоть и поёт некий вздыхатель «на разрытых могилах», требуя, чтобы «господа офицеры» каялись за грехи ельциноидов в эпоху ельЦИНИЗМА, что «с возвращеньем двуглавых орлов возвращается русский язык», но на деле возвращение двуглавых никакого отношения к русскому языку не имело, ибо погань, захватившая власть в начале девяностых, русского языка не знала, да к тому же его ненавидела.
Но в далекие шестидесятые, как бы ныне ни ругали теперь за всё подряд советскую власть, к русскому языку отношение было трепетным.
Константинов метнулся в спальную комнату, крикнул Володе Корневу, что вызывают к генералу, чем удивил не только его, но и всех своих товарищей, и стал переодеваться в суворовскую форму, ломая голову, зачем мог понадобиться начальнику училища генерал-майору Борису Александровичу Кострову.
Посыльный всё ещё ждал у тумбочки дневального:
– Ну давай же, скорее. Мне тебя велели бегом привести. Верещагин уже в вестибюле…
Услышав фамилию своего приятеля из первого взвода Володи Верещагина, Константинов всё понял. Это по поводу обращения к Председателю КГБ СССР генерал-полковнику Семичастному. Письма они писали вместе с Верещагиным. Каждый своё, но по времени вместе. Правда, посыльный тут же сбил с толку, сообщив о том, что и суворовец Сомов тоже ждёт у дежурки – комнаты дежурного по училищу.
– Конечно, – сказал Константинов. – Им-то легче. И занятия в учебном корпусе, да и переодеваться не надо.
– Давай, давай быстрей. Сейчас и мне, за тебе попадёт.
– Что такая спешка? – спросил Константинов, сбегая вслед за посыльным по лестнице.
Проходы в учебный корпус были на первом и втором этажах, на третьем их не было. Но рекомендовано ходить было всё же по первому, хотя в ту пору и там такие вот хождения мешали расположенной на первом этаже роте.
Тесновато было в училище – на каждом этаже спального корпуса располагались по две роты. Роту нового, трёхлетнего набора специально поселили на третьем этаже, чтобы хоть как-то изолировать от рот семилетнего срока обучения. Но к 11 классу всё уже переменилось. Из «семилетних» осталась только одна рота – та, что была тоже ротой 11 класса. Посыльный был именно из этой роты, носившей наименование первой, а потому разговаривал с Константиновым не только вольно, но даже немного свысока. Если бы посыльный был из младших рот, то и разговор был как младшего со старшим.
В вестибюле Константинова ждали вице-сержант Володя Верещагин и суворовец Миша Сомов. Возле них стоял майор с красной повязкой на рукаве – дежурный по училищу.
– Ну наконец-то. Быстро в приёмную начальника училища. Я доложу о вас.
Пересекли вестибюль с бюстом Суворова, большими зеркалами и мраморными плитами с фамилиями золотых и серебряных медалистов, прошли по коридору и остановились перед дверью возле окна. Дежурный вошёл в небольшую комнатку и попросил доложить о том, что вызванные суворовцы прибыли. Сверхсрочник, сидевший за столом, открыл дверь в кабинет и почти с порога доложил о прибытии суворовцев. Всё почему-то делалось очень спешно. Тут же, не закрывая дверь, кивнул дежурному по училищу:
– Пусть заходят!
Константинов шагнул первым. Он привык всегда идти напролом, если оказывался виновным в каком-то нарушении и не прятаться за спины товарищей. Но пока он не мог сообразить, в чём же причина вызова. Карты путал Миша Сомов.
Константинов вошёл и доложил о том, что прибыл по приказанию начальника училища.
Следом доложили и Сомов с Верещагиным.
Генерал стоял за своим массивным рабочим столом. Именно стоял, а не сидел, быть может, потому, и гость, находившийся в кабинете, тоже стоял у окна. Это был незнакомый полковник с чёрными петлицами, на которых были перекрещенные пушки. Артиллерист? Причём здесь артиллерия.
Генерал жестом руки указал на суворовцев:
– Вот они, все трое. Беседуйте.
