История эта произошла в конце 1980г. Многое уже ушло из памяти, но что то осталось, теперь уж навсегда.
Итак: сцена, декорации - зимний Стамбул.
Главное действующее лицо: я, молодой, здоровый, успешный, почти трезвый.
Только что закончилась двухлетняя командировка, позади пропахшая угольным смогом Анкара - о Турецком потоке пока нет речи. Впереди заснеженная Москва, заслуженный отпуск, встреча с родными. А пока - последний день в лучшем на Земле городе, позднее воспетом Орханом Памуком.
Нет нужды говорить, что предыдущие дни я провёл на одном дыхании: Айа-Софья, Мави Джами, золотые ряды Гран Базара и запахи Мысыр Чарши - все смешалось в одну яркую мозаику впечатлений. А вечером долгое застолье с приятелями-однокашниками по институту, ныне сотрудниками Генконсульства. Понятно, что некоторые излишества имели место...
Поэтому неудивительно, что не самое раннее утро застало меня в Джумхуриет ишкембеджи на параллельной Истикляль улочке за Балык Пазары. Слегка освежившись, я продолжил прощание со Стамбулом, перемещаясь исключительно пешком и к вечеру подустал. Пора было возвращаться в родную гавань, в моем случае - Генконсульство СССР, где меня ожидала солдатская койка в каморке для перебежчиков, где меня любезно разместили, чтобы съэкономить на гостинице.
На завтрак я был приглашён к консулу, собиравшемуся передать со мной письма и посылку родственникам в Москве - обычная практика для совзагранслужащих. Поэтому об излишествах я не помышлял, но на прощанье заглянул в дорогой моему сердцу Чичек Пассажи выпить кружку-другую пива, уже не первые за этот день, и хорошо закусить.
Время было ещё раннее, хотя уже стемнело, в воздухе висела противная изморось, холод забирался под парку, но возвращаться к спартанской обстановке моего временного пристанища не хотелось и как то само собой так получилось, что я оказался на одной из множества старых улочек, стремительно катящихся от Истикляль вниз, к Топхане и Босфору.
Лавочки мелких торговцев уже закрывались, зато открывались во множестве казино и ночные клубы, у входа в которые дежурили сильно накрашенные тётеньки неопределенного возраста, но товарищи из Генконсульства меня строго предупредили насчёт облика морале, тем более, что не очень то и хотелось.
Так что я проходил мимо, иногда задерживаясь у обрамлённых электрическими лампочками витрин с фотографиями самого соблазнительного свойства. Заходить внутрь совсем не хотелось, хотя природа все настойчивее намекала, что неплохо бы ненадолго уединиться.
Случайно я свернул в какой то темный и кривой переулок, заваленный бытовым мусором и битым стеклом, окна в домах не светились, многие были заколочены и только у одной двери висела обычная витрина, скудно освещённая тусклой лампочкой. " Прям как маяк в ночи,"- подумал я, подходя ближе, и из любопытства взглянул: типа, что нам здесь предлагают? Но вместо фотографий Гурий в витрине была косо прикреплёна бумажка "Спальня Марии Антуанетты". Вот тут мне следовало бы резко развернуться и возможно скорее удалиться в мир живых людей, но любопытство и природная дурость возобладали и я толкнул дверь.
Итак, я толкнул дверь, но она не поддалась. Разочарованно, но с облегчением (на нет и суда нет) пожав плечами, я собрался уйти и даже сделал шаг назад, но не тут то было! В рукав парки крепко вцепился маленький турецкий старичок с железной хваткой, наверное, бывший банщик. В другой руке он держал большой ключ, приговаривая что то вроде: "Вай, Аллах, Аллах!" и всячески показывая, что живым или во всяком случае без боя мне вырваться не удастся.
Увидев его, я как то сразу это понял и с неожиданной для себя готовностью смирился с неизвестностью, уготованной мне судьбой. "Кысмет бу, кысмет!", мелькнула мысль и сразу противно засосало под ложечкой, хотя где эта ложечка расположена и что она засосало я не ведаю по сю пору.
Между тем дверь неожиданно легко распахнулась,кажется, не дожидаясь пока старик вставит ключ. Было такое впечатление, что меня здесь ждали.
Внутри царила кромешная тьма, но щелкнул выключатель, замигала неоновая трубка, освещая крутую лестницу. Старичок проворно заковылял на кривых ножках вверх, не забывая оборачиваться и мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
Мигающего света лампы хватало только на то, чтобы немного рассеять мрак, поэтому ни про лестницу, напротив лестничную пдлщадку я сказать ничего не могу. Запах... ну что запах? Пахло как обычно пахнет в старых стамбульских домах, где давно никто не живет: кошками, плесенью, смертью.
