Глава тридцатая
Gut dann ist alles gut!
На следующее утро после инцидента на уроке немецкого языка старший вице-сержант Корнев и суворовец Константинов заняли выжидательную позицию у окна в коридоре, наблюдая за подходами к преподавательской.
Учительница могла подняться по одной из двух лестниц. Ребята решили: если она поднимется по ближайшей к ним, тут же сразу и преподнести ей букет со своими горячими извинениями. Ну а если по той, что с противоположной стороны учебного корпуса, придётся встретить у двери в преподавательскую.
Коридор длинный. По обе его стороны двери в учебные классы и в преподавательские. Совсем рядом – преподавательская русского языка и литературы, чуть дальше – кабинет химии. За ним – ещё один кабинет. И наконец, уже почти напротив него, преподавательская иностранных языков.
Букет держал в руках Корнев. Периодически он прятал его за спину, чтобы избежать излишних вопросов от проходивших мимо преподавателей, которые спешили на службу.
– А вдруг сегодня она не придёт? – высказал предположение Константинов. – Вдруг, подполковник Шахнович дал денёк отдохнуть?
– Вряд ли, – возразил Корнев. – Ну да, конечно, оскорбление. Но это ж не повод для отгулов. Нет. Вот-вот должна подойти. Лучше готовься. Говорить будешь ты.
– А может, всё-таки тебе солиднее. Всё же вице… Да ещё и старший, – сказал Николай. – К тому же нет тебе равных в роте в красноречии. Конечно, когда речь идёт о женщинах.
– Ладно. Попробую…
И тут же взял за руку Николай:
– Идёт!
Учительница шла по коридору от дальнего выхода к своей преподавательской. Ребята сорвались с места и почти бегом устремились навстречу. Рассчитали точно. Возле самой двери Корнев протянул букет и стал говорить, как весь взвод переживает случившееся, как суворовцы ругают себя.
Конечно, всё это звучало не слишком убедительно. Ведь надо же было столь чётко, заучено, отчётливо произнести те коварные слова приветствия.
Учительница вся вспыхнула, потянулась к двери, проговорив:
– Я даже видеть ваш взвод не хочу, слышать о нём не хочу…
Она уже открыла дверь, ещё мгновение, и скрылась бы в преподавательской. Константинов сделал последнюю попытку:
– Liebe Lehrerin! – воскликнул он, выхватив букет из рук Корнева и снова протягивая учительнице. – Widerrief seinen Kopf Schwert nicht peitscht!
Обращение на немецком «дорогая учительница», а особенно чётко произнесённая поговорка «повинную голову меч не сечёт», сотворили чудеса. Известно ведь, как приятно преподавателю видеть успехи учеников в своём предмете. Вот так, к месту и нежданно суворовец выдал поговорку, что сделать не столь уж просто. И никто, ни сама учительница, ни даже Володя Корнев не подозревали, что Константинов ещё накануне, сам не ведая для чего, составил перевод этой фразы. Он вовсе не предполагал, что это может пригодиться, а просто думал о том, что нельзя же ведь не простить тех, кто признаёт свою вину, кто искренне считает себя виноватым.
Учительница ответила по-немецки. Она поблагодарила за букет и попросила, чтобы, когда придёт в класс, больше случившегося не касались. Ребята не успели ответить. Она вошла в преподавательскую и закрыла за собой дверь.
Корнев и Константинов помчались в роту, чтобы не опоздать на первый урок. Хоть и не слишком радостно было на душе после вчерашнего, а всё же просвет появился.
Вбежав в класс, Николай на немой вопрос, написанный на лицах товарищей, радостно сказал:
– Gut dann ist alles gut!
То есть – хорошо то, что хорошо кончается.
Впрочем, едва ли можно было считать, что всё уже закончено и сдано в архив. Было снято напряжение в конфликте, но выдернуть занозу из сердца оскорблённой женщины не так-то просто, порою, даже невозможно.
В тот день урок немецкого языка прошёл особенно хорошо. Несмотря на то, что накануне задания класс так и не получил – учительница-то урок не закончила – выучили очередные параграфы, перевели тексты и почти все просились отвечать. В другое время учительница не нарадовалась бы, но именно в другое время, а не теперь.
Время, время лучший лекарь в таких ситуациях.
После урока, словно по какому-то негласному уговору, никто больше инцидента не касался. Какой вывод сделал каждый для себя, Николай не знал, но чувствовал, что многие переживали совершенно искренне.
Что ж, ребята перестали быть робкими первогодками. Второй год учёбы! Это уже немало. Конечно, и в прошлом году были нарушения дисциплины, были и нарушители, но всё же робость тогда ещё не прошла. Теперь же начинали проявляться характеры ребят. Становилось с каждым месяцем яснее, кто есть кто.
Разве могло на первом году учёбы произойти то, что произошло на уроке немецкого? Конечно, нет. А разве могло случиться то, что случилось буквально через неделю или две.