ПАВЛОЛВ.А.Н.
ЛЮБОВЬ К ВОЖДЮ
Март 1953 год. Умер вождь народов. Воспитаны мы были в любви к нему. В голову пришли всенародные проводы Ленина, которые показывали в кино. С приятелем, бывшим сержантом Советской Армии Евсеем Грейсером, решили рвануть на похороны. Денег как всегда в доме не было. Мама дала 25 рублей (на всякий случай). Больше я бы и не взял.
На Московском вокзале вскочили в первый уходящий состав. Он шёл на Мариуполь. В общем вагоне познакомились с гурьбой таких же сумасшедших девиц. Болтали. Пошёл контролёр. Спрятались под нижние полки. Девчонки закрыли нас юбками. Пронесло. Поезд в Бологое сворачивал на другой путь. Вышли. Девчонки за нами. Поезда на Москву проходили мимо и останавливались довольно далеко за вокзалом. Двинулись туда. Ночь. Похолодало. В стоявшем на путях составе все двери закрыты. Мой сержант куда-то исчез. Вот поезд на Москву двинулся. Что делать? Толпа девчонок лепится ко мне. И вдруг услышал сержантский громовой голос. Тогда в школе младших командиров ставили командирский голос. У сосны приказывали кричать:
– Сосна на…пра-ву! Сосна на..ле-ву! Сосна кру…хом . Сосна лечь!
Голос заорал:
– Сашка, я поехал.
И тут поезд остановился. Я кинулся к паровозу, решив пристроиться на угле в тендере. И увидел несколько человек, стоявших на полуплощадке первого почтового вагона. Встал там. Девчонки за мной. Но места не было. Они сиротливо остались у лесенки. Неожиданно вышел кочегар. Стал нас прогонять:
– Слезайте ребята. Упадёте ведь. Слезайте.
Все молчали. Никто уходить не собирался. Кочегар начал угрожать:
– Оболью водой. Всё равно ехать здесь не дам.
Я начал было его увещевать, и услышал от своих соседей:
– Заткнись!
Я замолчал. Не знаю, что бы произошло дальше, но…вдруг позади нас открывается дверь в вагон. Мой сержант. Следом втиснулись все девчонки. Оказывается, Евсей захватил служебное купе начальника поезда и закрылся. А тут мы. Поезд стоял, стоял. Наконец, тронулся. Мы повеселели, хотя нутром понимали, что «приключения» только впереди. На одной из станций вежливо попросили отдать поездной журнал. Кто-то из нас просунул его в вагонную дверь. Навстречу вломился поток людей. Каким-то образом мы успели «запихнуться» в купе. «Штурмующие» пыталась взять нас силой. Не получилось. Поехали дальше. Решили:
– На следующей станции будут пугать, уговаривать. Не поддаваться. Так и случилось. Инстинкт подсказывал держаться вместе.
Действительно, в Калинине (теперь и раньше Тверь) началось:
– Поймите, страна в трудном положении, а тут ещё вы проблему создаёте и всё в таком духе. Переговоры вели девчонки. Мы же шёпотом только подсказывали, что и как отвечать. Услышав перепуганный девичий «писк», с той стороны двери засомневались:
– Девочки вы одни?
– Да одни, мы одни.
«Уговариватели» опешили. Как же одни девчонки сумели на предыдущей станции устоять против «ломовиков». С платформы осветили купе прожектором. Убедились, что толпа серьёзная. Больше нас не трогали до самой Москвы.
В столице вагон оцепили. Всех вывели. Отобрали документы. Повели в «ментовку» при вокзале. Майор попался умный:
– Ребята! Вы не представляете, что здесь делается. Послушайте совета. Возьмите ваши документы. Возвращайтесь. Постарайтесь благополучно добраться до своих домов.
– Правильно сделали, что не открыли двери и не поддались уговорам в Калинине. Счастливо вам.
Думаю, этот майор был хорошим человеком и любящим отцом.
Конечно, мы с Евсеем не послушали совета. Около автомашин, перегораживающих улицу, разошлись. Помню, забрался в открытый кузов грузовика. Постоял, постоял, осмотрелся. Спрыгнул. Встал в какую-то очередь. А тут и Евсей. Всяческими хитростями передвигались вместе. Потом поняли, надо менять тактику. Снова разошлись. Постепенно очередь превратилась в толпу от стенки до стенки. Дело к ночи. Наконец, я оказался в колонне из двух-трёх человек в ширину. Люди успокоились. У цели. И вдруг по радио объявляют:
– Доступ к гробу товарища Сталина прекращается в час ночи.
Тут и началось. Толпа во всю улицу, стоявшая позади нас за кордоном автомашин, прорвалась и мчалась в нашу сторону как в атаку. Мгновенно навстречу ей были брошены воинские части. Людей стали хватать. Начался мордобой. Люди кинулись искать укрытия в нашей «законной» очереди. Их отталкивали, не пускали. Но они были непобедимы. Снова толпа заполнила улицу от края и до края. Цепь солдат сдерживала её, взявшись под руки. Я оказался перед цепью у стены. Солдаты изнемогали. Упёрся ногами в стену дома, и стал помогать сдерживать натиск. Неожиданно солдат передо мной разомкнул руки и пропустил меня. Опять наткнулся на доброго человека. Несколько коротких пробежек маленькими колоннами и я у цели. Удивительно, но оказался в паре с моим сержантом. Откуда он взялся. Чудеса. Или просто в армии его хорошо учили.
Так мы и прошли мимо гроба вождя народов. Это были последние минуты народного прощания. Люди плакали. Я тоже. Ночевать разошлись. Евсей двинулся к каким-то московским родственникам. Я стал добираться по адресу магаданской одноклассницы. Небольшой московский дворик. Открыла её бабушка. Объяснил, кто я. Впустила. Снял пальто. На ноге оказалось две галоши. Где и как я их «нашёл»? Дала умыться. Покормила. Она не знала меня. За чаем очень деликатно только пораспрашивала, кого я ещё знаю из магаданского класса. Уложила спать. Я был смертельно усталым. Не ел и не спал больше двух суток. Утром зашла Ольга. Рассказал им мои приключения. Вспоминали Магадан, школу. Распрощался. Больше я их не видел. Хорошая у неё оказалась бабушка.
Не все, кого я в жизни встречал, были такими. Но не таких не хочется вспоминать.
До Питера добирались тоже с приключениями. И большими. Дома рухнул спать. Мама ничего не расспрашивала. Теперь я понимаю меру её переживаний. Она никогда и позже не отговаривала меня от походов, отъездов, не упрекала, что не писал, не звонил. Она отпускала меня в жизнь и несла свой материнский крест, молча и с любовью ко мне.
Любовь же к вождю после «разоблачения культа» слетела с меня за несколько дней. Но я доволен, что побывал в Москве в те трагические дни. Я прошёл тест на выживаемость. Было мне 19 лет.