Часть первая: рождение Дремы
Вставать не хотелось. Принцесса Элизабет в который раз с грустью посмотрела на себя в огромное венецианское зеркало. И молода, и умна, кажется, а нет в душе ни покоя, ни радости. С молодых ногтей привыкшая жить светской жизнью, красавица Элизабет… Нет, мой дорогой читатель, беда была в том, что красавицей, да и просто даже приятной женщиной, Элизабет считать себя не могла! Вокруг нее дамы являли собой образец и утонченности, и привлекательности, и красоты, но она под все эти мерки не подпадала ни в малейшей степени. Разумеется, в похвалах и льстивых фразах у нее никогда не было недостатка, но сама принцесса прекрасно понимала, что все это неправда, ложь на лжи, что придворные льстецы за глаза называют ее дурнушкой, вешалкой, скильдой и прочими обидными, хотя и заслуженными, прозвищами. Гордость принцессы, конечно, страдала, но ее высочество, разумеется, не хотела даже движением брови показать, что это положение вечного гадкого утенка беспокоит ее хотя бы даже в малейшей степени. Только королева – мать время от времени тихонько из-за секретной двери наблюдала, как плачет ее некрасивая дочь, как плачет и жалуется на судьбу, как умоляет кого-то помочь ей, несчастливой принцессе Северных земель, Дальних островов и Приморских пустынь. Горько это было видеть королеве-матери, но много горше ей было еще и оттого, что возлюбленный муж ее, король Светонид Великий, погибал в страшных мучениях от неизлечимой болезни, и не было никакого способа не только вылечить его, но даже и облегчить муки доброго и любимого всеми короля. В народе даже ходили глухие слухи, что это ее дочь, Елизавета, своим уродством сглазила Светонида, и нет более действенного способа помочь королю, кроме как либо отправить дурнушку в ссылку, либо заточить в башне, недоступной для человеческих глаз!
Хотя, надо признать, все эти события немного померкли в свете одного неожиданного и странного события, которое и ученые, и простой люд восприняли как твердое предзнаменование грядущих перемен. На дальней окраине, вблизи поселка лесорубов, поднялась огненная ревущая стена, и в этой стене увидели люди дверь. И стена, и отверстие пылали нестерпимым жаром. Вдруг отверстие стало огромным, и в нем появилась фигура человека, объятого пламенем. А отверстие стало сужаться и казалось, что пламя неминуемо поглотит собой беднягу. Все окаменели! Но Виктор, младший сын старосты, проворный и ловкий малый не растерялся, подбежал к горящему человеку, схватил его за руку и пихнул что есть мочи в ближайший пруд! Тем и спас. Человек выжил, но на лице его остались неизгладимые рубцы, так что пришлось Велизарию (а так он назвался после того, как немного пришел в себя) носить длинный балахон с капюшоном, скрывавшем его нынешнее уродство. Велизарий поселился недалеко от деревеньки, где его спасли, и приобрел странную привычку приходить на площадь перед дворцом и сидеть там на маленьком стульчике до самого вечера. Скоро среди жителей города разнесся слух о его пророческих способностях, и люди пошли к новому пророку, или колдуну, называйте, как хотите. Этого Велизария и навестила королева-мать одним темным вечером без лишних свидетелей.
; В мире живет тот, кто станет мужем твоей дочери в ее двадцать лет, тот, кто сделает и принцессу, и ее королевство процветающим, а народ – счастливым. Зови, королева! – глухо говорил ее собеседник, – пусть придет Дрема. Он и супругу твоему поможет уйти без мук.
Все эти пророчества королеву нисколько не убедили, но дело – то было в том, что в семье королей Северных пределов была одна тайна, передававшаяся только в кругу семьи, шепотом, от матери к дочери, о которой Катарина Добрая, разумеется, знала, но дочери своей, до поры до времени, не говорила. Однако помнила королева, что перед самым ее уходом колдун подозвал ее к себе и сказал:
; Пошли Элизабет, пусть найдет Дрему.
Королева привела к Велизарию дочь свою, принцессу Элизабет, которой тот начал что-то шептать чуть ли не на ухо.
; Вызывай Дрему! – Дальше было непонятное бормотание, а затем: – Трактир «Пит – Стоп», – разобрала среди прочего королева, но подслушивать далее показалось ей несовместимым совершенно с ее королевским достоинством, и она удалилась, неся, как всегда гордую свою голову и некрасивое лицо, ведь Элизабет, была похожа на свою мать так же, как и та была похожа на свою бабку, ныне оставившую мир и этот свет, Антонию Молитвенницу.
… Итак, долго оглядываться Эдику не пришлось. К нему подошли какие-то люди, одетые в черный бархат, с золотыми цепями на шее и повели в тот самый замок. Там долго ждали, не говоря ни слова, пока из-за тяжелой двери не раздался властный голос:
; Привели?
; Да, Ваше величество, – был ответ.
; Ну, так ведите его сюда, живее, что вы все копаетесь!
Эдика вежливо, но сильно втолкнули в комнату, прошептав в затылок, – Поклонитесь!
Подняв голову, Булкин увидел большую кровать, на которой на высоких подушках лежал крупный и сильный, по всей видимости, мужчина, одетый богато, но без затей, и попытался поклониться.
; Ну, ну, без церемоний, мой друг, – проговорил лежащий и поманил Эдика к себе. – Оставьте нас, – приказал он. – Свита удалилась. – И Вы тоже, ангел мой, – прошептал он высокой даме, сидевшей неподалеку.
Та, величественно неся голову в золотой диадеме, удалилась.
; Врачи сказали, что жить мне осталось мало. А Ее Величество откуда-то раздобыла тебя. Ты – Дрёма?
; Нет, Ваше Величество, – ответил быстро Эдик, – я – Эдуард.
; Эдуард, – тихо рассмеялся король, – надо же! Ну что же, Эдуард, мои дела на этой земле кончены. Я знаю, мне и сон был… Но я не хочу страданий. Поможешь?
; Ваше Величество верит в это?
; Не знаю, но моя супруга верит, и ты уж постарайся ее не разочаровать!
; Но свеча помогает не всем!
; Свеча, вот как! А кому не помогает?
; Ваше величество, по-моему, не помогает… не знаю, как сказать – И Эдик пересказал слова того самого человека, что подарил ему свечу.
; А, я понял, – тем, у кого грехи весьма велики перед Ним. – Он помолчал, – Вот и проверим. Погоди-ка. Эй, кто-нибудь! – В спальню вбежали люди, одетые в траур и королева вошла за ними, ведя высокую худую женщину, лицо которой было закрыто темной вуалью.
; Бумагу и перо. Писаря. Живо!
Преодолевая страдания, переходя временами на шепот, король диктовал свое завещание, еще и еще раз проговаривая его детали, прижимал к себе руку королевы, будто ища в ней опору и поддержку, затем простился со всеми, поцеловал жену и дочь и приказал им оставить его. Слабость короля проявлялась лишь тем, что ему постоянно приходилось утирать холодный пот платком.
Остались одни. Последние усилия измучили короля совершенно, он лежал без движения, изредка прикладывая руку к сердцу. Затем едва слышно сказал: – Пора!
Эдик достал свечу, поставил у изголовья, и стал ждать. Король вдруг открыл глаза, тихо вздохнул и проговорил:
; Видишь, Эдуард, – не так уж я и грешен!
Да, свеча горела ровным, чистым пламенем, горела во искупление и упокой души, и тот, кто повелевал народами, развязывал и оканчивал войны, заключал и расторгал договоры, радея о пользе своей Родины, вдруг перестал дышать и умер с улыбкой на устах!
; Король умер! – раздалось и прокатилось по огромному замку известие о скорбном событии, ударили пушки и запели траурные трубы, и приспустили королевский штандарт – червонного золотого орла на белом с голубым фоне, и зарыдали королева и принцесса, и закружилась Эдикова голова от усталости и курений, и не помнил он более ничего, только закрылись глаза его и рухнул Эдуард Булкин на толстый ковер у смертного ложа последнего короля Великих северных земель, Прибрежных островов, повелителя Нордов, Левиртов, Северян и Южан, стран Горских и Равнинных и прочая, и прочая!
