Середина 90-х – это время, когда в среднеазиатских республиках бывшего СССР ещё пылали или догорали конфликты на религиозной и национальной почве, сопровождавшиеся серьёзными столкновениями групп вооруженных людей. За что они друг с другом воевали – я уже не помню, но в то время часто приходилось слышать о случаях жестокой резни то в киргизском городке Ош, где число жертв перевалило за тысячу, то в узбекской Фергане, ставшей местом массового кровавого побоища. А ещё и годами длившаяся внутренняя вооруженная борьба, можно даже сказать «гражданская война» в Таджикистане.
Как раз в то время в моём переводческом графике появилось «окно» на месяц и я принял предложение уехать на съёмки всего постсоветского среднеазиатского региона. Я до этого многократно бывал в Узбекистане, Казахстане, но ещё не добирался до Киргизии, Таджикистана и Туркменистана, поэтому, несмотря на опасения стать случайной жертвой чьей-то безумной стрельбы, всё же согласился принять участие в поездке, тем более, что главным действующим лицом программы должен был стать очень известный в Японии медийный человек - ведущий телепрограммы «Человек мира» Акино Ютака – доцент университета Цукуба, знавший и преподававший японским студентам русский язык и связанные с Россией предметы.
У него был даже свой медийный образ – человек в джинсах и цветастой рубашке с засученными рукавами, берущий интервью у президентов, премьеров и сильных мира сего. Программа с его участием пользовалась популярностью на ведущих телеканалах и транслировалась всегда в вечерний прайм-тайм или по выходным.
Акино был очень востребованным человеком, поэтому даже во время съёмок он несколько раз покидал наш съёмочный коллектив для того, чтобы поучаствовать где-то ещё, в других проектах, преимущественно в горячих точках. А нам приходилось сдвигать графики уже назначенных встреч с высокими персонами, что сильно раздражало местных координаторов программы.
Сам Акино прошёл "огонь и воду" в разных напряженных точках мира, поэтому идея программы «Преодолевая границы» для него была до обидного ординарной и не давала шанса рассказать об опасных ситуациях, в которых он бы мог стать основным действующим лицом. Хотя любой тележурналист сразу обратит внимание на то, что слово «граница» в названии программы – это уже намёк на массу трудностей, связанных с получением разрешений для съёмок пограничных застав, таможенных пунктов, и целая куча проблем, вытекающих из нежелания людей с автоматами допускать телекамеру в места, где дотошные журналисты могут что-то «накопать».
Помню, как на китайско-киргизской границе на высоте 4500 метров мы снимали работу пограничников и таможенников, проверявших фуры из Китая. Как только мы уводили в сторону камеру, водители просто выгружали из своих фур по несколько картонных коробок в дар пограничникам и получали заветную подпись в бумагах, обеспечивавшую гладкое прохождение всех дальнейших процедур взвешивания и контроля грузов. Снимать такие кадры нам запретили категорически, хотя нетрудно догадаться, что понятия таможня и «мзда» - всегда были неразрывно связаны друг с другом.
А вообще, я отнесся к этому с пониманием, так как своими глазами наблюдал тяжелейший труд работников границы. Они дежурили круглые сутки на высоте почти 5 км над уровнем моря, где погода просто свирепствовала. Мороз минус двадцать, дует сильнейший ветер, метель. После непродолжительной работы на холоде надо забегать греться, потом вновь выходить и проверять очередную фуру. Некоторые водители скандалят и не хотят делиться грузом, но их крики на китайском никто не понимает, поэтому в конце концов такие аргументы, как автомат Калашникова и штрафной «отстойник» на морозе в кабинке грузовика делают своё дело и неуступчивые сдаются и делятся «добром». К несговорчивым применяют ещё и контроль овчарками – на случай провоза наркоты.
Для меня же самой главной проблемой стала ужасная головная боль, удушье и сердцебиение, никак не совпадающее с ритмом дыхания и движениями, и как следствие - два дня без сна. Человеку, не привыкшему к высокогорью, очень тяжело приспособиться к недостатку кислорода в окружающей среде.
