Билетов в железнодорожной кассе на нужное число не было, и на Алтайскую турбазу «Катунь» мы с Томой приехали с опозданием. У нас были путёвки в конный поход по Алтаю. Пропустив день заезда, мы лишились трёх важных мероприятий - выбора лошади, первой тренировки, и вечера знакомства с группой.
Зарегистрировавшись в администрации, мы занесли вещи в номер – четырёхместную комнатушку в фанерном домике, наскоро переоделись и помчались к конюшне. Возле неё, размахивая уздечками и возбуждённо перекликаясь, группа носилась по загону – ловили своих коней. То и дело слышалось
- Слева заходи, слева!
- На меня гони!
- Юра, куда это ты моего Ваську повёл?
- Пардон, Танюша, это мой Буян, а твой Васька вон там скачет, беги скорее.
Мы с Томой стояли за оградой и завидовали счастливцам, уводившим пойманных коней. Соли на раны нам подсыпала весёлая девчоночка с гнедым меринком.
- Вы в нашей группе? Опоздали? А мы вчера в поле галопом скакали, одна туристка свалилась.
Галопом. Эх, как же я люблю галопом, да по полю! Может сегодня получится?
Сзади раздался мужской голос
- Та-а-к, коня поймала, иди, седлай. А вы, девчата, что тут стоите? А-а-а! Это вы, опоздавшие? Я ваш инструктор, Алексей, лучше звать просто Лёша.
Мы обернулись. Перед нами стоял длинный, жилистый парень. Его круглое лицо и вздёрнутый нос-картошечку обильно усыпали веснушки, а на голове огнём горела копна рыжих, кудрявых волос.
- Сейчас все отловят своих лошадок, а вам уж что останется. Может и не останется, коней мало, а группа у вас большая. Придётся вам весь поход пешком топать, или на турбазе загорать.
- Не придётся, - ответила Тома, тряхнула распущенными по плечам светлыми волосами и так посмотрела на Лёшу, что он мгновенно залился краской и куда-то ушёл.
Отсутствовал он недолго, и вскоре вернулся, ведя в поводу каракового коня. Не сводя восхищённого взгляда с высокой, тоненькой Томы, затянутой в фирменные джинсы, он протянул ей повод.
- Берите, его зовут Гром. Пойдёмте, подберём ему седло.
Они ушли, ничего мне не сказав. Было обидно. В горле стоял горький комочек, а на глаза навернулись слёзы. Глядя им вслед, я подумала: «И как это Томка на коня в таких узеньких джинсах влезет? Да и ляжки сотрёт на рыси толстыми швами в кровь». Потом вспомнила, что Тома умеет ездить только шагом, успокоилась и подсела на лавочку к конюху, которого все называли Романычем. Он с лёгкой ухмылкой следил, как турист тщетно пытался поймать рыжего коня с жёлтой спутанной гривой. Пока парень медленно подходил с куском хлеба на вытянутой ладони, рыжий стоял, косясь на него и прядя ушами. Но как только будущий всадник пытался набросить повод на шею коню, тот поворачивался задом, взбрыкивал, парень отскакивал в сторону, а рыжий уносился в другой конец загона.
- Не поймает, - уверенно сказал Романыч. – Кому Алтынгуль сразу не дался, тот его уже не поймает.
- Может надо помочь? Только зачем? Разве такой лошади можно идти на маршрут? Вон живот натёрт подпругой и на груди незажившая рана.
Романыч наконец повернул голову и внимательно на меня посмотрел.
- Разбираешься, однако. Конь на выпасе на сук напоролся, шарахнулся с испугу. Рана-то небольшая, зажила бы быстро, да не даёт он её лечить, отбивает. А мошка разъедает. Ну а потёртость от предыдущего всадника, подпруги плохо затягивал.
- Интересная кличка – Алтынгуль. Что она означает?
- Вроде «Золотой цветок». Он у нас недавно, из госконюшни привезли. В этом году народа много едет, лошадей нехватка.
- На ахалтекинца похож.
- Так текинец и есть. Их там разводят.
Приставив ладони рупором, Романыч крикнул
- Эй, Серёга, ты же вчера на сером ездил, его и лови. Вон он стоит, тебя дожидается.
- Я на этом хотел попробовать.
- Не поймаешь ты его, да и с потёртостями возиться придётся, умаешься.