Когда Эдик пришел в себя, то обнаружил, что остался совершенно один с мертвым королем. Глянув ему в лицо, Эдик поразился себе. Впервые в жизни у него осталось ощущение не горечи и потери, а только чувство тихой-тихой грусти наполняло его сердце. Но еще больше удивился Эдик, когда увидел, что от его чудесной свечи не осталось почти ничего! Догорел его огарок чуть ли не дотла!
Долго он сидел у постели почившего великого короля, пока до его слуха не донеслись голоса, затем шаги множества ног, и в опочивальню к королю не ворвались вооруженные люди.
; Вот он, колдун проклятый, что уморил своей дьявольской свечой нашего короля! – Прошипел кто-то в сиреневой сутане, – взять его!
В тюрьму Булкина сопровождали пара солдат, одетых в цвета королевства. Он, казалось, не замечал ничего вокруг, шел, погруженный в свои мысли, еще не вполне пришедший в себя от пережитого.
Никто, никогда не узнает, что случилось с нашим незадачливым доктором в камере номер пятьдесят пять. Но доподлинно известно, что через две недели ровно епископ вызвал к себе начальника тюрьмы.
; Остин, куда Вы поместили нашего колдуна, достаточно ли ему удобно?
; Да, Ваше преосвященство, камера номер пятьдесят пять.
; Ах, да, на самом нижнем уровне, если я правильно припоминаю?
; Да, Ваше преосвященство.
; Значит ему там хорошо, а?
; О, безусловно: темно, холодно, сыро, плесень и крысы.
Дальше последовал ехидный смешок епископа.
; Ну, так ведите меня к нему, пора преподать убийце короля наглядный урок!
Пришли. Епископ ахнул от изумления! Из камеры лился ровный свет, и не от свечи, не от факела – солнце бросало свои лучи из-под двери камеры. Вошли. Напротив откуда-то взялось окно, свет солнца лился в него, вокруг стояла уютная, хотя и небогатая, но удобная мебель, доносился запах отнюдь не тюремной пищи.
; Ну ладно, мебель, еда – понятно, могли пронести, а окно, а прислуга, а свет! Он что – спит?
; Да, Ваше Преосвященство.
; Не понимаю. Опять колдовство!
; Докладываю Вашему Преосвященству, – вмешался рядом стоящий монах в черной рясе, – что мои осведомители доносят, будто надсмотрщиков посетили в прошлую ночь чудовищные видения, всех поголовно! Двое будто бы даже сошли с ума.
; Так, дожили! А как зовут этого, Вы узнали?
; Эдуард, кажется, Ваше Преосвященство.
; Эдуард? И Вы мне не сказали? Немедленно разбудите его!
Эдик, проснувшись, сел в постели, совсем не похожей на тюремные нары. В то же мгновение слуга, невесть откуда взявшийся, принес им по чашке дымящегося какао. Епископ, удивленный всем этим донельзя, подошел поближе.
; Я – здешний слуга Господа нашего. Зовите меня Ваше Преосвященство. Вот, инспектирую…– Он помедлил, – здешних жителей. Ну и как Вы здесь?
; Я вполне доволен, более чем доволен, огромное спасибо, Ваше преосвященство! Впрочем, смотрите сами.
Эдик широко повел рукой, и потрясенному епископу представилась картина небольшого, но очень уютного палисадничка; несколько клумб с цветами дополняли картину вместе с маленьким фонтанчиком, легкая музыка, доносившаяся из комнат, ласкала сердце.
; А откуда это все? – спросил потрясенный Епископ.
; Пришел тот… ну, вы не знаете, кто дал мне свечу, и стало вот так. Мне сразу понравилось, так уютно!
; Уютно! – фыркнул за спиной епископа начальник тюрьмы.
; Однако мы могли бы предложить Вам более удобные апартаменты, если позволите, – раздался голос из-за спины епископа, и Эдик увидел, как все склонили головы. В камеру входила королева-мать.
; Вы весьма добры, госпожа, – еще не зная, с кем имеет дело, произнес Эдуард, – но мне, признаться, и здесь удобно.
; Конечно, это вполне Ваше дело, но, тем не менее, я хотела бы пригласить Вас ко мне во дворец. Если Вы, конечно, не возражаете, – с легкой насмешкой выговорила она.
; Вашему величеству стоит только приказать, – сказал тюремщик, внимательно поглядев на Эдика.
И вскоре Булкин, сопровождаемый эскортом солдат, был препровожден в замок. Там, после ванны и одевания в странного покроя, хотя и красивого по-своему, и, безусловно, удобного костюма, он предстал перед глазами королевы-матери.
; Я жалую Вам домик на своих землях, поближе к замку, – сказала Катарина. – Пока неофициально, а потом посмотрим. Мне кажется, будет лучше, если Вы поселитесь поближе к моему дворцу. Не благодарите! Думаю, за то, что Вы сделали для моего супруга и меня лично это будет еще и недостаточно.
; Благодарю Вас, Ваше величество, – все-таки произнес Эдуард.
; А завтра прошу на аудиенцию к Ее Высочеству, простите, Величеству. За Вами придут.
Так Эдик поселился в приличном, по Городским даже меркам, двухэтажном доме, хорошо обставленным, с вышколенной немногочисленной прислугой. Наступил вечер, а за ним и ночь. Эдик лег спать в прекрасном настроении духа, и вскоре заснул. Не надо и говорить, что после его ухода из камеры и паслисадничек, и домик, и окно во двор, и прислуга исчезли из тюрьмы, будто и не было их вовсе!
… Всю жизнь Эдик Булкин, сколько он себя помнил, страдал от поганого, чуткого сна без сновидений, прерывающегося по малейшей причине, и чтобы хоть как-то успокоиться и заснуть, придумал себе, как он говорил, лекарство: шёпот. Еще лет с четырнадцати создал себе в уме своем Эдик Булкин девушку – и красивую, и умную, и некокетливую. Она была и его возлюбленной, и другом, и помощником в путешествии по тайным тропам его страны – страны Мечты. Ночью ложился Эдичка в постель и начинал тихо-тихо, так, чтобы, упаси Бог, никто не услышал, разговаривать с воображаемой собеседницей, сочиняя по ходу дела коротенькую ночную пьеску про любовь, и победы, и встречи, и свидания, и, конечно, амурные похождения. И всегда была в этих доморощенных пьесках Она – лучшая и прекраснейшая женщина в мире. Она вела его от счастья к еще большему счастью, от победы, к еще большей победе, от приключений к приключениям все более и более захватывающим дух! И так его эти ночные пьески успокаивали, что засыпал Эдик сном праведника, и не просыпался до утра. И в этот раз лег он в постель, пригрелся, прижался щекой к мягкой, теплой подушке, и зашептал, заговорил с той, с ней, с единственной, что была ему верна все эти годы, неизменно являясь в своей ослепительной молодости и красоте ему, некрасивому и небогатому Эдуарду Булкину, чтобы подарить спокойствие и крепкий сон. Наутро, разбуженный прислугой, Эдик оделся, легко позавтракал и был препровожден со свитой во дворец, где в тронном зале сидела она – принцесса Элизабет.
При взгляде на нее Эдик, всегда такой самоуверенный и даже нагловатый с дамами, вдруг побледнел, начал заикаться, терять слова и вообще повел себя как мальчишка. Это была та самая незнакомка, которая и привезла его сюда!.. Она тоже вдруг зарделась, даже немного смутилась, стала смотреть в сторону, а вскоре и вышла из комнаты, резко прервав аудиенцию на полуслове. У себя, в своих комнатах, она долго и бесцельно сидела на постели, уставившись в одну точку, то плакала, то смеялась, а вечером, отказавшись от ужина, рано легла спать. Эдик же, откланявшись неловко, вскоре ушел в свой домик, долго гулял по садику, смотрел на звезды, поужинал слегка и лег в постель. Он заснул нескоро, ничего не нашептав по старому обыкновению невидимой своей подружке, а потом провалился в сон, черный и тяжелый. Впервые в жизни снились ему поля, цветы каких-то диковинных расцветок, длинная дорога в небо, а через весь сон преследовали его, глядели на него неотрывно огромные, с бархатными ресницами, глаза и снились ему женщина, что-то шептавшая, куда – то все звавшая его, Эдуарда Булкина – и эта женщина была принцесса Элизабет! Так продолжалось два или три дня подряд. В пятницу его разбудили посреди ночи осторожным шепотом:
; Господин, – говорила дама в темно-фиолетовом, – Вас ждут, живее собирайтесь.