И ещё, чуть не забыл, – попробуйте проехать почти 500 км по бездорожью и узким ухабистым неосвещённым горным дорогам в уазике или микроавтобусе с жёсткими сиденьями – ваша попа окаменеет и станет недели на две непригодной для нормального сидения из-за сильных болей в костях и мышцах таза. Очень некомфортное состояние, не позволяющее даже уснуть в какой-либо позе.
А дорог там очень мало, в основном узкие тропы. Почти 90% территории Киргизии – это горы, и прежде всего высоченный пограничный хребет Тянь-Шань. Виды – сказочные, все верхушки гор – в снежных и ледяных шапках. Правда, из-за непредсказуемости сходов лавин и оползней иногда часами приходилось стоять в заторах на узких дорогах, когда камнепад полностью перегораживал движение. А ещё я впервые видел «красную реку» - нисходящий бурлящий горный поток, размывший какую-то красную горную породу, вызвавший у меня даже фантазийные адские ассоциации. Тянь-Шань впечатляет на всю жизнь!
Так вот, медийное лицо нашей программы Акино сразу же расстроился, узнав, что нам не дали разрешение на въезд в Таджикистан – там полном ходом шла гражданская война, и иностранцев старались в страну не пускать. Акино предложил съездить туда без разрешения – проплатим пограничникам и снимем всё, что захотим – уверял он и рассказывал, как сам неоднократно так и поступал. Я же не очень хотел туда ехать, тем более без официального разрешения.
Меня "горячие точки" не привлекали с тех пор, как я попал на осетино-ингушский конфликт на Кавказе. Каждый раз по команде водителя надо было пригибаться. Это было необходимо, когда мы проезжали «стрёмные участки». Утомляли и постоянные долгие проверки вооруженными людьми всего содержимого в машине. Пугали непонятно откуда по кому-то строчившие автоматные очереди – всё это стирало привлекательность горных ландшафтов Кавказа.
А однажды, попав в штаб казаков во Владикавказе, я увидел ситуацию, характеризующую «вояк с улицы» - пьяные мужики-охранники с автоматами, дышавшие крутым водочным перегаром, по всей строгости проверяли меня и мою группу японцев перед интервью с их атаманом, который тоже был «навеселе» и явно не отличался знаниями военного дела. Русским языком он тоже владел на уровне ученика второго класса деревенской школы, хотя сам был "славянином".
Типичная «анархия», если не сказать «сброд»… И бравада – все шумно и радостно обсуждали, как они на днях кого-то «грохнули» на подступах к своему селу…
Но Акино усиленно агитировал нас на «самоволку» в Таджикистан и руководитель группы был почти готов с ним согласиться, но к моему удовлетворению водитель нашего новенького микроавтобуса Тойота, арендованного у местной прокатной компании, категорически отказался везти нас в Таджикистан, заявив, что начальство «оторвёт ему башку», если в корпус автобуса попадёт хоть одна пуля или осколок.
Убедил, хотя явно не был трусом. Однажды он проявил бесстрашие и авантюризм, когда объехал километровую очередь на переправе, разогнал автобус и запрыгнул на паром, уже начинавший отчаливать от берега. Просто мы опаздывали на самолёт в Казахстан, где было запланировано интервью с руководством республики. Милиционер парома взял с нас небольшой штраф мелкими зелёными бумажками за хулиганство, но мы смогли вовремя добраться до аэродрома. Там нас уже ждала очередная неприятность.
