Глава двадцать седьмая
«Завтра будешь меня раздевать…»
Как-то во время одного из перерывов на общепарадной репетиции Николай Константинов разговорился с суворовцем Московского СВУ. Прохождение пешей группы завершилось, батальоны отвели в сторонку, чтобы не мешали прохождению техники, ну и суворовцы сгрудились у той, черты, за которую нельзя было переступать, чтобы посмотреть на технику. Батальоны перемешались. Ребята все примерно одногодки, различить по училищам можно было только по погонам. У суворовцев Калининского СВУ на погонах буковки «Кл», у Москвичей – «Мс».
Суворовца, который сам заговорил с Николаем, звали Павлом, фамилия была боевая – Уланов!
Оказалось, что оба – москвичи. Ну, что касается Константинова, то он хоть и родился в Москве, жил и учился в столице урывками. А Уланов с рождения обитал в Москве, сначала в начальных классах, затем, с пятого класса, в Московскому суворовском военном училище.
– Ну что, калининец, как там у вас с учёбой? Лучшее училище! Небось, дисциплинка! – сказал Уланов, остановившись возле Константинова.
– Нормальная дисциплина, не жалуюсь, – ответил Николай.
Ну а дальше обычный разговор: «а у нас», «а у вас?».
Когда был следующий перерыв уже намеренно нашли друг друга, чтобы поговорить. То, что есть приятель из другого училища, даже создавало какое-то маленькое преимущество что ли. Во всяком случае, Константинов, как бы, между прочим, говорил потом своим товарищам, когда приходилось, кстати, вот, мол, мой приятель из Московского то-то рассказывал…
– Ты где живёшь? В каком районе? – поинтересовался Павел.
– На Покровском бульваре.
– В центре?! А я на самой окраине. От дома до Москва-реки метров двести, а за рекой далеко с высокого берега видны пойма я заливом, заводи, и деревеньки. И стада в пойме на заливных лугах пасутся. Словно и нет рядом столицы.
– Наверное, долго добираться? – поинтересовался Константинов.
– Не очень. Трамваем от метро «Сокол». А улица называется Живописной. Полностью своё название оправдывает.
– Ну а меня рядышком «Чистые Пруды». Сразу за Покровским Чистопрудный бульвар идёт до станции метро «Кировская».
– Я знаю. Хорошо знаю Москву. Мои дедушка бабушкой в центре живут, на Сретенке, – сообщил Уланов.
Встретились и на перерыве во время генеральной репетиции. Генеральные проводились всё на том же Центральном аэродроме. Прохождение – перерыв.
Тут Уланов и поинтересовался:
– Что на каникулах то делать собираешься?
– Не знаю пока. Родственников объеду…
– А девчонка? – снова спросил Уланов. – Девчонка у тебя есть?
Константинов пожал плечами, проговорил:
– Пожалуй, и нет.
– Хочешь познакомлю? У моей девчонки подружка есть. Всё за нами увязывается. Наверное, нет никого. Познакомить?
– Познакомь! – с некоторым оживлением сказал Константинов.
Встретиться договорились вечером 7 ноября после парада у памятника Пушкину, поскольку и 7, и 8 ноября улица Горького перекрывалась для народных гуляний. Ну и решили прогуляться с девчонками.
А что ещё делать? В кино идти не хотелось. Там и не поговорить даже.
С Павлом к месту встречи подошли почти одновременно. И двух слов сказать не успели, как появились девчонки. Николай определил, что на вид одна из них, скорее всего, сверстница, а вот другая, может, и на годик постарше.
Ту, что моложе, звали Валентиной, ну ту, что постарше – Тамарой.
Павел не успел сказать, которая из них и кому предназначена, и ни слова о том, откуда он их взял. Одноклассницы ли, соседки ли по дому.
Был он балагуром и сразу заговорил всю компанию. Шутки и остроты посыпались одна за другой буквально с первых минут.
Константинов поначалу немного смущался. Тем более, он никак не мог понять, которой из девушек должен оказывать знаки внимания.
– Ну что, растворимся в общем потоке?! – предложил Павел.
– Курс на Красную Площадь? – спросил Николай.