Он вышел на улицу. Вчерашней прекрасной теплой осенней погоды не было и в помине. Дул холодный, пронизывающий ветер, моросил мерзкий дождь со снегом, и Эдик не помнил, как и дошел до замка.
Полный самых дурных предчувствий, Эдик последовал за дамой в темно-фиолетовом. Они шли по какому-то плохо освещенному проходу, с осклизлыми стенами, по каким-то невероятным, задрапированным коврами, переходам, пока не проскользнули в отодвинувшуюся дверь. Сопровождавшая его дама немедленно удалилась.
Элизабет лежала на кровати, облокотившись о шитую золотом подушку.
; Так Вы говорите, что я красива, Эдуард? – ее глаза глядели сумрачно и исподлобья.
; Вы прекрасны, Ваше Величество! – только и смог прошептать Эдик.
Нежное ее тело, лишь слегка обтянутое черным газом, притягивало, манило, завораживало, маленькая грудь вздымалась в такт прерывистому дыханию… нет, не хочу я описывать эту красоту! Разве я – жрец Аполлона, разве меня бессмертный олимпиец, сын обворожительной Лето, вдохновил на описание красоты прекрасного, юного тела, нежного, пряного тела молодой женщины? Нет, только вдохновенные гении могут воспевать красоту в ее божественном сиянии, а меня увольте! Но верь мне, мой читатель, что прекрасна была Элизабет, королева Северных и Восточных земель, владычица Приморских Пустынь и Дальних гор и прочая, и прочая! Она была по-настоящему красива, вернее, по нашим, здешним, меркам. К сожалению, среди Нордов, отличавшихся низким ростом, плотным телосложением и, главное, серо-пепельной кожей, даже с каким-то сиренево-голубым оттенком, наша принцесса никак не подходила под общепринятый стандарт красоты.
; Так докажите мне это!
; Простите, Королева, как это можно доказать!
; Докажите! – Почти крикнул ее нежный голос, – ведь Вы мужчина, Вам ли не знать!
Холодея от страха и восторга, Эдик пошел навстречу своей судьбе! Свечи погасли. Смутное что-то происходило с ним всю эту ночь. Вспомнить после он мог лишь тонкую талию ее, да нежные руки, да взволнованный шепот, говоривший о любви, да ее стон из сомкнутых в сумасшедшем экстазе губ…
Утро наступило внезапно. Яркий свет слепил глаза. Та же дама в темно-фиолетовом, не говоря ни слова, проводила Эдика в его домик. Похоже, погода в этом мире творила, что хотела, потому что яркое, по-летнему жаркое солнце стояло над замком, пели птицы, и от вчерашней непогоды не осталось ни следа!
Пришли, наконец-то! Не помнил он, ни как позавтракал, ни как принял ванну, ни как очутился в постели. Сон навалился на него, и в этом сне прекрасная, молодая женщина все ласкала его, все шептала ему слова любви и неги, все стонала, содрогаясь от любви и восторга! И бабочки, бабочки летали в воздухе, огромные, великолепные бабочки, они кружились над Эдиковой головой, трепетали в воздухе, мерцали в солнечных лучах. Они садились на кусты, на изгородь, на дом, всюду чувствовалось их присутствие! Но вот покружились и исчезли они, и вместо них искры, мерцание одно заполонило весь дом и сад, заполонило – и пропало! А Эдик Булкин проспал весь день и всю ночь.
Разбудили его утром голоса, требовавшие его, звавшие его, причем раздавались эти голоса не тут, в доме, а издалека.
; Джонсон, черт побери Вас совсем, откройте же Вы, наконец, эту проклятую калитку!
; Не могу, Ваше благородие, не открывается чертова дверь, хоть плачь! Стена какая-то стоит, и не пускает!
; Не пускает, идиот? Вправду говорит господин полковник, что если хочешь сделать хорошо, делай сам. А ну, пусти!
Молчание и пыхтение последовало за этим. Потом голос сержанта прокричал:
; Господин! Господин! Выйдите к нам! Заколдовал, что ли, кто-то пакостную дверь, а ведь у меня приказ королевы! Мне голову снимут, если что!
; Что Вы хотите? – Недоуменно спросил Эдик, выходя из дома. Двое здоровенных лбов возились около калитки, причем было видно, что ни тот, ни другой явно не понимает ни грамма в происходящем.
; Вас королева требует во дворец, а тут эта калитка!
; Входите, господа, прошу вас, – произнес Эдик. Дверь поддалась, и оба парня влетели по инерции во двор.
; Что угодно господам? – как можно вежливей спросил побледневший хозяин, предвидя самые страшные неприятности, какие только можно представить себе от взбалмошной принцессы.
Вмиг вспомнились ему и Клеопатра, и Екатерина, и Мессалина, не к ночи будь они помянуты! Дыба и застенки, коптящие факелы пыточных встали перед его мысленным взором, и озноб пробежал по Эдиковой коже! И тут же загрохотало, заворчало вдали, тотчас неизвестно откуда наволокло туч на небо, и ударила гроза! Молнии били куда попало, почти непрерывно, гром терзал уши; ветер, шквал, ураган, торнадо схватил двух несчастных солдат, потянул, закрутил, выволок за пределы Эдикова палисадника и вышвырнул наружу! Дверь захлопнулась!
; Дрема, Дрема! – заорал сержант, дрожа от страха, – это Дрема вернулся! Твою мать, что я наделал! Прости меня, Дрема, не гневайся, нет в моем сердце злого умысла на тебя! Не казни меня, не насылай на меня черных призраков! – и какую-то еще несусветную чепуху в том же роде, чего не было слышно в реве урагана и грохоте грозы. Сердце Эдиково стало биться ровнее, и буря как по мановению волшебной палочки стихла, будто ее и не было вовсе!
; Господин, а господин, прошу Вас, не сердитесь! Королева приказала мне со всевозможнейшими почестями проводить Вас во дворец, будь он неладен! Одевайтесь, господин, умоляю! Вам никто не причинит зла, уверяю Вас!
Нечего делать! Наскоро собравшись, Эдуард не без волнения пошел во дворец. Сержант шел впереди и орал беспрерывно:
; Великий Дрема идет, Дрема, Дрема, посторонись, посторонись, народ, дай дорогу всеблагому Дреме!
; Сержант, голубчик, – взмолился наконец Эдик, – почему ты все время называешь меня Дремой? Что это за Дрема еще за такая!
; Господин, не могу я Вам этого объяснить, спросите сами, когда придете, а меня увольте.
; И пошел вперед, продолжая орать, как заговоренный:
; Дорогу Дреме великому!
И дальше все в том же идиотском духе.
Во дворце его первым долгом отвели в какое-то помещение, где предупредительный и говорливый портной примерил на него множество нарядов, один другого чуднее, пока не остановились на костюме и хорошо скроенном, и удобном, и Эдуард в сопровождении свиты был препровожден в зал. Там на двух тронах, одном – повыше, другом – поскромнее, сидели две женщины. Их можно было бы назвать сестрами, если бы печать годов и опыта не указывали на то, кто здесь королева – мать, а кто – Королева Элизабет. Вновь ударило в барабаны Эдиково сердце, вновь слабость подступила к его ногам, когда увидел он величественную, грозную, благородную красоту своей нечаянной возлюбленной. И понял Эдик, что пропал он, пропал навсегда и бесповоротно, что если она отвернется от него, то кончится его жизнь. Но разум говорил ему, что не будет ему покоя и тогда, если она будет к нему благосклонна. Нахмурилось за окнами, но Эдик, уже понимавший, что причина природных катаклизмов – он сам, успокоил бешено бившееся сердце, стал думать о хорошем, и за стенами замка вновь засияло солнце и запели птицы.
