7
Вблизи от шахты располагалась лишь одна автобусная остановка, и то в двух километрах. Благо, я взял с собой наличные. Их было немного, но приветливой кондукторше этого хватило. Всю дорогу я разглядывал рисунок, проделанный стараниями ворона. Кровавая птица сидела на покачивающейся ветви на фоне будто облитой кровью луны. Жгущая боль постепенно прошла, и остался лишь небольшой зуд. Что это было? Если сейчас начну всё, что думал тогда, переписывать на бумагу, то тогда не хватит всех шариковых ручек на целом свете. В голове бушевало настоящее торнадо из мыслей, в главе которого был ворон, вспарывающий когтями кожу.
Я прекрасно понимал, что на машине они добрались гораздо раньше меня до своей шахты, и также понимал, что они, скорее всего, не дождутся меня и сразу же отправятся в путь. А там Аня... Но, - неожиданно для себя, - для меня всё это потеряло какие-либо важности. Меня волновало лишь одно - татуировка. Замучившаяся за весь день кондукторша с интересом наблюдала, как какой-то мужчина, вероятно - наркоман, разглядывает своё тату на ладони. Да, точно наркоман. Я смотрел и что-то явно чувствовал. Это... ни с чем не сравнимо. Приблизительно похоже на то чувство, когда услышал песню, которую пару лет назад крутили по всем радиостанциям, хотел узнать название, но забыл. Да, будто я это уже видел, но забыл. Это не дежавю. Я забыл - вот в чём ключ.
Постепенно топясь в своих мыслях, я всё пристальнее вглядывался в татуировку. Автобус мотало, как неприличную женщину, но это мне ни чуть не мешало. Я замечал всё новые детали, которых раньше не видел. Казалось, будто художник вносит в своё творение какие-то поправки прямо на моих глазах. На мгновение ворон чуть двинулся, раскачав ветку. Может, это была игра воображения, а может - и нет.
Но как бы то ни было, это татуировка была сделана не просто так.
8
Шахта была заброшена, как и всё вокруг. На ней не велись работы, не было охраны, и её спокойно можно было бы назвать пещерой, если бы не рельсы, проложенные человеком. Крутые склоны земли окружали бывшую когда-то площадку для работы, заполненной грудами больших камней. Ни единой души не было в ту пятницу на ближайшие два километра от шахты, кроме, естественно нас.
Как я и ожидал, добрались они раньше меня, но к моему удивлению - никуда не ушли. Зверь и Пьянишка глубоко затягивались, смотря на вход в обустроенную современным человеком пещеру. Вокруг них витало облако сизого густого дыма, всё увеличившегося в размерах. Никита чуть ли не падал, пытаясь стоять на краю большого, накренившегося на бок камня. Они о чём-то болтали, временами перекидываясь шуточками. Предположить, что они ждали меня - всё равно, что подумать о Меркеле, как об Ангеле, спустившимся с небес. Не было Цена и Ани. Видимо, они ждали их.
Зверь, уже более весёлый, нежели 20 минут назад, повернулся ко мне и уже хотел что-то сказать, но его перебил переливающийся девчачий смех. Из "Логана", припаркованного так, что с первого взгляда его мог заметить лишь Шерлок Холмс, вышла смеющаяся пара, на ходу одеваясь. Аня застёгивала блузку, из-под которой красовался бледно-розовый кружевной бюстгальтер, и подтягивала коротенькую красную юбочку. И в этом она собралась идти в шахту? Вообще какого хрена этот Цен трогает её?! Я провёл ладонью по правому бедру и успокоился. Он там. Там... Всё хорошо.
Знаете, подростки склоны к максимализму и легкомыслию, а под действием любви, всё это превращается во взрывную смесь.
- Наконец-то! - Воскликнул Рома, бросая сигарету куда-то не глядя. - Вы чё там, порнуху снимали?
