Времена жизни

Евгения Серенко
1.
   Она летела через лето.
   Яркое, беззаботное, штапельно-весёлое лето.

   Цвели ромашковые луга, синело прозрачное небо, звонко постукивали гвоздики-каблучки, и менялись, как платья, друзья и знакомые.

   Необязательность встреч, лёгкость прощаний… ни слезинки, ни сожаления; плыла по жизни на светлом облаке, уверенная: так будет всегда.

 – И везёт же тебе! – восхищалась Наташка.

 – Ох, доиграешься, – вздыхала мама. – Восемнадцать уже: не мешало бы остепениться.

 – Остепениться? – смеялась она. – Это не для меня.

 – А что для тебя?

 – А для меня – как в песне:
                Я так хочу, чтобы лето не кончалось,
                Чтоб оно за мною мчалось,
                За мною вслед…


***
   Наказали её одиночеством.       

2.

   Она брела через осень.
   Задумчивую тихую осень.

   Тускло желтели в лужах опавшие листья, птицы пели прощальные песни, погасли в  небе яркие краски, и негромко стучали в окно равнодушные пальцы-струйки.   

   Телефон замолчал.
   Она звонила сама, но те, кто так недавно добивались её внимания, словно сговорившись, отвечали, что заняты.
   Заняты? Ну и пусть!             
   Она тоже найдёт себе дело: поступит маме на радость в какой-нибудь институт, вот только в какой? Не в медицинский же: слышать стоны и жалобы нездоровых людей! И не в пед, как Наташка: проверять каждый вечер тетрадки и воспитывать чужих непослушных детей. Остаётся технический, но ведь там этот ужас: черчение! Изометрия, аксонометрия… только не это! 

   В ту унылую осень мама слегла: лейкемия.
   Больницы, анализы, переливания крови…          
   В палате шесть человек.

***

   Наказали её состраданием.               

3.
   Она шла через зиму.
   Неспешную, ледяную.

   Ослепительный снег – словно белые стены больничной палаты. 

 – Доченька, какая же ты у меня золотая, – последнее мамино…

   Застыла природа – и застыла она.

   Институт – и домой. Институт – и домой.
   Мягкие тапочки, мамин плед, латынь, анатомия, онкология…

   Окно в загадочных нежных узорах, снежинки танцуют под фонарём.
   Зачёты, экзамены… год за годом.

   Иногда прибегала Наташка:

 – Всё зубришь? Отвлекись! Помнишь, как в медицинский идти не хотела?

 – Помню. И как маме помочь не могла – тоже помню.   

 – Ты – как Снежная королева, - вздыхала Наташка. – Так и молодость пролетит – не заметишь. Пойдём к нам! Послушаешь, как Алёнка лепечет, попробуешь Димкины фирменные беляши: он у меня на все руки мастер, даже готовить умеет. А медицина твоя подождёт.

 – Нет, Наташа, не обижайся.

 – Не узнаю я тебя, подруга.

 – Я и сама себя не узнаю.

***

   Наказали её надеждой.   

4.

   Она бежала через весну.

   Снова цокали невысокие каблучки, пели весёлые птицы, бушевала сирень, и звенели ласковыми колокольчиками нежные ландыши.

   Больница, обходы… накрахмаленный белый халат…

   Ах, если б случилось чудо, и мама ожила хоть на день, хоть на час – как бы гордилась она остепенившейся дочкой, как радовалась, что работа её – любима, коллеги – доброжелательны, и телефон давно не молчит. У неё есть друзья, и не только Наташка прибегает поделиться своими проблемами.
   И ничего, что не нашла она свою половинку – и без этого люди живут.
   
***

   Наказали её любовью.