; Дрема, Дрема! – Зашептали придворные, а вдовствующая королева подозвала его мановением тонкой руки.
; Подойди, Эдуард, повелитель снов! – приказала она.
Эдик, читавший в детстве романы о рыцарях, подошел к подножию трона и, отвесив поклон, встал на одно колено. Элизабет, взяв в руки шпагу, легко ударила его по левому и правому плечу, заставила поцеловать руку в перчатке, и произнесла следующее:
; Сим возводим Мы, Божьей милостью королева и владычица принадлежащих Нам по наследному и ленному праву стран и земель и населяющих их народов и сословий, тебя, владыку снов и грез, Эдуард, в рыцарское достоинство и присваиваем тебе звание барона. Во владение мы милостиво дарим тебе деревни, леса, поля и пойменные луга из наших охотничьих угодий, дабы в любое время могли Мы насладиться и благородной охотой, и отдыхом, как и подобает нашему положению и достоинству. Владей же своими землями с умом и тщанием и носи присвоенные тебе звание и титул с достоинством и честью. Также повелеваем Мы, чтобы были разработаны, а затем по всем геральдическим благородным законам начертаны на бумагах и тканях, флагах и значках твои отныне девиз, знамя и герб, достойные твоего звания и чести! Встаньте, шевалье Эдуард!
А королева – мать в это время внимательно разглядывала вошедшего. Он был высок, строен, неплохо сложен. Глаза глядели весело, по-юношески молодо, спина была прямой и вообще…. Когда аудиенция и приличествующие случаю слова были произнесены, она знаком попросила Эдуарда остаться.
; Ну, вот что, мой дорогой, – начала тихо она, – мне Вас рекомендовали как именно того человека, который может помочь моей дочери избавиться от излишней для ее высокого положения неуверенности и застенчивости. Вижу, Вы даром времени не теряете. Это хорошо! Плохо другое, …– она прервала свою речь на полуслове. – Я бы хотела, чтобы Вы мне помогли… Впрочем, пока прощайте. – С этим вдовствующая королева – мать и удалилась.
Часть вторая: сны.
… Домик Эдуарда находился на самом краю большого светлого березового леса, переходившего в поле, за которым следовали поля, луга и охотничьи угодья. К Эдуарду был приставлен егерь, он следил за порядком, правилами охоты и содержания животных. Сам же Эдуард этим не интересовался. Он регулярно стал захаживать к Велизарию, живущему практически рядом примерно в таком же небольшом домике. Тот имел дурную репутацию колдуна, о чем Дрема не знал, да и знать не желал. В нашем мире никаких колдуний, ведьм и ведьмаков нет и быть не может. По определению! А тут – гулял и наткнулся. В калитку стукнула рука.
; Эдуард! Эдуард! – раздался знакомый голос.
Гость вскрикнул: – Яшка! Нашелся! Боже, что это у тебя с лицом?
Яшка рассказал уже знакомую нам историю о прохождении через огненный портал, об излечении и своем новом имени: Велизарий.
Друзья обнялись и пошли в дом
; Итак, здравствуй, Дрема, мечтатель, снотворец! – необыкновенно певучим, молодым голосом произнес пророк. Он накинул широкий балахон с низко надвинутым на глаза капюшоном, так что лица Велизария не стало видно. – Вот ты и заскочил ко мне на огонек. Садись, мой друг.
; Ты-то почему называешь меня Дремой? Меня совсем иначе зовут. Да и сплю-то я не так много. Если только дежурство трудное…
; Дрема, он Дрема и есть! Он сон делает явью! Вот представь себе что-нибудь. Для начала попроще: ветер. Давай, закрой глаза и скажи – Ветер!
; Ветер! – Прошептал Эдик.
Засвистело, запело, завыло в дымовой трубе. Ветер рванул дверь домика, качнул, завертел флюгер.
; А теперь скажи – Тишина.
; Тишина! – Выкрикнул Эдик.
И тотчас же воздух замер, застыл, остановился, как будто порыва ветра и не было только что.
; Иди, иди, мой дорогой, иди, тренируйся! Талант надо шлифовать. Но не усердствуй очень-то. Без ураганов и цунами, если можно.
Вот стал Эдуард, или Дрема в дальний лес ходить, подальше от людских глаз. Тренироваться. То ветер вызовет, то дождь, то солнце, то снег посреди лета, то оттепель среди зимы!
; Прекрасно! – раздался сзади в один из дней голос Велизария, – начала ты постиг. Теперь, по крайней мере, не будешь людей калечить. Дальше сам разберешься. Не применяй свой талант во вред! Никогда! Не то быть беде. Худо, если Дрема встает не на ту сторону! И забудь свою прежнюю жизнь. Ты теперь другой, не то, что раньше.
Да мои дорогие, Булкин изменился за это короткое время! Никто не посмел бы назвать теперь этого человека Эдичкой! Рыжие, с каштановым отливом и легкой проседью длинные волосы, блестящей волной падали на широкие плечи. Лицо зрелого мужчины с легкой улыбкой темно-синих глаз внимательно глядели на собеседника. Широкие, мощные плечи, сухопарое тело, крепкие длинные ноги говорили о силе необыкновенной. Нет, я бы не сказал, что великий мастер снов был молод! Но исходившее от него сияние и ощущение внутренней силы не позволяли назвать его возраст. Кажется, было ему столько лет, сколько лет земле, воде, воздуху и пламени!
И прошло время, месяц примерно, и королева-мать вызвала Эдуарда к себе. После всех необходимых церемоний, она жестом удалила всех из зала и, оставшись наедине с Эдуардом, начала свой долгий рассказ:
; Когда-то, несколько веков назад, мы были обычным миром, как и все остальные. Мы, правда, могли путешествовать между нашим и вашим мирами, но на этом все различия заканчивались. Норды росли и развивались так же, как и все. Наука, искусство, ремесла процветали при короле Эдуарде Великом или Первом. Но королю Эдуарду казалось, что мы недостаточно сильны, что его страна в ряду остальных должна во всем быть первой. И тогда пришла женщина невиданной красоты, и сказала королю, что все его беды оттого, что мы слишком много сил отдаем ночью на сны и грезы.
; Если вы подарите мне свои грезы, у вас на сон уйдет меньше сил, вы будете больше работать, и процветание не заставит себя ждать!
; Да, – подумал Эдуард Великий, – что такое сон, в самом деле? Ложь, выдумка воспаленного мозга, ненужная часть работы мысли! – И сказал: – Я согласен, ведьма, бери себе наши сны.
Колдунья исчезла, а с ней и сны во всей стране Нордов.
И вправду, после того, как Норды перестали видеть сны, они начали много и хорошо работать. Но увидел Король, что с течением времени его страна, сделавшая было резкий скачок вперед, стала отставать. Вначале это были искусства.
; Ну и Бог с ними, – подумал король, – главное – дело, а не песни!
Но затем вслед песням пришел черед писательству, науке, художническому ремеслу. И это не сильно тревожило короля. Но прошло время, и стал король стар. И собрал своих писарей и счетчиков, и увидел он, что все перестало развиваться в его стране, что она навсегда остановилась в своем развитии. И барьер стал все труднее пропускать их в Россию! Только единицы могли проникать в другие миры. Раз в год сначала, потом – раз в десять лет. Посетившие Россию рассказывали о диковинах искусства, музыки, техники, науки, даже война там велась совсем по-другому! И понял король, что вверг он свою страну в страшную беду. Никогда уже Норды не смогут развивать науки и искусства.
Прошли века. И вот совсем недавно к ним огненной волной принесло человека, опаленного страшным пламенем. Спасти его удалось с большим трудом и чудо, что он не умер, лишь на лице осталось несколько обезображивающих рубцов! (Вы поняли, конечно, что это был Яшка)! Он поведал, когда выздоровел, кто он и что случилось с ним. И приказал раскопать архивы. Там, сказал он, есть древнее пророчество старого короля.
Вот что рассказала королева-мать своему Дреме, или Эдуарду, барону де Нуар, своему поверенному в делах ночных, тайных, колдовских…
И дня через два, после чая с вареньем, в очередной раз встретившись с Эдуардом, Яшка задумчиво спросил:
; Тебе не кажется, что здесь как-то уж очень спокойно? Люди – как автоматы. Никто не кричит, все тихо, влюбленные по ночам не торчат под окнами и в садах, наук тоже нет.
