Фёдоровна и Петровна слыли закадычными подругами. Их дружба насчитывала без малого пятьдесят лет. И пятиэтажки стояли рядом, образуя букву «Г». Фёдоровна из окна кухни могла видеть свет в спальне Петровны.
Фёдоровна проживала в своей двухкомнатной квартире вместе с дочерью сорока лет и внучкой, которой уже девятнадцать. Но при самом близком родстве общих точек соприкосновения не находилось, кроме пенсии, на которую, по большому счёту, и жили. Дочь арендовала кусочек территории в супермаркете и продавала там открытки. Зарплаты практически не видела. Внучка училась в техникуме, к сожалению, без стипендии: рвением к учёбе не страдала. Казалось бы, дочь и внучка должны молиться на Фёдоровну, но они, напротив, жили в абсолютно враждебных отношениях: не разговаривали и питались отдельно.
Уже пять последних лет после восьмидесятилетия Фёдоровна жаловалась на ноги. Поэтому продукты ей покупала и приносила домой Петровна, как-никак она на десять лет моложе, ей всего семьдесят пять.
Часто утро для Петровны начиналось со звонка Фёдоровны.
- Подруженька, что будешь готовить сегодня?
- Да вот всё купила на «рыбу в шубе», сейчас отварю картошечку со свёклой, открою новую банку майонеза и займусь селёдочкой. Полину побалую. Ты же знаешь, моя доченька так много работает, что про еду иногда забывает.
У Федоровны даже мутнело в глазах от желания попробовать это.
- Ты уж принеси мне немножко, это моё самое любимое блюдо.
И так чуть не каждый день, с той лишь разницей, что селёдка менялась на окрошку или курицу. И все блюда – самые любимые. Если Фёдоровне изменяли ноги, то аппетит оставался ей верным.
Как-то зимним вечерком Петровна позвонила подруге и выразила желание прогулять её по морозцу. Та с восторгом отозвалась:
- Ты ж моя ясная! Я уж месяц не выходила на улицу. Как же я соскучилась по свежему воздуху. Сей же час оденусь потеплее и спущусь, чего бы мне это ни стоило.
И вот они тихонько, шаг за шагом, шли по улице, поддерживая друг друга.
- Слушай, что я надумала, - начала Фёдоровна, а в голосе неуверенность и сомнение. - Я же вижу, как тебе не сладко возиться со мной. Пенсия у меня хорошая. Уйду-ка я в частный дом престарелых. Там не нужно оформлять много бумаг, я же ещё не лежачая рухлядь. За мои деньги получу уход и питание, чем плохо. Да и дочь с внучкой вздохнут свободнее. Они уж ждут не дождутся жить без меня в квартире. Оставлю им свои сбережения, они и возрадуются.
- Ну, подруга, я буду думать. А пока смотри, какой снежок кружится. Да и мы с тобой ещё ого-го. Помирать нам рановато.
На другой день Петровна пришла к подруге серьёзная и озабоченная.
- Я всю ночь думала, и вот такой мой ответ, - она перевела дыхание. - Давай-ка мы вместе переберёмся в тот дом престарелых. Во-первых, куда мы друг без дружки, а во-вторых, надо мне оставить Полину одну в квартире.
Петровна уловила удивлённый взгляд подруги.
- Пойми, ей уже двадцать пять лет, никакой личной жизни нет. И не будет, пока я с ней в этой однокомнатной квартире, это я точно знаю. Девушке нужна хоть какая-то степень свободы. Ты вспомни, какой подарок получила я от Создателя, наградившего дочерью в пятьдесят лет. Как врачи отговаривали от первых родов в таком возрасте. Но я ни секунды не сомневалась. И теперь уверена в своём решении. Да и вдвоём нам с тобой не будет там хуже. Согласна? Дочь хорошо зарабатывает, мой уход не отразится на уровне её жизни.
Полина, услышав решение матери о доме престарелых, не знала, смеяться или плакать. Ни одной клеткой своего существа она не могла этого допустить.
- Мамуля, когда это нам было тесно вместе? Мне всегда будет хорошо с тобой.
Обнимала маму, прижималась в щеке и добавляла:
- Я помню твои советы и присматриваюсь ко всем молодым людям. Вижу, что многие не сводят с меня глаз. Но их интересует только внешность. Чувствую это по разным мелочам: по отношению к делам, к другим людям. Ой, мамочка, пока не могу найти душевного парня, чтобы уважал меня, как личность, а не воспринимал куклой.
Однако Петровна, горячо убеждённая в том, что действовала для счастья дочери, была неумолима.
- Дочка, ну посуди, как я брошу на произвол судьбы свою давнюю подругу. Ну кому она там будет нужна? Ты у меня девочка душевная. Видишь, как жизнь закрутила. Но мы же будем видеться, общаться. Ты не переживай зря.
Полина чувствовала такой дискомфорт, что попыталась найти поддержку у сослуживцев. Кто-то подмигивал и советовал на радостях собрать вечеринку. Этих от возмущения даже не удостаивала ответом. Другие вполне допускали такой вариант и убеждали, что маме действительно не будет хуже. Некоторые завидовали: одна в квартире!
Таким образом, вся контора оказалась вовлеченной в эти разговоры.
В первый день без мамы Полина не могла найти себе места. Она буквально физически страдала. Однако, навестив, немного успокоилась: подруги разместились в одной комнате, где было уютно, почти, как дома. Радовала и программа активного досуга в рамочке на стене.
Тем не менее, Полина не перестала страдать. И хоть она гордилась своей мамой, её верностью подруге, чувство вины не покидало любящую дочь и душевное спокойствие не приходило. Прошли уже месяцы, а боль не оставляла. Она ходила на работу, смотрела передачи по телевизору, посещала фитнес центр, но чувствовала, что в сердце воткнулась какая-то неприятная острая щепка. При каждом движении она болезненно шевелилась.
http://www.proza.ru/2018/05/24/1142