Тамила сидела, долго не меняя позы, вперив взгляд в лежащую на коленях книгу, но так и не прочтя ни строчки. Стояли сумерки. На дворе свирепствовала холодная осенняя непогода: лил дождь, громко барабаня в окно, а порывы ветра заставляли скрипеть старую липу, упирающуюся ветвями в стену дома и будто помогающую стихии сотрясать и его.
На душе было так же зябко и мерзко, как и на улице. Погода не только соответствовала настроению, но и усугубляла его с той лишь разницей, что она была плаксива, в то время, как ни одна слезинка не навернулась на глаза молодой женщины. И только спазмом стиснутая грудь да хаос мыслей в голове свидетельствовали о крахе ее жизни...
Потеряно все, навсегда: надежная опора, любовь, которой верила, и тот, кто был необходим, как воздух, ради кого и была затеяна вся эта история, лишившая ее и мужа, и детей… Даже невозможно представить – она оказалась лишней! Если взять и жизнь, как пленку кино, перемотать назад, то все случившееся покажется нереальным сюжетом, какой-то фантасмагорией. Тот Кеша, который добивался ее, Тамилы, почти семь лет, и так гордился ею, в чьей любви она не сомневалась, и для которого, кроме нее, не существовало других женщин, к двадцатилетию их совместной жизни преподнес такой безжалостный «сюрприз»…
Раздавшийся звонок мобильного телефона в мгновение ока снял оцепенение. «Кеша! Опомнился!» - пронеслось в голове. Но радость оказалась напрасной. Высветился незнакомый номер и хриплый бас произнес:
- Ой, простите!
Электричество зажигать не хотелось. Поеживаясь, – в доме было прохладно, лишь теперь Тамила почувствовала это, - она накинула на плечи пуховый платок, некогда подаренный мужем. Тогда Кеша вернулся из командировки, с Урала, и с веселой улыбкой преподнес ей этот зимний старушечий атрибут. А она вместо благодарности, которую супруг, бесспорно, ожидал, рассмеялась:
- Весьма актуальный подарок в почти тридцатиградусную жару! Ты бы еще валенки приобрел!
- Жаль, не додумался… – ответил он тогда тусклым голосом, явно обескураженный реакцией жены.
«Я его обидела тогда… - лишь теперь дошло до Тамилы. – И подобное повторялось не раз и не два…» Горько подумалось: «А ведь все это у него в душе копилось, а я, глупая, не замечала, считала мои выходки обыденным, нормальным»…
Неожиданно вспомнилось начало их взаимоотношений… Кеша, брат задушевной подруги Нины, был их на два года младше. Чуть ли не с первых дней знакомства (а они появились в их школе, когда Тамила была в восьмом классе), Кешка стал неотступным ее «пажем».
Как-то мама поинтересовалась:
- Вот, все слышу: Кеша да Кеша, а каково полное имя у братика Нины?
- А я и не запомнила… Вот Нинка – Янина. А он, кажется, что-то на «ин»… А, иноходец, что ли… Наверно, так…
- Ты что! – рассмеялась мама. – Какое-то лошадиное имя парню придумала. Тогда бы он был не Кеша, а Ходя!
- Ой, мамка, как ты сказала, Ходя? Оно ему, это имечко, больше подходит!
На следующий день Тамила не преминула обозвать Иннокентия Ходей. Услышав такое обращение, тот сначала как будто опешил, а потом глаза, обычно смотревшие тепло на предмет его обожания, вдруг зло сузились:
- Еще раз так скажешь, схлопочешь в рыло!
Непонятно, как это произошло, но Тамила внезапно увидела своего поклонника в другом свете. Перед ней стоял не привычно послушный и беспрекословно подчиняющийся ей Кешка, а совсем иной, незнакомый и, что самое удивительное, заинтересовавший ее, достаточно приятный парень, чего ранее Тамила не замечала…
С этого дня они стали неразлучны.
Тамила серьезно относилась к учебе вообще, но был один предмет, который она обожала. Это была химия. Окончив школу, Тамила поступила в химико-технологический институт. Верный Кеша, способный, умный парень, скорее гуманитарий, любивший литературу, а особенно поэзию, знаток огромного количества стихов, несмотря на это, тоже, вслед за своим кумиром, поступил туда же, полагая, что общность изучаемых предметов и будущей профессии еще более сблизит их.
Тамила писала диплом, а Кеше предстояло еще целый год учиться, когда они поженились. Родители обеих сторон были довольны выбором своих детей, а Нина, как и Тамила, просто счастливы, что они породнились.
И действительно, их союз был на удивление гармоничен. Молодые любили и ценили друг друга, понимали с полуслова. Им было хорошо и интересно вместе.
Тамила была увлечена работой. Окончив аспирантуру, она выбрала стезю ученого, и шла по ней твердо и уверенно, шаг за шагом добиваясь высот. К тридцати пяти, будучи кандидатом наук, работая над серьезной темой, она возглавила лабораторию. К защите была почти готова докторская диссертация. Кеша же нашел себя в редакторской работе в одном из научных журналов.
У каждого из них были свои увлечения. Тамила обожала театр, Кеша – футбол и поэзию. Правда, не было ни одного спектакля, куда Тамила пошла бы одна. Кеша неизменно сопровождал жену, хотя не очень-то любил оперу, особенно современную, равно как и балет. А Тамила, напротив, раз и навсегда дала понять мужу, что футбол - не ее стихия, и тот ходил на матчи с друзьями или дома страдал у телевизора за свою команду. Да и стихами Кеша наслаждался в одиночестве.
Еще в одном у них было разногласие: Иннокентий обожал порядок, чистоту, был неравнодушен к уюту и красивым вещам. Тамила же была совершенно индифферентна к квартирному убранству, считая, что все эти красочные атрибуты совершенно излишни. Они только ласкают любителям взор, но не более, не принося действенной помощи, лишь собирают пыль. Чистота должна быть в помыслах и деяниях, а если посуда не помыта вовремя или недостаточно протерты пыль и пол, ничего существенного это не изменит. А это время можно потратить на более интересные занятия, вроде чтения книги, которую скоро нужно отдать, или даже решения кроссворда. В квартире должна быть только необходимая мебель, а все прочее является пылесборником и ненужной тратой средств, которые можно употребить на что-то более приятное, например, путешествия (которые они оба обожали).