– Нет… На Белорусский вокзал и Сокол, – и слегка склонившись к Константинову, шепнул, – Есть план.
– Ну, так вперёд! – сказала Тамара и неожиданно для Николая оперлась на его руку.
Улица Горького была заполнена до краёв. Люди шли в беспорядке – одни в сторону центра, другие в сторону Сокола. Разноголосый шум висел над этой весёлой праздничной толпой.
Небольшая компания окунулась в людское море. Николай с Тамарой немного отстали, и она игриво спросила у него:
– Вы и дома форму не снимаете?
Вопрос резонный. Павел пришёл на встречу не в суворовской форме. Что было отвечать? Рассказывать, что гражданской одежды у него, по существу, и нет? Ещё год назад осенью Георгий Александрович взял да отнёс всё в комиссионку. Впрочем, в прошлые осенние каникулы Николай о том и не жалел, поскольку никак не мог расстаться с формой. Нравилось ему ходить в ней, очень нравилось. Ну а теперь и жалеть смысла не было, наверняка ведь вырос из всего того, в чём ходил в школу.
– Вообще не снимаю. Даже сплю в форме и не на кровати, а на охапке сена, как учил Суворов, – со смехом ответил он и уже серьёзно пояснил. – Не успел перевезти из Калинина от мамы. Я ж перед суворовским там учился.
– Чтой-то не пойму, – сказала Тамара. – Это когда ж было? В четвёртом классе?
Осведомлённость несколько удивила, и Николай пояснил, что поступил он в училище не после четвёртого класса в пятый, а после восьмого в девятый.
– А-а, теперь понятно. Слыхала чтой-то. Ребята говорили. Как вас там величают, кутузовцами? Из кутузовцев, значит.
Константинов недоумевал. Ну, допустим, после какого класса раньше поступали в суворовское военное училище, девчонка ещё могла знать, но про то, что трёхлеток дразнили кутузовцами?! Это каким же образом стало ей известно. И что за «ребята говорили»?
– Не нравится, что из кутузовцев? – с едва заметной обидой спросил Николай. – Кстати, нашу роту уже прошлой зимой так дразнить престали.
– Я не сказала, что не нравится. Да ты и вообще ничего. И форма на тебе ладно сидит, не скажешь, что только год как её носишь. Вот только клёши?!
Да, брюки Николай ещё не решался зауживать, поскольку можно было и в увольнение не попасть. Ну а на каникулы их отпустили в парадной форме. Именно в парадной, а не парадно-выходной. По возвращении в училище форму сдавали и получали её лишь на следующий парад, причём, зачастую уже другие китель и брюки. Вырастали суворовцы из прежних размеров. Возраст-то какой: шестнадцать – семнадцать лет.
– Не нравится, что я в форме? – снова спросил он.
– Да нет, ничего, совсем ничего, для сельской местности сойдёт. Ну, ну не обижайся, это я так, милый мой широкобрючный Коля.
Павел и Валентина остановились впереди, поджидая их. Павел был ростом с Николая, Валентина чуть ниже его. Он пришёл в модном пальто мышиного цвета, в шерстяной шапочке, она – в утеплённой куртке с капюшоном. Николай особенно не разбирался в модах, но, кажется и Валентина, и Тамара были одеты не так чтоб очень просто. Приталенное пальто Тамары гармонировало с шинелью Никлая, в которую он был затянут в струнку белым парадным ремнём.
– Ну что, может всё-таки в кино? – предложил Николай, которого начинали уже тяготить ёрничанья Тамары.
– Да ну в какое ещё кино, – возразил Павел. – Есть кое-что поинтересней.
– Что-что? – почти хором спросили девчонки.
– Есть предложение отметить праздник. Ну и первое участие в параде нашего нового друга. Как вы? – спросил Павел и сгрёб широко расставленными руками девчонок.
– Можно, да только никуда не попадёшь ведь. В любой кафешке очередюги, – сказала Валентина.
– А мы без кафе обойдёмся. Сейчас, только шампанское возьмём, да чего-нибудь к чаю, и на трамвай. Остановка не так далеко, за Белорусским вокзалом на Ленинградском проспекте.
– И куда же отвезёт нас трамвай? – поинтересовалась Тамара.