; Скучно! До тошноты! – Вмиг ответил Дрема. – Музыки нет,
ни рисунков нигде, ни картин, машины старые, драные, поношенные, статуй – ты заметил – ни одной! Даже королей! Даже святых! И я знаю причину.
; Ну, и в чем же она?
; Они не видят снов, а, значит, не умеют мечтать. Но я хочу их этому научить. С твоей помощью. Мне нужен кто-то, кто умеет видеть сны! Давай встретимся сегодня вечерком в моем домике около замка.
Вечер наступил. Спокойный, ровный закат освещал землю. Двое приятелей сидели у раскрытого настежь окна.
Дрема закрыл глаза и произнес: – Ветер! – И, обращаясь к Яшке, шепнул:
; Рассказывай мне сказки, сны, выдумки, рассказывай, не останавливайся!
… Тихий шорох раздался ночью за окном. Черное небо без звезд, казалось, загудело дальним, рокотным гулом, и вот уже завились, завихрились ночные струи, взмыли в воздух, разлетелись на семь сторон света!
В ту ночь жители столицы видели, как над домом Дремы поднялась темная туча, и странный шелест заставил многих вздрогнуть. Но взошла луна, и они увидели, что это тысячи диковинных бабочек закружили над крышами, шурша своими крыльями, заблестели в свете луны божественными красками. Ветер лениво и тихо гнал их стаю от одного конца палисадника до другого, и кое-кто мог бы поклясться, что едва видимый человек проступал иногда на фоне стаи этих бабочек, и будто бы они садились на руки его, на его плечи и голову, и тогда был он виден более отчетливо. Его глаза, утверждали многие, были закрыты, а губы улыбались. Про это происшествие немедленно было доложено королеве-матери. Начальник тайной стражи мог бы поклясться, что она вздрогнула, но затем, справившись с волнением, улыбнулась немного растерянной улыбкой. Ему же, в свою очередь, было приказано никому этого не сообщать! А еще доложили королеве, что подлетал этот ветер к каждому окну, и от него будто бы отделялась большая золотая бабочка и исчезала в проеме окна. А остальные бабочки, ведомые неизвестным человеком, продолжали свой неуклонный, медленный танец по городу. Дальнейшее я расскажу так, как докладывал начальник королевской дворцовой стражи своей королеве каждое утро.
Вот ветер зашуршал, зашелестел в траве, закрутился, улегся на подоконнике черным котом, стукнул открытой форточкой, капли дождя ударили в окно.
; Это ты, Баюн? – Спросил юноша.
; Да, мой дорогой. Почему не спишь?
; Хочу сказку! Расскажи сказку!
; Хорошо! – Шепнул ветер. – Слушай внимательно!
… Комната качнулась, запахло солью, морем, свежий бриз принес ночную прохладу. Сад разросся вдруг за окнами, луна белой тарелкой глянула в окно, и там показались маленькие лунные феи. Они заплясали в серебряном луче, запели свою тихую песенку о любви и нежности, о маминых теплых руках. Лунные цветы заблестели, выросли, заполонили ночной сад. Прибрежные камни омыла набежавшая волна и далеко на горизонте стал виден корабль с парусами, полными ветром. Русалка нежным взором проводила корабль в его далекий путь, расчесывая длинные зеленые волосы серебряным гребнем. Голос ее звонко и тревожно разнесся над спящим морем. Огни святого Эльма полыхнули синим огнем над мачтами и белый кит со страшным шрамом вдоль левого бока выдохнул фонтан кровавых брызг в бездонное небо….
… А в другом доме ветер снова стукнул в оконце, вечер мягкой тенью скользнул в комнату, мерно закапала вода из крана, звезды глянули в окно.
; Не спишь, мой мальчик?
; Нет.
; Тогда расскажи мне, расскажи мне про свой сон, расскажи!-замурлыкал, зашептал Тот-Кто-Приходит-По-Ночам, – ты знаешь, ты помнишь – я люблю, когда ты рассказываешь мне свои сны! Расскажи про рыцарей!
; Ну, слушай, – начал Артур, – когда-то, давным-давно, жил Белый Рыцарь, – юноша вдруг почувствовал, как сладкий ток течет по его сердцу. Слова приходили сами, складывались в непрерывную, тонкую ткань, ткань великой и бессмертной саги, которую будут рассказывать его дети и внуки, и внуки его правнуков.
По мере того, как он говорил, старуха-мать, подглядывавшая в приоткрытую дверь, увидела чудесные картины за окном: лошади во весь опор скакали по полям, всадники в боевой броне преследовали врага, звуки сражения раздавались на поле боя, ржали кони, бряцали поножи. Сам Артур, король и рыцарь из рыцарей Круглого Стола, бился плечо к плечу со своими товарищами! Не прошло и часа, а разгромленный враг с позором покинул поле боя, торжествующий гимн перекрыл все звуки, боевые флаги затрепетали на ветру…
… Дождь постучал в новое окно, протянул прохладные руки, положил их на горячий лоб девочки:
; Послушай мою сказку, – заплакал, заскулил дождь, – неужели
ты не любишь сказки? Если ты не услышишь мою сказку, я буду плакать весь день и всю ночь!
; Ладно, – согласилась девочка, – рассказывай!
; Только смотри! – ты не должна перебивать!
Девочка придвинула свое лицо к мокрому окну, и темнота зашептала, заговорила тихо-тихо, нежными порывами теплого ветерка поглаживая ее тонкие ручонки. И комната озарилась светом, и молодая, красивая невысокая женщина захлопотала у огня, и запахло по всему дому пирогами и ватрушками, а отец, – вот он с трубкой у огонька! – добродушно заговорил басом с малышом, и собака улеглась у камелька на любимой подстилочке, и старший брат у стола разложил привезенные подарки. Когда все улеглись, зашуршало, завозилось в подпечье, и маленькие человечки выбежали, засуетились, захлопотали по всему дому…
… Тень примостилась у камина, вытянула длинные ноги, протянула руки к огню.
; … Ну, какое сегодня у нас желание?
; Хочу летать! Летать!
; Летать! Хорошенькое дело! А на чем, на чем ты бы хотел полететь? На птице, на звере или на чудовище?
; На чудовище! – проговорил, захлебываясь от восторга человек, – на драконе!
; Ну, смотри! – взревело за окном, и великий Змей поднялся во
всей своей сказочной красе и силе! Зеленый огонь пробегал по бронированной шкуре, холодный золотой свет, менявший свои оттенки каждое мгновение, струился по бокам его, огромные глаза смотрели властно и строго. Крылья поднимали ветер, ревущее пламя вырывалось из ноздрей!
; Ты звал меня, смертный! – вырвалось из глотки чудовища, –
садись же ко мне на спину, садись, не бойся! Мы полетим сегодня в город, к королевскому замку!
И взмыл Великий дракон, распахнул крылья свои, закрыл ими солнце, грозно пламенея стальной чешуей, и полетел к замку. Мужчина, дрожа от страха и восторга, глядел на маленькие домики и крохотных людей, в ужасе падавших на колени перед могучим Змеем.
; Мы летим к одной девушке, – проревел Дракон, – Она тяжело больна. У нее разбито сердце, и ты уж постарайся, Человек, вылечи ее!
; Дракон будет освобождать принцессу, – хохотнул коротко человек, – кому сказать!
; Ты прав, мой дорогой, ты прав! Не по правилам! Ну, уж какие тут правила, когда сны властвуют над этим миром! Летим!...
… Под утро восьмого дня Яшка устал рассказывать, а Эдуард – летать по ночному городу. Друзья коротко позавтракали и повалились без сил. Проспали оба до вечера, и, сидя на веранде Дреминого дома, глядели на закат.
; Смотри! – сказал Дрема Яшке. Он поднял ладонь и начал медленно вести ее по линии горизонта.
