Гриша умер молодым, так давно, что кажется – в другой жизни. Я даже точно не помню дату его ухода. Кажется февраль 2004 года. Умер, не дождавшись выхода своего первого сборника стихов. Его знаменитый сайт закрыт. Почему – не ведаю. А понимаю я только одно – он потрясающий Поэт, несправедливо забытый.
http://www.proza.ru/2013/11/10/18
Здесь я написал о нём то, что понял на тот момент. Однако прошло почти 15 лет, а его насмешливый голос, его огромный талант также продолжает волновать меня. В его «Кулинарной книге» обнаружена ещё одна грань его потрясающего творческого наследия.
©
Григорий Чекотин
Культурная Кулинарная Книга (ККК)
(продолжение)
9. Пицца (питца-питься)
Питца или не питца? Пить или не есть? Вот в чем запрос современности. Держа в руке череп бедного Йорика, как не ебнуть. Ебнем. Однако, что?
- водка, подкипяченная с вишневым соком
- кровавая, отхлынувшая от щек Мэри
- водовка с друзьями
- водовка с водовкой
- водка как ингридиент привносящийся в любое приготавливливаемое блюдо, включая сухари, в том числе из булок с изюмом
- водка перед работой
- водка после работы
- водка вместо работы, как последний и окончательный труд и отдых
- московская, русская, смирновская, по девятнадцать пятьдесят пшеничная
- водка в холодную погоду
- теплая водка
- водка, когда водки мало, а есть портвейна – много
- водка в окружении непьющих гомункулов
Иные думают, что водку придумал Мечников (бактериолог), иные, что Менделеев (племянник известного химика). Напротив: не они, но водка создала не только Мечникова, Меделеева и племянника оного, а и вообще человека. А племянник Менделеева придумал мешать водку с пивом. Есть даже арабская пословица: «Водка без пива – перевод с арабского на русский и обратно на арабский». Арабы, конечно, не люди, но пословицы сочиняют правильные. Я и сам араб, не Петра, но тоже Великий.
Говоря о водке, нельзя не сказать о женщинах. Я сказал: иные женщины похожи на женщин (иные из таких – даже на девушек), но иные – не похожи. Хоть ты лопни! Но не похожи. Ладно бы все, но ведь иные – похожи. Знаешь, чем водка отличается от вина, мужчина от женщины, женщина от неженщины? Болтливостью. Одни болтливы, другие разговорчивы. Вот прям сейчас поищи на стене перед собой картину. Нашел? Захотелось закусить? Закусывают водку горячей пиццей.
Итак, помолясь о том, что ***вые люди не болеют, пойдем закусывать водку пиццей в пиццерию у Курского вокзала. Точный адрес не помню, но ты ищи, и не путай НА Курском вокзале и У Курского вокзала. НА Курском вокзале водку не закусывают. Так что ищи пиццерию У Курского вокзала.
И вот мы в заведении. Перво-наперво закажи пиццу. Самую дешевую. Сколько бы у тебя не было денег – заказывай самую дешевую. Это рецепт. Далее к пицце закажи греческий салат. Его точный состав я и сам не мог определить. Там есть вроде: тонко нарезанный болгарский перец (опять он!), помидоры - такожды нарезанные. И – брынза. Такая ништячная брынза. Вот порцию этого салата и переклади на пиццу.
Насчет порций: проверенно: одной пиццы хватает. Хватает и на двоих, и на шестерых. Под пиццу очень удобно составлять столики. То есть если за соседним столиком скучает (то есть брызжит соком – так хочет познакомиться с тобой) девушка-девушки, смело сдвигаете столики – свой и ее. Можно даже предложить: девушка/девушки, не составить ли нам столики? А составить! Однако!
Однако, что за пицца без бильярда. Он в 30 рублей партия, что совсем не дорого. Если играть самому с собой. То есть одному (одному! А не в одиночестве!). Хотя намного дороже, чем играть сам с собой в шахматы или шашки (некоторые, говорят, играют, даже чемпионаты проводят: Чемпионат мира по шахматам сам с собой)… Сначала купить у бармена жетон. Куда его вставлять в бильярдном столе – ищи сам. Щель заныкана в каждом заведении в своем месте. Кладешь жетон в такую выдвиженку-вдвиженку-подонку; вжикаешь вглубь, слышишь перестук колес железнодорожных, теперь ищешь щель номер два – из нее добываешь шары. Складаешь их в треугольник, замечаешь, что одного шара не хватает, ищешь его в щели номер два – и все равно не находишь. Догадываешься о щели номер три. Находишь щель номер три (еще никто не находил щель номер три прежде щели номер два), в оной – белый шар, один-одинешенек. Им, стало быть, и разбивать сложенные в треугольник.
Кстати, увидев белый шар, ты впервые замечаешь-задумываешься: отчего часть шаров полноцветные, а часть с белой опоясывающей полосой (а что? Бывает же опоясывающий лишай, отчего же не быть и опоясывающей полосы?). В голове мелькуют слова: «русская пирамида», «американский пул»… Забудь! Забей! Поскольку ты играешь один, тебя полосатость не ****. Полосатость придумали, чтобы игроки не просто забивали шары, но делали это – каждый со своими – одному назначаются полосатые, другому полноцветные. Типа для усложнения правил и увеличения интереса. Хрен-то там. Это америкосы придумали для экономии: заплатив 30 рублей, хочется им поиграть подольше. Вот и увеличивают длительности игры, разделяя – тот шар забивай, этот не забивай. Сюда же катит и «неприличие» забивать подставы – шары, оказавшиеся прямо перед лункой. Типа, непрофессионально. Гонка! Опять же для экономии – чтоп на свои вонючие 30 рублей гонять шары до невмоготы. И как они не додумались зашить все лунки, кроме одной и играть с закрытыми глазами. Прикинь: раз заплатил и всю жизнь катаешь!…
Но ты играешь сам с собой, ты сам заплатил за себя, не заморачиваешься - кто будет платить за следующую партию, поэтому полосатость тебя не ****. Впрочем, подставы не загоняй – сам у себя по дешевке и вправду не интересно…
Через некоторое время убедишься, что правая рука не ведает, что видит левый глаз. Пора поискать на бортике мелок, такой кубик синего (реже белого) цвета. Мелком этим натираешь промежуток между указательным и большим пальцами левой руки (атм, где кий ерзает). В центре куба ты углядишь ямку и подумаешь – как же мелок мог так стереться? А просто: у некоторых профессионалов в руках даже кий потеет и они ввертывают кончик кия в мелок.
Правую руку тоже протираешь: идешь к бармену и хватаешь пару салфеток, ими и вымакиваешь правую, обхватывающую кий, ладонь.
Получается? Ага! Если не получается – пойди тяпни водовки и закури. Курить, при игре, неприлично, пепел падает – как бы ты не уберегался – на сукно. Но в том то и прелесть, что в голове все время вертится: “осторожно! Не запачкай сукно”. С у к н о… Сук – но… Красивше слово хоть раз выговаривал? То-то…. Так вот, время от времени выдирая сигарету из пересыхающих губ, отчего с них, как со змеи, слазят кусочки кожи, ты роняешь пепел на сукно и смачиваешь глазомер водовкой…
Про пиццу не забыл? Забыл. Пойди, оторви кусок, кинь нарезки греческого салата, сожри холодной, и назад к столу. Ибо в начале был шар.Змий Адаму через Еву предложил покатать шары-яблоки. Адам натер левую ложбинку мелом, правую ладонь – салфеткой, и случилась цивилизация. И вот так упиваясь, постепенно видишь себя в саду райском, кругом девы пляшут, колышут кисеями. Через неделю только это и вспоминаешь: какая чудная пицца случилась в твоей жизни.
