Александр Тимошенко
Четыре хаты Анны
В октябре 2010 года Анне Игнатьевне Тимошенко, солдатской вдове, исполнилось 94 года, но она помнила события прошлого, словно все это происходило вчера. Ее муж Леонтий Иванович погиб 31 декабря 1943 года в боях за Новгород. На руках у Анны осталось три малолетних дочери и, родившийся уже после ухода мужа в армию, сын. С божьей помощью и помощью добрых людей, в первую очередь дедушки Ивана Сидоровича и бабушки Олены Ивановной по линии мужа, а так же заведующего складом колхоза имени Ворошилова Сергея Григорьевича Похиленко, все выжили. Последний, подкармливая детей пропавшего без вести солдата (о том, когда и где погиб её Леонтий, узнали только через 67 лет), очень рисковал. Если бы капнули куда надо, отправили бы на нары за «разбазаривание социалистической собственности». В те времена и за меньшие прегрешения давали серьезные арестантские сроки.
У бабы Нюры, так ее зовут односельчане и родственники, восемь внуков и пять внучек, 21 правнук и правнучка, семь прапра- и три прапраправнука. Они разбросаны по всей стране - от Камчатки до Ленинградской области - и навряд ли когда-нибудь они смогут собраться на своей исторической родине в селе Сидоровка Романовского района. Но это дела не меняет.
Курские соловьи
В деревне все имеют клички. Семью переселенцев Воробьевых из Курской губернии, соответственно, дразнили соловьями. На Алтае у Игната Петровича и Натальи Петровны родилось двенадцать детей. Когда появился на божий свет третий ребенок – Анна – Игнат Петрович учился в городе на «врача». Так тогда называли всех медработников. Скорее всего, учился он в Барнауле на младшего медработника, потому что гимназии не заканчивал. Но тут грянула революция, а потом и гражданская война. Учебу пришлось бросить и заняться крестьянским делом.
- Анна Игнатьевна, а почему вы не учились в школе, - задаю ей вопрос. Она разволновалась и всплеснула руками:
- А у кого учиться? В деревне не было ни одного учителя почти до самой коллективизации. Многие мужики знали грамоту, вот они да еще мой отец и учили ребятню читать. Учить писать было некому, да и некогда. Буквы показали и ладно.
Революция и гражданская война прошли тяжелым катком по всем тогда живущим в нашей стране. До них в селе Сидорка (нынешнее название Сидоровка) действовали церковно-приходская школа, земское училище и училище министерства народного образования. Кстати, кабак - был всего один, и тот торговал только казенной водкой. Его открыли в 1911 году после многолетних переговоров властей с обществом. По законам императорской России, согласие на открытие питейного заведения требовалась от каждого, кто владел землей. А закрыли с началом Первой Мировой, как тогда называли Второй Отечественной, войны в 1914 году.
Замуж за Леонтия (Левка) Тимошенко вышла Анна в 1932 году можно сказать случайно.
По гроб единоличник
Во время коллективизации дед Иван Тимошенко наотрез отказался вступать в колхоз, за что его семейство подлежало раскулачиванию, но так как у них не было батраков, без высылки в Нарымский край. Отобрали хату и все имущество. Дед с бабкой и младший сын ушли в степь, жили в землянке и больше года копали колодцы в соседнем селе для только что созданного овцесовхоза. Два старших сына и две дочери семьями вступили в колхоз, еще один сын подался в Омск, будущий муж Анны Левко уехал в Осинники работать шахтером, а самая младшая из сестёр Александра в этот момент училась в Камне-на-Оби на механика. Так тогда называли трактористов.
К 1932 году дед вместе с остатками семьи вернулся в село и купил другое дворище с лепкой. Вот сюда и приехал в отпуск Левко. Встретив сына, Иван Сидорович сходу спросил:
- Женился?
И, получив отрицательный ответ, заявил:
- Не женатый мужик – дурак! Даю тебе три дня на то, чтобы найти невесту. Не найдёшь! Сам найду! А то дураком так и помрешь!