Старенький, грязненький и вонюченький «нелюбимый» мною Як-40 никак не хотел улетать. Командир самолёта испугался значительного перевеса – несколько сотен килограммов. Тогда там вообще было общепринято – летит один, а с ним десяток большущих сумок всякого «барахла». Командир требует как минимум шестерым покинуть самолёт. Никто не хочет. Попытался вывести нашу группу из самолёта, но мой аргумент – мы летим на интервью с президентом оказался решающим, поэтому командир просто хватал за шкирку самых толстых, или, как говорят, «полных» и вытаскивал их из самолёта, обещая посадку на следующий рейс. И смех, и грех…
Вот, наконец, прибыли в новую столицу Казахстана. Сразу же встреча с мэром и главой правительства. Всё хорошо, но меня беспокоит одно – Акино собирается на интервью в своей «колхозной» клетчатой рубашке с закутанными рукавами, в дырявых джинсах и затоптанных кроссовках. Пытаюсь объяснить – казахи проводят инвестиционный форум, все в костюмах и галстуках, нас в таком виде не примут! Но Акино и главный продюсер удивлены моей реакции – у «человека мира» такой «медийный образ» - гуляет по свету и в потрёпанной одежде заходит поболтать к сильным мира сего. Пытаюсь убедить этим объяснением начальника канцелярии премьера, но тот категоричен – в таком виде интервью не будет. А японцы настаивают – нам в кадре не нужен Акино в костюме и галстуке. Положение спасает весёлый и добродушный мэр новой столицы – ему идея даже понравилась, и мы сделали всё как надо.
После интервью я и телеоператор сели в маленький вертолёт Ми для съёмки панорамы строящейся Акмолы. Пассажирскую дверь мы убрали и оставили на земле, а оператора привязали верёвками, чтобы не вывалился, и полетели. Вертолёт был ужасно старый. Пол весь зиял огромными дырами, так что на город можно было смотреть не в окно, а через пол. Я сижу за спиной пилота. Как опытный «автомобилист» замечаю неладное – стрелки топлива и давления масла – на нуле. Обеспокоенный, спрашиваю пилота – " Без топлива упадём?" - "Да нет, стрелки давно не работают, я залил пару канистр, всё будет нормально!". Когда приземлились, я рассказал об этом японцу-продюсеру. А он спокойно, без удивления ответил – "У нас у всех страховка на падение вертолёта". Только вот у меня такой «страховки» не было! Да и не могло быть!
Следующим был Узбекистан. Мы попали в разгар праздника «Навруз». Впервые снимали солидного и всеми уважаемого президента Каримова, уличный плов, знаменитый шашлычный квартал Чагатай, мемориалы, связанные с сегодняшним культом Узбекистана - Тимуром-Тамерланом. Посетили Самарканд, Бухару, Фергану. На въезде в Самарканд нам показали забавную могилу местного святого. Её длина была метров восемь, причём экскурсовод вполне серьёзно говорил о том, что есть очевидцы, наблюдавшие, как этот самый высоченного роста святой вылезал и вновь возвращался в свою могилу. Многие верили, но только не я.
По Узбекистану нас сопровождал руководитель местного Госкино, тоже снимавший фильм, но художественный о героических походах Тимура. Он считал, что фильм станет шедевром и даже попросил нас записать его видеообращение для Японии, в котором просил японцев помочь найти ему богатых спонсоров для своего фильма. Он хотел снимать массовые батальные сцены конников с луками, стрелами и копьями, на что требовались существенные денежные затраты. Не знаю, получился ли у него узбекский вариант «войны и мира», но его обращение мы потом просто стёрли за ненадобностью.
В Узбекистане съёмки шли в основном гладко, но наш «человек мира» всё же как всегда решил «отклониться» от плана и попросил поснимать его в обычном узбекском селе. Приехал местный председатель, показал нам рисовые и хлопковые поля, но Акино, а за ним и съёмочная группа своевольно побежали в дома и огороды местных жителей.
Зрелище не очень «симпатичное». Глиняные домики с малюсенькими окнами. Внутри дети играют прямо на полу, а пол – это песок и земля. В углу комнатки на одной тряпке – место для сна, а на другой – для еды. Рядом копошатся грязноватые дети – их шесть или восемь. Водоснабжения нет. Воду таскают из арыка. На улице – глиняная печь, в которой жарят лепёшки. Рядом на земле тазик с внутренностями барана, над которым кружит стая мух. И тут Акино захотел взять интервью у хозяина и хозяйки дома. Но внезапно сопровождавший нас председатель села закричал – "Я запрещаю вам здесь снимать! Вы приехали для того, чтобы опозорить мою страну на весь мир! Вы должны были снимать только то, что я вам показывал!" - и в этот момент он гневно посмотрел на руководителя узбекского Госкино и сказал – "Я доложу президенту о том, что Вы – предатель. Таких как Вы надо сажать и расстреливать!".