10. Колбаса шоколадная
С колбасой у русского народа связано ложных (в филологическом плане) любовных ассоциаций больше, чем у немцев с их немецкими колбасками и австрийцев с венскими сосисками. Причем, ассоциации эти возникают отнюдь не при взгляде на колбасу – тут просто хочется отломить ножом шмат и вонзиться. Колбаса – одно из немногих приличных русских слов, которые при произношении не вызывают соответствующего приличного материального образа.
Колбаса – это, с одной стороны, «***» и «****ь», с другой - своеобразный «антихуй», «анти*****» (помните анекдот: когда русский поводырь кричит «*****!» – слепые немцы восклицают хором «здравствуйте, девушки!» и обламываются). ***** *****ю не называют, *****ю называют жизнь, которая, конечно не может быть *****ю в силу того, что одно – вот она, щупай, а второе – *** нащупаешь. *** употребляется аналогично, как видно из предыдущего же примера. Колбаса, напротив, реальная – вкусна до омерзения, на словах – же омерзительно аппетитное что-то, что никак не ухватишь.
Но ништо не безнадежно в этом наиколбаснейшем из миров, и сейчас мы с вами ухватим колбасу за самые… Вот вам пример потерянного слова. Счас вылечимся. Как? Мне кажется, путем создания реальной колбасы – такой, чтобы отведавший ее тесно, наитеснейше, как «солнце» с солнцем, увязал эту суперколбасу с «колбасой». Вот вам для этого рецепт моей шоколадной колбасы.
Потребуется: три пачки печенья, пачка какао, 15 грецких орехов, 15 орехов лесной лощины (фундука), лимонной кислоты на кончике ножа, рулон вощенной бумаги (пергаменат).
Внимание: печенье – только советское, как то «Юбилейное», «Солнечное», «Трехгорка», какао – такое же –«Золотой Ярлык». Грецкие орехи и фундук – советски по исторической традиции, равно как и какая-нибудь рецептурная хрень на кончике ножа, вощенная бумага – вообще пахнет русью святой. Повторяю все советское, русское, застойное (даже водку надо пить при готовке «Русскую», как бы погано ее не делали даже на «Кристале»).
Все продукты еще можно найти в магазинах, кроме пожалуй, вощенки, она нынче продается в красивых рулончиках и исключительно импортной. Поэтому за бумагой идем не в магазин, а к пожилым пигментным соседям. У них запасы этой бумаги еще с 70-х годов, когда колбаса и начала окутываться эротическими переживаниями, превращаться в атинственное вожделение, исчезая в слове, подобном манящему в дурную бесконечность пустынному призраку – миражу…
Да. Еще потребуется фунт масла сливочного – масло попробовать – если его можно сожрать 20 грамм без хлеба – масло годиться. Масло требуется самое что-ни-на-есть сливочное, настоящее, как было раньше, «вологодское» или «крестьянское». Счас такого не найти, даже у соседей, поэтому пробуем импортное и пробуем тщательно.
Включить духовку на малый нагрев. Она должна разогреться весьма и весьма минут через 30, когда… Тогда, а пока, включив духовку
Взять большую кастрюлю и покрошить туда «Юбилейное». Примерно 2/3 сколько угодно мелко (должна образоваться «крошкомука»), а 1/3 – неровными кусочками площадью 2, 25 см2 (сумма длин сторон должна быть приблизительно равна 6 см).
Поколоть орехи, нарубить их мелко, покласть в кастрюлю с печеньевым крошевом. Сунуть кончик ножа в кастрюлю, стряхнуть лимонную кислоту. Ссыпать пачку «Золотого Ярлыка». Взять теплое масло, нарезать его слайсами – если готовит женщина – то толщиной 1 см, если мужчина – то до 2 см, покрыть нарезанными слайсами в один слой смесь в кастрюле и – правой рукой жать, жмать, мешать, месить содержимое. Когда масло примерным образом распределиться по «тесту», докласть еще масло, и снова жать…
В результате образуется довольно-таки неприглядный ком коричневого цвета с белыми вкраплениями орехов и неподавившихся кусочков печенья. Это ништо, это ништяк.
Теперь отрываем куски «тесат», раскладываем их на кусках вощенки и сворачиваем колбаски – диаметр от 5 до 7 см. Длина до полуметра. Концы подвязываем ниткой. Все как у настоящей колбасы.
Духовка разогрелась?
Раскладываем на решетке наши колбаски и выжариваем их минут 10, после чего духовка выключается, но колбаски остаются в ней томиться до полного остывания.
Теперь, вначале боремся с собственными предубеждениями. Досатем одну из колбас и разрезаем посредине. И смотрим на срез, влюбляясь в него все больше и больше. В кульминационный момент речевой аппарат сам воскликнет: «Да это же настоящая колбаса!».
Однако, еще предстоит короткий бой с подсознанием: отрежьте «настоящее» колечко и вкусите… После вкушения ваш мозг станет чище на целое слово. Это не мало, поверьте. Теперь отрезаем кусок колбасы и несем угощать соседей. Они отнесутся к гостинцу недоверчиво, но вы только ухмыльнетесь, потому что знаете - через час-другой тарелка будет возвращена с просьбой о рецепте.
Осатется вымыть кастрюлю.
…Приличные слова лечаться, как вы только что убедились (неприличные – не лечатся вовсе, уже ни одна русская девушка, из самых высокородных институток, пыталась реабилиторовать «****ь». Тщетно, как тщетно русские мужчины пытаются продемонстрировать миру приличный ***. Тут даже стараться не стоит…).
Пока мне удалось вылечить «колбасу». Следующим словом, за которое я примусь – слово «кончина». Может это будет сделано через кулинарию (попытаться связать со словом «конченная конина»), хотя предвижу трудности, все же при своем литературном рождении кончина была кончиной Льва Толстого. А еще есть огурец, но с этим фруктом даже возиться не хочется.
11. Десерт: помидоры с сахаром
Собственно, а что ни десерт? Десерт: что-то легкого оттенка какого-угодно вкуса – от горького до сладкого, как правило, опосля основных блюд. Словесное предварение десерат:
- Ну все, я наелся…
- Пора подавать десерт…
Ну так вот: заползая в кабак, чтобы заказать шашлык, лобио и бутылку водки, разве не говоришь ты себе и окружающим: вся! я! наелся вашей гребаной жизни!..? И у шашлыка легкий вкус и водка летуча – чем не десерт?
…Это только подыхая ты поймешь, что жизнь - вся она, какая никакая, что в ней было не было, - не была десертом, не было десерат, да и основных блюд не было, но вдруг пора сползать под стол, сползать с пустым желудком. И цепляешься за жизнь – как за жирный аппетитный запах с уносимого из-под носа нетронутого блюда. Да и уносят не из-под твоего носа, а неизвестно из-под чьего, ведь запах до тебе доносится из чужого окна, под которым ты подыхаешь так знакомо, так знакомо, как ты бывало вставал из-за стола, переворачивая его. Только дальше не десерт, не твои пьяные танцы, не полупьяные женские глаза, не чьи-то ноги, растущие из-за ушей. Дальше загробная жизнь смытых в раковину объедков…
А что, собственно, такое помидоры с сахаром? А просто: нарезаешь помидор на дольки – примерно мандариновые, может, чуть крупнее, посыпаешь сахаром – по вкусу – каждый раз чуть побольше, чем в предыдущий, и кушаешь. Сам не полюбишь – научи своих детей. Они будут вспоминать этот десерт, даже когда вырастут и разлюбят тебя.