Серёга недолго раздумывал. Накинул уздечку на серого и увёл седлать.
- Ну, безлошадная, иди, выбирай себе скакуна. Да только выбора особого у тебя нет. Этот хромает, у этого спина сбита, этот не даётся. Бери Дролю, он старенький, спокойный, не разнесёт, отставать только будет на маршруте. Уздечку возьми-то. – Романыч протянул мне уздечку.
- Не надо, я лучше вот эту верёвку возьму, которой калитка подвязана.
Кусочком сахара я подманила доброго сладкоежку Дролю и, прячась за его спиной, подошла совсем близко к Алтынгулю. Он вскинул голову, навострил уши, но, ничего не заподозрив, снова наклонился к кустикам травы, ещё не затоптанным копытами лошадей. Высунув руку из-под шеи Дроли, я осторожно забрала в кулак жёлтую, в репьях, гриву Алтынгуля. Он рванулся было вбок, но там была ограда, а я, прыгнув вперёд, обхватила его за шею и накинула на неё верёвку. Почувствовав на себе «ошейник», конь вдруг успокоился и уже не делал попыток вырваться и удрать.
- Не бойся, дурачок рыжий, не бойся, - уговаривала я коня, ласково оглаживая и почёсывая ему холку.
- Ну, хитра! Взяла всё ж таки! - Романыч был удивлён, - Ты теперь с него эту верёвку не снимай, лучше будет даваться.
Все четыре дня, оставшиеся до похода, я занималась конём. Верёвочный ошейник удивительным образом изменил его поведение. Теперь Алтынгуль спокойно подпускал к себе, а если положить ему на спину штормовку, то можно было отойти в сторону, и он не сходил с места. Группа под руководством Лёши тренировалась в верховой езде, а я лечила Алтынгуля. В местной аптеке выбор антисептиков был невелик. Удалось купить только зелёнку и порошки стрептоцида. Прикосновения к ранам вызывали у коня боль. Я аккуратно вдувала стрептоцид в больные места через бумажную трубочку. Романыч одобрял мои усилия, похваливал, а Лёша, проезжая мимо на своём любимце, Воронке, насмешливо бросал
- Всё возишься со своим одром? Не вылечишь, поедешь на Дроле. На турбазе конников не оставляют, а пешком идти не положено. Всё капризы дамские, есть же здоровая лошадь.
- Здоровой лошади 20 лет, и она только что из похода, ещё не восстановилась, - возражала я.
Фыркнув, Лёша уносился прочь догонять Тому. На следующий день похожий диалог повторялся. Романыч по моей просьбе раздобыл щётку, скребницу и металлический гребень. Я тщательно вычистила Алтынгуля, вытащила из гривы и хвоста репьи, расчесала. Теперь его шкура не была тусклой, а отливала на солнце золотом, как у всех ахалтекинцев. Он был ещё не стар, крепок, и его раны быстро заживали. Но молодая кожица была пока слишком нежной, и перед походом я нашила на подпруги мягкие прокладки. Мои усилия не пропали даром. В день выхода на маршрут подо мной гарцевал тёмно-рыжий, ухоженный конь с золотисто жёлтой гривой и хвостом.
И вот мы вышли в поход. Длинную вереницу всадников возглавлял инструктор Лёша, а замыкал конюх Романыч. Едва наша группа покинула турбазу и выехала на малоезженую просёлочную дорогу, меня охватило какое-то необычное, восторженное чувство. Было ощущение, что всё это – и перестук копыт по мягкому грунту, и колыхающееся подо мной седло, и запах сыромятной кожи, и треск кузнечиков, и щебетание птиц, всё это было со мной когда-то, и весь поход это чувство не покидало меня.