Был еще один аспект, рознящий их. Тамила не умела и не хотела готовить, считая, что вполне достаточно питаться тем, что есть под рукой, не тратя ценное время на потакание чревоугодию. В обычные дни они обедали в своих учреждениях, благо там были приличные столовые и буфеты. Но в выходные Кеша иногда начинал канючить:
- Свари борщок, а? Уж больно хочется! Соскучился по домашней пище…
В ответ Тамила предлагала:
- Пошли лучше в ресторан. Там есть блюда, так и называемые: мясо по-домашнему, домашняя лапша и тому подобное…
Кеша, не вступая в пререкания, послушно шел с любимой в ресторан.
Все это не влияло на их любовь. Иннокентий очень гордился своей Тамилой, и все взгляды ее не только не осуждал, а считал вполне естественными: жена у него незаурядный человек, ученый, и ей не пристало обыденное…
А Тамила видела в нем надежную опору и преданного друга, что в огромной мере ощутила, когда на ее долю обрушилась непоправимая трагедия, и в одночасье она лишилась обоих родителей, погибших в автокатастрофе…
Только стараниями преданного и любящего Кеши, верных подруг Нины и Елки (которая, живя далеко, немедленно прилетела), Тамила сумела пережить это ужасное время, когда, чуть не потеряв рассудок от горя, ей не хотелось жить, и лишь мечталось уснуть навечно вслед за погибшими…
Муж тогда сделал все возможное и невозможное, чтобы вернуть ее к жизни, заставить найти в себе силы, преодолеть отчаяние, поверить в себя, в науку, для которой, как внушал он и все вокруг, она создана…
…Время шло и наперекор известному понятию, что с годами сила любви иссякает и меркнет ее прелесть, переходя в привычку, в Тамиле укрепилась вера, что у них это не так. Их любовь крепка и безгранична, совсем скоро они отметят двадцатилетие совместной жизни.
Однако была одна тема, которую оба, словно сговорившись, не касались. У Нины росли два сына, племянники мужа Коля и Толя, которых Кеша любил, нет, не то слово – обожал. Когда ребята были маленькими, он их задаривал игрушками, стали постарше – книгами, играми. Теперь же баловал разными гаджетами.
Что касается Тамилы, мальчишки ей нравились, но особого восторга от общения (к которому, по правде, не стремилась) она не испытывала, как и вообще тяги к детям. Иннокентий же не мог равнодушно глядеть, особенно на малышей, и с детьми друзей или соседей с явным наслаждением баловался, пел с ними песенки, играл в футбол. И чем дальше, тем заметнее становились его тяга к детям и плохо скрываемая зависть и тайное желание их заиметь…
И это однажды проявилось, когда как-то воскресным утром Кеша сказал жене:
- Милочка, ты бы проверилась, отчего у нас до сих пор не завелись детишки? Поинтересуйся у врачей. Было бы неплохо – докторская плюс малыш! Вот бы удивились все!
- А что, тебе для полноты счастья малыша не хватает?
- Хватает. Но, я думаю, все же пора и нам подумать о потомстве…
- А почему бы тебе самому не провериться? У меня, я уверена, все в порядке, только, в отличие от других, все настроено в другую сторону.
- А я уже проверился. Медицина сказала - все на высоте. Теперь, дорогая, очередь за тобой. Повернись, как ты сказала, настроившись в нужном направлении, и вперед, смело и с песней, за умножением семьи!
Это сообщение о проверке мужем своего здоровья, не поставив ее в известность, немного задело Тамилу. Но она, превозмогая себя, под напором Кеши пошла по врачам. Те в один голос заявили: беременность – не ее удел. Варианта действий два – усыновить ребенка из детдома, или решиться на процедуру экстракорпорального оплодотворения суррогатной матери, ЭКО.
- Итак, Кешенька, - сказала Тамила мужу, услышав вердикт врачей, - наседка из меня никудышная, а скорее – никакая. Отличный выход – взять готовенького малыша из детдома, пока мы еще не состарились и успеем его вырастить и поставить твердо на ноги. Отложим завершение моей работы на потом, так как, почти уверена, совмещать науку и выхаживание ребенка у меня не получится.
- Но, почему же, душенька? Наймем помощницу, няню… А вообще, если честно, мне бы очень хотелось, чтобы малыш был нашим продолжением, чтобы в нем мы находили родные, знакомые черты… Подумай, чтобы осуществить нашу мечту, нужно только нанять суррогатную мать!
К великой радости Иннокентия, занявшегося тотальным изучением вопроса, нужное солидное заведение оказалось буквально у них под боком. Естественно, это будет стоить немалых денег, но, что значат деньги, если будет подарена жизнь еще одному человеку – их дочери или сыну! Такой новостью, полный ожидаемого счастья, Иннокентий поделился с женой. Но она тут же охладила его пыл:
- Кеш, а ты подумал об юридической стороне дела? Есть ли в стране закон о признании суррогатного материнства? Ведь если этого нет, в метрике ребенка не я буду значиться матерью, а останусь сбоку припеку…
- Но генетическими родителями будем мы, об этом я узнавал, в клинике выдадут соответствующее свидетельство.
- А загс признает, ты об этом задумался? Если закона в стране нет…
- А, может, есть и лежит где-то под сукном… Да и, я думаю, можно будет найти пути для оформления. Люди не звери, поймут. К тому же – за мзду… Так что теперь вопрос только один – где и как найти женщину, готовую нам помочь…
- А ты, Кешенька, подсчитывал, во сколько это все станет? Хватит ли нам средств? К тому же, Господи, как некстати!.. Еще немного и, я чувствую, у меня будет результат, над которым бьюсь несколько лет… Повременим, родной? Накопим деньжат и тогда возьмемся за производство потомства, о котором ты печешься.
- Только я? А ты что, не хочешь маленького человечка?
- Конечно, хочу! Но всему – свое время…
- А не будет ли поздно? Ведь время движется неумолимо, и не успеем оглянуться, как станем старцами…
- Кешка, что с тобой? Какие мы старцы? Не знаю, как ты, но я чувствую себя даже не двадцатилетней, а гораздо моложе, особенно у себя в лаборатории, готовая к новым свершениям!
- Ну, хорошо, хорошо, блаженная ты моя химикуля!
Тогда вопрос о продолжении рода был снят с ближайшей повестки, но поставлена задача копить деньги на будущее. Однако вскоре все вернулось на круги своя.
В отличие от мужа, Тамила не была захвачена идеей использования суррогатного материнства. Конечно, ей тоже хотелось иметь своего ребенка, но и отсутствие оного не причиняло огорчений. Нет, так нет, что поделаешь, значит, им не дано… Зато есть другие интересы, и неправы те, кто считает, что не имеющие детей эгоистичны, живут только для себя. Ее труд приносит пользу не только ей, но и, быть может, даже человечеству. А ребенок не дал бы ей возможности заниматься в полной мере любимым делом, занимал бы мысли другим, а не наукой, которой Тамила посвятила себя. И она с упорством, достойным уважения, предавалась своей исследовательской работе – разработке новейшей методики синтеза сверхпрочной ткани.