Темные, светлые, цветные полосы забурлили под рукой, как будто она попала в полосу водяных струй. И невероятный, космический закат встал на горизонте, и фигура женщины, тонкой станом и прекрасной лицом неявственно проявилась на этом закате, и полетела огненная птица, и сожрала солнце, и луна огромным блюдом выкатилась из-под Дреминой руки, и звезды, каких не видели здесь испокон веку рассыпались по горизонту, и одинокий силуэт высокой, статной березы обозначился серебряной тенью на небе, и запел соловей, и пахнуло ночью, великой и необъятной. Той, далекой, с криками птиц, с закатами вполнеба, журчанием весенних струй и стуком ее сердца под твоей ладонью.
; Смотри же, – сказал Дрема, – теперь я могу не только вызвать
бурю и грозу, дождь и ветер, я еще могу любую их мечту сделать реальностью. Слишком долго они не верили в сказку, слишком долго не видели снов. Теперь их сны будут ходить по улицам, заглядывать в окна, скрипеть половицами в домах. Недолго, но месяц-то уж точно!
; Как я им завидую, – сказал Яшка, – вот бы нам такое в Россию!
Наступило утро. Королева-мать, как всегда, принимала доклады своих доверенных лиц.
Сегодня они были очень необычными: юноша из приморского квартала начал сооружение громадной лодки, которую он упорно называл кораблем, под его руководство она дала плотников и математика, снабдив их книгами из библиотеки. Наутро в порту уже вовсю шла работа. Из окон замка было хорошо видно, как молодой человек с чертежами в руках ходил взад и вперед и давал указание, время от времени сверяясь с какими-то записями.
Молодая женщина видела, как ее дочь открыла большую тетрадь, и что-то старательно стала в ней писать. Тихо-тихо подкралась женщина сзади и прочла. «Сказки». Королева, как только ей доложили об этом, приказала взять девочку в только что образованную придворную литературную академию.
Через три дня ровно, на аудиенции у графа де Борка, сэр Артур вызвался собрать и вооружить отряд воинов, готовых к битвам и дальним походам во славу Нордов. И много, много произошло всего в том же духе! Мужчина из дальнего квартала нашел где-то здоровенную толстую простыню и стал на ней изображать огромного змея, несущегося на фоне звездного неба к замку больной принцессы. Люди говорили, что Дракон был изображен так реально, что всем казалось, будто подожди они еще мгновение, и из пасти чудовища вырвется пламя!
А все ходили по улицам города, как зачарованные, еще дней десять. Нескоро, совсем нескоро привыкнут Норды к тому, что по ночам их будут сопровождать сказки и видения, что реальность будет перемешана с выдумкой, а мечта с реальностью!
А Катарина прошла к себе в спальню и легла в кровать. Накрывшись с головой тонким одеялом, она поймала себя на том, что думает о Велизарии. Ее не смущали ни его странный образ жизни, ни ужасные рубцы на лице. Давно уже, скажу вам по секрету, она нет-нет, да и заходила к нему в его лесной домик и просиживала порой до глубокого вечера около его камина. Долгие разговоры, спокойствие и уверенность Велизария утешили ее душу, раненную после смерти Светонида, и она, сама того не понимая, уже и не представляла себе своей жизни без его тихого голоса, без его чистых глаз, без него, короче говоря. И она начала придумывать себе сказку, о том, что она и Велизарий… А в это время тихий, легкий ветерок прилег на ее подоконник, поиграл с занавесками, подкрался и шепнул ей на ухо:
; О чем ты мечтаешь, Катарина? Скажи, скажи, не бойся, ведь
никто не узнает!
; Велизарий, – прошептала она, твердо уверенная, что спит.
; Спи, королева, спи, твой сон исполнится, – прошелестело в листве и все затихло.
Через три дня примерно начальник городской стражи заметил темную женскую фигуру в капюшоне, выходящую ночью из замка. Он, не доверяя никому, проследил за женщиной, и увидел, что дошла она до домика Велизария-ясновидца, осторожно постучала в дверь, а когда та приоткрылась, проскользнула вовнутрь. Офицер дождался до утра, пока женщина не вышла из домика. Каково же было его удивление, когда он увидел, что ночной гостьей Велизария была не кто иная, как Катарина, Королева-мать!
Часть третья: Ревность.
… И вдруг Эдуард получил письмо от молодой Королевы. Его приглашали тайно посетить покои Элизабет, ближе к полуночи. Но в этот раз все было не так безоблачно, как раньше, совсем не так! Элизабет, наряженная в глухое, черное платье, мрачно глядела на него с высоты своего огромного трона.
; Пришли, мой барон? – Тихо и холодно спросила она.
; Да, Ваше величество, – оробев, прошептал Эдик.
; Скажите, Эдуард, – спросила она тихо – вот эти Ваши слова про любовь к Нам, чем они вызваны? Мужской гордыней? Ясно ведь, всякому лестно соблазнить королеву! А может, не дай Бог, желанием занять трон королевства? Хотя я отметаю эту мысль: Вы с Вашим характером были бы зарезаны в первые же полчаса Вашего правления! Но все равно – тут мне доносят, что каждый вечер фрейлина моего двора ныряет к Вам в калитку. И проводит там все время, оставшееся свободным от меня. На два фронта трудитесь? Или нет? Это правда? Отвечайте! – Выкрикнула она
; Это неправда, – ответил Эдуард сухо и сдержано. – Но ведь Вы мне не поверите. Так отчего бы, Ваше величество, Вам серьезно не испытать и меня, и свою фрейлину? – после некоторой паузы сказал Дрема.
; И как прикажете ее испытать? – спросила Элизабет.
; А пусть она, как и говорит, но без предварительной со мной
договоренности, проникнет ко мне в дом. Ни я, ни она не будем знать о назначенной встрече. Если это происходило, пусть придет. И чтобы у Вас не было сомнений, пусть Ваше величество просто откроет для нее калитку моего дома. Чтобы, разумеется, я ничего не знал! Ну и затем Вы будете наблюдать дальнейшее издали.
Прошло несколько дней, и однажды Элизабет сказала той самой своей фрейлине:
– Моя дорогая Мэри, я ужасно хочу посмотреть, как совершаются свидания, тем более тайные, у вас с бароном де Нуар. Давайте сделаем ему сюрприз. Я пойду впереди, открою для Вас калитку, а Вы тихонько в нее и прошмыгнете к своему возлюбленному. Разумеется, для защиты нашей королевской особы мы возьмем с собой пару солдат, но в остальном все будет как в арабских сказках про Гаруна-ар-Рашида.
; Да, Ваше величество, – внезапно побледнев, произнесла Мэри.
; Ну-ну, моя дорогая, не надо так волноваться! Ведь Ваше свидание пройдет без помех, тем более при такой-то дуэнье! А потом, если захотите, мы вам с бароном и свадьбу организуем. Пойдемте же!
И Элизабет, в сопровождении взвода солдат, пошла чуть позади еле передвигавшей ноги Марии. Подошли к дому барона. Королева легко взялась за калитку и толкнула ее вовнутрь. Калитка распахнулась, стала видна дорожка, ведущая к дому. Элизабет легонько подтолкнула девушку вовнутрь. Но та вдруг вскрикнула, ударившись лицом о невидимую преграду.
; Ну что же Вы, Мэри, идите же, – шепотом приказала королева.
; Не могу, Ваше величество, меня что-то не пускает.
; Попробуйте еще раз, моя дорогая, – в голосе королевы зазвучали металлические нотки. – Ведь Вы говорили, что каждый Божий вечер приходили сюда, как к себе домой!
; Нет, не могу пройти, - воскликнула бедняжка и, упав на колени, уткнула лицо в ладони и разрыдалась. В доме Эдуарда загорелся свет, засуетились люди, послышался крик:
; Господин барон, господин барон, там Ее Величество прибыли!
Эдуард, как был спросонок, в домашнем халате, ничего еще не соображая со сна, выскочил на улицу:
; Ваше Величество, какая честь, прошу Вас всенепременно зайти ко мне! Не откажите почтить своим визитом мое скромное жилище.
Королева легко толкнула калитку, приказав через плечо:
; Идите, Мэри, идите же за мной. – В голосе ее послышалось торжество. – Как? Опять не можете? Что ж делать, стойте здесь, дожидайтесь свою королеву, – и прибавила тихо, – которую Вы так бесстыдно обманули! Сержант! Проследите, чтобы леди Мэри не скучала здесь одна. – И добавила после паузы, – и не сбежала, что было бы для Вас, сержант, крайне скверно.