Поднявшись на второй этаж, старик распахнул перед мной дверъ, ведущую в темноту и с удовлетворением произнёс: "Вот!"
Что "Вот!" я не понял, но почувствовал себя участником некоего странного действия, сценарий и развязка которого мне не были известны, но нравились все меньше и меньше. "Ладно, я пошёл,"- сказал я дедку по русски, но он понял и снова вцепился мне в руку, что-то лопоча по своему. То есть каждое сказанное им слово я понимал, но смысл их никак не давался.
Не ослабляя хватки, добрый дедушка щелкнул зажигалкой и я обнаружил себя в просторной и крайне запущенной комнате, посреди которой стояла огромная кровать под балдахином. Все мое внимание было приковано к ней, я сделал шаг, другой и обнаружил, что в комнате стало светлее - это старик зажег свечи в старинном канделябре с нимфой, удерживающей сразу шесть свечей.
Я с первого взгляда определил, что канделябр серебряный, весит не менее восьми килограмм и последние двести лет его не чистили. "Черт, да ведь один этот канделябр стоит дороже всех домов на этой улице!"- смекнул я. В голове зародилась мысль пристукнуть деда и с добычей быстро быстро рвануть в Генконсульство, а уж там свои не выдадут.
Словно прочитав мои мысли, дед так зыркнул на меня единственным глазом, что мысль так и осталась только мыслью. Да, дед был явно не промах, разные виды видал...
Я снова обратился к кровати. Было очевидно, что покрывающий Ее слой пыли зародился задолго до изобретения пылесоса. Присмотревшись, я все же сумел определить, что покрывало, продранное во многих местах, как будто кто-то радостно и настойчиво тыкал в него штыком или саблей, изначально было синего цвета и испещрено золотыми лилиями. "Так это же цвета Бурбонов!"- сообразил я. Нет, все так не зря на лекциях по истории в МГИМО я читал "Виконта де Бражелона"- хорошее образование может выручить в самый непредсказуемый момент!
Саму кровать, покрытую осыпавшейся позолотой, я сначала принял за некое подобие корабля, но присмотревшись внимательнее, понял, что изначально она была задумана как лебедь. Во всяком случае, в пользу этого говорили остаток изогнутой шеи и частъ одного крыла, беспомощно и несуразно торчавшего подобно руке тонущего пловца.
Балдахин, свою очередь, настолько истлел и покрылся паутиной, что отличить первое от второго было невозможно, во всяком случае при свете свечей.
Удовлетворив свою любознательностъ, я счёл экскурсию оконченной, но проклятый старик был другого мнения. Неумолимо как рок, он подвёл меня к изголовью, откинул покрывало и с нескрываемым торжеством взглянул на меня. Не знаю, на что он рассчитывал, но я был разочарован. Подушка была под стать остальному рванью, да ещё вся покрыта какими то сомнительными пятнами.
Угадав мои чувства, старик (гореть ему в аду!) - силой прижал мою руку к подушке. Невозможно словами передать то омерзение, с которым я ощутил как пальцы погрузились в некую липкую субстанцию. Я выдернул руку и поднёс пальцы к лицу. К моему ужасу, с них капала кровь!
Если между рассудком и безумием есть грань, то в этот момент она была тонка, как никогда в моей жизни!
Я не помню, как скатился по шаткой лестнице и пришёл в себя уже только на Истикляле. Руку с растопыренными пальцами я продолжал держать перед лицом, обращая на себя ненужное мне внимание встречных прохожих. Выхватив носовой платок, я вытер как мог ладонь и быстрым шагом, переходя иногда на бег, добрался до Генконсульства.
Поднявшись к себе, я долго не мог отдышаться, потом пошёл в туалет и тщательно с мылом вымыл руки. При виде розовой воды в раковине, у меня потемнело в глазах и меня вырвало. Вернувшись в комнату, я достал бутылку, залпом махнул стакан неразбавленного виски и потерял сознание.
Весь следующий день я ощущал себя леди Макбет и каждый час отмывал руки, хотя вода давно приобрела свой обычный прозрачный вид.
А дальше все было как обычно. В Москву я вернулся без приключений и после необходимых формальностей в кадрах МИД отбыл в отпуск в наш ведомственный дом отдыха. Там катался на лыжах, волочился за женщинами и пил. Никогда больше в жизни я не пил столько как в этот отпуск.
P.S. На этом можно было бы поставить точку, но в апреле, разбирая свой гардероб, я наткнулся на ту самую стамбульскую парку. В ее кармане так и оставался скомканный носовой платок, сочащийся свежей кровью.