12. Рот-Фронт или Маньжа Молдавская
Я таки понимаю, что это эротичная глава под незовущим соусом. Ведь когда в рот – тому приятно.
Начну сначала, а то не так понять можно. Итак, имеется зависть народня к людям, именуемым дегустаторами. В чем отличие дегустатора от пожирателя? В то что дегустатор берет в рот, а пожиратель сразу хапает желудком. Однако, где вы видали в желудке что иное кроме приятной тяжести. А вот во рту-то вам и вкусовые пупырышки, и тактильные ощущения. Те же устрицы – сколь они тактильны. Как половые губы, пардон. И вот некоторый распространенный человек робеет взять в рот, если это не сертифицировано для желудка. Он ждет, чтоб сначала дегустатор сертифицировал.
Я вам скажу, что это словно: мужик бы женился на бабе и уступил бы право дефлорации с п е ц и а л и с т у. Чих-пых, никакой натяжки тут нет. Очень верная ассоциация.
Разве не влечет первым попробовать расстегая из грибочков, науке не известных, выросших у вас под балконом?
Не влечет?
А как насчет ман(ь)жи. Блюдо молдавской кухни: варится курица, относительно мелко нарубленная, курица вынимается,
в отвар-бульон вмешивает некоторое количество томатного сока,
затем всыпает мука высшего сорат до загустения в ; ,
взвесь процеживается во избавление от комков муки, из кусков курицы выбираются нормальные и вкидываются обратно, остальные в ведро мусорное,
аткожды закладывается (не в ведро) зелень, немного сухих специй (любых).
Когда девушка смотрит, как я это готовлю, она носик морщит, воротит. А когда я ей ко рту подношу, в самый первый раз, брезгливо-боязливо губками касается… И то что я сам, первый, пробую, лезу – помогает, но не убеждает… И только потом, когда я насативаю и убеждаю, таки берет, кладет под язык, за щечку, лишь бы не в горло сразу, боиться, перекатывает. И вдруг – нравиться! Глотает! Еще! Кушает. Но стыд-то в чем: не может не признать, что я был прав – вкусно это! Удивительно вкусно! И вот, скрепя сердце (а каково женщинам сердца скреплять – вы знаете?), говорит: «Да, Григорий, ты опять оказался достоин себя!»… Всякий муж достоин своей тещи, народ – государства, но редкий человек достоин себе. Ты – себя достоин? Ну и молодец.
Та же ман(ь)жа – чем неприятна? Тем что на муке. А все что на муке – тюря! Кушай, Андрюша, тюрю, молочка-то нет. Ненависть к тюре, трусливая такая ненависть, у русских в крови. Эат ненависть зародилась в осажденном фашистами Ленинграде, и, как вирус какой, расползлась по всей России. Но Молдавия-то не Россия. И маньжа – не тюря. Просто похожа. Но бунтует незнакомый с маньжой желудок русский против нее. И только рот способен переломить. Но на этом рте надо еще настоять.
Или другой пример. Нет. Этот пример опустим.
Лучше другой пример. И этот обойдем.
Я еще не готов к этим примерам в ваших глазах, нежный мой читатель.
Сначала мы опустимся до ассоциаций.
Вот сравните: как пользуются дети? У детей желудка нет. Какой там желудок? Сплошной понос. Так что они – дети - все ртом. Палец сосут, соску, еще что найдут – в рот тянут. Тупой поймет, что от соски пользы желудку – ноль. Одно слюнотделение. Смазка. Дети – не просто цветы. Они – самые эротичные цветы жизни. Прошу понять меня правильно и сообразить: что такое эротика? Эротика – это когда живое существо видит тайну и эту тайну пользует, обихаживает, оставляя ее тайной, загадкой, и в то же время делает ее с в о е й тайной, загадкой.
А мы? Взрослые! Мы сразу все в желудок, если б в животе была дверца, кто б пользовался ртом? Сразу бы все в живот складывали. Печально это. Животом не посмакуешь. Только ртом. Изо рта Зевс родил Венеру. Пусть не своего, изо рта Афины, но не суть. Или именно что суть!
Некоторые идут дальше простого исключения рта из набора органов восприятия. Они берут в рот лягушек. Жаренных. Без комменатриев. Саранчу. Червяков дождевых (Accropillius Fagos). Чих-пых ****ь мои костыли!
Римляне лягушек не брали. Они, как вам известно, просто напоминаю, все пропущенной дальше рат, считали бесполезным, шли и два-пальца-в-рот, и отрыгивали. Мы еще блюем. Но вы же понимаете: блевать – не отрыгивать. Кончили римляне плохо, но какова причина? Испорчнность народа, который стал требовать хлеба и зрелищ. Глазами сыт не будешь, сыт будешь вкусом – а какой у хлеба вкус? Вкус у хлеба прекрасный. Только однообразный. Потому хлеб – услада желудка, а не рат. Вот перестали римляне брать в рот, брать ртом, и вымерли.
А что же делать!!? А то – только ртом, в рот и никаких гвоздей. Нет ничего – ногти грызть! Под ногтями много чего скапливается, все встречи, все места - где был и не был, все что видел с утра да не заметил.
13. Жопа или Цыпленок-Табака
Однажды, 26 ноября, если быть точнее, 1999 года, если быть еще точнее, мы с Серегой (Сеговиией) Ивановым (И’вановым) забрели в кабачок «Японский Хачик Жоу Пза». Притом, типа век кончался, что видно из названия кабачка.
- Зырь, - сказал Серега Иванов, - Тот чувак.. С тем чуваком…. За тем чуваком… Тот чувак мне знаком. Мы с ним работали как-то…
Указанный чувак сидел с бабой, но с бабой – за которою ему платить, а бабе той и лестно, а когда бабе лестно – да в таком месте, так эта баба и не в бабу, а так…
Пока без дальнейших голимых объяснений поехали дальше. Короче, Серега обратил меня – мое внимание на чувака.
- С этим чуваком мы работали.
- Ну? (есть у меня свойство – когда я говорю «ну», я говорю это « ну» с интонацией – иной, нежели говорят иные. Они говорят это - к а к - сонно. Я же говорю это так, как они это имели это хотеть сказать – сонно, лениво, нагло, превосходно – «ну и хули!?»
…- Ну и хули, бля?
… … Иные говорят это:
- Ну?
- Ну и?
- Ну и хули?
- Ну, бля?
- Ну и, ****ь мои костыли!? (прайм-вариант по звучанию-убеждению)
- Н….у…..?
Я сказал:
- Ну и хули бля…
и подумал:
- О, бля, какой … эге.. баба-то евонная сидит.. улыбаеца…. бля… жирный парень…
И что б вы подумали?