Я усмехнулся и парировал – "Предатель это Вы и Вам подобные, доводящие людей до нищенского существования!". И тут же пожалел, что допустил себе такое высказывание. Председатель Госкино, обвинённый в «измене», тоже встал на сторону главы села, обещавшего настрочить на него «донос», и прокричал – "Они меня обманули! Обещали снимать наши достижения! Я больше не хочу с ними работать! Не нужны нам их деньги!" – и уехал, оставив нашу съёмочную группу наедине с председателем села, который с бранными криками набросился на оператора и помощников. Мы в спешке покинули село. Я был зол. Мы так не договаривались!
Когда вернулись в гостиницу, увидели в холле улыбающегося руководителя Госкино, который как ни в чём не бывало подошёл к нам и сказал – "Не обращайте внимание! Я вынужден был так поступить, чтобы не стать жертвой доноса. У нас с этим строго! Люди ещё живут старыми представлениями!". И предложил обсудить план дальнейших съёмок. А я был чуток недоволен «человеком мира» - ведь это его «самовольство» вызвало такую реакцию местного руководителя…
После Узбекистана мы заглянули в Туркменистан. Страну верблюдов и песков. На каждом шагу портреты и статуи Ниязова - их отца нации, или на местном языке - «туркменбаши». Так же назывался и город, который мы посетили первым прежде всего потому, что Акино хотел рассказать о кладбище японских военнопленных у въезда в город, раньше называвшийся Красноводском. Этот город был своего рода воротами республики в Каспийское море. Сразу же после этого поехали снимать рынок, - как и везде у всех восточных народов наиболее достопримечательное место.
Главный товар – осетрина. Акино гулял меж рядов как актёр по сцене, свободно расспрашивая продавцов о жизни и товаре. Всё снимали на камеру. Мы купили несколько рыбин для съёмки, собираясь вечерком устроить ужин в особняке у самого берега, в котором нас разместили местные градоначальники.
Из-под полы торговцы предлагали чёрную икру по баснословно низким ценам. За пятьдесят баксов купили килограмм. Правда, вечером сильно разочаровались – икра вся была ужасно пересолена, а значит, нам подсунули испорченную.
Тут же на рынке вовсю жарили шашлыки из осетрины. Акино позвал оператора и попросил снимать его беседу с продавцом. Тот хотел угостить Акино уже приготовленными кусочками на тарелке, но Акино схватил шампур прямо с горящей шашлычницы и стал на камеру поедать ещё не прожаренные кусочки осётра. Поспешил… Горячий шашлык шипел у него во рту, но Акино, не обращая внимания на боль, жевал, приговаривая на русском – «Очень вкусно»! А я посмеивался и приговаривал – "Вот так ты, Акино, во всём, - везде самовольничаешь, никого не спрашиваешь, - обжигайся, следующий раз подумаешь!".
Вечером вернулись в свой домик у моря. Я вышел подышать на балкон. В сумерках удивился – снаружи дом белый, а балкон весь чёрный. Зачем так покрасили? Утром понял – это не краска! Это тучи комаров, усевшихся друг на друга в несколько рядов. И зловонный запах – это не гниющие морские ракушки. Рядом с коттеджем прямо в море текла потоком, местами образуя «заливы», местная канализация… А комары почему-то не кусались!
Икру мы всё же попробовали, но в другом месте. Свежайшую осетрину и чёрную икру тарелками нам подавали в доме местного бизнесмена, к которому мы приехали на съёмку. Богатый мужчина был своего рода «хозяином города» - на его деньги даже построили высоченную мечеть, а одного из его сыновей сделали муэдзином – мы даже записали для программы, как он поёт молельные песни.