После трёх дней пути мы разбили лагерь на заброшенной пасеке. Хотя на маршруте мы ехали шагом, лошади нуждались в отдыхе. Место было чудесное: огромный луг с сочной травой, вокруг зелёные горы с белыми снежными шапками, по камням скачет весёлая горная речушка, а за пасекой одичавший сад, где уже созрели груши, сливы и мелкие, но сладкие яблоки. В первый день мы отдыхали, приводили в порядок конскую амуницию и свою одежду, а вечером у костра под руководством Серёги разучивали новые песни. Этот ленинградский паренёк захватил в поход гитару, на которой отлично играл. Мог исполнить по просьбе любой мотив, даже «Лунную сонату», первую её часть. Во второй день, оставив в лагере дежурных и пасущихся коней, мы поднялись на гору к снежной вершине и ели мороженое – мешали со сгущёнкой чистейший снег. Своих лошадей мы не забывали, по 4-5 раз на дню ходили проведать табун. Они уже привыкли к тому, что карманы туристов всегда набиты сухариками и сахаром. Едва завидев нас, кони спешили навстречу, ржали и тыкались носами в руки, ища угощенье. Только Алтынгуль никогда не проявлял своих чувств, при моём появлении. Сухари он не ел, сахар тоже, наверное, просто не знал их вкуса. Мои букеты из клевера он съедал вежливо, но равнодушно, ведь такого клевера было полно у него под ногами. Единственно, чем я могла его побаловать – это почесать шею и холку, помассировать спину, почистить жгутом из травы, расчесать купленным в сельском магазинчике гребнем гриву и хвост, протереть глаза. Я очень радовалась, что у Алтынгуля на местах, где были потёртости, уже выросла шёрстка.
- Всё своего осла драишь? – ехидно спрашивал Лёша. – Ну-ну, смотри, до дыр не протри.
Я не обижалась на него. Не знаю, где Лёша учился ездить верхом, но таких, как он, в нашей Школе верховой езды называли «галопщиками». Им бы только на коне покрасоваться, да резво поскакать, на этом любовь к лошадям заканчивалась.
Я уже перезнакомилась с группой. Серёга гитарист, Миша, Юра и Марина – ленинградцы, дружат со школы. Братья близнецы Кирилл и Игорь тоже из Ленинграда. Инга – студентка из Риги. Смешливая девчонка Галя и волейболистка Таня – из Свердловска. Николай- токарь, и Светлана - экономист, из Челябинска. Лариса из Ярославля учится в техникуме, занимается в кавалерийской школе. Тома и Сергей Иванович, подполковник, из Москвы. Люда, Ира и я тоже москвички и оказалось, что мы посещаем Школу верховой езды при Московском ипподроме, только занимаемся у разных тренеров. Не все из нашей туристской группы хорошо держатся в седле, но все трепетно любят лошадей. Мы, жители больших городов, приехали сюда не только ради алтайских красот. В каждом из нас живёт Всадник, который мечтает о том, что где-то гуляет в поле его конь, самый умный, резвый, прекрасный, и ждёт своего седока. Возможно, это и есть тот, который везёт тебя в походе.
На третий день стоянки в наш лагерь пожаловали гости – двое пастухов верхом на крепких, сытых гнедых конях, они пасли в горах скот, и двое парней шорцев, сборщиков целебных кореньев, тоже на лошадях. Мы как раз собирались обедать и пригласили их к костру разделить с нами трапезу. Повара в этот день особенно расстарались, всё было очень вкусным. После обычных расспросов – кто мы и откуда разговор перекинулся на лошадей. У каждого в запасе нашлась интересная «конская» история. Мы наперебой хвалили наших походных коней, а пастухи, слушая нас, усмехались, скептически махали руками и расхваливали своих жеребцов. Лёша горделиво заявил, что на турбазе нет равного его Воронку, он за резвость его и взял себе под седло. Кому-то из самых горячих спорщиков пришла в голову идея устроить скачку, чтобы на деле доказать чей конь лучше. Главный по лошадям, Романыч, дал нам добро с условием, что перед стартом осмотрит коней. Если заметит потёртости на спине, под подпругой или трещины на копытах, животное к скачке не допустит. Половина группы, похватав уздечки, с радостными воплями помчалась в табун, а те, кто неуверенно чувствовал себя в седле, вызвались быть судьями на старте и на финише.
Вскоре все участники состязания собрались на краю луга, у большой берёзы. Романыч внимательно осмотрел коней и утвердительно кивнул: «Всё в порядке». Я в последний раз проверяю, хорошо ли затянуты подпруги, подтягиваю короче стремена. Пастухи внимательно смотрят на моего Алтынгуля и что-то говорят друг другу на непонятном языке. Заметив, что я прислушиваюсь, один из них засмеялся и по-русски сказал
- Очень стремена короткие, как можно с такими ехать? Упадёшь.
Я улыбнулась, качнула отрицательно головой.
- Стремена - самый раз. Это же скачка, а не верховая прогулка. Нет, не упаду.