Прихожу я другой раз в этого «Японского летчика» так… с бодуна.. с левым полтинником. Серебрянным. 1928 года. Завалялся. Ну и думаю – коли доллары меняют, так и полтинник сменяют. А он такой серебрянный. Я его зубной пастой натер. Он блестит. Блестит. Ну, не особенно блестит. Просто такой белый как серебро искуственное. С живым, однако, отливом. И – толстый. И тут это
Вот вам КАФЕ -
И в нем опять этот
- хер – тот, которого Серега мне представлял, рассиживается. Лысый. Почти. Одна борода – редкого, но длинного волоса - щимится из пор лица. Сразу я про полтинник забыл, доллары достал. Не люблю когда на меня криво глядят, а хер бы этот точно поглядел криво, если б я полтинник достал. Типа, глядите на него криво – он с полтинником в кабак пришел. А всякой мразоте объЯснять, что полтинник серебрянный, да еще 1928 года, неразменный такой, я его еще зубным порошком натер, - западло объяснять всэ это. Мразота – она и не поймет – а что такое тыща девятьсот двадцать восьмой год? – спросит.
Хочеться в рыло сунуть… Счас выпью, подожду когда его баба отлить отлучиться и…
В КаФе полагаетца быть охране. Еб! Они Такие короткие. Поверх стоят. А пониз вполне толстые ребята. Явно от холявы страдающие пивным сердцем.
Пивное сердце к непившему глухо. Сим объясняется неблагость при входе в подобный кабак.
Счас много появилось…эээ…. Однако если тут все виды активности:
- выпить.
- бабу снять (познакомиться)
и первичные:
- типа музыку послышать-
-типа попить пива бокал
- типа поиметься на вечеринке
(ох – сосем перепутал!)
Я о чем хотел? О чуваке, о котором были замечания Сереги Иванова. Типа он с ним работал
Вот ты с ним работал, а я знаю три варианат:
- Мужик работает с бабами и пытается их свеЗти,
- Другой Мужик работает с теми же бабами и пытается их свеСти,
- Третий мужик с ними знакомится и таки их Ввозит.
Да все бы не плохо, но жопа.
Вот у Представленного Ивановым мужика была не жопа. А –
Взять курицу целиком,
Или окорока уже отчлененные.
На достаточном блюдце смешать соль, красный перец (порошок) с черным, с приправой иной любой. Не жалеть перца!
Взять окорок. Взять бутылку пустой водки. И отбивать этот окорок ребром бутылки. Что сначала до открытых переломов, а потом чтоб и в полукрошево кости-то.
Бросить отбитое в миску, обсыпать перцем-солью-приправой, облить укусом, примять, дать полежать минут 20. Потом класть на скворчащую сковородку и жарить, накрыв крышкой и придавив утюгом. Вот после этого окорок станет приличным. Цыпленком-табака.
Но это путь окорока. А путь этой жопы, уподобляющейся окороку? Где он? Что он? Хоть бы шатны, что ли, поплотнее носил.
А откуда такая жопа берется? Мужики с толстыми жопами, слушайте! Чтоп жопа была как у ван дамма, нужно: чтоб по ней пинали 7-8 раз на дню. Вот если вас по жопе не пинают – диеат не поможет. С другой стороны, такая жопа и бывает-то только у тех – кто пинает других, а сам достиг статуса непинаемого. Вот у шварниггера жопа большая – он ни в одном фильме никому не позволяет себя пнуть – сам первый всех и мочит. А ван дамма сначала отпинают все кому не лень. А только потом он собирается и начинает всех мочить.
Тот же чувак Ивановский. Василий Ганжа, по-моему. Арт-директор студии какой-то. Ну все эти с т и л ь н ы е рекламные ролики на телевизоре делает. То есть он не делает. Делают у него их молодые парни с тощими задницами. А он с бабой ходит в «Японского летчика» и платит за бабу. А баба и рада. Хвать его за зад и млеет. Арт-директор, бляха-муха!
Ваще-то, если я прав, принято бабе хвать мужика за плечи. А мужику как раз – ее за зад тискать и сходить с ума. А тут наоборот. *** там наоборот. Все радости бабы Ганжи ограничиваются тем, что он за нее платит. А потом она его с радости хвать – а под рукой-то жирная задница! Уууу, - думает баба, - арт-директор, бляха-муха!
Берет баба бутылку пустой водки, оплаченную задницей и окорок берет из холодильника, и начинает отшибать… отшибать. Сублимирует, короче. А что делать? Парни с тощими задницами ролики Ганже пишут, заняты. Только Ганжа и под рукой. Вырождается нация, короче. Ну и *** с ней. Всякая нация заслуживает своего вырождения, как сказал великий леонардо да винчи прежде чем покончить со своей нескладной жизнью. Его герцог Тосканский по заду запинал. Герцога Тосканского потом утопили в бочке с мальвазией (это вино такое, а не имя женское), но леонарду это уже не помогло.
Резюме: разве я не прав? Разве вы не видели, как приличные прежде люди, добравшись до кормил, вдруг стремительно отращивают себе зады? Я отношусь к тем людям, которые типа физиомнисты, которые считают, что по внешности можно судить о человеке, которые убеждены, что внешность – зеркало души. Начинал лев толстой, с глаз, сейчас наука эта шагнула далеко вперед, добралась до задов. Человек с толстым задом (повторяю – не вообще толстый человек, у которого зад – пропорционален, но именно малоголоватый, высоковатый - ростом не меньше 178, и при том задоватый) – дрянь человек. Он даже пожрать как следует не может. Стоя-то больше влезает. А как встать, если тянет упасть на собствееые филеи?
Так что следи за собой, за своей задницей, кушай стоя. Пока кушаешь стоя – ты человек с большой буквы. А цыпленка-то отбей, отличный цыпленок выйдет!
14. Шашлык, епрст! или дед Порей или Мангал-Шмангал
Нюрке )Анне из г.Дзержинска addicted(
Почему я люблю/не_люблю hachicоv.
НЕ ЛЮБЛЮ
Потому что они – хачики, черные, загадочные и на словах ебут только в жопу. Баб! Прикинь – в жопу баб! Это каким-то первобытным минимализмом попахивает. Примитивизмом. А вы говорите: “Малевич”. “Черный овал”. Хачики, бля!
Нет, не из секса а чисто из национальной традиции. Традиции: всех баб в городе-жопе Москве ****ь в жопу. Не, тока прикинь! Западло. Ты не черный! Ты типа, чисто по нашему – с доверием и безоглядно… Куда тебе???!!! Тебе в жопу на дадут. Тебе и не в жопу не дадут. А если ты, как хачик, не будешь спрашивать – то обломаешься, ибо не отличаешь московских баб не спрашивающих девушек. Нет, я знаю, что у тебя жена такая – так для тебя выход мимо всех этих ****ей один: - ….
Однако, шашлык. Есть мнение, что для него надо мясо мариновать. Ошибочное. Все это тщеат и одиночество, одиночество и тщеат. Короче, лучше всех шашлык готовит один чувак, непомню кто – то ли мишка под надзором ромки, то ли динкин мужик под зорким взглядом мишки, то ли ромка под особым взглядом наташки, то ли все же динка с ее димкой под надзором ромки и с критикой мишки. Охуительно. Счас я скажу как будет еще охуительней. Водишь носом на горящее и идешь на источник… Нет, чуть позже, а пока про источник…
От него отрешаешься, и мыслеобразишь себе деда Мазая (деда Порея) поставившего здесь мангал себе и старухе, и временно уебавшего к самомому (самому-самому) синему морю.