После Туркменбаши мы заехали в Ашхабад – столицу республики, где встретились с японцами, участвовавшими в различных совместных проектах. Они жили в большом современном коттедже, располагавшемся у широкой свежеасфальтированной дороги. С обеих сторон – шикарные гостиницы в восточном стиле, а сама дорога вела от загородной резиденции президента к его дворцу в центре города.
Японцы рассказали, что утром и вечером, во время проезда президентского кортежа все окна в этих гостиницах и особняках должны были быть полностью закрытыми. Это было требование охранных служб главы государства.
Ради интереса мы посетили одну из таких гостиниц. В них кроме персонала никого не было. "Зачем же столько настроили, если никого нет?" – поинтересовался я. - "Это для бизнесменов со всего мира, которые скоро приедут к нам работать" – ответили нам. Неужели "понаедут", задумался я...
Такую же картину мы увидели и на очень современном железнодорожном вокзале. У входа – позолоченная (возможно покрашенная) громадная статуя Ниязова, а внутри здания – только охрана, хотя всё очень красиво, современно, и даже двигались эскалаторы. Вопрос – а почему никого нет – ни поездов, ни людей? Ответ – это построено с расчётом на будущее, когда возродится Шёлковый путь и Туркменистан станет его центром! Оставалось только спросить – когда это будет?... А рядом с вокзалом – сплошь пески, ползающие маленькие змейки и высохшие трупики скорпионов.
Сама железнодорожная ветка, связывающая Иран и Туркменистан, существовала здесь ещё со времён СССР, но главной проблемой было то, что колея рельсов в Иране на 9 см уже, чем стандартная международная, поэтому весь прибывающий грузовой или пассажирский состав надо было перегружать огромными домкратами на другие колёсные тележки. Это требовало и время, и много рабочих рук. Конечно, проще было иранцам поменять свои рельсы на стандартные мировые! Акино очень заинтересовался процессом перегрузки вагонов и я даже опасался, что его может придавить какой-нибудь вагон, висящий на довольно старых домкратах.
Рядом была граница и через проволочное заграждение можно было увидеть очертания домов на иранской стороне. Везде надпись – не приближаться и не пересекать засыпную полосу. Но Акино это не остановило. Несмотря на мои уговоры, он позвал оператора и попросил снимать то, как он будет разговаривать с пограничниками. Нарушив все нарисованные линии, он подошёл к проволочному ограждению и начал его трясти. Через пару минут приехал отряд автоматчиков. В грубой форме у оператора отобрали камеру, а нас самих под дулом автомата доставили в какой-то изолятор. Я был зол на Акино, ведь это была его очередная инициатива. «Ничего не случится, пойдём!» - каждый раз он звал всех за собой, когда я открыто выражал сомнения в правоверности наших действий. Он всегда и во всём убеждал своих соотечественников тем, что везде бывал и всё знает, а мои уговоры и предупреждения просто игнорировались.
С другой стороны, телевизионщики очень любят скандальные кадры, как кто-то бросается на камеру с кулаками, запрещает что-либо снимать жестами или словами в грубой и оскорбительной форме. Такие кадры всегда попадают в эфир, если правоохранители не изымают кассеты.
В этот раз опять «пронесло», так как сопровождавший нас ответственный туркменский работник связался по телефону с «особыми людьми» и нас отпустили. Акино чувствовал себя победителем – мы ведь сняли кадры, как он шагал по нейтральной полосе и кричал – «а там виднеется Иран»… Может, японскому телезрителю нравятся такие кадры. Не буду мешать – решил я.