Не прошло и полгода, как в один прекрасный августовский день, после полудня, Тамиле пришла эсэмэска от мужа: «Рыбка, пляши! Принят наш закон!»
В первую минуту Тамила, мысли которой в этот момент были заняты анализом очередной химической комбинации с подбором катализатора, сразу не могла понять, о чем речь: что за закон и почему она должна прыгать от счастья?.. А когда до нее дошло, ужаснулась: неужели надо будет бросить работу на пороге открытия, забыть о диссертации, и заняться совсем другим, далеким от нее и даже страшащим занятием - опять хождением по врачам, подготовкой и, главное, процедурой извлечения яйцеклетки, проводящейся под наркозом?..
В доме теперь шли разговоры в одном направлении: как подобрать подходящую женщину на роль суррогатной матери. Первую, предложенную в клинике, Тамила тут же забраковала. Ей она показалась грубой, недостаточно интеллектуальной, и свой отказ - доверить той выносить их ребенка, - Тамила обосновала кратко:
- Ее соки и в будущем молоко будут питать нашего младенца. А ты, Кешенька, забыл, что еще издавна известно: дети все свои, как достоинства, так и пороки впитывают с молоком матери? Так что эта кандидатка нам не подходит! Надо искать другую, более достойную.
И, неожиданно, им на помощь пришла Нина. У нее в архивном отделе произошло большое сокращение, под которое подпала и одна из сотрудниц, которой Нина весьма симпатизировала. Молодая, двадцативосьмилетняя вдова с шестилетней дочерью, живущей у бабушки на периферии, осталась не только без средств к существованию, но и с большим долгом – неоплаченным кредитом по ипотеке строящейся квартиры.
- Она вам подойдет во всех отношениях! Скромная, умная, порядочная, и что самое главное, – вы ее спасете, то есть сделаете доброе дело, а она вам преподнесет долгожданного малыша!
Валентина произвела на Тамилу неплохое впечатление. В отличие от Нины, яркой, стройной красавицы, их будущая сподвижница в затеянном деле выглядела типичной архивной мышкой: недурна, если приглядеться, но какая-то поникшая, блеклая, а ее скромное одеяние, словно кричало о бедственном положении этой молодой женщины и вызывало жалость. Да и неудивительно: неустроенность (живет на съемной квартире), долг за строящееся в Подмосковье жилье, и все это при небольшой зарплате и жалкой пенсии, получаемой на дочь, а как заключительный аккорд – увольнение… Было видно, что за эту новую роль суррогатной матери она хватается, как за единственный выход из создавшегося положения.
После сдачи всех анализов в специализированной клинике и оформления необходимых документов, с ней был заключен договор. Было решено, что сразу же после процедуры ЭКО Валентина переедет жить в квартиру на Покровке, которую они ранее сдавали внаем, и которая досталась Кеше по наследству от бабушки. Все девять месяцев беременности Валентина будет находиться под их неусыпным наблюдением, плюс питание - ребенок должен получать полноценные соки.
Тамилу все пока устроило. За это время, она была уверена, ей удастся завершить работу и дописать диссертацию. Иннокентий же стал неузнаваем: он словно помолодел, преобразился, как будто получил второе дыхание от сознания скорого отцовства…
Ежедневно вечером они посещали Валентину, приносили ей продукты, справлялись о самочувствии и с нетерпением ожидали дня, когда УЗИ покажет, кто у них будет – дочь или сын. Заранее имени из-за суеверной боязни Тамилы было решено не подбирать, как и не покупать детских вещей.
Конечно, Валентина находилась под наблюдением врачей и неукоснительно исполняла их указания. С какой-то робкой улыбкой, будто чувствуя за собой вину, она уверяла, что ощущает себя тунеядкой, незаслуженно отправленной на курорт, и взахлеб рассказывала сколько и каких книг удается прочесть, наслаждаясь такой счастливой возможностью, предоставленной ей ими.
А как-то Валентина высказала благодарность Иннокентию за новые книги, которыми тот ее снабдил. Это немного удивило Тамилу, и по дороге домой она спросила:
- Кеш, а кстати, о каких новых книгах говорила Валя? Что-то не помню, чтобы мы ей заносили…
Несколько минут он молчал - не то не расслышал вопроса, не то сделал вид… Тамила вновь спросила:
- Так что же это за книги?
- А… несколько книжек Акунина занес. Все книги, бывшие в квартире, она прочла, я и решил - пусть познакомится с Фандориным.
«Проведывал эту суррогатку без меня? И даже не рассказал!» – неприятно мелькнула тогда мысль у Тамилы, но тут же исчезла, вытесненная другими раздумьями.
А вскоре, вернувшись с работы, Кеша, сияющий, как медная бляха на ремне солдата, объявил:
- Милочка, родная, у нас будут два сыночка! Вале сделали УЗИ. Их двое, целый эскадрон! Ура, ура, ура!!!
Полученное известие не так взволновало Тамилу, как мужа. Это не шутка – двойня… Как пройдут роды? Неужели придется делать кесарево?.. Новость породила множество вопросов.
Увидав на лице жены растерянность, Иннокентий, переполненный радостью и энтузиазмом, с удивлением спросил:
- Рыбка, что с тобой? Тебя что, не обрадовала эта весть? Одним махом - и сразу два пацаненка! Это ведь просто чудесно!
- Ну да, тебе чудесно… Не тебе вынашивать. А ты подумал, под силу ли это нашей вспомогательной дамочке?
- Зачем ты ее так обозвала?
- Ты что? Разве она не помощница нам в этом деле? По-моему, здесь нет ничего оскорбительного!
- А мне послышалось какое-то неуважение, даже пренебрежение в этой твоей фразе. Дамочка… нам надо быть ей благодарными!
- Кеша, ты чего так взбеленился из-за этой Вали, ради денег готовой на все?
- Ну, и что? Она ведь зарабатывает, принося нам счастье! А обществу делает благое дело - помогает дать жизнь новому его члену. А в данном случае – двоим.
- Спасибо за лекцию о пользе суррогатного материнства! – ответила обиженная этой тирадой мужа Тамила. – Ты что, сам не понимаешь и не отдаешь отчета, что мы теперь несем ответственность вдвойне – и за нее, и за детей, которых она должна нам родить и выкормить? К тому же, Кешенька, впереди куда более серьезные расходы, чем мы думали обойтись: не только плата за рожденную двойню, что для нас уже непросто, но и за возможную операцию при родах, и за последующее излечение роженицы. Ты об этом не подумал?