– Благодарю вас, товарищ генерал, – кивнул полковник и, повернувшись к ребятам, быстро оглядел каждого цепким, внимательным взглядом.
Суворовцы стояли перед большим, массивным столом, установленным перпендикулярно к генеральскому.
Здесь, на этом месте, перед этим же столом почти три года назад Константинов ещё не в суворовской форме предстал перед мандатной комиссией. Правда тогда за столом сидели и начальник учебного отдела, и начальник политотдела, и командир роты подполковник Семенков.
Полковник заговорил:
– Товарищи суворовцы, я начальник особого отдела Калининского гарнизона, – и назвал звание и фамилию, которая Константинову не запомнилась. – Мне поручено дать вам ответ на ваши письма, которые вы направили на имя Председателя Комитета Государственной безопасности генерал-полковника Семичастного. Письма ваши оценили по достоинству. Вы нам вполне подходите. – Он мельком взглянул на генерала и прибавил: – Да и ваше командование дало достойные характеристики.
Полковник паузу, а Константинов подумал: «Неужели? Неужели направят!?»
Сколько он видел себя в мечтах разведчиком, ну вот таким, каким был главный герой книги «Щит и меч». Представлял, как его засылают в логово врага, а здесь, дома, сообщают родным о том, что погиб в автомобильной катастрофе. И обязательно представлялись переживания какой-то замечательной девушки. Заплаканные глаза. Печаль. Какой? У него тогда и девушки-то путной не было. А хотелось, чтобы была…
– К сожалению, – продолжал полковник, – вы опоздали со своим обращением. Отбор кандидатов для поступления в Высшую школу Комитета Государственной Безопасности завершается значительно раньше, нежели в военные училища. Но я сразу хочу сказать вам, что если ваше желание серьёзно, если вы твёрдо решили избрать такую специальность, то может прийти к нам и после военного училища.
Когда полковник замолчал, заговорил генерал-майор Костров. Он довольно сурово указал на то, что суворовцы нарушили воинский устав, обратившись не по команде, а через голову начальства.
Константинов подумал: «А как же ещё можно обратиться? Подобный рапорт и рассматривать бы не стали!».
Генерал был краток.
– Вы свободны, – сказал он суворовцам. – Идите на занятия.
В вестибюле училища, как раз напротив бюста Суворова встретился командир роты подполковник Садыков, который спешил к начальнику училища.
– Это что, из-за прогрессивных училищ вызывают?
Ребята что-то буркнули в ответ утвердительное. Он почти бежал и останавливаться для разговора времени у него не было.
– Ну будет нам на орехи! – сказал Миша Сомов.
– Ты что, тоже письмо писал Семичастному? – спросил Верещагин у Сомова.
Тот только рукой махнул, мол, какое это имеет теперь значение.
Ребята ждали, что их будут распекать, может быть даже накажут. Обидно, если, к примеру, лишат увольнения в Москве. Но ни разу никто не упрекнул ни единым словом. Возможно, об этом попросил начальник особого отдела Калининского гарнизона. Да и что ж ругать? Они ведь просились не в какое-то там училище тыла, где полегче, где потише, а на самое острие красных стрел, на службу, более чем опасную. Ну а сами они даже товарищам не стали рассказывать в подробностях, для чего их вызывал начальник училища.
Для Константинова эта история имела некоторое, хоть и не совсем значительное, но продолжение, причём продолжение даже в какой-то мере приятное.
Когда уже позади было и суворовское, и высшее общевойсковое училища, он получил назначение в гвардейскую мотострелковую дивизию, которая дислоцировалась в Калинине. И вот однажды в военном городке, в том, что расположен близ Мигаловского аэродрома, появился старший лейтенант в параллельных брюках. Что такое параллельные брюки? Не все знают? Да откуда ж теперь-то знать, когда вместо сапог – лучшей обуви для полевых занятий и учений – ботинки. Так вот были в ту пору брюки в сапоги и брюки на выпуск, которые и звали промеж себя параллельными. Кто придумал, неизвестно, но вот так звали.