Волнуюсь ужасно. Мне очень хочется выиграть, ну хотя бы быть не последней, только бы Алтынгуль не подкачал.
Решено было скакать от берёзы до ворот пасеки, это примерно километр. Кто первым въедет в ворота, тот и победитель. Всадники выстроились в линию. Я вижу лица своих товарищей, сосредоточенные, суровые. Должно быть, такие были у кавалеристов перед решающей атакой. Справа от меня Лёша. Его веснушки стали ещё ярче на побледневшем лице. Прищурившись, он смотрит вдаль и беззвучно шевелит губами – молится, что ли? Пастухи-алтайцы слева, посерьёзнели, уже не переговариваются. Вон Серёга гитарист на сером Беркуте, Люда и Ира, с которыми я сдружилась, Лариса – хорошенькая блондинка, такая крошечная на своём крупном Верном. Близнецы ленинградцы Кира с Игорем и коней выбрали похожих – вороных Бека и Дара. Сейчас они все – мои соперники и будут делать всё, чтобы выиграть. Волнуются всадники, и это волнение чувствуют кони, горячатся. Никак мы не можем их выровнять на одной линии. Нас с Алтынгулем совсем оттеснили назад. «Ну, куда ты пятишься, дурачок?», - тихонько говорю ему, набирая повод. Я чувствую, как он сжался пружиной, как напряглись мускулы, и дрожь прошла по его телу.
Старт! Дрогнула живая стена. Я шенкелями выслала коня вперёд и одновременно отдала повод. Он рванулся, как скаковая лошадь из бокса, в узкий просвет между двумя конями – вороным и гнедым. Тихо звякнули соприкоснувшиеся стремена. Промелькнула справа оскаленная морда Лёшиного Воронка. Сжался- разжался, сжался-разжался, стелется над зелёным лугом Алтынгуль, бьётся мне в лицо огненная грива. Я стою на стременах и не чувствую скачков коня. Полное ощущение полёта. Я – птица. Слева пастухи, сидя в сёдлах прямо,глубоко, гвоздями, нахлёстывают плётками своих жеребцов и медленно уплывают назад.
- А-а-а! – кричу я, качая поводом коня, - Алтынгу-у-уль! Не выдай, родной, не выда-а-ай!
Откуда, из каких глубин памяти этот клич? Как он родился во мне? Может, прокричал его когда-то мой прапрадед, казак, преследуя врага? Может дед, когда с чапаевской конницей мчался на беляков? «Не выдай»,- шептали губы усталой женщины, понукавшей тощую лошадёнку в 1918 году. «Не выдай, милая, невспаханное поле – это смерть. «Не выдай!» - просил коня раненный отец на лесной тропе в 1943 году, а за спиной раздавался треск мотоциклов и фашистские пули свистели над его головой. Мчались верные кони и не выдавали своих всадников ни врагам, ни голоду, ни смерти.
Гудит позади земля от топота конских копыт, мчится стрелой Алтынгуль, а впереди нет никого. Вот и ворота. Следом за мной в них влетает Люда на саврасом Алмазе, за ней пастухи, Лариса, и за ней Лёша. Он разъярён. Показывая на меня пальцем, кричит
- Победа не считается, вот эта меня пихнула на старте! Пакость мне устроила! Я с такой в разведку бы не пошёл!
- А тебя никто и не послал бы в разведку. Уж очень заметный. Так пылаешь, что издали видно, - заступилась за меня Люда.
Я не могла найти слов от обиды. Ведь это Лёша загораживал мне старт и напирал своим конём на Алтынгуля.
- Хорошо, пусть не считается.
Отошла в сторону, расседлала коня. Руки и колени дрожат от напряженья. Я вожу потного Алтынгуля в поводу, чтобы он остыл, а из глаз слёзы ручьём. Мне жалко уставшего коня, жалко, что уже прошла и не повторится эта скачка и тот миг счастья, когда почувствовала себя птицей. Подумала, вдруг все поверят Лёше и будут считать, что я выиграла, совершив коварный поступок. Подошли пастухи, оба улыбаются.
- Хо! Зачем плакать? Хорошо едешь, как жокей. И конь твой хороший, настоящий скакун, текинец. Молодец, девка! А рыжего парня не слушай, мы всё видели, скачка была честная.