- Ну, что ты, Милочка, на такое деньги жалеть – грех! Найдем, наскребем, выкрутимся! Наоборот, мы, сверх договоренного, должны будем Валюшу по-царски отблагодарить за такой подарок!
«Эге… она уже стала Валюшей… Еще немного и ополоумевший от счастья Кешка запишет эту вдовушку в родственники…» - подумала, смеясь в душе над жаждущим детей мужем, Тамила.
Беременность Валентины протекала легко. Все проводимые анализы свидетельствовали, что близнецы развиваются в ее утробе нормально.
Как-то, при очередном посещении, Тамила обратила внимание на перемены в облике суррогатки, не только из-за сильно округлившейся фигуры, но и пополневшего лица, совершенно непохожего на то, какое было при первом знакомстве, - изможденного и унылого. Теперь же, несмотря на проступившие пигментные пятна, лицо Валентины выглядело каким-то одухотворенным. Беременность несомненно пошла ей на пользу, придала ранее отсутствовавшую женственность. Да и на всем облике будущей роженицы лежало свидетельство естественности такого состояния, нисколько не смущавшего и не обременявшего ее, наперекор представлению Тамилы о том, что беременность, кроме уродования фигуры, наносит женщине еще и физические неудобства и страдания. В данном случае все говорило об обратном...
Будущие родители двойни изо всех сил старались, чтобы их суррогатная мать питалась исключительно полезной пищей, и щедро кормили Валентину различными фруктами и деликатесами.
Все помыслы отца близнецов заняты только ими. Чуть ли не ежедневно Иннокентий докладывал супруге, что где-то видел нужную им двухместную коляску, которую жаждал немедленно приобрести, считая, что Тамила напрасно запрещает ему до рождения детей запасаться всем необходимым.
- Какая глупость, эта боязнь! От тебя, рыбка, такого не ожидал! И хотя это и давно было, но, по-моему, наша Нина, еще загодя, до рождения Толика, накупила ему приданое. А Коленьке все перешло от старшего братишки.
- Ну, уж нет! Коляску, я хорошо это помню, Нине подарили, как только родила, ее коллеги, архивисты. Они с этой коляской тогда обскакали нас… Потерпи, детки родятся, купим. Никуда коляска не денется. Теперь не то время, когда рожала Нинок.
У Тамилы, наконец-то добившейся положительных результатов в проводимых исследованиях, все мысли крутились вокруг диссертации, предзащита которой уже была назначена.
…Это случилось в день предзащиты. Позвонившая Валентина сообщила, что врачи настоятельно советуют ей лечь в больницу, почти за три месяца до положенного срока, чтобы предотвратить возможные при двойне преждевременные роды.
Это сообщение очень взволновало Иннокентия. Он забыл обо всем на свете.
- Милочка, ты собирайся потихоньку, а я быстро отвезу Валентину в больницу, а потом заеду за тобой и поедем в институт.
- Хорошо, езжай, - делая макияж, ответила мужу Тамила, думавшая в этот миг совершенно о другом.
Дело в том, что среди оппонентов был один профессор, некогда отвергнутый ею поклонник, который весьма недоброжелательно относился теперь не только к самой Тамиле, но и с большим скептицизмом (скорее, из зависти), к ее работе. И Тамила, естественно, ожидала от него подвохов и уйму каверзных вопросов…
Как и следовало ожидать, Иннокентий задержался, к тому же оказалось, что отправляясь в больницу, Валентина забыла захватить нужные бумаги, и ему пришлось за ними заезжать на Покровку и вновь возвращаться в больницу. Об этом муж сообщил Тамиле, посоветовав вызвать такси, так как из-за пробок, он, естественно, может ее подвести.
Раздосадованная Тамила, так и не дослушав его оправданий, отключилась. Она не могла отделаться от раздражения, все более вызываемого этой Валькой, и не меньше – Кешей, совершенно потерявшим покой и голову, помешавшись на комфорте этой детопроизводительницы.
Здесь, конечно, и речи быть не могло о ревности. Не только потому, что Тамила была более чем уверена в любви и преданности мужа. Ну, что из себя представляет эта Валька, и кто она, Тамила, без пяти минут доктор наук, не говоря уже о внешних данных! Ее фигурой все обычно восхищались, а, по утверждению Кеши, «такой задорной, умной и прелестной мордашки во всем мире не сыскать!» Конечно, этому славословию Тамила не придавала значения: мало ли что муж, любя, скажет, но все же оно было приятно и придавало уверенности в себе.
Предзащита прошла более чем успешно. Конечно, было несколько незначительных замечаний, но это ерунда. Даже вредный Епифанов и тот не посмел после ее доклада, вызвавшего одобрительный рокот, своими придирками испортить всеобщее впечатление.
…Иннокентий с нетерпением ждал родов, а Тамилу, хотя и горевшую желанием, а, скорее, любопытством познакомиться со своим потомством, грядущее событие страшило. Даже один ребенок внес бы новые, неведомые заботы, а тут сразу двое мальчишек, как с ними справиться, не только пока лежат в колыбели, но и потом?.. Это все может пригасить ее устремленность достигать новых вершин в любимой работе, да и вообще, весьма обременительно…
Сравнивая свое отношение к предстоящему материнству с поведением и вожделением мужа поскорее стать отцом ребятни, Тамила отдавала себе отчет в проявившейся большой разнице между ними. «Неужели я не создана для роли матери? Или я просто черствый человек?..» - задавала она себе вопросы, тщательно скрывая безразличие к детям от мужа. Но эти думы, если честно признаться, ее посещали гораздо меньше, чем волнения о предстоящей защите и организации последующего банкета, который надо провести на высоте.
Навещая Валентину в клинике, они неизменно выслушивали ее жалобы на глупо траченное время:
- У меня все в полнейшем порядке, что врачи придумали, не пойму!
Как-то она попросила купить и принести шерсть, мохер и спицы – задумала связать шапочку своей дочери и носочки ее братишкам. Сначала Тамила не поняла – каким это ее братишкам?
- А что, у твоего брата есть дети? – задала она уточняющий вопрос.
- Да нет, он еще не женат. Не торопится наш Вовка…
- Так каким это братишкам твоей дочери ты собралась вязать?
- Это я, шутя, о мальчишках, что толкают меня так безжалостно в живот.
Тут Иннокентий воскликнул:
- Значит, боевые у нас парни растут!
- Не то слово! – улыбаясь, добавила Валентина. - Вот и сейчас ударил кто-то из них, будто играют в мяч. Если желаете, можете послушать.