Иван Сидорович слов нам ветер не бросал и, Левко прекрасно знал, что будет так, как сказал отец.
Этим же вечером Левко на вечерке увидел Анну, и она ему понравилась. Утром сообщил отцу, что готов жениться, но только на Анне Воробьевой. Без лишних слов Иван Сидорович тут же пошел к отцу девушки и сосватал ее. Согласие, правда, у нее тоже спросили. В те времена девушка выходила замуж не только за жениха, но и за его семью. Когда ударили по рукам, отец Анны предупредил, что если они станут ее обижать, то сразу вернет дочь домой.
- Я как пряла и нянчилась с младшими сестрами в горнице, когда дядя Иван пришёл договариваться с моим отцом о засылке сватов. Сижу, прислушиваюсь о чём они говорят, а у самой сердце так и стучит, а голове одна мысль, чтобы тятя не отказал. Замужем всё же вольней. А тут после меня ещё девять. И всех надо вынянчить! Через некоторое время зовёт меня тятя. Зовёт и спрашивает, пойду ли я за Левка. Добавляет – подумай дочка хорошёнько! А что тут думать. Я киваю головой в знак согласия.
Семья Тимошенко отличалось тем, что была очень дружной и работящей. Сам Иван Сидорович не пил, не курил и не сквернословил. В Бога верил, но считал, что в церкви его нет, и не ходил на службы. До революции за это батюшка постоянно грозил ему анафемой.
Олена Ивановна оказалась очень доброй и заботливой свекровью.
Левко с молодой женой остался в селе и поступил работать трактористом в Стахановскую МТС в селе Закладное. Пять лет они прожили дружно вместе с родителями. Подросли младший брат и сестра мужа - им нужно было создавать семьи, а место в хате на всех было уже мало. Левко и Анна, с согласия родителей, отделились и построили первую свою лепку здесь же на дедовском дворище. Ее они сложили из самана. Единственная комната выполняла роль кухни, спальни и горницы. Пол был глиняным. Летом его постоянно подправляли рыжей глиной, а зимой, для тепла, укрывали слоем соломы.
Тогда в нашей стране лес шел на стройки народного хозяйства, а колхозникам ничего не полагалось, поэтому потолок собрали из чего только можно. Чтобы он не провалился, подперли столбом. За него потом Левко и привязал на шнурок свою старшую дочь Дашу.
А дело было так. Он привез пузырек из-под лекарства и вручил младшенькой Дусе. В те времена детских игрушек не было, и любая такая вещь не просто ценилась, а в глазах детей была бесценной. Даше это очень не понравилось, и в гневе она разбила оконное стекло. Леонтий очень любил своих дочерей, никогда их не наказывал, а тем более не поднимал руки. Для того чтобы она прекратила истерику и не наделала еще глупостей, он дочку и привязал к столбу. Стекло по тем временам было очень дорогим. Да его еще нужно было и достать!
Береги детей и не воруй!
Известие о начале войны Анну застало на пашне. Потом всех колхозников собрали у конторы, и, приехавший из района, уполномоченный официально объявил о начале войны. Тут же многих мужчин мобилизовали, посадили в телеги и отправили в Завьялово в военкомат.
Леонтия Ивановича несколько раз забирали на войну, но из-за того, что не хватало трактористов, возвращали. Обычно после того как увозили, он через пару дней приходил пешком домой. Дворище Тимошенко находилось на самом краю села в сторону райцентра, и поэтому дети замечали возвращение отца в степи за километры от дома. Когда в мае 1942 года принесли очередную повестку, он сказал, что теперь точно заберут на фронт и добавил:
- Береги детей! Ни в коем случае в колхозе не воруй. Если будет совсем невмоготу, иди и проси помощи у людей. Найдутся, кто поможет.