Иду я, значит, к синему морю. То есть домой, в десятом часу вечера. И меня прет и плющит, плющит и прет. И есть у меня 50 долларов, и желание шашлыка. Я б доллары поменял и шашлыка поел бы. Бы и бля, поел бы! Но все обменки прикрылись. На иных даже курс позорный для России висит, однако, обменщики и обменщицы уже дома с детьми. И спрашиваю я любей – игде тут поближайшая аптека с открытым обменником. И люди мне говорят: “атм”, “туту”, “*** знает”. И вот я вижу стоит хачик. Стандартный такой.
Может вы давно в Москве не были. То есть до памятных всем взрывов в 2001 году, когда г.Москва открыл войну с г.Грозным и Москву наводнили грозненские хачики, и у вас представление о хачиках сохранилось со времен московского молодежного фестиваля 1976 года, или оной же олимпиады 1980?
Так я вам опишу хачика. Хачик – это такой черное лицо с конкретно русской мордой, коверкающей русские слова на еврейский манер, но не по возрасту, ой, бля, не по возрасту. И отчего-то такая морда всегда располагает предположить, что у нее есть доллары. Вот я лично знаю – долларов у них нет, ибо пил я с хачиками, и платил я, они не платили (если у человека доллары есть и он не платит – нет у него долларов, а про ум и хитрость – сливайте в другом месте, здесь – тока о благородных донах, да! пусть и хачиках).
И вот в десятом часу я предполагаю, что есть у него доллары – ибо молод, и даже уже не хачик но приближается к молодому московскому бизнесмену. И стремлюсь я к нему с вопросом – но тут! преодолевает свои два метра телка какая-то и вешается ему на шею.
Телка такая, что телка, моложавая, накрашенная, в общем, могла бы быть и девушкой, в шубе какой-то, с какими-то такими волосами, какой-то такой немытой шеей, доступная такая телка, которой всякий доступ откроет, пусть не на 755, но все же…
И вот она у него не шее, и я понимаю, что тут любовь, ибо она повесилась и отлынивает, а он ее лобзает, именно лобзает – то есть целует вдоль и поперк, как пилит чем. А она отлынивает и отторгается. Так гнило кокетничает. Я не описываю полового акты. Здесь. Я описываю ситуацию, которой вы и сами были свидетелем, и не раз, ту странную ситуацию, которой только и можно быть свидетелем, не составив не то что понимания оной, но даже описания, ибо страннно. Явно ****. И не в первый раз. Но она как не давала, так и не дает. Ох, уж эти приезжие омосковевшие ****и!
И вот я, уже имея инерцию, спрашиваю у этого кенатвра – “вы не скажите…”… И хачик этот – простой такой быдловый небритый просто русский парень, русскую маму которого трахнул русский папа, но забеременела она от телевизора, когда по нему показывали частного русского магната Березовского, подписывающего чек первому русскому президенту Ельцину в счет ассигнований на войну с г.Грозным, он - этот хачик мне отвечает многократно с гордостью и тщеславием – “не скажем… не скажем… не скажем… не скажем…”… Нет! – не “отойди и не мешай” читается в интонации, но – отойди, жалкий, но недалеко и гляди, жалкий, как я ебу – твоих баб. Ага, даже отходить не пришлось. Баба отпрыгнула от него и захихикала: “скажем!.. скажем!.. скажем!.. скажем!.. скажем!.. скажем!!!”
Вот за эту амбивалентность я ненавижу хачиков. Либо ты ебешь, либо вовсе не берись за это дело. Ебаца-колотица!
И шалык они делают препоганный, самый препоганный, на ВДНХ, но есть его можно! Вот что удивительно.
Рецепт:
В Баковке, в совхозе, взять одр коровий, взять 32 рубля с самовывозом, привезти в г.Москву, постучать в первый попавшийся дом, в первую нижнюю квартиру, залепив глазок четырьмя рублями (москвичи ни на что так не купляются, как на четыре рубля – эта сумма магическая для этого города, еще антон палыч чехов писал – “я нынче обрел четыре рубля, невозможно не полюбить этот город, я навсегда – москвич!”), владелец/хозяин оной ( в москве не жильцов, тока владельцы и хозяины жиПЛощади…( а жаль, чудный город для проживания – какия чудный райские яблочки в кремле растут – а!?))
- владелец/хозяин оной этот одр расчленит и порубит, притащит вам мангал на ВДНХ, нароет палок, запалит.. – жарь хачик – корми нас, порция – “читыра рубюля”.
Я кушал. Я кушал шашлык в Арагви (это такой ресторан, “кусочек ВДНХ для тех, кто томиться восьмью рубелями и одиночеством”), в г.Тбиллисси (это потаенна столица всех хачиков, в том числе чеченов – насчет г.Грозного они ****ят для маскировки..Шеварнадзе…sicos par nilles… “знающему – достаточно”). Я кушал шашлык, покупленный в магазине “Зеравшан”, казалось – слово гарантирует, однако – жаренное маринованное мясо – еще не все, особенно не все, когда хачик-охранник “Зеровшана”, такой с белесыми бровями, полупьяный, остановил меня, обыскал, с заявой “Мы васпомним – ты у нас в прошлый раз попались с двумя банками джина-тоника..” Я не знаю, может, это было за наказание – мне каждый раз в навороченных супермаркеатх хочется с****ить четыре банки водки, но удерживаюсь… Но все же желание посетителя – еще не повод для хачика проявить свое рвение…
Я кушал моклое жаренное мясо на ВДНХ, и в первый раз – просто так, а во второй – даром что был с бабой, баба была хитроумная и ладно бы, но при этом – редкий случай, когда я так, но – страшная скотина, и я ей сказал – пойдем гулять на ВДНХ, имея в виду – “шашлыка подъем – понос проберет и зашибись”. (Накануне Баба эта меня накормила сырыми московскими пончиками (продаются до сих пор в пончиковой в парке останкинском рядом с телецентром) – от которых меня пробрало такое недержание держания всего что физически внутри и оптически уже снаружи, что я возжелал пробирающего шашлыка на ВДНХ).
Кстати, о бабах. За что я ненавижу хачиков – за то что они похожи на баб. Мужчина – он дышит – туда-сюда. На всякий ***к приходится вхуяк. Сдержал вхуяк – в свою очередь ***к. Хачик, как баба, он – только вдыхает. Вдох! Вдох! Вдох! Вдох! Все мне! В меня. Вот вы – хоть раз видели, чтобы хачик с чем-то расстался у вас глазах? Даже с четырьмя рублями не расстанеться, пусть на них можно купить лишь коробок спичек для раскурки мангала. Конечно, мангал нужно сперва иметь, вот вы и лепите мангалы для хачиков… четыре рубля штука… Это не расставание. Это еще и приимение вас.
И потому мы кормим друг друга. Вот она – секретная специя шашлыка!
Выбрать: свинину. Выбрать: время года: ранняя весна, - то есть когда снег валяется, но еще уже не снисходит. Прогалины, епрст! Мангал – ничей – в лесу стоит. Вот к нему и стремимся.
Но прежде – свинины взял – порезал, как полагаеца. И уксусом залил. Всыпал лука репчатого – сколько нежалко. И перца черного – толченного, как в иных рецепатх этой книги. А точнее и по-настоящему – {address}
Пока шипит, вспоминать ВДНХ и ихние куски мяса, подержанные на огне из таких ***вых прямоугольноков. Насмехаться.
Тут Димка (Динкин хрен) – тебе ***к и впарит! Шампур. (Это такая шпага (***вина), на которой все держится)… Рви! Жу___й! Глотай! Вот оно. Хачики – уже не хачики, но жалкое воспоминание о тех, кто дерьмо на вэдээнховских шнягах глотает.