Она не успела окончить фразу, как Иннокентий положил руку на живот беременной, по-видимому, горя желанием почувствовать силу толчков сыновей.
Тамилу от всего происходящего передернуло. Что это за заявление о родстве ее дочери с их малышами, что за панибратство мужа с этой суррогаткой, которая все время обращается лишь к нему, даря улыбки, будто не замечая находящуюся рядом мать, доверившую ей вынашивание своих сыновей?..
Поначалу, выйдя из клиники, Тамила хотела сделать замечание мужу, но потом одернула себя: что выдумала? Зная отношение Кеши к будущему потомству, это его желание получить подтверждение существования малышей вполне закономерно, и ничего предосудительного в том нет, что он положил руку на живот посторонней женщины, которая в данном случае является лишь футляром, где хранятся их сокровища.
Покупку мохера отложили на следующий день, который преподнес неожиданный «сюрприз». Накупив шерсти, несколько видов спиц, прихватив на всякий случай крючок, а так же, как обычно, пакет с фруктами, они пришли в клинику, где их огорошили: суррогатная мамаша сегодня выписалась. День клонился к завершению, никого кроме дежурного врача, который был не в курсе дела, найти не удалось, так что, чья это была инициатива - врачей или беременной, никто дать точного ответа не сумел.
- Наверно, врачи решили, - резюмировал Кеша. – Но странно, почему Валя мне не позвонила… И догадалась ли вызвать такси? Ведь домой отправиться общественным транспортом – весьма далековато, чуть ли не на другой конец города…
Он тут же набрал ее номер – узнать, как добралась. «Абонент недоступен, аппарат выключен или находится вне зоны…» - звучал бесстрастный голос. Лицо Кеши выказывало большую озабоченность, Тамила же, в противоположность мужу, была спокойна. Чего впадать в панику? Взрослый человек, которого выписали из больницы, вполне благополучно способен вернуться домой, что, по-видимому, и сделала эта Валентина. А теперь, быть может, не отвечает из-за отсутствия связи, обычное дело.
В квартире на Покровке, к великому удивлению, беременной не оказалось. Это вызвало тревогу и у Тамилы – куда подевалась?
- А, может, - предположила она, - наша суррогатная мамаша, соскучившись в больнице по общению, пошла навестить кого-то из друзей?
- Какую чушь ты порешь! – невежливо, впервые за все годы совместной жизни, отреагировал взволнованный Кеша. - К каким друзьям после больницы она могла двинуть, если скрывает беременность от всех? Что, сама не понимаешь - человек страдает из-за своего положения, мало ли что могла надумать… А вдруг у нее начались преждевременные роды?..
Кеша высказал мысль, которая обеспокоила и Тамилу. Неужели все старания напрасны?
Они тут же принялись звонить в городскую скорую помощь. Дозваниваться пришлось долго, а результат не утешил: таковой в списке вызовов не значилось. Посоветовали позвонить в роддома и больницы – авось, туда прибыла самостоятельно.
Потратив почти два часа, так ни о чем не узнав, они решили отнести в полицию заявление о пропаже человека. Когда Иннокентий обратился к дежурному в ближайшем отделении, то получил ответ:
- Если прошло лишь несколько часов, нечего устраивать панику. Найдется ваша пропажа! Молодая, двадцатисемилетняя – где-то загуляла...
- Что вы городите! – вскричал вконец рассерженный таким предположением, полный страха за Валентину и своих будущих детей, Иннокентий. – Какое, к черту, гуляние с двумя детьми?!
- Что, и дети пропали? Почему сразу не сказали? – встрепенулся молоденький полицейский. – Каков их возраст и имена?
Видя, как закипает муж, Тамила разъяснила:
- Пропавшая Кривошеина беременна двойней, имен еще дети не имеют.
- Так чего вы мне голову морочите? Если через пару суток не объявится – приходите, милости просим. А сейчас – не мешайте работать! – отрезал служивый.
Вернувшись снова на Покровку, они лишний раз убедились, что Валентина после больницы была здесь, о чем свидетельствовали посуда и книга Акунина, которую она читала в больнице. И что было совсем удивительно, случайно или нарочно на диване валялось оставленное зарядное устройство телефона…
- Скорее всего, эта Валентина так спешила, что забыла про зарядку, - сказала Тамила, осматриваясь в квартире. – И да, кстати, а где моя спортивная сумка? Она лежала под вешалкой в коридоре.
Как оказалось, почти все вещи пропавшей и ее чемодан были на месте. Отсутствовали только халат непомерной ширины, недавно купленный ими, да домашние тапочки.
Вернулись домой в первом часу ночи, так и не уразумев, что произошло.
- А не поехала ли она к себе в Брянск? – сказала Тамила. – Ты туда не звонил?
- А как я мог это сделать, не зная номера ее матери?
- Но, адрес ты хоть знаешь?
- Конечно, он есть в договоре.
- Ну, так давай завтра съездим туда. С матерью, я думаю, у нее есть связь, если сама не там.
И на рассвете они отправились в Брянск.
Приехавшим дверь открыла приземистая полная простоволосая женщина лет шестидесяти.
- Здравствуйте, вы мать Валентины Криволаповой? Она у вас? – горя нетерпением, выпалила Тамила.
Стоявший сзади Иннокентий поправил жену:
- Кривошеина.
Недружелюбно оглядев незваных гостей, стоя на пороге, и так и не удосужив их ответом, по всей видимости мамаша пропавшей задала встречный вопрос:
- Так это вы те, кто обрюхатил мою Вальку?
- Она у вас? – не удержался Иннокентий. – И что значит это «обрюхатили?» Мы вашу дочь наняли выносить и родить нашего ребенка.
- И, кстати, за весьма и весьма приличные деньги! – добавила несдержавшаяся Тамила. – Но, вы не ответили, где она? Если у вас - позовите!
- Валька в больнице.
- Что? – чуть ли не в два голоса вскричали вопрошающие, первой мыслью которых была: «Не рожает ли?»
- Чего встрепенулись? Вчера приехала, а ночью ее Таньке, внучке моей, значит, сделали операцию. Прихватил аппендицит. Вот Валька и там с ней. А вы проходите. Правда, не прибрана постель у меня еще… Ночью тоже в больнице была.
- Как теперь девочка? – поинтересовался Иннокентий. – Мы, может, поедем в больницу?
- Врачи сказали, все прошло нормально. Да Валька скоро придет. Ей отдохнуть требуется из-за ваших делов, которые надо бы еще обговорить!..
- А, что обговаривать? У нас с ней заключен договор! – живо ответила Тамила.
- Нет, моя милая! Тут надобно внести ясность.
- Какую еще ясность? – с удивлением спросил Иннокентий.