Офицер в параллельных брюках на территории войсковой части – это белая ворона. Явление, одним словом, странное. И вот с этим офицером Константинов, тогда уже лейтенант, однажды случайно оказался рядом в очереди в офицерской столовой. Очередь на обед не то, что б большая, но всё же несколько минут занимала. В Калинине на обед давалось два часа. И это не случайно. В Москве, например, и не нужно такое время – в любом случае не успеть до дому доехать. А в Калинине успевали. Во-первых, большинство офицеров жили неподалёку от городка на улице 50-летия октября. Она начиналась от разворотного трамвайного круга возле контрольно-пропускного пункта Мигаловского аэродрома и шла до Пролетарки. Успевали и те, кто жил в центре. Вот только из нового района, того, что вырос за железнодорожным вокзалом, вряд ли могли успеть. Ну разве что на личном автомобиле, коих в ту пору было раз два и обчёлся.
Ну так вот, оказался Константинов со старшим лейтенантом в очереди рядом, ну и спросил, мол, отчего это он в такой вольной форме?
– Я из особого отдела Калининского гарнизона. Прислали к вам подобрать офицеров, желающих служить особистами. Вот и хожу по штабам полков, спрашиваю, кого порекомендоваться могут, потом встречаюсь с офицерами.
– Знаком немного я с вашей конторой, – усмехнулся Константинов. – Когда суворовское оканчивал рвался в чекисты, даже письмо Семичастному, тогдашнему Председателю, писал.
– Письмо? А каким образом передать удалось?
– Просто, по почте, – и Константинов рассказал о том, как они с Верещагиным писали письма, как затем он отправлял их заказными с центрального почтамта, и как получили ответ.
Поговорили, ну и забылось? Нет, уже на следующий день старший лейтенант нашёл Константинова и сказал:
– Начальник особого отдела помнит тебя. Помнит, как ответ давал. Давай к нам. Без разговоров подходишь… Сразу посылаем на учёбу…
– Нет, теперь уж что? Полюбил я свою профессию и менять не хочу, да и есть одна мечта, которая при службе в вашем ведомстве неосуществима.
– И что же за мечта?
– Военная журналистика!
– Это верно. У нас не осуществима. Ну что же. Жаль, очень жаль. Главное, начальник помнит. Он вчера рассказал мне о том, как ездил в училище по поручению главка, как говорил с суворовцами и как настоятельно просил не наказывать за обращение к Председателю.
Но это было много позже, а в апреле 1966 года с мечтою о разведке пришлось расстаться. Правильно ли сказать – с мечтою – может это всё-таки была у Константинова тяга к романтике?! Но романтика-то романтикой, а служба тяжелейшая. Это в кино всё красиво, ладно, успешно – просто иначе бы фильма не было, если бы главный герой уже в первых кадрах погибал. А сколько таких моментов, когда разведчик и не виноват, а раскрыт и… К примеру, во время развала СССР и крушения советского строя «высокородные» предатели продали всё, что могли продать. Высокородные взято в кавычки, потому что на деле они были самыми низкородными из всех особей человеческих. Предательству, измене нет прощения и нет оправдания. Как нет оправдания и некоему, увы, выпускнику Калининского СВУ по фамилии Резун, от пагубной гордыни своей посмевшего взять псевдоним Суворов.
Кто знает, сколько замечательных советских разведчиков погибло в годы развала, в годы предательств, в годы перестройки, обернувшейся перестрелкой и окончившейся омерзительной властью омерзительных ельциноидов.
Если при советской власти можно было надеяться на обмен, да и очень часто так и случалось. То в звериную эпоху ельЦИНИЗМА агентурных разведчиков продавали за поганые прокладки без крылышек, но с оттиском звериных морд, руководивших подлой заокеанской шайкой. Уж, конечно, не собирались их возвращать на Родину. Но Россия не простая страна, Россия – под Богом ходит и управляется Божьим Промыслом, а потому на рубеже веков и тысячелетий рухнула продажная власть и Держава стала постепенно расправлять крылья под праведным руководством.