ЛЮБЛЮ
Выходит, что я их ненавижу. Тут – до любви один шаг. Попробую.
Люблю: за одно – hachici – уже!
Потому что они – хачики! Я их, ненавижу! Подходишь к нормальному чуваку (для будущих поколений – объясняю – к чуваку, в г.Москве аккредитованном_ то есть имеющим право жить в г.Москве и совершать половой акт с такими же объекатми, таковыми являются одни миллиционеры- о! их форма!!!1) и говоришь: давай поебемся! А онА говорит:
- Давай!
И вот с ней ебешься, ебешься, ебешься…. А когда вдруг (неважно – отчего – например, ты потерял всякую надежду тут, но пошел туда, и там серега иванов плеснул в морду – тебе – из плассмассовой банки - соленой но настоящей морской воды)
Ты вдруг – оказываешься как голимый хачик, застывший на этих теплых улицах, и… давайте посчитаемся…
Милые.. кто из вас меня не любил….
Тебя (извини у меня…)?
Тебя (извини, у тебя этот… как его… ***… или ***…)?
Тебя (ваще стыдно – у меня, как ты знаешь того, у тебя – ваще позорище!)
Тебя (слава богу.. хотя бы тебя...! ли все же ты с меня имела свою позорную страсть?...)
В общем когда, вот так, все неопределенно но надеждливо, когда все и полная жопа и - “мария и мирабелла”, и то ли ты боишься, что завтра сдохнешь, а то ли радуешься, что вчера не сдох, но мог бы – ты начинаешь ценить хачицкий образ пресохранения.
Хачика нужно полюбить, чтоб понять. Понимать его не хочеться, тошнит (пусть и не блююет – мало чести!, но тошнит уж напропалую!).
И вот в промежутках между собой, ты уподобляешься хачику – ибо он – твоя мекка и меценна!
Хачик – туп, и в этом его основная прелесть. (Ты тоже туп – но как-то и в чем-то дальше). Где туп ты? – ты туп там, где тебе больше нельзя. Кем – не важно. Мистика. Хачик туп там, где ему не надо. “Не надо” истекает из “надо”. В “наде” он вполне разбирается. Я люблю хачиков уже за то, что они не ебут моих надь. Мои нади им если и дают – то только из женской слабости – давать всем, пока не встретят возможность настоящего мужчины. То есть меня, или тебя – если ты досюда дочитал, а я досюда додумал. Или: доподелил (ты читатель) – доподелился (я – писатель). Есть такое хорошее слово “разделили”. Оно хорошее в силу своего начала (редкое слово, в котором приставка имеет весь смысл корня). Мы с тобой если что и делим – то только раз! Хачик не разделяет. Хачик - отделяет. Это смешно. Я и так отделен. От того, что. Любовь. Ненависть. Покой. Я люблю хачиков, потому что от любви-ненависти-покоя – зло и тоска проистекают.
Хачик дарит гражданам странную взвесь чувства невозможности быть, кем ты мог бы быть, и ощущения безопасности, ибо сосед таков же. Хачик похож на газеты, он столь же богоподобен и столь же похабен. Я все же не люблю хачиков, я просто им завидую, как завидуешь змее, - она жалит, как завидуешь хомяку – у него пахузи есть в щеках, как завидуешь бобру – он знает, для чего и заебись строит, как завидуешь человеку – он познает, чувствует и верит, при том – богоподобен… но – змея - ах! скользкая, и вполне может залеть в ****у, и это отвратительно… а бобер - он не знает, что он строит, а хомяк – набил и забыл как оно дальше, а человек – он либо хачик, либо пропащий.
Я все же ненавижу хачиков, ибо у каждого человека есть изначально своя звезда. И жизнь – это не приобретение, это расставание с имеющимся, просто об одном своем мы узнаем сегодня, о другом – завтра, и что-то познанное мы оставляем при себя, а что-то выбрасываем. Хачик выбрасывает звезду сразу, как только догадывается о ее существовании. Хачик – это человек без звезды, человек у которого центр тяжести в пупке, поэтому он силен и устойчив, как злой клоун. Я боюсь хачиков, потому что однажды они съедят меня.
_________________________
1Ментовская форма. О. оооо. О! ооооОООО! Я завтра напишу. Я нынче пьян. Я не могу о столь субтильном писать столь напряженным я….
….
…..
…..
…..
агась! Вот я протрезвел и исполняю. Вы –допустим –
Имеете так называемые комплксы:
-вас прет от девочек 6 лет / мальчиков 11 лет/ жестяных пустых и несмятых пивных банок / дождевых червей, вымывающихся по весне по асфальту любимого города г.Москва / женщин с толстыми сумками / запахов в туалете Библиотеки им. Ленина / жены, что когда не с вами, то против вас…
и тэ дэ и тэ пэ…
Вам поможет и вас спасет форма. Если вы склонны к “мечтЕтЕльности” – железнодорожная… Но если вы нормальный прирожденый московский хачик – только ментовская, и она одна! Значится, надеваешь, натягиваешь, эту мышЫную, эту маскироку... Потом ремни… ах как они скользящи – чуешь? Ты столь же скользящ! Народ стоит, а ты скользишь… народ замер. А ты - перпетуум мобиле… А кто тоже мобиле – так по тому голимый рапорт составить и все дела… Не, - ты хачик. Ты им родился. Ты читаешь великих русских писателей и убеждаешься, что твой пап – хачик, твой мам – хачик, твой дет хачик, и ты, поинтересовавшись дедом, - хачик. Тебя ломит и плющит.. Надень форму! И вот тебя БОЯТЦА!
Конечно, это хуже наркотиков – бо ты все время боишься, что тебя вдруг не боятца… Это хуже страха. Порой ты это глушишь – поэтому ты – хачик, поэтому твой язык делается дерюжным и выворачивается - “ атши дакументы, ссс.., плиииххдж”. На! И твои вылупченные глазья! Может, где в “глубинке” и остались миллиционеры, но отчего-то не верится… Одни менты. Поганые. Через точку. Хачики.
А при чем тут шашлык? А при том, что с 4 рублей за порцию на ВДНХ – хачик менту близваляющемуся отстегивает рубл тридцать. Нежирно, но это мои рубль тридцать. Смерть ментам-пидорасам!
15. Добрый рассказ
...Разумеется, все глубоко оригинальное, иначе и не стоило бы браться за неблагодарный труд приготовления «Культурной Кулинарной Книги»…
(ККК, Предисловие)
Запинаясь, давясь, с бухты-барахты, набоум и натощак, но речь пойдет! Итак, и-эёх!… уффф! Хорошо пошла!.. Итак, о чем, бишь, я, бишь, мы? А! Как приготовить добрый рассказ, повесть, роман, наконец, самое задрипанное стихотворение, в общем секреты улАвления мелодий от первого лица, автора..?
Сочинительство очень похоже приготовление высокой пищи. Рассмотрим их параллельно, принцип подобия выручит нас из затруднительных мест. Написаний литературных произведений представляет из себя искусство рассказывать чужие рассказы, но рассказывать как бы про себя (в кулинарии: берешь чужие продукты, готовишь якобы свое блюдо, фактически лишь – маскируешь природную сущность вещей). У так называемых писателей это умение отточено настолько, что их творчество, в определенном приближении, выглядит как изобильное, исключительное цитирование самого себя.