- Валька мне все разъяснила, куда вы ее втянули.
- Что значит, втянули? – не выдержала Тамила.
- Дамочка, вы, я знаю, договаривались на одного ребеночка. И платили за одного. А их оказалось двое. Плату-то вы по договору повысите, но ведь еще урон ее здоровью точно будет. Как-то несправедливо забывать об этом! Да и другие есть вопросы! – заявила мамаша Валентины.
Тамиле стало ясно, что, в отличие от дочери, мать довольно тертый калач, и явно ищет способы выжать как можно больше денег.
Иннокентий попытался успокоить деловую женщину обещаниями, что все будет улажено с ее дочерью без обиды с обеих сторон. Главное, чтобы роды прошли благополучно. А все вопросы предусмотрены в договоре.
Вернувшаяся из больницы Валентина рассказала, как после звонка матери, сообщившей о беде с дочерью, – температура, болит живот, рвота, - она тут же, написав заявление и уговорив врачей клиники, отправилась на квартиру, быстро захватила кое-что из одежды и поспешила на вокзал, чтобы успеть на поезд.
- Но, почему не позвонила мне? – не удержался Иннокентий. – Мы же не знали, где тебя искать, и что случилось!
- Я так волновалась за Танечку, что забыла обо всем на свете. Вы уж простите меня за такую тревогу… - ответила Валя, глядя куда-то вбок, явственно боясь встретиться взглядом с вопрошающим.
Это не ускользнуло от Тамилы. Чего она так? Неужели от своей вины, или что другое? На нее, Тамилу, как будто, смотрит без страха и смущения…
Тут в их беседу вмешалась зашедшая из кухни мамаша:
- Валя, ты подняла вопрос о прибавке?
- Мама, не надо! Я сама разберусь.
- Разберись! Но, не забудь предупредить - если они будут претендовать на положенный тебе в таком разе от государства детский капитал, ребятню оставим у себя! Они ведь тобой ношены, соком твоим поены и тобой рождены будут. Значит – твои! - Валя порывалась несколько раз остановить мать, но все попытки были напрасны. – Нет про то в договоре. Оставим мальчишек, ежели сделают не по совести! А ты матери рот не затыкай! Скоро тридцать стукнет, а ты все безответная, как дите малое. Делай, что говорю! – бросила мать, опять выходя из комнаты.
- Вы, я прошу, не слушайте ее! – взмолилась Валентина, когда за матерью закрылась дверь. – Я приеду, как только Танечку выпишут их больницы. Доктор сказал, что недолго будут держать. Все, как будто, у нее прошло хорошо, и температуры уже нет. Так что, спокойно езжайте и не слушайте ее, – повторила опять она.
Пятна на покрасневшем лице Валентины обозначились еще более…
- А, как там детишки? Дают о себе знать? – спросил, до сего времени молчавший Иннокентий.
Валентина расцвела в улыбке:
- Спрашиваете! Напоминают ли о себе – не то слово! То они будто дерутся между собой, то так упрутся, не то ножкой, не то ручкой, что так и хочется попросить: «Детки, не надо так сильно давить! Пожалейте мамку!»
И опять это «мамку» ударило по нервам Тамилы. Что она вздумала из себя корчить? Почему уже не в первый раз зовет себя мамой их детей? А тут еще угроза этой старой шантажистки, ее мамаши, явной стяжательницы, стремящейся урвать побольше…
Уже когда возвращались в Москву, Тамила, не вынеся молчания мужа, спросила:
- Ну, как тебе эта семейка?
- Какая семейка? – к удивлению Тамилы спросил Кеша, делая вид, что очень озабочен движением транспорта на дороге.
Тамила терпеливо подождала, пока вокруг не стало ни встречных, ни вослед спешащих машин, и повторила вопрос. Опять последовала продолжительная пауза, а затем:
- Если ты имеешь в виду эту выжившую из ума старуху, то на нее не следует обращать внимания. А Валентина – совершенно здравомыслящий человек.
- Ну, да… здравомыслящий… А эти ее бесконечные высказывания о наших детях, как о своих? Беззастенчиво называет себя их мамой!
- Ой, Тамила, перестань к ней придираться! Так, наверняка, говорят все беременные о детях в утробе.
- Но они-то говорят о своих детях, а она – о наших! Не нравится мне все это!
- Да брось пороть чепуху, и будь благодарна, что вынашивает наших мальчишек. Главное – успеть забрать ее в Москву до родов.
- Да, ты прав. Но, как только родит, сразу от нее избавимся!
Услышав это Иннокентий так резко повернулся к ней, что Тамиле показалось, что и машина дернулась.
- Ты, моя милая, ополоумела! А кто их кормить будет, ты?
- Наймем кормилицу или будем кормить разными смесями. Я слышала, есть такие для искусственного вскармливания.
- Чушь несусветная! Забрать у женщины, родившей малышей, лишить их нормального питания, и из-за чего, какой-то твоей прихоти! Да и в договоре это было оговорено. Ну, кто на первых порах с ними будет возиться? Неужели ты, у которой на уме одна наука и никакого опыта ухода за детьми?
Тамила слушала и не верила своим ушам. Неужели все это она слышит от своего Кеши, для которого еще недавно ее слово и желание было законом, боготворившего ее и готового на все, лишь бы угодить? Этот тон, эти оскорбительные выражения – ополоумела, чушь… Из-за кого все это, кто в том виноват - будущие дети или эта Валька? А, может, она, Тамила, отчего-то стала его раздражать? Но отчего? Ревновать к Вальке – абсурд. Эта разросшаяся как глыба суррогатка, с оплывшим пятнистым лицом провинциалки, ей не соперница… Что же с Кешей? В чем причина такой его разительной перемены? Хотя… А, быть может, все дело в другом, и верный Кеша волнуется за нее, Тамилу, опасаясь, что заботы, связанные с рождением детей, повлияют на ее защиту. И поэтому так неуклюже ведет себя… «Да-да, в этом все дело!» – успокоила себя Тамила и переключилась на предстоящую защиту, решив выбросить из головы все постороннее, мешающее думать о предстоящем событии.
В последующие дни Тамила совершенно не вспоминала и не думала ни о будущих детях, ни об их носительнице Вальке, ни даже о Кешке, ежедневно названивавшем в Брянск.
Пару раз он пытался доложить жене о своей беседе и вероятном скором возвращении Валентины, но Тамила отфутболивала:
- Ой, Кеша, мне сейчас не до того, мысли работают в ином направлении. Потом, потом, – все после защиты!