– В живописные края.
– То есть?
– У меня ж квартира на Живописной, – пояснил Павел.
– А на Сретенке? – снова спросила Валентина.
– Там дед живёт. Так вот мама сейчас у деда. Он приболел немного, ухаживать поехала. Вернётся поздно. Так что едем. Успеем выпить по рюмке чаю.
Трамвай ходил по левой стороне Ленинградского проспекта, в стороне от автомобильной проезжей части и оставался в праздничные дни единственным наземным транспортом. Троллейбусы и автобусы отменялись на время гулянья.
После метро Сокол трамвайная линия ушла влево и вскоре скрылась в лесопарковой зоне, в которой был ресторан, в ту пору вполне оправдывающий своё название «Загородный». Вскоре трамвай выбрался на крутой берег Москвы-реки, с которого открывалась едва различимая в сумерках пойма Москвы-реки с заливом. В заливе отражались отблески прорывавшейся сквозь облака луны. Мерцали огни деревенек, в ту пору ещё подмосковных. Прямо – Строгино, чуть левее Троице-Лыково.
Самая окраины Москвы. И границей на повороте трамвайных линей как бы и служили эти линии. Но микрорайон на левом берегу реки уже вырос. Сначала пошли высокие здания постройки пятидесятых, затем – пятиэтажки.
Вышли из трамвая, пересекли обещанную Павлом Живописную улицу, которая в это время суток, да и время года, живописной оставалась только по своему названию.
Квартира была небольшой, однокомнатной, но отдельной, что в общем-то не так уж и плохо в те годы. У Николая одна бабушка жила в сталинской высотке на площади Восстания, там, как сказали бы на языке нынешнем, просто супер, а вторая – в коммуналке, где было семь семей.
Весёлой гурьбой ввалились в квартиру, тут же подвинули стол к дивану, поставили шампанское, рюмки. Павел с Валентиной отправились на кухню, чтобы вскипятить чайник.
Тамара упала на диван, расправила юбку и, взяв Николая за руку, силой усадила рядом.
– Ну что, широкобрючный Коля, рассказывай о себе, как ты до жизни такой докатился.
Она постоянно говорила какими-то стандартными фразами, которые, порой, были совершенно не по делу, не соответствовали обстановке, а потому ставили в замешательство. Не сразу он понял, что отвечать надо тоже вот этакими несуразицами, поскольку конкретных ответов Тамара и не ожидала. Просто так спрашивала, чтобы что-то спросить.
Павел и Валентина чему-то смеялись на кухне, потом вдруг замолчали.
– Делом занялись, – комментировала Тамара.
– Каким делом? – не понял Николай.
– Каким, каким?! Целуются, небось.
– Так и нам надо, – сказал Николай, словно спрашивая.
Тамара повернулась к нему, смеясь одними глазами:
– А ты умеешь?
Николай придвинулся к ней, обнял и коснулся губами её губ. Оторвали их друг от друга Павел с Валентиной.
– Ну, ну, ну – не спешите, – сказал Павел. – Ещё и за праздник не выпили.
– И за нового парадника, – напомнила Валентина.
Все уселись на диван. Едва поместились. Но в тесноте в данном случае не только были не в обиде, а совсем даже наоборот.
Павел сноровисто открыл шампанское. Разлил в рюмки, сказал:
– Ну, за твой первый парад!
– И за праздник! – прибавил Николай. – И за Валю с Тамарой.
– Не надо всё в одну кучу, – поправил Павел. – За девчонок наших будем пить за каждую в отдельности.
– А за кого первую? – спросила Тамара, ставя пустой бокал на стол.
– Вот за ту, которая первой осушит бокал, – сказал Николай.
– Ну, вот и мы разговорились, – заявила Тамара, прижимаясь к нему.
– Что-то больно светло, – сказал Павел. – Тем более на улице фонарь нам светит. Надо экономить электроэнергию.
Он привстал и щёлкнул выключателем.
Сели так, что Николай оказался справа, а Павел слева. Девчонки же между ними.