- Да нет, - Анина улыбка просто ослепляла, но именно эта улыбка и сподвигла весь этот ужас, - мы по пару подходов сделали. - Она ещё шире улыбнулась, но увидев меня, всё её веселье разом пропало, уступив место холоду. Взгляд ледяных изумрудных глаз...
Никаких слов.
Просто молчание.
Все о чём-то болтали, а мы смотрели друг другу в глаза, на расстоянии примерно 100 метров.
- Аня! - Потряс её Цен, - ты чего? От таких оргазмов в транс, что-ли впала? - И расхохотался.
Никита, сильно наклонившийся вправо, проследил за её взглядом и увидел меня, в удивлении театрално приподняв брови.
- О! Инвалид! - Пробулькал Никита и как всегда икнул.
Вспомнив обо мне, Рома резко повернулся в мою сторону и тут же крикнул:
- Иди сюда, мелюзга!
Я - не мелюзга.
Пистолет при мне? А патроны?
Да.
Точно?
Будь уверен: он под джинсами.
Хорошо.
Я подошёл, и это перекаченное тельце рывком схватило мою правую руку, со скоростью рыси завернуло её мне за спину, и дикая боль молнией прошлась по всем моим мышцам руки. Колени подогнулись, и - как бы я того не хотел, - с губ сорвался жалобный стон.
- Отпусти. Прошу. Пожалуйста, отпусти. - Он поднял её ещё выше, и теперь я уже не мог контролировать свою речь. - Я сделаю всё, что ты скажешь! Только отпусти! Пожалуйста...
О ужас... Я услышал собственные всхлипы и почувствовал, как заливаются глаза. Мир становился размытым, потом, когда слёзы падали на камни, на миг снова приобретал контуры, а потом снова их терял. Колени ныли, стоя на неровных камнях и чувствуя, как их тупые края впиваются в кожу. Я возненавидел себя. Возненавидел за собственную жалость, за позор и никчёмность. Аня смотрит? Да, и ничего не делает. Дав мне пару секунд поразмыслить, Зверь продолжил. Он давил на руку левее и вверх, и до перелома руки оставалось пара усилий.
- Стой! - Я уже рыдал, - я сделаю ВСЁ!
- Ты же Инвалид? Так оправдывай своё имя!
Он опустил мою руку. Я начал падать, просто падать, даже не пытался встать. Но моё лицо подхватил чей-то ботинок, и меня отшвырнуло прочь. Приземлился я на спину, и почувствовав, что мой рот наполняется кровью, перевернулся на бок и сплюнул.
Кровь... такая противная. С жёстко медным вкусом. Казалось, сердце остановилось, а мир пожелал исчезнуть, и - признаюсь - я обрадовался; хотел скорее потерять сознание. Но Зверь не сосчитал один удар достаточным, и уже вскоре моя спина содрогнулась ещё от одного удара тяжёлого ботинка.
- Мама... - Шепнул я и зажмурил глаза, с тяжёлым выдохом приняв третий удар в спину. - Мама! - Я громко зарыдал.
- Не ной! - И снова удар, на этот раз - кулаком.
Похоже, он сломал мне позвоночник. Перед глазами всплыла картина, как множество маленьких осколочков кости сейчас распадаются ещё на более мелкие, что когда-то были позвоночником.
Мама...
Это слово, произносящееся в самый отчаянный момент, когда на ум ничего больше не приходит, а эти два звука, самых первых, выходящих из уст ребёнка, сияют в непроглядной тьме. Самое тёплое слово, самое простое слово, самое тяжело-заслуженное слово.
И снова:
Мама...
В детстве, когда наш отец ещё не проиграл всё в казино, мы жили у моря, в своём личном доме. Я помню, как он начал этим увлекаться. Сначала понемногу, например: мелкие ставки в букмекерских конторах. Это приносило выигрыш, и он решил поставить побольше, под предлогом того, что в семье лишние деньги лишними не будут. И - как, впрочем, и следовало ожидать, - проигрыш. Но в следующий раз он же обязательно выиграет! Непременно! И также непременно наш дом стал потихоньку обедняться. Сначала декоративной мебелью, потом уже настоящей, а после и сам дом вдруг исчез. Какие были скандалы! Меня обычно запирали в комнате, но стены не имели способности заглушать все звуки, и ор родителей ещё долго звучал у меня в ушах по ночам.