…А Валентина, проводив Иннокентия с женой, даже сидя рядом со своей, недавно перенесшей операцию, Татьянкой, думала не о дочери, а о нем, отце лежащих под ее сердцем мальчишек…
Что с ней происходит? Отчего сердце замирает от одной мысли об Иннокентии? Когда тот рядом, она так пугается встретиться с ним взглядом, так боится сказать лишнее слово, словно этим может выдать себя… Ее как магнитом тянет к этому необыкновенно доброму, заботливому, прекрасному человеку…
Ничего подобного у нее не было даже с покойным мужем. Он нравился ей, молодой симпатичный выпускник военного училища. Вале льстило его внимание, когда тот приглашал на танец, в то время, как две ее подружки, такие же студентки архивного института, оставались стоять у стены. И когда он, получив направление в один из подмосковных гарнизонов, сделал Валентине предложение, она, не долго думая, дала согласие.
Нет, сейчас совсем-совсем иное… Она, без сомнения, любит Иннокентия, как и его еще не родившихся, но ставших родными, деток. Но он и эти дети принадлежат другой - этой чопорной, злой ученой дамочке, которая с первой минуты не понравилась. Как Тамила смотрит на нее – почти с презрением! Ну, конечно, понятно, кто она и кто «наемная утроба», вынашивающая ей за деньги детей… Тамила ему, мягкому, отзывчивому, человечному, совсем не подходит. Иннокентию должно быть холодно с этой «снежной королевой», от которой так и веет ледяной пустыней. И как такой доверить детей? Да и как ей, Валентине, расстаться с ними, ее дорогими мальчишками, которые, по утверждению мамы, принадлежат ей! Может, послушать мать, остаться тут и родить в Брянске? Тогда она станет матерью многодетной семьи. Отдать им деньги, а, получив материнский капитал, рассчитаться с долгом. К тому же, продать строящееся жилье, Бог с ней с подмосковной пропиской. А деток мы вырастим! Здесь устроиться на работу, любая не страшна. Да и брат, дальнобойщик, если что, материально поможет. Но, если забрать детей, без суда не обойдется. Так запросто не отдадут. Да и не это главное, а то, что об Иннокентии придется забыть… А сумеет ли она это сделать? Решится ли? Хватит ли сил лишить себя счастья видеть его, слышать, любоваться его мягкой, непередаваемо доброй улыбкой?..
Каждое утро Валентина вставала с твердым решением: «Останусь тут, детей не отдам!» А когда те давали о себе знать, поглаживая живот, она приговаривала: «Не волнуйтесь, детишки, мамка вас никому не отдаст!»
Это решение укрепилось после слез дочери, умолявшей забрать ее с собой в Москву или остаться тут, так как без мамы ей плохо:
- У меня бы и аппендицита не случилось, если б ты рядом была! - заявила Татьянка.
Но стоило зазвонить мобильнику, как дрожь пронизывала Валентину. Звонит Он! И решимости – как не бывало… Слышать Иннокентия – это счастье от которого она ни ради кого не может отказаться! А он звонил ежедневно, засыпая вопросами: «Как ты, как дети? Когда за тобой приехать?» А на прощание: «Ну, пока! И будь умничкой! Береги себя! - и добавлял, шутя: - Смотри, раньше времени не рассыпься!»
За несколько дней до защиты жены Иннокентий позвонил Валентине:
- Слушай, уже точно пора возвращаться и лечь в клинику! Надо быть гарантированными, что ты под неусыпным медицинским присмотром. Валечка, тянуть опасно!
От этого ласкового обращения она замерла и уже готовые слова, что передумала возвращаться, повисли в воздухе...
- Хорошо... – только и смогла вымолвить она в ответ. – Я вам позвоню, когда... – и прервала разговор, разволновавшись.
Опасаясь потерять решимость, Валентина быстро собралась, готовая пойти на вокзал за билетом. Главное, что в это время не было матери, способной охладить и переубедить ее. И дабы отрезать все пути назад, Валентина позвонила:
- Иннокентий Иванович, я иду за билетом. Завтра выеду, – доложила она.
- Глупости! Никаких вокзалов! Завтра мы за тобой приедем.
Конечно, сообщение, что за ней вместе с Иннокентием приедет и его важная жена не принесло особой радости. Но стремление вновь увидеть Его, перекрыло все, включая возмущенный натиск матери:
- Если не желаешь потребовать сверх договора плату, то хотя бы накажи этих буржуев, получи материнский капитал. Ведь им достанется, если отдашь детей, а сама будешь иметь шиш с маслом! Подумай, те крохи, что получишь за такое святое дело, уйдут на твою ипотеку, или черт знает на что, и в результате у тебя останется пшик. А вот ежели детишек оставишь, станешь многодетной одиночкой. А это значит, будут разные льготы. Да не смей им задаток отдавать! Девять месяцев по их прихоти без работы сидела!
Валентина всеми силами отбивалась от матери, доказывая, что это будет непорядочно, и вообще, та многого не понимает. Но мать талдычила свое, и остановить ее было невозможно.
И все же то, что испытывала Валентина, было так велико, что уже ничто не могло ее удержать. И заверив дочь, что скоро заберет родную девочку к себе в Москву, Валентина стала готовиться в дорогу.
…Когда Иннокентий сообщил Тамиле, что завтра на рассвете им предстоит ехать в Брянск, та взвилась:
- Это ж надо уметь! Кто придумал? У меня через два дня защита, а ему хоть бы хны! Эта суррогатка затмила весь свет! Ты подумал, что мне еще предстоит сделать уйму дел? Да, кстати, ты в ресторане, когда все оформлял, договорился насчет музыки?
- Какой еще музыки? Будет оркестр.
- Ну да, я так и знала, что забыл и не предупредил, чтобы не было никакой их светомузыки. Я этого мелькания не переношу! И чтобы играли нормальные мелодии, а не современное безобразие с визгами и грохотом.
- Успокойся, милочка. Ничего я не забыл. Так едем?
- Опять за свое… Кеша, неужели так необходимо за ней ехать именно завтра? Отгремит защита и все с ней связанное - поедем и привезем. Что за спешка?
- Ты, я вижу, забыла, что очень скоро Вале рожать. Так пусть будет рядом, в клинике, а не за тридевять земель. С утречка поедем, привезем, устроим…
- Ну, уж нет! Если тебе так не терпится, езжай сам. А у меня - спа, парикмахерская, да в институте куча серьезных дел. Не говоря, конечно, что я вся на нервах! С этим бы следовало считаться… А вместо того, чтобы позаботиться о спокойной обстановке, и дать мне возможность перед таким испытанием отдохнуть, ты предлагаешь трястись чуть ли не день в дороге. Нет уж, благодарствую!