Свет фонаря не особенно мешал вялотекущему разговору, который прерывался индивидуальными занятиями Павла с Валентиной и Николая с Тамарой. Собственно, занятия эти были, конечно, более чем скромными. Девчонки оказались вполне «современными» для своего возраста. Поцелуи и какие-то даже допустимые ласки с некоторыми проникновениями в некоторые заветные и запретные места, всё это не встречало больших препятствий, разве что лёгкое сопротивление исключительно для приличия.
У Валентины слишком поднялась юбка, и Тамара что-то шепнула ей, на что та ответила:
– Думаешь, я стесняюсь? – и резким движением на какие-то мгновения подняла её ещё выше, но тут же опустила.
Собственно, в полутьме ничего и видно-то не было, но сама реплика что-то значила.
Снова пили шампанское. Что уж там пить-то на четверых? Но не таким уж частым и привычным было даже такое питие. Хмель слегка ударил в голову. Правда, хоть и привёл к большей раскованности, строгим оставался предел в индивидуальных занятиях парочек.
Ну и то, что было, для Николая не казалось таким уж скромным.
– На салют-то пойдём? – неожиданно спросил Павел. – Тем более, время. Мама скоро должна прийти.
Собрались быстро, навели порядок, и снова загрохотал трамвай по прогибавшимися под ним рельсами. На окраинах они не уложены в асфальт, как в центре, и трамвайные пути похожи на пути железнодорожные, ну прямо как в Калинине от вокзала до Круглой площади.
После салюта поехали провожать девчонок. Оказалось, что жили они неподалёку от Московского суворовского военного училища, в ту пору располагавшегося в Филях. Там парочки отправились каждая своим маршрутом.
Николай с Тамарой оказались в каком-то небольшом скверике. Он сел на лавочку и посадил Тамару на колени. Она обняла его за шею, и сама потянулась для поцелуя. И тут же, отстранившись, спросила:
– А ты когда-нибудь девочку раздевал?
– Не-ет, – признался Николай, хотя хотелось сказать, что раздевал, и поинтересовался в свою очередь: – А тебя раздевали?
– Раздевали, – сказала Тамара, сняв с него шапку и ероша волосы.
– И.., – протянул он.
– Что и?
– И потом…
– Ничего потом, – она снова поцеловала его в губы и сказала: – Придётся тебя развращать, мой широкобрючный Коля.
– Как? – зачем-то спросил он, сознавая нелепость вопроса.
– Хочешь меня раздеть?
– Да, – прошептал он еле слышно, и сердце замерло в груди.
– Завтра приходи. Предков дома не будет. Буду тебя учить раздевать девочку.
– Кого?
– Меня раздевать. Завтра здесь же в четыре часа. Ну а сейчас по домам. Поздно уже.
Николай проводил Тамару до подъезда и пошёл к метро. По дороге перебирал в памяти минувший вечер. Он уже понял, что девчонки эти наверняка знакомы с суворовцами Московского СВУ, бывают на танцах в училище. Он слышал, что и у них в Калинине есть такие завсегдатайки, которые провожают не один выпуск суворовцев, и всё ходят, и ходят в училище, пока офицеры-воспитатели, не вычислят их и не поставят заслон.
Вот и Тамара… Она ведь немного старше. Впрочем, для Николая это помехой не было. Что из того? Её не волнует, что он чуточку моложе, а его почему должно волновать?
Подумал:
«Надо позвонить Пашке, посоветоваться относительно завтрашнего похода… А надо ли? Нет, не надо. Пойду. Раз уж пригласила, пойду».
Вот и станция «Филёвский парк». Оглянулся, запоминая дорогу к тому скверу, где они расстались с Тамарой. Это было совсем недалеко. Рассчитал время, чтобы не опоздать.
На платформе было безлюдно. К вечеру похолодало, и многие после салюта покинули места гуляний, разошлись по домам.
С шумом подошёл поезд. Николай шагнул в вагон, но не смотря на то, чтобы было много свободных мест, садиться не стал. Взглянул на себя в вагонное стекло.
«Н-да, суворовец Константинов, в роте ты – комсомольский секретарь, в роте тебя уважают, а здесь какая-то девчонка целый вечер ёрничала, а теперь ещё и учить вызвалась. Ну что ж, воспитательница! Посмотрим, чему ты меня завтра научишь!»