Но к одним из самых любимых моментов жизни в том доме относились вечера у берега. А точнее - камешки. Боже, как я обожал кидать камешки в воду! Причём, не блинчиком, а просто кидать их в воду, наблюдая при этом, как взрывается маленькая водяная бомба и расходятся друг от друга круги. Эти вечера были наши с мамой. Отец обычно был в это время где угодно, только не дома: может - в букмекерских конторах, может - в казино, может - пропивал выигранные деньги в баре. Но не дома...
Камешки... Как я их обожал!
Камешки...
Все эти мысли пролетели за секунды, но в голове в судорогах билось лишь одно - камешки.
Я слёг на живот, запустил левую здоровую руку под грудь, нащупал небольшой, но крепкий камень и сжал его. Новый удар под рёбра, и весь воздух, что был у меня в лёгких, кто-то резко вытянул из меня. Жадно вдохнув свежего, такого прекрасного воздуха, я шепнул:
- Мама...
И тут же раздался отчётливый, но испуганный голос:
- Может хватит?
Голос Ани. Той самой Ани, с которой я ещё сегодня общался в школе, чувствовав, как она прижалась своей грудью к моей. С Аней, в чьих глазах таились самые драгоценные изумруды планеты. С Аней, что была всегда прекрасна. Или с Аней, которая только недавно билась в экстазе вместе с этим грёбанным Ценом? С Аней, под юбкой которой копошилась чужая рука? Какая Аня сейчас это сказала?
- Он ещё не Инвали-и-и-д! - прокричал Зверь в тёмное вечерне небо, задрав голову вверх.
Не знаю, из-за чего он меня так внезапно возненавидел, но знал одно - он явно обезумел. Взглянув на него снизу вверх, я увидел, как с одного края рта стекает слюна, а глаза наполнились кровью. Его кадык гордо выпучился в натянутой шее. Тут мне вспомнились слова отца. Скорее всего, это его единственный совет, который и вправду стал полезен: "Сынок, запомни: если ты попадёшь в какую-то передрягу, будучи подростком, - они все такие, хех... Знаешь, как мы с твоей мамой познакомились? Так зажигала, ух! Ой, что-то я отвлёкся. Так вот, бей в кадык. Это будет смертельно, и шансы на выживание у того счастливчика будут крайне малы, но этот приём только для тех случаев, когда твоей жизни будет угрожать реальная опасность, и только ты сможешь себя защитить. Понял?"
Понял, папа. Хоть ты и мудак, но за совет спасибо.
Я медленно подтянул левое колено к себе, и когда Зверь уже замахивался для нового удара, я резко вскочил, опираясь на левую руку, и ей же нанёс удар камнем прямо в кадык. Я услышал три мгновенных хруста, чуть приподнял глаза и встретился с удивлением, ужасом, страхом и паникой. Зверь уставился на меня, беззвучно шевеля ртом. Он, вроде как, пытался вдохнуть, но получалось у него это через раз, пока вообще не потерпел поражение. Булькание... Он попятился назад, с ужасом в глазах таращясь на меня. С его нижней губы стекала тоненькая бордовая струйка, становясь всё шире и шире. После весь рот наполнился кровью, и самое ужасное, что когда-либо я слышал, так это речь сквозь затопленный кровью рот. Он мне что-то говорил, отвратительно плюясь кровью, пока не рухнул замертво. Его голова неудачно ударилась об камень, и судя по вытекавшей из головы крови, череп его раскрошился.