Туркменистан оставил в памяти странные воспоминания. Всё вроде бы у них неплохо, но села бедные, да и граждане жили небогато. Чиновник, сопровождавший нас, как-то пригласил меня и японцев к себе в гости. Обшарпанная пятиэтажка, из окна на кухне торчит железная труба дымохода. В комнатах мебели почти нет, только ковры – на полу и на стенах. Его жена и несколько дочерей ходят в цветастых одинаковых халатах, надетых прямо на голое тело. У них так было принято. В этом я убедился, когда зашёл в какой-то универмаг купить на сувенир своей жене такой халат. Продавец спросила размер в сантиметрах, я не мог точно сказать. Тогда она позвала других девушек сотрудниц, а они все в магазине были в таких халатах, и спросила меня – какая из них ростом с вашу жену. Я указал на одну из них. Та пригласила меня в примерочную, разделась догола и примерила халат, который я хотел купить. И никакого смущения…
С халатами, только праздничными видел одну забавную сцену. Однажды вечером мы снимали сцену культурного досуга местных жителей. У концертного зала в связи с приездом заезжей знаменитости собралась толпа народа. Причём стояли группами. Мужчины в одинаковых костюмах и женщины в пёстрых цветных, но совершенно одинаковых халатах. Это что – танцевальные коллективы – спросил я. Нет, - у нас принято, чтобы праздничные платья и костюмы у всех членов семьи и родственников были одинаковыми. Сразу видно – кто с кем. Такая клановая традиция…
После Туркменистана Акино с нами в Москву не поехал. Сказал, что у него дела в Афганистане. Японцы полетели к себе через Европу, а я возвращался один в московский аэропорт Домодедово. Туркмены-таможенники почему-то очень строго меня проверяли, даже раздели до трусов. А всё дело в том, что тогда из Туркменистана нельзя было вывезти даже одну сотенную зелёную бумажку. Их у меня в тот момент было несколько!
В Домодедово я тоже попал на приключение. Частник на БМВ обещал недорого довезти до дома. Когда я садился, к нам в машину почему-то сели ещё двое парней. Водитель объяснил – "Мне же надо заработать!". Вскоре мужчины, обменявшись какими-то приветствиями и воспоминаниями об общих друзьях, начали карточную игру, всячески пытаясь втянуть в неё и меня. Делаем ставки – сказал один и выложил пачку купюр. Другой достал такую же, может даже и потолще. Давай и ты – стали напирать на меня попутчики. Поняв, что во что-то "вляпался", я потребовал остановить машину в оживлённом месте и сбежал от странной компании. Только «кидал» мне ещё не хватало – подумал я.
А Акино вскоре мне позвонил и попросил встретить его в Шереметьево. У него было полдня свободного времени до вылета из Домодедово в Среднюю Азию, и я предложил ему посидеть и переждать у меня дома. Поболтали, обменялись воспоминаниями и он мне сказал – очень много интересных проектов по линии ООН, но он всё время вынужден отказываться, так как должен появляться в университете на занятиях. "Наверное, брошу преподавание, уйду в МИД. Хочу поработать в горячих точках!" – сказал он мне на прощание.
Буквально через несколько месяцев в новостях вижу картинку – боевики в Таджикистане обстреляли группу международных наблюдателей ООН. Все четверо находившихся в машине сотрудников расстреляны в упор. Один из них японец. Сразу же возникло подозрение – а вдруг это Акино. Связался со своими телевизионщиками – сказали да, это он. Попали в засаду, когда ехали на ООН-овском белом джипе по горной дороге. Подробности никто не знает. Акино действительно ушёл из университета и стал наблюдателем ООН по линии японского МИДа. Ему тогда исполнилось 47.
Мне было очень жаль Акино. Энергичный, весёлый, добрый человек. Но всегда почему-то веривший – «Всё будет нормально», « Ничего страшного», «Не бойтесь», «Ничего с нами не случится», «Да ладно, пронесёт!». И вот всё же «случилось». А я гадаю – это случайность или закономерность тех, кто привык рисковать жизнью даже в тех случаях, когда в этом нет особой необходимости?
Через некоторое время мне пришлось работать ещё с одним известным японским журналистом. Тоже звал меня с собой в Чечню во время конфликта. Я каждый раз отказывался, а он всё равно ездил туда с другими переводчиками. Потом он решил снять программу про талибов в Афганистане. Во время съёмок вертолёт, в котором находилась съёмочная группа, был подбит боевиками. Никто не выжил. И тогда я снова задумался – гибель тех, кто рискует, - всё же не случайность! Только стоит ли риск самого ценного, что у тебя есть на этом свете – самой твоей жизни?