Была Россия на распутье,
И горизонт её в дыму,
Но разорвал оковы Путин
И свет Державный нам вернул…
Отец говорил Николаю, чтобы он очень и очень серьёзно подумал, прежде чем выбирать путь служения не Отечеству, а идее. И всё же, многие, очень многие чекисты служили, наверное, в первую очередь всё-таки Отечеству, служили России, которая в ту пору именовалась СССР.
У Константинова было трепетное отношение к той службе было ещё и потому, что его отец дружил со многими чекистами и писал в ту пору чекистские повести.
Между тем, близился выпуск, и надо было всё-таки делать выбор. Все что-то искали, о чём-то думали. Заместитель командира взвода Володя Корнев – старший вице-сержант Корнев, с которым Константинов дружил с первых дней пребывания в училище, то есть дружба началась ещё во время экзаменов, показывал ему письмо своего отца. Отец писал о том, что не возражает против выбора «Военной академии химической защиты». И рассказывал о сложности и опасности специальность. Нет, не пугал – в ту пору мы не пугались, а напротив стремились к опасностям и испытаниям. Он писал о том, что недавно погибла группа офицеров, разрабатывавших новые боевые отравляющие вещества. Ну и так далее.
Володя учился средне, ни на какую медаль не шёл, но была возможность быть направленным в академию. Но он решил стать офицером… То есть уточню. Офицерами становились все, но, я бы сказал, формально. Настоящий офицер – это конечно, командир. Командир общевойсковой, ну, конечно, танковый, артиллерийский, десантный… Словом, только командная специальность даёт право называться настоящим офицером. Теперь, кстати, очень многие специалисты различных направлений носят и форму несколько отличную, и погоны имеют не такие как, скажем, у общевойсковиков.
Константинов дружил с Володей Корневым и Юрой Солдатенко. Володя Корнев не колебался. Он однажды выбрал Харьковской высшее танковое командное училище и выбора своего не менял. Юра Солдатенко – заместитель командира первого взвода, старший вице-сержант – мечтал о журналистике и этой мечте не изменил. Во Львовском высшем военно-политическом училище было два факультета. Один готовил клубных работников, а другой – военных журналистов. Так и назывался – факультет военной журналистики Львовского высшего военно-политического училища.
Ну что ж, в ту пору город Львов был одним из самых обеспеченных городов. Окраины тянули на себя всё лучшее. В центре покупателям магазинов и не снилось то, что могли бы они купить во Львове.
Курсантам, конечно, всё это неважно. Во всех училищах кормили примерно одинаково и кормили неплохо.
Ну а суворовец Николай Константинов? Что выбрал он? Зачем-то рвался в военную академию. В какую? Ну конечно же Военную академию бронетанковых войск. Что из всего этого понимал? Ну то, что всё же не инженерные или химические войска, а танковые! Можно было бы ещё выбрать артиллерийскую, но в ту пору туда принимали на все факультеты только офицеров.
Понимал ли, что такое инженерная академия? Наверное, нет. Это как выйдет – можно, конечно, и в НИИ попасть, в конструкторы. Тепло, привольно. Москва, ну или какой-то большой город. Вон советский фильм «Полигон» есть. Здорово там всё показано.
А можно зампотехом, ибо в каждой роте для потехи назначают зампотеха. Нет-нет, конечно, шутка. Работы у заместителя командира по технической части много. Но то ж не командная работа. И потом, чтобы идти на инженерный факультет в академию, нужно всё-таки быть технарём до мозга костей. Мало быть просто отличником по математике и физике. А Константинов-то хоть и имел пятёрки по точным наукам, но сказать, что это его призвание – математика, физика – не мог.
Впереди были выпускные экзамены. Надо было ещё сдать их, чтобы получить серебряную медаль. Только медалисты имели право поступать в академии, разумеется, на инженерные факультеты, куда брали без офицерских званий, и в некоторые училища, приравненные к академиям.
Говорят, что математика, в том числе и высшая, преподаётся всем, а не только тем, кто хочет стать учёным, поскольку служит общему развитию.
Но, не зная всех тонкостей офицерской службы и не понимая, что не каждый может стать конструктором, Константинов всё же записался в Военную академию бронетанковых войск. На инженерный факультет брали слушателей без офицерских званий. Брали не только суворовцев, но и просто выпускников школ.