Так оно и вышло. Выжить помогли именно добрые люди. За все годы войны государство в помощь выдало семье фронтовика, а потом вдове с четырьмя детьми, пуд овса. А в колхозном детском садике заявили, чтобы она забрала своих трех дочек, потому что они много едят. Хорошо, что родители мужа так и не вступили в колхоз и жили единолично. Вот они и нянчились с внуками - и не только с детьми Анны и Левка, а всех своих и не только своих детей. В том числе периодически жили у них и двое сирот немцев из Поволжья.
В конце сентября в колхоз привезли первую большую немецкую семью Гебелевых и поселили в пустующей хате. Взрослых забрали в трудармию, поэтому приехали только подростки и дети. К этому моменту в село уже пришли первые похоронки, но ни у кого даже не появилось мысли связать свое горе с прибывшими. Более того - старшую Амалию Гебелеву, как грамотную, - сразу же определи учетчиком в полевую бригаду.
За первой семьей в село стали прибывать и другие немецкие семьи. И все без взрослых. Привезли и двоих малышей-сирот. Стали решать, что делать с ними и постановили - жить они будут по неделе в каждой семье. В итоге, ни один подросток и ребенок из переселенцев не погиб. Все стали достойными людьми, в том числе и те самые сироты.
Дед Иван Сидорович в мае 1941 года засеял пологорода, около 25 соток, горохом. До этого на том месте обычно сеяли зерновые на сено скоту. Окружающие говорили, что дед сошел с ума. А он отвечал, что вы еще меня вспомните. И вспомнили! Осенью сорок первого из колхоза вымели все подчистую. Подчистили зерновые и во дворах колхозников. А дедовский горох не тронули. Не было разнарядки забирать горох! На трудодни ничего не дали. Учитывая, что предыдущий год был неурожайный, ситуация для колхозников складывалась очень тяжелой.
Всю большую семью Тимошенко от голода спасли горох деда картошка. Мололи горох на ручной мельнице, добавляли траву (особенно ценилась лебеда), и ели.
С фронта Левко писал письма, просил Анну беречь детей и особенно кручинился, что так и не видел сына Васю. Он родился уже после того, как отца забрали на войну.
Более двух лет судьба берегла солдата, но под Ленинградом в ночь на 1 января 1944 года и его нашла пуля.
Вторая хата
Облегчения после войны не наступили. Все те же палочки на трудодни, затируха из муки во время полевых работ, а мясо только летом в виде сусликов. Спасал свой огород, картошка. Паспортов у колхозников не было. Чтобы куда-то поехать, нужна была справка из сельского совета.
В 1953 году после смерти Сталина все изменилось в лучшую сторону. Впервые после 1939 года колхозники получили зерно на трудодни и попробовали белый хлеб. За улучшение своего положения они молились на тогдашнего председателя Совета министров СССР Георгия Маленкова. Он отменил твердое обложение, когда солдатская вдова с четырьмя детьми была обязана ежегодно сдать государству несколько сотен литров молока, десятки килограммов мяса, шкуры животных, сотни яиц и так далее.
Следующий, целинный год дал рекордный урожай, и село ожило.
В 1957 году колхоз помогает Анне с подросшими детьми построить хату тут же на дедовском дворище. В семидесятые годы такое строительство назовут методом подъема опалубки. Уже подросший сын Вася привез на колхозной лошади глины и соломы, залил водой и сделал замес. Вот из этой смеси и соорудили стены хаты. Собрались родственники, соседи и друзья, сделали из досок опалубку и работа закипела. Процесс сооружения стен состоял из того, что смесь загружали вилами в опалубку и трамбовали, потом опалубку поднимали и снова загружали, и так повторяли десятки раз.
Мазали, то есть штукатурили, Анна со старшей сестрой мужа, тоже Анной. Если первую звали на курский манер Нюрой, то сестру мужа на малороссийский – Ганной. Окна и двери, потолок и крышу помог сделать колхоз. И впервые в хате появился дощатый пол. Какое же это было облегчение для хозяйки! Не зря новая хата, после лепки, показалась хоромами.
Птенцы покинули гнездо
Сегодня Анна Игнатьевна живет в четвертой хате. В третью она перебралась в середине семидесятых годов сразу же после выхода в 1972 году на пенсию. Назначили ей ежемесячное содержание в восемь рублей. На них можно было купить 9,5 килограммов сахара-песку или 40 булок белого хлеба.