На самом деле, конечно, все мы рассказываем чужие истории. С нами ничего не происходит. Это пародокс (если ни с кем ничего не происходит, то откуда – чужие истории?). А вот так. Мы и рассказываем чужие истории, чтобы услышавший их – рассказал их другому. Никто этого не замечает. Почему? Это как: при определенном градусе спират в крови пересатешь замечать и запоминать источник выпиваемой жидкости, в упор не видишь цвета, формы, эткетки бутылки. Просто пьешь. И даже не пьешь, но жидкость сама в тебе рождается. Так же и с историями: трезвыми мы не слушаем людей. В абсолютно пьяном внутреннем виде собеседника уже не слышишь, но генерируешь «свои» истории (забавно: в состоянии «в полукашу» наступает миг внезапного протрезвения, и тут совершается тщетная попытки удержаться на грани, делается и попытка снасиловать себя на восприятия словесных эманаций собеседника, но это приводит только к бурному выплеску собственной души,.., откатывает волна и уносит с собой последнюю ориенатцию во времени и пространстве).
Никто не будет спорить, что в походе на рынок за продукатми больше преуспеет человек, отличающий свинину от баранины, печенку от дичи, крымский лук от обычного фиолетового, кинзу от петрушки и так далее. Точно так от писателя требуется способность (постоянно развиваемая) классифицировать чужие истории, это нужно хотя бы для того, чтобы уметь слепить из однородных рассказов «свой» крепкый сюжетец.
Итак, подобно рыбе, мясу, злакам, овощам, (в другой классификации – летающему, ползающему, плавающему, рыскающему), в сказаниях есть четыре мотива, которые неизменны и подобны 32 китайским стратигемам (или их не тридцать две, но в мое время был очень вкусный белый хлеб по тридцать две копейки, такой вкусный, что даже я кушал его намазывая маслом (что отвратительнее нынешних бутербродов с маслом?)).
Может дело не в масле, а во мне, но это не меняет отвратительности нынешних моих масляных бутербродов – а что прекрасней и настомозговее древнекитайского и столь же не существующего? (Тот же Наполеон насрал на эти стратигемы. Впрочем, с точки зрения военной логистики, его походы были проведены в полном соответствии с ними. Но Наполеоном он стал потому, что насрал на все стратигемы на свете, кроме стратигемы нравиться великосветским бабам противника, в связи с чем попал под действие четырех мотивов литературы и пропал не за грош... Потому я указываю тут не стратигемы - – которым всякий победит, но мотивы – с которыми можно принудить пропасть всякого на нас, писателей, покусившегося, ибо не мы ли самые мирные люди на свете, не мы ли те самый сливки, что идем к окончательной победе через принуждение к поражению противников?))
…В общем это рецепты-рельсы, по которым только и возможно движение к победе, а иных рельсов и невозможно, а если какие кто и выдумает, так они, по некоторому размышлению, окажуться вполне выводимы из наличествующих… Опять же, хороший повар, или писатель, подобно Наполеону, может огрничиться использованием одного только мотива, отива мяса, или мотива, ах, я еще не перечислил оных, итак -
Мотивы такие: любовь, трусость, зависть, корысть. Или другие четыре каких...
Неважно...
Хочешь написать доброе произведение: сразу распредели героев: этот отвечает за любовь (это, конечно, ты), этот за трусость (это, конечно, он), этот за зависть (это, конечно, другой), а тот за корысть (это все они, остальные).
Второй секрет - заставь отвечать за все мотивы одного себя…
Секрет этот - секрет Поли_В_Шинели, то есть сберегаем крепко, но кто завидя Полю_В_Шинели не доебется к ней с распросами? с такими распросами, что Поли тут же и расколется, распахнет свою шинель, ведь для того и надета она (шинель) на голое тело, чтобы подбежали и домоглись, и чтоб шинельку-то распахнут и вентилироваться охами и ахами…
Теперь, мативированные, пойдем дальше.
Вот, говорят, некотрые люди, лишившись рук, приловчились все делать ногами – …ну, в общем все. Все же, мне кажется, к плите их родственники не подпускают. Конечно. облизать узкую лодыжку с высоким подъемом у любимого человека – приятно, но это другое дело. Так же и писателю, как и повару, требуется иметь четыре пальца на каждой руке. Вот у меня четыре пальца. Печатаю я всего двумя (по одной с каждой руки). Итого, по четыре пальца остаются лишними. Но печатать десятью пальцами мне в лом. Я и двумя иных машинисток обгоняю. Конечно, я сначала все пишу на бумаге, ручкой. Потом уже по памяти с бумаги пишу за компьютером. В общем, нужны пальцы – не меньше двух (из десяти возможных) и любимое записываемое средство. Вот один мужик любил записывать на песке (Архимед), а другой – сразу клал в бетон (Сальваторе Дали), однако оба писатели.
Еще необходима страсть к коверканью собственных имен. Вот, к примеру, в русском языке принято писать Salvadore Dali как Сальвадор Дали. Но это в критике. Писатель, ужель упомянет Дали, имя оного должен переврать как минимум до СальваТорЕ. Типа, мое прочтение испанского. Архимеда не перевирают, но Архимеду от того не легче, всем известно как он кончил. Допрыгался из ванной.
Все это мелочи.
Еще важно отличать мелочи от мелочей, художественные мелочи от жизненных мелочей. Отличать и пользовать и те и другие во всю!
Итак, добрый рассказ.
А тут сказать нечего. Если ты сидишь вторую неделю первого месяца года и чешешь репу – что б такое написать, или, еще хуже, вторую неделю четвертого месяца года сидишь и тихо-яростно пишешь, пишешь свой 12 рассказ… не писатель сие. Но составитель радостного набора сновидений, которые унесут читателя далеко от него самого. Унесут далеко, но и к тебе не приблизят ни на чуть. Если ты крутой писатель, твой главное желание – словом своим не столько свою душу раскрыть, сколько всунуть ее через печатное слово в душу читателя, всунуть, втиснуть, заставить его побыть тобой на время чтения и чуток опосля. А если ты хочешь просто денег огресть за тираж, то ты не писатель, а опять же составитель чужих сновидений. И не оправдает тебя, если огребленные деньги ты широко и с фейверхами пропьешь в четырех кабаках, раскроешь все свои три души перед четырьмя однодушными незнакомками и тридцатью двумя неприятно-знакомыми физиономиями.
Писатель: он простой такой парень. Живет на твоей улице, в твоем доме, на твоем этаже, может быть, даже в твоей квартире, и в таком случае временами спит, вот ведь, сука! с твоей женой! (почему-то это всегда вызывает чувство отторжения, а вот то, что твои дети называют его папой – никакой антипатии не вызывает, скорее наоборот – наконец-то понятны слова о будущем, кто бы их не произнес – от родственников супруги до родственников государства (порой мои метафоры смущают, объясняюсь для примера: Людовик говорил «Я – государство!»,…, нынешние деятели,…, по крайней мере, претендуют на бытность родственниками государства – погляди только на Лужкова… Мочегонный_Его_Высочества…) …
Вернемся к нашему писателю… Ты его встречаешь. Его отличает твое чувство к нему: когда он мелькает мимо тебя: - ты в растерянности, - надо было: то ли воздеть руки, растопырить пальцы и заверещать, пугая, как над младенцем, «АААА-УУУ—ЫЫЫРРРР! ГРУ! К!!!»,.., а то ли упать на живот (пусть даже писатель уже и прошел мимо), и шорохливо так отползти на животе к стенке лифат, дальше в угол, и затихнуть минут на десять,…, на пятнадцать, для надежности… Писатель прошел!
