Первые послевоенные годы были наполнены даже неизвестно чем больше – радостью или неимоверно трудными условиями бытия как в городах, так и в сельской местности. Невозможно сказать, кому было тяжелее: тем, кто отстраивал вновь разрушенные города, заводы и фабрики, или тем, кто впрягался в плуг, помогая лошадям, и распахивал поля, а потом вручную, косами да серпами жал рожь, чтобы накормить хлебом всю страну. Но никому и в голову не приходило рассуждать о приоритетах: страна силою и волей своих граждан птицей-Фениксом возрождалась из руин и пепла, бесконечно веря, что, в конце концов, наступит такое светлое время, когда можно будет вздохнуть с облегчением. И дело было даже не в вере как таковой, а в безграничной уверенности всех от мала, до велика!
Не была исключением и Семёновка. Здесь тоже, как и повсюду, имелся внушительный ряд проблем и первоочередных задач, которые порою казались настолько неразрешимыми, что… Но, как на Руси-то матушке говорят: глаза страшат, а руки делают. Одна беда – с председателями не везло: один другого «лучше» попадались. Нет, если рассматривать каждого в отдельности, откинув сантименты, при всех имеющихся различиях во внешности, привычках и взглядах на дальнейшее развитие семёновского колхоза «Светлый путь», было у них нечто общее. Что? Все они являлись временщиками, исполняющими роль председателя на какой-то период, а потому и не больно ратовали за процветание порученного их заботам предприятия. В промежутках, да порой и при любом из них, «командовала парадом» всё та же Марфа Снегирёва, жена первого председателя, Егора Снегирёва, пропавшего без вести среди военных дорог. Вот как подхватила в начале войны из рук мужа «эстафету», так и никак у неё не получалось освободиться от непростых полномочий и обязанностей. Агроном по образованию и призванию, она прекрасно и как никто другой знала чего ждать от земель, закреплённых за колхозом. Неплохо разбиралась и вопросах животноводства – основном направлении деятельности, но вот командовать кем-то, руководить, объяснять почему и зачем именно сейчас и именно вот так, получалось плохо. Не в её характере отдавать приказы и спрашивать исполнение. Лучше всего у Марфы складывались отношения в команде с Николаем Семёновым, т.е. тогда, когда тот был во главе, а она у него в подручных, подсказывая и направляя. Его однажды даже утвердили на эту должность, несмотря даже на то, что не числился в рядах КПСС. Но потом в райком пришла анонимка, в которой весьма подробно «бдительный» гражданин описал то, что их председатель живёт, словно падишах какой-нибудь, сразу с двумя колхозницами одновременно. Причём эти колхозницы не кто иные, а дочери врага народа. А он прижил с ними обеими незаконнорожденных малолетних детей в количестве (так и написано!) трёх штук! А разве председатель как лицо, наделённое государственно властью, имеет на это право? Какой же пример он подаёт тем самым остальному несознательному населению?
Пропустив мимо глаз про «несознательное население», секретарь райкома читал и перечитывал про это самое двоежёнство, про незаконнорожденных детей, про отца врага народа, и не знал, что со всей этой информацией делать. Верить или не верить кляузному листочку, или просто порвать на мелкие кусочки, да и пустить по ветру, вымарав в книге регистрации строчку о получении? Однако существовала опасная возможность того, что этот аноним, убедившись, что его сведения не приняли всерьёз, не напишет в область. А что ему могло помешать? Ничего… А потому, нужно было что-то предпринимать и притом наглядно.
Артёму Емельяновичу нравился Николай. Нравился своей серьёзной немногословностью, крепким рукопожатием натруженной руки, спокойным взглядом огромных, слегка девчачьих каких-то серых глаз. Так бывает, редко, правда, но бывает. Кажется, и виделись-то всего пару раз, а наедине и вовсе не говорили ни разу, а вот подишь ты. Он тогда приезжал к ним в Семёновку с инспекцией перед началом посевной. Собрал местных коммунистов в какой-то времянке, поскольку ешё не было отстроено здание сельсовета, разъяснить кое-что из новых указов ЦК партии. Присутствовал и Николай как исполняющий обязанности председателя колхоза. Подошёл, по-военному представился, да и сел в сторонке. Ещё тогда Артёму показалось, что слушал, а главное - понимал, он один из более двадцати человек находящихся в комнате. Почему? А потому… Про сестёр Масловых был тоже весьма наслышан, да и сама эта фамилия была, что называется, на слуху, хотя бы потому, что старшая из сестёр, Елизавета, весьма успешно трудилась на семёновской ферме и даже являлась её заведующей. Красивые, говорят, девки выросли. Досталось им, когда остались одни со старой бабкой в доме. Батюшка-то родный сбежал со старшими сыновьями. Прямо из-под ареста удрали – предупредил кто-то. А мать за год до того дня умерла очередными родами. Сколько им тогда, в тридцать седьмом-то, было? Не более десяти годков, как помнится из личного дела… Точно! Сейчас, так получается, к тридцатнику движется. Ну, плюс-минус… Эх, Колян, Колян… Как же тебя угораздило вляпаться в такое дерьмо? Ладно, будем разбираться на месте. Но уже теперь понятно, что с креслом председателя, мил человек, придётся распрощаться совсем…