Дочери давно вышли замуж, а сын женился. Осталась Анна Игнатьевна одна с внучкой Ирой дочерью младшей Антонины. Дворище Тимошенко находилось в трех километрах от центра села. Стало тяжело ходить в магазин, да к тому же внучка пошла в школу, вот и пришлось покинуть обжитой двор и перебраться поближе к центру сельской цивилизации.
В четвертую хату, поближе к старшей и младшей дочерям, она перебралась лет двадцать назад, когда стала совсем старенькой.
Жалко государство и Президента
Этой зимой во время самых сильных морозов баба Нюра чуть не сгорела – недосмотрела за печкой. Последняя так раскочегарилась, что прожгла наружную стену хаты. Пожар заметили соседи и помогли потушить.
Все четыре хаты Анны Игнатьевны ничем, кроме наличия электричества, не отличаются от той, в которой она родилась. Четыре саманные стены, низенький потолок, небольшие оконца и все удобства «до ветру», то есть на улице, в огороде.
Лет тридцать назад вдова посетила Барнаул и больше городов не видела. Она не представляет современные блага цивилизации, не знает, как обращаться с ванной и унитазом. Биде, кондиционер, стиральная машина-автомат, кухонный комбайн звучат для нее фантастикой.
Районные и сельские власти обрадовались, когда услышали от президента Дмитрия Медведева об окончательном решении квартирного вопроса ветеранов и инвалидов войны, вдов, малолетних узников концлагерей, но все оказалось не так. Все, просто оказалось, как всегда. Не знаю, правда это или нет (я не присутствовал при разговоре), и в тоже время у меня нет основания не верить говорившим, но когда привезли районный список нуждающихся в улучшении жилищных условий в краевую службу соцзащиты, то получили ответ – на селе привыкли жить с удобствами на улице, так что пусть не отвыкают. Если это правда, то позиция социальных защитников чудовищна. По-иному назвать ее нельзя.
Существует еще множество проблем не позволяющих улучшить условия жизни ветеранов на селе. И все они искусственные. Все созданы людьми. Раньше было значительно проще. При сельском совете работала жилищная комиссии. В нее входили уважаемые люди, и для решения жилищного вопроса было достаточно их акта. Приехали, посмотрели и решили.
Нынче ситуация совершенно иная. Каждый обязан лично собирать все необходимые справки и заверять их у нотариуса. Но вся эта категория людей, живущая на селе - в преклонном возрасте. Им не то что трудно, а практически невозможно собирать необходимые справки и заверять их у нотариуса, потому что каждая поездка в райцентр уже является подвигом. Вот и Анна Игнатьевна при встрече с главой администрации Сидоровки, узнав, что необходимо сделать для улучшения жизненных условий, заявила, что она и так доживёт свой век без помощи. Пенсии хватает, и ладно!
То же самое сказали и два пока живых участника ВОВ. Вот и получается, что, очень здравое начинание федерального центра, в селах уходит бесцельно в песок. И все потому, что никто не спросил у тех, то защитил страну в самые страшное время от врага, кто прошел фронтовыми дорогами и безответно трудился в тылу, что им собственно необходимо?
Возможно, им и вправду уже ничего не нужно. А нам? Что потом нам делать с совестью, если она еще есть у нас?
Анна Игнатьевна провожала меня на пороги своей четвертой хаты. Много дней подряд давил мороз, а в этот день значительно потеплело. С небес тихо падали снежинки. Вдруг она произнесла:
- Хлопцы, не обижайте государство!
И пожалела Президента. Назвала его главным руководом страны. Потом добавила, что ему очень уж достается.
Баба Нюра умерла не дожив до 100 лет три месяца. Умерла тихо и мирно, без претензий, как и жила, всю жизнь. Перед самой кончиной, её родственники услышали как она звала своего мужа: - Левко это я к тебе иду, открывай ворота.