Лёша не простил мне своего поражения и мстил делая мелкие пакости. То на привале через миску с кашей шагнёт и туда попадёт сор. То вытер сапоги моим полотенцем а потом удивлялся: «Как, это твоё? Прости, не знал». Узнав, что я не переношу сигаретного дыма, всегда выпускал его в мою сторону, когда курил. Если наступала моя очередь кашеварить, Лёша, хлебнув суп, кривился и громко возмущался
- Ну, преснятина! Ты что, дома совсем не готовишь?. Женщина в первую очередь должна уметь хозяйничать, а не скачки выигрывать.
Как-то вечером, когда вся группа собралась у костра, Лёша заявил
- Народ, нам выдали в поход шоколад, по плитке на человека. Я хотел раздать сегодня и одной не досчитался. Среди нас завелась крыса.
Разговоры сразу смолкли, затихла Серёгина гитара.
- Но я нашёл недостающую плитку,- продолжал Лёша, - знаете где? Вот это чья штормовка?
- Моя, - похолодев, честно призналась я.
- Вот в ней, в этом кармане и нашёл.
- А ты что, по чужим карманам шаришь? - спросил кто-то.
- Сигареты хотел достать, со своей штормовкой перепутал.
Я встала с брёвнышка, на котором сидела.
- Ребята, поверьте, я не брала шоколад. Зачем? Мне его нельзя есть. У своих воровать…
Голос мой дрогнул, я ушла в палатку и наревелась там досыта.
На следующий день Ира с Людой мне сказали, что Лёша уговаривал ребят объявить мне бойкот, но никто не согласился. Все ответили, что приехали отдыхать, и не намерены портить отпуск травлей человека. А если инструктор в чём-то обвиняет туристку, пусть сам с ней разбирается или пишет на неё заявление по возвращении на турбазу. Девчонки утешали меня, как могли.
- Вернёмся в Москву, переходи в нашу группу, - предложила Люда.- Я староста, с нашими ребятами договорюсь. Нам хорошие всадники нужны, а то на трудных лошадях ездить некому.
Предложение было заманчивым. Мне нравился тренер в этой группе - спокойный, интеллигентный, занятия проводил интересно. Да и люди там были славные, дружные. Я с радостью согласилась.
Через четыре дня мы, посетив Каракольские озёра, вернулись на турбазу. В течение этих дней Лёша больше мне не вредил.
И вот рассёдланы и выпущены в загон кони, сданы взятые напрокат рюкзаки, штормовки, сапоги. Завтра после обеда автобус отвезёт нас в Бийск, на вокзал. Отпуская Алтынгуля, я сняла с него ошейник, но не ту верёвку, которой ловила, а свитый своими руками из разноцветной пряжи, которую удалось раздобыть у местной жительницы. Отдала его конюху.
- Ну, Романыч, коня в походе я сберегла, а эту аладжу передай тому, кто на нём в следующий поход пойдёт.
- Не пойдёт твой конь в поход, обратно, на госконюшню забирают. По ошибке Алтынгуля сюда привезли, так что утром приходи прощаться.
Вечером у группы был прощальный ужин. Я раздарила всем карандашные портреты их коней. Мы обменивались адресами, пели под Серёгин аккомпонимент, вспоминали разные забавные эпизоды из похода – как Таня испугалась пенька, приняв его за медведя, как при переходе через мелкое болотце под Ингой улёгся её Ушик, решив принять ванну, и она с высокой кочки смешно, с латышским акцентом, уговаривала его встать. Как все путали близнецов Киру и Игоря, а те, потешаясь, выдавали себя друг за друга. Как ленинградская четвёрка снимала любительский фильм о ковбоях, и к ним в кадр постоянно попадал Романыч, как в тумане нам не дала потеряться увязавшаяся за нами к Каракольским озёрам местная собачонка.
А на следующее утро мы все пошли к загону прощаться с конями, пока их не отогнали на выпас. Все ласкали своих любимцев, последний раз скармливая им принесённые лакомства. Алтынгуль стоял в самом дальнем конце загона. Я попыталась подойти к нему, но он отбежал в сторону, ошейника на нём не было. Ловить его было ни к чему, поэтому я просто окликнула его
- Алтынгуль! Прощай, дружище!
Развернулась и пошла из загона. Тихое ржание раздалось за спиной. Я обернулась, ржал Алтынгуль. Я не пошла к нему навстречу, и тогда он сам подошёл и ткнулся носом мне в плечо.
А. Жарикова 1978 г.