Все замерли и не выпускали воздуха из лёгких. Но Аня плакала. Её всхлипы распространялись по всей округе. Цен прижимал её мокрую от пота голову к своей груди, но тогда я придал этому меньше значения, чем допустим, обратил бы на это внимание в школе. Никита остолбенев тупо смотрел на распластавшееся тело его друга, с которым они ещё совсем недавно одурманивали свой организм весёлой травкой и сигаретами.
А я... Я плакал. Нет, я рыдал. И рыдал не из-за смерти человека на моих глазах, а из-за своих рук. Рук, убивших человека. Ладно, если бы пистолет, хотя... наверное я также бы рыдал над своей жертвой. Но там просто спустить курок, хоть это и достаточно тяжело для доброго человека. А тут своими руками прямиком в кадык. С другой стороны - он заслужил. Может, он не остановился бы на избиении, и тут уже стоял вопрос о том, кто выйдет живым? Может, а может и не может. В любом случае - я убил человека, хоть он и был мудаком. А разве я не этого ли хотел? Этого. Но то были слова, понимаете? А это, ребятушки, - кровь на руках.
Никита вскинул голову вверх, полностью копируя волка, и дико заорал. Наверняка, птицы, пролетавшие мимо, наделали кучу от такого первобытного, вгоняющего в ужас человеческого воя. Пьянишка, за миг преобразовавшийся в разбушевавшегося зверя, резко опустил голову, вызвав в шее довольно громкий щелчок, взглянул на меня и оскалился, обнажив давно нечищеные зубы. Он побежал ко мне, то и дело спотыкаясь о камни. Для себя, под действием травы, может он и бежал подобно гепарду, но в реальности это больше походило на танцующего зомби. Потом он вообще рухнул, стукнувшись лбом об камень. Перевернувшись, он обхватил раскровавленный лоб потными ладонями и застонал.
Звук захлопывающейся двери. Аня прыгнула в автомобиль. Цен уже завёл двигатель и снимал "Логана" с паркинга. Не понимая, что делаю, я поднял рубашку и достал пистолет. Как и всегда - его рукоятка просто прекрасно лежала в руке.
- У тебя пистолет? - Спросил Никита, смотря на меня с такими же наполненными кровью глазами, как и у ныне покойного Зверя.
Мой вид был не лучше: нижняя половина лица преобладала красным цветом, всё темнеющим и темнеющим, рубашка около шеи забрызгалась пятнами крови, а алые струйки на спине оставляли некие узоры на белом полотне.
Правая рука уже могла держать пистолет, хоть и приносила ужасную боль. Мне понадобились неимоверные силы поднять пистолет и прицелиться. Слёзы окутывали глаза мутной плёнкой, а частые всхлипы не давали сконцентрироваться на цели. Задержав дыхание и зажмурив левый глаз, я прицелился и спустил курок.
Щёлк, и ничего.
Идиот!
Я поднял левую руку и передёрнул затвор пистолета, что правой рукой я бы сделать точно не смог, а если бы и смог, то непременно потерял бы сознание. Хотя я и так уже чувствовал, что до этого не далеко.
Наполнив лёгкие воздухом и снова зажмурив левый глаз, я прицелился и нажал на курок.
Прогремел оглушающий выстрел, и когда уже противный звон начал исчезать, до меня донеслось слабое "Пш-ш-ш-ш". Точно в цель! Шина спустилась; теперь они точно не уедут.
Не уедет Аня.
Но зачем? Зачем я это сделал? Ради какой цели? Причиной была не в том, что она хотела уехать, а в том, что она уехала бы с Ценом? Может. Но это сделал не я. В этом я был уверен точно так же, как и в то, что я существовую.
Я переложил пистолет в левую руку и взглянул на свою татуировку. Будто почуяв мой взгляд, кровавый ворон встрепенул крылья и щёлкнул клювом.
Это была последняя картина, которая осталась у меня в памяти. Потом я услышал истерический девчачий крик, краткий мужской крик, оборвавшийся на глухом ударе, и ор Пьянишки Никиты: " О, Господи! Боже! Что за чудови... Нет! Нет, тварь! НЕ-Е-Е-Е-Т!", и снова приглушённый удар.