Но, записываясь в академию, для поступления в которую необходимо сдать конкурсные экзамены, Константинов не понимал другого – он обрекал себя на серьёзнейший риск. А если не поступит? Если не пройдёт по конкурсу? Что тогда? Куда тогда деваться? Что же, все преимущества, полученные по окончанию суворовского военного училища – возможность поступить в любые военно-учебные заведения, кроме академий, – теряются?
Об этом просто никто не думал.
Ведущий стрелок
Ну а до выпуска ещё оставались спортивные дела. В мае первенство МВО по пулевой стрельбе. В июле – первенство Вооружённых Сил по пулевой стрельбе.
Николай Константинов всё также был ведущим стрелком по стрельбе из малокалиберной винтовки, то есть стрелял стандарт – 20 выстрелов из положения лежа, 20 с колена и 20 из положения стоя из спортивной малокалиберной винтовки. А вот «пистолетчики» в училище были действительно сильные. С «винтовочниками же сложнее. Он постепенно набирал силы и уже уверенно стрелял по первому разряду, даже забираясь на тренировках повыше – выполнял норму кандидата в мастера спорта.
Побывали в Москве, сходили на свой последний суворовский Первомайский парад. Теперь всё внимание выпускным. Всё, да не всё, всем, да не всем. В конце мая сборная стрелковая команда Калининского суворовского военного училища во главе с тренером майором Глухоньким, выехала в Москву. Для Константинова каждая поездка в Москву радость. Правда эта поездка не сулила увольнений, поскольку ехали непосредственно на соревнования. Туда и обратно. Ну а там… По пути в Алабино, во 2-ю гвардейскую Таманскую мотострелковую дивизию, остановились в Московском суворовском военном училище, которое было ещё в ту пору на Филях.
Красные кирпичные здания видны были из метро. Когда-то, ещё до поступления в суворовское, Константинов, если случалось ездить по этой ветке, приникал к окну и жадно вглядывался в то, что делается на территории этого загадочного учебного заведения. Теперь он и сам в суворовской форме, теперь у него и друзья есть из Московского суворовского. А вот на территорию училища попал впервые.
Прибыли туда с вокзала, переночевали, а наутро в автобус и вперёд, в Алабино. Оружие везли с собой в больших зелёных ящиках. Оружие очень дорогое, очень хрупкое, особенно прицелы. У пистолетчиков небольшие ящики, ну прямо как дуэльные… Вспомним Евгения Онегина: «Слуге велит приготовляться. С ним вместе ехать и с собой. Взять также ящик боевой...»
Здесь же ящик для другой цели. Вернее, пистолет для другой цели, а ящик – это защита для оружия. Матчевые пистолеты длинные, потяжелее, конечно, боевых, но всё же гораздо легче винтовок – здоровенных, с
массивным прикладом, с прицелом, со всякими мудрёными штуковинами, называемыми «ТОЗ» в большом ящике.
Первенство Московского военного округа. Соревновали команды высших военных училищ – отдельное между собой, команды частей и соединений – тоже между собой. Там было по многу команд. А вот у суворовцев дело попроще. Команда Калининского суворовского военного училища соревновалась с командой Московского суворовского военного училища. Всего две команды, так что и путь к победе, казалось бы, ближе.
Упражнений всего два. Одно – шестьдесят выстрелов из положения лёжа по мишени, установленной в 50 метрах. Обычная круглая мишень с кругами от десятки до единицы. Дальше – молоко… Так называют поле за пределами мишени.
Понимал ли Константинов, сколь важен ему высокий результат?! Ведь если удастся выполнить норму кандидата в мастера спорта, то и дорога в академию будет, скорее всего, открыта. Да, на тренировках уже довольно твёрдо стрелял, как говорили, «по кандидату в мастера спорта». То есть выполнял норму.
На стрельбе из положения «лёжа» предусматривалась норма лишь первого разряда. Но было на соревнованиях и второе упражнение. Стандарт.