Солдаты немедленно обступили фрейлину, и лица их не выражали никакого почтения к первой леди королевства. А Элизабет между тем уже входила в дом к Эдуарду, держа его легонько под локоть, и шепча на ухо:
; Ах, мой друг, из-за Вас мне придется искать себе новую
фрейлину, а это так утомительно. Впрочем, сейчас я хочу остаться с Вами наедине. Прикажите же своим слугам скорее погасить свечи.
До самого утра бедняжка – фрейлина простояла под изгородью дреминого дома, окруженная солдатами, и не чаяла, как и дождаться утра. А утро наступило в свой черед, королева вышла из калитки дома, села в свою карету и ласковым жестом подозвала фрейлину.
; Миледи, – сказала она тихонько, – еще вчера вечером мы
намеревалась сослать Вас на дальние острова, чтобы и имя Ваше забылось в моем дворце. Или казнить. А нынче, по случаю хорошей погоды, мы всего лишь объявляем Вам свою немилость, и повелеваем отбыть в свой замок на северных землях и сидеть там тише воды, ниже травы. Да, а чтобы у Вас не возникало пустого желания бегать по чужим мужчинам, или рассказывать, что бегаете, мы найдем Вам более достойное занятие. Граф де Митторон давно просит у меня руки одной из великокняжеских дочек. Вы будете через месяц с ним обвенчаны! Думаю, его опыт и возраст, а также характер быстро охладят Ваш пыл к дешевым интригам! – И она уехала.
Часть четвертая. Из Нордов в Россию.
Утро еще только вступало в свои права, еще первые лучи солнца пробежали по крышам домов, еще в полях не осел туман, еще лес темнел поодаль своей зеленой громадой, а на небольшой тропинке показалась фигура женщины. Она шла уверенно и спокойно, почти не оглядываясь по сторонам. Судя по всему, ей были знакомы и это поле, и этот лес вдали, и эта тропинка. Странность же заключалась в том, что ходить в этих краях не решался почти никто, а если уж и решался, то либо пропадал с концами, либо возвращался потерянный, обеспамятевший, неся околесицу насчет болот, каких-то замков да еще и с гномами, хотя, прошу заметить, ни болот, ни замков, ни тем более гномов в наших краях не водилось никогда. И попадал этот бедолага в руки добрых докторов, которые через год-два ставили несчастного на ноги и выпускали в свет с белым билетом и пожизненным приговором в виде заключения о психическом заболевании.
Да, княгиня де Митторон, названная родителями Марией, не очень-то заботилась об оставленном позади замке своего мужа, равно как и о самом муже, валявшемся в собственных апартаментах с пулей в груди. Нелюбимый, силой навязанный ей королевой Элизабет, он при всяком удобном случае попрекал ее мнимой связью с бароном де Нуар, изменял налево и направо с кем только можно и нельзя, держал в черном теле, а для того, чтобы унизить свою супругу до конца, дал ей новое имя: Аделаида.
Она одна из очень немногих знала эту дорожку из мира Нордов в Россию, каковой и воспользовалась при первом же удобном случае, заодно прихватив все фамильные драгоценности Митторонов, справедливо рассудив, что ее мертвому супругу они явно больше не понадобятся. Скорее всего, не пройдет и пары часов, как его хватятся, начнут искать и конечно найдут в собственной спальне в луже крови с пистолетом в руке. Она криво усмехнулась, вспомнив, что недалеко от трупа князя слуги обнаружат бездыханное тело ее любовника и что в руке его точно также будет зажат дуэльный пистолет. Да уж, следствию не придется долго ломать голову, и судья, без сомнения, быстро вынесет вердикт о двойном убийстве на дуэли на почве ревности. А через годик-полтора в болотах владений ее мужа отыщется полусгнившее тело женщины, одетой в платье любимых цветов княгини де Митторон, и родственники, обезумев от горя, похоронят ее на фамильном кладбище в склепе, рядом с телом супруга.
А вот о чем действительно стоило задуматься, так это о местных жителях. Вряд ли кому-то понравится невысокая женщина с красивым лицом, но с синеватым оттенком кожи. Следовало укрыться и подождать вечера. Однако, минут через двадцать ее внимание привлекла красная стена, ранее здесь не замеченная. (Надо сказать, Мария, то бишь Аделаида, не единожды хаживала по этой тропке в нашу страну из своей и была уверена, что знает здесь все наперечет). Она прибавила шагу и вскоре уже стояла около городских ворот. Поодаль замечен был ею маленький домик, пустой и темный, в котором она и укрылась до наступления ночи. Что странно - внутри домика обнаружила она кровать с чистыми свежими простынями, ночной халатик, пришедшийся ей впору, предметы гигиены в ванне и кухня, полная всевозможной утвари. Приняв ванну, понежившись в теплой пенистой воде и наскоро поев, она почти рухнула в кровать и забылась глубоким сном.
Проснулась от тихого голоса.
- Сюда, - звал он ее, - сюда!
Она оделась, наскоро привела себя в порядок и пошла на этот голос. Внезапно открылся потайной ход. Поколебавшись с минуту, она все же решилась и шагнула на первую ступеньку лестницы, ведущей вниз. А голос звал, манил, шептал:
- Сюда, сюда!
И она все шла и шла, а ступеньки вели ее все ниже и ниже, пока не привели ее к маленькой дверце, чуть ли не меньше ее. Аделаида открыла дверь и прошла внутрь. Дверь за ней тотчас закрылась. Загорелись тусклые лампы и осветили дорожку, по которой девушка и пошла. Потом был долгий путь, потом опять дверь - и Ада оказалась в доме, небольшом, но уютном, со всеми необходимыми удобствами. На зеркале в ванной лежала записка: "Начни новую жизнь". Часы пробили полночь, усталость взяла свое и Аделаида, наскоро приняв душ, легла в постель и вскоре уснула. А утром к ее дому подъехала машина и увезла Аду в город. Там она поступила в закрытое учреждение, или, как говорят у нас - "ящик", где и устроилась работать в самом низовом секторе. Девушка была хороша собой: высокая, не в пример нордам, с большими зелеными глазами, пушистыми ресницами и точеным телом, она имела лишь один только недостаток: синеватый оттенок кожи. Впрочем, светила "ящика", где она работала, быстренько нашли подходящий диагноз, связанный с генами, кроветворными органами и прочей научной заумью, присвоили ему название, похоже, даже тиснули статейку в научный журнал, на чем дело и закончилось. Люди, как и положено людям, вскоре перестали замечать Адин дефект, в результате чего между ней и молодым секретчиком с третьей базы завязался романец, грозивший перейти в дальнейшем в серьезные отношения...
... Генерал был не молод. Далеко не молод. А уж для нашей Ады, простите - Марии - в ее-то 24 с небольшим и вовсе мог безо всякой натяжки считаться стариком. И, кстати, Мария Викторовна, как известно, уже была чуть что не обручена с таким же молодым, как она, парнем, хорошо зарабатывающим, любящим ее и не без основания считавшим себя любимым. А генерал... знаете - есть такая штука - поздняя любовь. По-разному, и далеко не всегда приходит она к людям. Одних она заставляет сходить с ума, других - клянчить, как подаяния, хотя бы малую кроху внимания своего кумира, третьих - озлобиться на весь белый свет. Ну и так далее. Но наш генерал, к чести его сказать, хорошо и точно понимал эту пропасть, разделяющую молодых и старых, этот временной водораздел, непроходимый и непреодолимый. Так что он к нашей Тане не приставал, не дарил подарков, не канючил у ее ног, выпрашивая нищенское подаяния в виде улыбки, или прикосновения нежной ручки - он был горд, наш генерал, как и подобает, кстати, любому уважающему себя генералу. Но и скрывать своих чувств он тоже не считал нужным. Мария прекрасно понимала, что означают его сияющие запоздалой молодостью глаза, нечаянно оброненные слова восхищения, вовремя и к сроку поднесенные цветы - на день рождения ли, к Новому Году ли, или к какому другому празднику. Постепенно наша дама привыкла к этим маленьким ненавязчивым знакам внимания и серьезно полагала, что могла бы и обидеться, если вдруг не получила то ли цветок, то ли коробочку дорогих конфет, то ли открыточку без подписи к празднику, то ли СМС-ку на именины. Дружок же ее этой способностью не отличался, надо сказать. Он искренне полагал, что одного присутствия его особы рядом с Таней достаточно и довольно, чтобы удержать около себя такое дорогое ему существо навеки и навсегда.