Мир внезапно окутался во тьму и после вообще исчез.
9
Красота воспоминаний заключается в том, что мы можем раз за разом пережить одни и те же события. Но здесь и кроется тонкая грань, заметить которую удаётся довольно не всем. Именно эта грань делит воспоминания на два типа: приятные и пугающие. В приятные мы всегда готовы полностью окунуться, ощутив прекрасное чувство счастья. Что же касается последних... они заставляют испытывать не покидающий страх, панику, ужас, слёзы... И как бы разум не отгонял воспоминания прочь, они всё равно найдут какую-нибудь лазейку и обратно вопьются в самый больной участок разума.
Волжен Рай
10
Взрослые привыкли считать детьми ничего не понимающими. И надо сказать - это обидно. Порой семилетние дети, выпускники детского сада, замечают куда больше всезнающих взрослых.
Так было и в ту ночь. Ещё до восьми вечера, - уже в это время я должен был спокойно лежать в кроватке, прижимая к себе Зура, плюшевого лисёнка, - я понял, что ночь не будет спокойной. В семь лет дети многого не понимают, но многое видят и уже могут делать кое-какие выводы.
А причиной стало ранее появление отца на пороге дома. Слишком ранее. Никогда вечером он не появлялся дома, если вечером не считать около двух часов ночи. Мы с мамой были дома, а не у берега; шёл сбивающий с ног ливень. Мама, красивая блондинка с добрейшим сердцем и данным Богом умом, возилась на кухне вместе со мной и учила меня, как правильно готовить яичницу, когда повернулся ключ в замке и вместе с распахнутой дверью в дом ворвался леденящий ветер. В дом вошёл промокший до нитки невысокий пухленький мужчина, которого я последний раз назвал папой именно в тот день. Дверь захлопнулась, пустив последний порыв ветра. Моя мама подбежала к нему и, чуть пригнувшись - она была выше его, поцеловала в лоб.
- Милый, - её голос то ли дрожал, то ли мне так казалось, - что случилось с тобой? Почему ты весь мокрый?
- Да отстань! - Он взял её за плечо и оттолкнул, но не сильно. Он следил за тем, чтобы не причинять боли своей любимой. Пока... Её чуть отбросило, но на ногах осталась. - Ещё будешь меня при ребёнке в лобик целовать! Ещё подумает, что его папа не мужик! Уведи его!
Мама в растерянности взглянула на своего мужа, а потом на меня.
- Ну чё ты встала, дура?! - Он поперхнулся, посмотрел на меня - на маленькую, ещё предстоящую вырасти и найти себя личность, и сказал уже более спокойно, - уведи его.
Мама подошла ко мне, наклонилась и шепнула на ушко:"Пошли". Я взял её за руку и почувствовал, какая она мёртво-холодная. Мы прошли в мою комнату, - в которую совсем недавно поставили новый телевизор, дав мне возможность наслаждаться мультиками перед сном, - и наши руки расцепились. Она включила свет, закрыла дверь, стараясь это делать максимально бесшумно, и опустилась на колени, взглянув мне в глаза. Я помню, как они блестели. Помню, как она поджала губы, и как затрясся её подбородок.
- Мама... - сказал я своим ещё детским, но до жути милым голосом, вызвав ещё большую боль у неё. Одна слеза сорвалась с глаза и упала прямо на ковёр с "Молнией Маквином". - Мамочка...
Она взяла мою голову и прижала к своей груди. Как и все дети, я чувствовал и поддавался настроению мамы, и, соответственно, слёзы не заставили себя ждать. Горячие, солёные, замутняющие мир, но такие необходимые. Короткие и частые всхлипы с тяжёлыми выдохами. Мама положила свою голову на мою, и прошептала:
- Сыночек... Мишенька... Мишенька мой.
Я приподнял голову и увидел, как промочил слезами кофточку на груди мамы, сделав её чуть прозрачнее, и со стыдом посмотрел на маму.