А это – двадцать выстрелов из положения «лёжа», 20 выстрелов из положения «с колена» и двадцать выстрелов из положения «стоя». Здесь уже предусматривались и норма кандидата в мастера спорта и даже мастера спорта по пулевой стрельбе. Ну о мастере думать было рано. Лишь однажды на зачётной тренировке Константинов очень близко подошёл к этой сверхважнейшей и почётнейшей черте, но не хватило буквально нескольких очков.
И вот первый день соревнований. Построение команд, поздравление первого заместителя командующего войсками округа, который курировал спорт и присутствовал на всех соревнованиях окружного масштаба. Так было заведено.
Из Калинина приехали не только суворовцы. Прибыли сборные из мотострелковой дивизии и артиллерийской бригады. Там кандидаты в мастера спорта, мастера спорта, даже мастера спорта международного класса и т.д. Особенно из всех выделялся командир батальона мотострелковой дивизии, заслуженный мастер спорта по пулевой стрельбе из пистолета майор Пиекалнис.
Это был коренастый офицер с волевым, суровым лицом. Говорил, как гвозди забивал – ни слова лишнего. Рассказывали о его строгости и принципиальности, о чрезвычайно высокой требовательности и к себе, и к подчинённым.
Конечно, в ту пору Константинов не знал, да и не мог знать, что судьба ещё сведёт его не раз с этим майором, впоследствии подполковником, и по стрелковым делам, и по иным… Но пока вот свела по стрелковым.
Первый день соревнований между командами суворовских военных училищ. Константинов особо не волновался. Шестьдесят выстрелов лёжа… не так уж сложно. Главное правильно выбрать положение, изготовиться, провести положенные пристрелочные выстреле и ждать, когда начнут поднимать мишени.
Огневой рубеж под большим навесом с задней глухой стенкой. Передней стенки естественно нет, лишь металлические опоры. На полу специальные маты. На бетоне долго не пролежишь не только потому что жёстко, но и холодно.
Команды построились с винтовками у ноги. Получили патроны, выслушали последние напутствия. Ну и по более мягкой, нежели строевая, команда заняли свои места.
Константинов устроился удобно, изготовился. Провёл пристрелочные выстрелы, внёс поправки в диоптр и стал ждать команды.
И вот началось…
Порядок таков. Выстрел, мишень убирается. Заклеивается на ней пробоина. Затем снова поднимается. Всё это делается быстро, чтобы не отнимать время, которое на выполнение упражнения ограничено. Да и чтобы не нервировать стрелка и не сбивать ему изготовку. После второго выстрела мишень заменяется на чистую. Все мишени сохраняются и после окончания соревнований исследуются. Обычно результаты после детального изучения становятся выше, нежели те, что объявляются сразу.
Константинов сделал первый выстрел. Десятка… Мишень исчезла и тут же появилась вновь. Второй выстрел… В подзорную трубу, установленную рядом, увидел: снова десятка.
Мишень убрали, и выставили уже чистую.
Снова две десятки…. Потом ещё.
Первая серия прошла блестяще. Сто очков из ста!
И вот тут его заметили!!!
И приняли меры. Правда понял он это не сразу.
Занимались мишенями, видимо, солдаты, которые честно выполняли свою работу. Выстрел – мишень убрал и заклеил. Второй выстрел – мишень убрал и заменил. Всё быстро, чётко.
Константинов начал вторую серию из десяти выстрелов. Первый выстрел – десятка. Второй выстрел – десятка. Третий выстрел, уже в новую мишень – десятка. Четвёртый выстрел – и снова десятка. И так выбито 140 из 140 возможных. Но ещё впереди сорок шесть выстрелов! Пока ещё и изготовка не сбита, и усталости нет. Но что это? Убрали мишень и как в воду канула. Ждал, ждал, а время бежало стремительно. Начиналось лёгкое волнение. Да и лежать почти без движений все шестьдесят выстрелов совсем не просто.