Обратное верно: когда ты идешь мимо человека, он тебе кажется незнакомым (абсолютно! что бы там не говорили про отчуждение города, про то, что люди, живущие на одной лестничной площадке, друг с другом не знакомы – вранье – раз незнакомы, два незнакомы, три – внешность по прежнему не запомнена, но при встрече уж не возникает неудобных чувств, точнее – не возникает никаких чувств – вплоть до тактильных – ежли нечаянно столкнулись – легко проникают друг друга, друг друга уже не припятствуя,…, не то при встрече с писателем!…)…
Писатель никогда не сталкиваются на улице с незнакомцами (все незнакомцы втсречаются ему исключительно в стенах собственного дома). Так что если ты - мимо кого нейдя - видишь человека насквозь, если он для тебя прозрачен... Сквозь него ты видишь опять же его, лишь чуть менее прозрачного, а за вторым – его третью тень, …, четвертую…, пятую…,…, вы не сшибетесь с ним лбами. Если так видишь – ты писатель.
Это было о том как писатель ходит вовне своих мыслей. Чисто затем как работают его глаза, которые он носит.
Как работают его уши. Его уши отдыхают. Немного оттопырены. Под старость из его ушей растет густой волос. Писатель его таскает каминными щипцами. При этом писатель рождает самые наполненные образы и умозаключения. Некоторые связывают таскание волос и образы. При определенном попущенни пропорции вещей, они правы. В возрасте росат волос из ушей скорее этот самый волос в ушах станет дыбом от ночного кошмара (которые сопровождают писателя до смерти), нежели станет ***. Вот писатель и не мастурбирует – что не способствуте сосредоточенности, но таскает волос – что способствует. Сосредоточенности на проблемах Венского двора, разумеется, в преломлении последнего обитателя Ясной Поляны и не подозревающего о существовании на свете этого самого Двора…
Но как составить добрый рассказ в юности, когда ты еще не вошел в обладание девками всей Ясной Поряны, ух волосом не пророс, и ты не уверен – писатель ли ты? Вот еще признак? Твои уши всегда отдыхают. Децибел человечьей речи их не ворочает. Скажи, какой вид благожелательней душе человечьей, чем вид другого задумчивого человека? Ну, разве что, вид Черного моря… Однако, замечаешь думающего человека и он столь мякл и поддатлив, что поневоле несут ноги к нему, вот счас подойду и вмажу мыслью и нутром. Подходишь и спугиваешь. Если задумчивый сам не писатель. Его не спугнешь. Его уши отдыхают, они поворачиваются таким образом, что он и внимает тебе и в самом деле задумчив себе, иной раз еще и блокнотик достанет, записывает – тебе в глаза глядя, но открещиваясь – де-свои мысли о чем-то постороннем записываю..
Вот когда ты человека не слушаешь, но потом… распрощавшись с ним, вдруг прет тебя, в тебе что-то прет, как тесто прет, и тесто это твое вдруг вздымает от бактерий, которых ты набрался от выслушанных тобой людей за последний месяц, год, восемнадцатилетие, тридцатник, день, и прет из тебя это на бумагу, монитор, жесткий диск, стену, выблевывается в утренний атз, и ты видишь, как заполняются их поверхности, емкости, впадины и вьеблины чужими тебе буквами, словами, знаками, мыслями,… но их сочеатние вдруг рождает ощущение жизни - тягучей теплой ребристой, как батарея парового отопления, на которой сохнут твои ботинки, в которых тебе завтра идти, вновь выслушивать людей…. Когда вдруг так – ты пишешь! ты – писатель!
Писатель – это ярость. Здоровая такая, бытовая ярость. Если ярость перманентна, так это даже у боксеров не бывает. Не заливай. Если ярость временами – так это читатель, он начитается, напьется, ну и ищет побузить. У писателя ярость порционна как вспышки на солнце. Накопление ее идет постоянно. Выплескивание ее… Скажем так: писатель ее не выплескивает. Это она, поднакопившись, - ***к! – и выплескивает писателя. В Бибирево… Или Отрадное. Или на Сходне. Или у близких друзей в чулане…
А что в ярости-то? Все, кроме зеленых чудовищ с инозвездных планет, все, кроме тех, кто в дестве бил писателя по яйцам или отбирал кукол, все, кроме посторонних людей, обиженных родственниками государства. И – все - что писатель видел глазами, щупал руками, трогал иными отростками и вьеблинами тела (догадки мозга соотносятся! – ярость равно вызывают очевидные крошки на скатерти и неизвестьоткудавзявшиеся крошки под скатертью).
Яростное отношение к всем этим крошкам при некотором анализе расчленяется на отношения из любви, трусости, зависти, корысти. Переживать эти чувства к людям дано каждому. Но каждый же подсознательно чувствует, что самый красивый человек недостоин любви, самого наинависшего над шеей не стоит боятся, самый наираспухший от удачи и счастья может кончить страшно воняя, а уж жаться ваще скушно и не в нашей нации… Вот и не переживает никто, как бы внешне не являл зависти-любви. Но стоит только помочь человеку, любя другого, полюбить крошки на столе между ним и объектом любви, как… Ах, вознесется в любви своей…. А корыстолюбцу помочь составить… и, ах! Падет так низко, что перевернется и встретится с любящим… Достоевский (бедный, бледный, злой, отщавший нестриженный черт) с Пушкиным (если кто не знает – певцом любви) на брудершафт бухают, переплетясь загробными эфирными волнами… Такожды делают прототипы их литературных героев, познавшие себя в литературных героях. Такожды - самые впечатлительные из их читателей. Вот тут показан заодно и пользень от литературы для неписателей…
В качестве крошек годятся: люди, корабли, айсберги, белые медведи Фрамы, Луна, звезды, гиппопотамы, буревестники, соколы, женщины, блюда русской и национальных кухонь (в т.ч. наций, образованных интернациональными потоками, как-то хот-доги).
Да-да, даже хот-доги! Как-то я встретил у одного продвинутого автора нон-комформисткого направления в тонком шелковом жилете по цене полувагона овечьей шерсти такие слова: (не дословно) “ах! как я ненавижу конформисткую Елену Молоховец (написавшую самую толстую русскую кулинарную одоавторную книгу)… зовущую нас в… и ограничивающ..”… Ах, милый этот автор, я знаю твое тайное страдание. От твоего неискренне яростного вида даже стерилизованные продукты начинают гнить и сгнивают прежде, чем ты закинешь их в свою тонкогубую пасть.
А вот я смотрю на краснорожего толстяка, кидающего в ворота своего рта жменю солененьких грибочков по одному из рецептов Молоховец и вижу – ничто нечеловеческое ему тоже не чуждо – сожрет и приятно поморщится, раскусывая горошинку черного перца, и будет стараться ради искоренения нечеловеческого из мира. И он больший писатель, чем ты, милый автор, чьи кости даже людоед погнушается пустить на холодец, ты, возносящийся духом, только чтобы пасть ругательством в помои своей души.
…Когда у щенят режуться зубы они грызут все подряд. Даже дорогую мебель. Когда у писателя режется ярость, он пишет все подряд (в этом смысле следует понимать высказывание Чехова о пепельнице, виденной им в Малом театре, где Чехова так славно взъебали за пьесу «Халей»).
Режется? Режется... И никуда не деться. Не тебе, ни им. Добрый рассказ будет.
к о н е ц