Она же пропустила краткий смешок и улыбнулась:
- Да ничего. Всё хорошо, сыночек. Ничего же страшного нет. Просто твой папа сейчас немножечко поругается и...
Распахнулась дверь в мою комнату, и на пороге появились две промокшие насквозь штанины. Вода капала с концов одежды, падая на пол и просачиваясь в маленькие засоры между досочек. Чёрные лакированные туфли, которым позавидовал бы любой богатей, не зная, что они куплены на двором рынке. Они уже никуда не годились.
- Сука, - протянул он , и - хоть я тогда не понимал, что это означает, - меня передёрнуло от этого слова и каким тоном оно было сказано. - Я же тебе, тварь, сказал, чтобы ты эту мелюзгу в комнату отвела. А ты с ним сюсюкаешься! - Он взмахнул рукой, осыпав нас с мамой дождевыми каплями. Она уже почти встала с колен, когда он продолжил, - ты почему меня не слушаешь, женщина?
- Прекрати! - Даже ребёнку было ясно, что голос сорвался и скорее походил на писк, чем на речь.
- Что? - Он подошёл ближе и схватил её за левую грудь и силой сжал, заставив маму завизжать. Одной рукой она сжала его кисть, а другой резко погрузился недавно накрашенные ногти в кожу.
Оба кричали. Раздирающий душу крик матери, и полный удивления и чуточку боли отца. Он разжал руку, и начал жадно всасывать вытекавшую из углублений от ногтей кровь.
- У меня и так вся грудь в синяках! - Всхлипы делали речь скакавшей и неровной, а страх заставлял когда-то подготовленные планы и речи бежать прочь, ведь страх - самое сильное чувство, когда-либо испытанное человечеством. Посоперничать с ним могла только любовь.
- Ах ты ****ина!
И что оставалось делать семилетнему ребёнку? Я не знаю. Но сделал я то, что посчитал в тот момент самым необходимым - прижаться к маме. Я, рыдая взахлёб, обхватил мамину ногу и взглянул отцу в глаза.
- Не бей её. Ты плохой.
- Это ты его так научила, да? Ну я вам сейчас устрою тут бардель!
- Не трогай ребёнка! - Все, абсолютно все общались на повышенных тонах. Был бы здесь семейный психолог и смог бы лицезреть эту картину, скорее всего его мозги уже стекали бы по стене, а дымящееся дуло пистолета только ушло бы от головы. Мама отцепила меня от своей ноги, в которую я уже успел выплакаться, и завела за свою спину. Я чувствовал, как дрожат её ледяные руки и сжал её ладонь, надеясь, что это как-то ей поможет. И помогло. - Только подойди, скотина, и я тебе голову скручу. Понял меня? Тронешь Мишу, я за себя не отвечаю.
Кап...Кап...Кап...
Мокрая одежда прилипла к телу и сковывала каждое его движение, но это не помешало этому сукину сыну врезать моей маме кулаком, расплескав капли крови на полу! Он взял её за светлые, когда-то прекрасные волосы и мотанул к себе. И снова крик мамы. Нет ничего хуже, пробирающего душу. Боже...
И поднеся её ухо к своему поганому рту, он проорал:
- Как ты, сука, смеешь такое мне говорить?! - И швырнул в коридор.
В этот раз мама не устояла на ногах и упала на пол, стукнувшись головой. Потом ХЛОП... и всё. Ничего. Передо мной захлопнули дверь, вдобавок заперев снаружи на замок. Звуки, приглушённые конечно, но всё же доносились до меня. И лучше бы я не вслушивался. Я рухнул на колени и громко зарыдал.
Водопад слёз не прекратился даже тогда, когда откуда-то из глубины дома донёсся еле слышный крик:
- Заткнись, чудовище! Иначе я сейчас закончу с твоей мамашей, а потом приступлю к тебе!
- Это ты чудовище! Как я только за тебя выш... - Удар и молчание.