Маленький осенний мальчик в смешной шляпе с широкой душой, сотканной из святотатств и больниц любил падать ниц пред красивыми и хорошими людьми. Его визави с белокурыми локонами и солнечным светом изнутри учила уроками, как не нужно влюбляться, борясь с собственными пороками и чудаковатыми приступами смеющейся души. Она говорила, что не встречала подобных людей, а если встречала — то там столько морей, в душах их, что можно утонуть. И ты знаешь, эта притязательная волномуть пугала и отторгала одновременно — она говорила мне так, а беседа наша протекала на запруженном Невском, а я чувствовал, будто теперь мне есть с кем разделить будущие тяготы. И всё равно — под тенью пагоды или парижской богоматери, если ты нашёл человека, — говорила она, — то держи и не отпускай никогда.
Она говорила, что я такой же, как она, только свет твой погасили нечестивые добрые люди. И судей, мол, тебе не нужно больше судей. Читай себя, а не Маяковского, говори сам, и оттого, сколько ты наговоришь живых слов, будет зависеть твоя любовь.
И она клала мне руки на плечи, а я — как Клара, носился со своим кораллом и пытался поверить людям. Ведь столь хорошие, добрые люди подносили себя на блюде, а когда сервировка оставалась нетронутой, я понимал, что снова долотом должен буду выбивать ошметки следов оставленных внутри после грязных сапогов.
И просто... осенний мальчик, внутри которого так много света, а теплота, навеянная бабьем летом, скоро развеется и станет сентябрь и новым заветом я бы объявил закрытие филиала души, честно, если бы не ты.
Просто иногда нужно уходить со спектаклей, с плохой сцены и от невнимательных слушателей, оставив после себя пару актов.
И всё, что было нужно ей — это просто быть живым человеком. Лучшим другом, быть может, навеки. Аристократичным, критичным, красивым, плаксивым, пускай и не сильным, а просто...
Живым.
"Тише дыши...".