За околицей Яков остановился, перевёл дух, осмотрел окрестности глазами взрослого человека, давно не приезжавшего на родину. Он помнил здесь всё таким, каким было оно в его далёком детстве. Тогда всё казалось иначе. В крови бурлила молодость, глаза сияли, и жизнь, и всё вокруг виделось в розовом цвете, каким и осталось на долгие годы.
Считай, сорок лет не был Яков на родной стороне, а она изменилась. Когда-то крепкие дома, сараи, заборы и бани, теперь покосились, обветшали, а иные вообще превратились в труху. Уже с трудом угадывалась, некогда не зараставшая от детских ног, дорога к реке. Видно, редко ей стали пользоваться. Бурьяны затянули все подходы к селу. Любимые тропочки, пожалуй, не сыскать. Почему же так? Неужто, молодёжь не гуляет по ним, не хоронится от постороннего глаза на свиданиях, не прячется от родительского гнева за первую сигарету, рюмку вина?
– Отстал я, видно, от сельской жизни, – подумал Яков, – сменились поколения, сменились и привычки. А жаль.
Яков все годы хранил в своей душе эти захоронные места, и нашёл бы их с закрытыми глазами. Вообще-то это он так раньше думал, а, стоя сейчас позадь деревни, понял, что не нашёл бы, или смог бы только указать, добраться до них будет трудно. Всё заросло бурьяном, опуталось цепкой паутиной, как, собственно, и сама его жизнь, в которой дышать нечем, но и выбраться без ущерба не возможно.
Он пробовал не раз, но всегда что-то тормозило, затягивало назад, и он возвращался и снова бился, карабкался. Но паутина, она на то и паутина, чтобы намертво связать, прилепить. Думать и страдать – это пожалуйста, а выбраться – уволь!
На этот раз он рвал её жёстко и жестоко, убегал, сломя голову. И что?..
Вот стоит он у своего жизненного истока, а тот обмелел, застоялся, затух.
Яков печально вздохнул, закурил. Присел на бугорок. Спешить уже было не куда – он дома. Родных-то здесь, поди, никого не осталось? Родителей уж точно нет. Но это в живых, а так-то здесь, на вечном поселении по другую сторону деревни. Яков даже не смог их похоронить – был далеко в отъезде и паутина тогда его крепко держала. Остался родительский дом. Когда-то он был крепким, добротным, уютным, что-то теперь с ним сталось? Из-за бурьяна Яков его не разглядел. А вдруг нет уже? Ну, мало ли сгорел, разобрали… Страшно даже думать об этом. Он ведь столько надежд на него возлагал, столько мечтал, последнее время, о его тепле, столько…
Надо встать и пойти домой! Я свободен! Я вырвался и хочу жить! Жить здесь, на своей родине, очистить все тропочки от проклятущего бурьяна, вычистить свой исток от тины, оживить! У меня ещё есть на это силы, и есть я сам с желанием и душой.
Я дома! В моём родительском доме всегда было тепло и уютно и будет так!