Наконец, мишень появилась. Выстрел – девятка. И снова мишени нет. А всего-то надо ведь только заклеить. Появилась. Выстрел – восьмёрка. Почему? Да очень просто – сбилась изготовка. Собирался, сделал поправки в прицеле. Появилась мишень. Выстрел – десятка. Мишень снова надолго исчезла. Вокруг шла стрельба. Мишени опускались и появлялись быстро. А у Константинова загвоздка. Перерывы увеличивались. Привели к очередной девятке. Снова сделал поправку в прицеле, снова подправил изготовку. Выстрел – десятка. Далее, как уже по заведённому… десятка, перерыв, потом восьмёрка или девятка.
И всё же норму первого разряда выполнил и на стрельбе шестьдесят выстрелов из положения лежа занял первое место.
Потом уже понял, что надо было сразу бить тревогу, сразу сказать о странностях с показом мишеней руководителю команды майору Глухонькому. Не догадался. В 17-18 лет ещё верится во всё доброе, в честность и принципиальность всех, кто тебя окружает.
Ну а поскольку результат в любом случае оказался лучшим среди суворовцев обеих училищ, то и не обратил внимание на то, что не удалось Константинову показать свои достижения в полной мере.
На следующий день новое упражнение. Стандарт…
Первое положение «лёжа» – двадцать выстрелов. Начал отлично. Первые шесть выстрелов – шесть десяток. Но на седьмом начались выкрутасы с мишенью. И потому вместо ста из ста получилось 96 из ста. Но ещё не вечер. Правда вторая серия уже 94 из ста. А ведь на стрельбе положении «лёжа» как раз главные очки набираются. Ни с колена, ни стоя столько не выбьешь.
К концу стрельбы из положения «с колена», начал уставать, с трудом менять изготовку, но по своим подсчётам пока шёл на кандидата в мастера, хотя и на пределе.
По сравнению с другими стрелками работал гораздо медленнее. Разумеется, из-за мишеней. Соседи уже начали стрельбу из положения «стоя».
Наконец, поднялся на ноги, выбрал удобную стойку и стал целиться. Первый выстрел – девятка. Ну ничего, нормально. И снова пропала мишень. Это тебе не лёжа стрелять. Винтовка то не обычная мелкашка. Тяжёлая винтовка. Выстрел – семёрка. Замена мишени опять долгая. И так ещё некоторое время. А вокруг уже стали собираться те, кто окончил стрельбу. А это нервировало, да ещё как. Умом понимал, что время ещё есть, но всё же появляется так называемый мандраж, главный враг результатов.
И тут майор Глухонький понял в чём дело и сказал о том подполковнику Пиекалнису, мастеру спорта по стрельбе из матчевого пистолета, руководителю команды 32-й гвардейской Таманской мотострелковой дивизии.
Он воскликнул:
– Да почему же вчера не сказали!
И тут же пошёл разбираться. Впрочем, даже это спокойствия не добавило, но, правда, чехарда с мишенями прекратилась.
Константинов завершил упражнение, и даже по предварительным данным снова оказался на первом месте, но очень далеко от нормы кандидата в мастера спорта.
По предварительным данным говорится потому, что сразу после окончания соревнований выставляются результаты не окончательные. После детального изучения мишеней комиссией, данные эти меняются в большую сторону. Изучение состоит во внимательном рассмотрении – задет или не задет ободок, скажем, девятки, или десятки. Предварительно отмечают только совершенно явные результаты, но по правилам считается, что выбит более высокий результат, если пуля даже слегка повредила ободок более высокого поля мишени.
На этих соревнованиях Константинов впервые познакомился с заслуженным мастером спорта по пулевой стрельбе из пистолета подполковником Пиекалнисом, с которым потом не раз доводилось пересекаться и на ГОС ах в военном училище, и на сборах стрелковой команды 32-й гвардейской Таманской мотострелковой дивизии, и даже во время несения службы в гарнизонном карауле, поскольку он впоследствии был назначен военным комендантом города Калинина. Офицером он был необычным, незаурядным...
Впереди – первенство Вооружённых Сил где-то на юге, в одном из южных городов, кажется, Орджоникидзе. А потому снова тренировки, несмотря на то, что на носу выпускные экзамены, не прекращались.
Шёл, шёл Константинов на серебряную медаль, да превысил количество четвёрок – допустимо две, а у него аж четыре. Но документы уже в академии, так что это на распределение не повлияло.