А Мария начала уже привыкать к этим сияющим при ее появлении глазам, к эти мелким, но так нужным и дорогим знакам внимания, что невольно, исподволь, незаметно для себя начала сравнивать Владимир Борисовича Пореченко со своим Володичкой. Увы! - постепенно это сравнение все больше складывалось не в пользу молодого человека, и не далее чем через год наша Мария осталась одна, о чем и не грустила, кстати. Между прочим, Володичка тоже не особенно долго тосковал, а недельки через две нашел себе моложавую, весьма богатую тетку, старше его лет на 15, из которой вил веревки, как хотел, а вскоре и женился, между прочим.
А Мария? И совершенно вылетело из головы! Мария наша служила в том же министерстве, что и генерал, так что видеться они могли довольно часто. Но теперь наша маленькая тихоня пошла в атаку! Она за пару недель перевелась в отдел, где начальствовал Пореченко, а после и вовсе добилась места его референта. Так что теперь они могли видеть друг друга практически целый день. Сослуживцы постепенно стали замечать, что их генерал, такой суровый, холодный и неприступный, стал более дружественным, теплым, что ли, человечным, стал носить, когда это было возможно, красивую, хорошо подобранную одежду, даже чуть-чуть поправился, будто бы. Но никто и думать бы не посмел, что наша маленькая, тихая Марийка ночью на первое января, отбывая праздничное дежурство, посмеет войти в комнату генерала и повернуть ключ в замке. Владимир Борисович, после тяжелых дневных проблем, уже собирался вздремнуть на маленьком диванчике по мере возможности пару-тройку часов, как вдруг рядом с ним присела на краешек этого самого дивана тонкая женская фигурка. Ни слова не было произнесено до самого утра, но никогда - ни до, ни после ни один из них не смог бы вспомнить ночи более прекрасной и счастливой, чем эта новогодняя ночь! Начались отношения, постепенно перераставшие в очень и очень серьезные, и уже никто не сомневался, что все закончится белым платьем и букетом невесты, но, как говорят, человек предполагает, а Бог располагает: Пореченков заболел и заболел весьма и весьма неприятной болезнью, и врачи уже стали разводить руками, и отводить глаза при встрече, и, казалось, что впереди ждет долгая дорога, полная мук, страданий и тяжелой, неприятной, даже грязной смерти... но генерал - он же был генералом как-никак! Он не боялся смерти, но такого конца для себя не хотел. Тогда, вечером, осенью, он набрал известный ему номер и посланная машина доставила к нему Николая Николаевича. Как всегда, присев около кровати страждущего, Целитель закрыл глаза и положил генералу руку на лоб. Но ни боли, ни жара Доктор не почувствовал и через полчаса долгих усилий он встал, сказал - "Бесполезно!" - извинился, деньги за визит категорически отверг и ушел. Впервые в своей жизни генерал заплакал! Нет, это не были слезы страданий, душевных мук, слезы страха, или раскаяния. Это были слезы злости и отчаяния! Но тут Мария, присев у края кровати, тихо спросила:
- Надежды нет?
- Ни малейшей! - Ответил генерал.
- Тогда, Боря, у нас остался только один путь - свеча! - И она рассказала Пореченкову о Дреме, о Светониде, о землях Нордов и о черной свече.
Той же ночью она со своим возлюбленным известной ей тайной тропой, привела его к дому Дремы, постучала в калитку, и тихо позвала:
- Барон, барон! Откройте, умоляю!
Калитка как бы сама собой отворилась и заспанный голос произнес из-за двери:
- Входите, прошу вас.
Как странно - еще один человек проснулся в это же самое мгновение: Велизарий, будто его толкнули, вскочил с постели, бесцеремонно растолкал Целителя, накинул плащ и побежал по направлению к дому Дремы, бормоча на ходу:
- Только бы успеть, только бы успеть!
А в домике Дремы уже свершилось: уже генерал лег на кушетку, уже Мария присела у ног его, уже на тумбочке поместился в медном подсвечнике огарок черной свечи, уже Дрема склонил голову и зашептал положенные слова молитвы. Но ничего не происходило: свеча не загоралась, генерал все еще оставался жив! И тогда в Руках Бориса Васильевича блеснула зажигалка!
- Нет! - вскричал Дрема, - Черную свечу зажигать нельзя, она или загорится, или ..
Поздно! Огонек зажигалки уже коснулся фитилька свечи, и он загорелся.
Несчастный Яшка! Он с ужасом глядел на черное, ревущее пламя, поднявшееся над крышей дома Дремы, уничтожившей его в одно мгновение и Велизарий не смог ни слова произнести от боли и тоски, сдавившей ему грудь. Слезы застилали ему глаза и сквозь пелену слез он увидел, что как будто огненная птица поднялась над пожарищем, закричала глухо и тоскливо и исчезла вдали! А на месте дома остались уголь да пепел. Долго искали Дрему, но так и не нашли, как не нашли ни Марии, ни тела генерала Пореченкова!
Но не прошло и суток, как Аделаида, или Мария, называйте, как хотите, сама не помня как, очутилась в своем домике, на своей кровати и долго не могла понять ни кто она, ни что с ней было, ни как она сюда попала. И, как бы после глубокого сна, все глядела она перед собой, когда наконец поняла, что глядит в зеркало, огромное, в полный человеческий рост зеркало, стоявшее прямо перед ней. А там, за стеклом, увидела девушка себя, да только одета она была не так, как сейчас: белое, переливчатое платье было на ней. И при каждом движении ткань его меняла свой цвет, переходя от белоснежного до глубокого черного, и такие же, по локоть, перчатки были на ней, и на груди с тонкого ожерелья сыпали острые лучики бриллианты, и диадема тонкой работы вплетена была в белые волосы. Но не это было главное! - там, за тонкой гранью, стоял рядом с ней он - ее Володя - могучий, высокий, широкоплечий, волосы его чуть трогала седина, костюм дорогой ткани как железом облегал спортивную фигуру генерала, и манил ее, и звал к себе, и та, в зеркале, тоже улыбалась ей приветливо и тоже звала к себе. Помутилось в голове у Марии! Не помня себя, она стремительно шагнула к своему любимому и пропала там, в зеркале! И тогда Город вдруг осветился яркими огнями, на один час только все окна в нем вспыхнули ярко, запылали разноцветными огнями, звуки прекрасной музыки заставили вздрогнуть сердца жителей окрестных домов, огни салюта раскрасили небо - и все исчезло, как и не было. А утром площадь была оцеплена вооруженными людьми, причем кое-кто поговаривал, что машина серебристого цвета подкатила ко входу в здание мэрии и вышли из него две женщины, сопровождаемые офицерами полиции. Потом обе сели в машину и уехали. Куда? Никто не знал. И вот на следующий день местное радио и телевидение транслировали в течение всего дня одно объявление. Не будем приводить его подробно, в этом нет нужды. А суть состояла в том, что отныне всех жителях Великого Города (так отныне именовалось это место на карте), просят посвятить один день в неделю, или один час ежедневно на постройке Белого Храма, за приличное вознаграждение, разумеется! Также сообщалось что все, имеющие отношение к науке, теперь переходят в ведение Академии Города, о заседании которой будет объявлено особо. Разумеется, прочие деятели науки, не проживающие в Великом Городе, также приглашаются для совместной работе в стенах городской академии. Вот и все, что можно сказать пока по поводу Марии, пришелицы из страны Нордов под милостивым правлении королевы Элизабет Великолепной, приютившей когда -то в своей стране и в своем сердце Эдуарда, известного также под титулом барона де Нуар, прозванного в народе Дремой.