…Сев за руль, Иннокентий, наконец, ощутил какое-то облегчение после этих речей жены, полных обид и упреков. Чего взъерепенилась? Конечно, нервничает из-за защиты. Но, как ей не понять, что наши дети и их суррогатная мать подвергаются риску без надлежащего наблюдения медиков? А вдруг, не приведи Господь, роды начнутся в этом Брянске? Даже подумать страшно. Может быть и кесарево, на что намекали врачи...
А вспомнив о Валентине, он невольно улыбнулся. Какая-то нечаянная радость охватила Иннокентия при мысли о предстоящей встрече.
…Уже в дороге, возвращаясь в Москву, он подумал: «Как хорошо, что Тамилы не было рядом и мимо ее ушей прошел разговор Валюши с дочкой… Так и сказала: «Как только родятся братишки, обязательно заберу тебя, доченька, к себе. Будешь помогать нянчить». А сколько раз Валя говорила: «моих мальчишечек»…
Иннокентий на минуту представил, как отреагировала бы на эти слова жена, что было бы сказано в адрес этой бедной доброй женщины, которая в период беременности, очевидно, так сроднилась с детишками под сердцем, что стала считать их своими. Бедная, как ей будет тяжело расставаться с ними!
Придя к такому выводу, Иннокентий, взглянув в зеркало на понуро сидящую на заднем сидении и, по-видимому, занятую своими невеселыми мыслями Валентину, вдруг ощутил острую потребность взбодрить, нет, не то слово, скорее приголубить, обласкать ее. И от этого сознания жгучей жалости к ней, вдруг стало невмоготу.
Что со мной происходит? – с беспокойством задался он вопросом. – Неужели все оттого, что она носит моих детей? Такое совсем немало значит. А, может, совершенно от другого? Неужели оттого, что рядом с этой, на первый взгляд ничем не примечательной молодой женщиной, мне уютно и тепло? И незачем стараться, чтобы казаться умнее и лучше, чем есть на самом деле, стремясь превзойти самого себя. Можно просто быть самим собой…
От этого самоанализа Иннокентию стало не по себе. «Зачем копаться в душе, особенно если ты за рулем?» – одернул он себя, отводя от зеркала глаза, как будто боясь там встретиться взглядом со спутницей.
Не удержавшись, Иннокентий шутя обратился к ней:
- Что, голубушка, не весела? Что головушку повесила? О чем задумалась, Валюша? Поверь, все будет хорошо! Что, уже заскучала по своей доченьке?
Эти ласковые слова, участливое внимание, словно бальзам пролились на душу бедной Вали, вновь и вновь перебиравшей в уме аргументы в продолжающемся мысленном споре с матерью. Его ласковое обращение тут же вызвало другое воспоминание – о том, что она почувствовала, когда приехавший Иннокентий, здороваясь, приобнял ее за плечи… Валентина тогда вдруг явственно осознала, что не одна она испытывает тягу, которая так страшит ее…
И чтобы как-то отвлечься от опять нахлынувшей неловкости, снять ее, Валентина спросила:
- Иннокентий Иванович, а имена мальчикам вы уже подобрали?
- Да нет, Валечка. Все недосуг... Да и… - ему отчего-то не захотелось упоминать о суеверном упрямстве жены. – А вот ты подсоби! У меня, например, кроме Кирилла да Мефодия ничего на ум не приходит.
Валя рассмеялась в ответ.
- Шутите вы все, Иннокентий! - она так и сказала, впервые без отчества. – В таком ключе уж лучше Чук и Гек!
- О, чудесно! Ты, Валюха, молодчина! У Чука дети будут Чуковичи, а у Гека – Гековичи!
- Ха-ха-ха! – звонко, совершенно неожиданно для этого тихого, скромнейшего существа, засмеялась развеселившаяся Валентина, на которую, взглянув украдкой в зеркальце, залюбовался Иннокентий.
Несмотря на ярко проступившие пятна на покрасневшем лице и безмерно пухлые губы, впервые он заметил, как хороши ее сияющие серые, обрамленные некрашеными пушистыми ресницами, глаза и ямочки на щеках…
Иннокентий, тоже развеселившись, вовсю шутил. Она смеялась. Но вскоре, обратив внимание на ставшую оживленной трассу, Валентина оборвала веселье и тихо, в своей обычной манере сказала, что совершено забылась.
- Вы за рулем, а я вас отвлекаю. Дорога ведь…
Она затихла и ушла в себя, как улитка, спрятавшаяся в свой домик.
А Иннокентий про себя отметил – какая умничка! Как деликатно напомнила об его обязанности. Ему все нравилось в ней. Даже это молчание и стремление не напоминать о себе говорило о тонкости ее внутреннего мира…
…Защита диссертации прошла блестяще. Ни одного отрицательного голоса! По традиции событие было отмечено грандиозным банкетом в ресторане. Виновницу торжества все поздравляли, говорили об ее большом вкладе в науку, и огромном потенциале, заложенном в этой хрупкой, обаятельной женщине.
Тамила наслушалась хвалебных реляций о своих качествах, от чего могла бы закружиться голова, но она прекрасно понимала, что все эти словеса являются данью происходящему. Несмотря на три выпитых бокала шампанского, голова оставалась совершенно ясной. Вместо торжества и праздника на душе было тоскливо, а мысли крутились вокруг странного поведения мужа…
Иннокентий на банкете сидел с каким-то отрешенным видом, изредка, скорее для приличия, отвечая вымученной улыбкой на дифирамбы, отпускаемые его ученой супруге, и явно боящийся встретиться с ней взглядом. Да и сама Тамила старалась не глядеть в его сторону, хотя и сидели рядом. Она развернулась чуть ли не вполоборота, стремясь случайно не задеть супруга локтем, чтобы не дать, не дай Бог, тому подумать, что это она делает специально, дабы лишний раз напомнить о себе…
Тамила считала себя до глубины души оскорбленной мужем в последние перед защитой дни. И все из-за этой Вальки, за которой все-таки поехал, несмотря на то, что еще много дел было не сделано (ведь вся организационная часть банкета была на Кеше).
Привезя эту суррогатку и опять водворив ее в клинику, он, взявший недавно отпуск, чтобы вплотную заняться нужными делами, даже в последний день был озабочен опять же устройством этой Вальки. Когда же оказалось, как и ожидала Тамила, что Кеша забыл добавить в меню десерта мороженое, она, не выдержав, сорвалась, и устроила, впервые за все годы совместной жизни, скандал. Конечно, Тамила не орала, но внятно указала мужу на его безответственное отношение к такому серьезному мероприятию, что свидетельствует о его безразличии и наплевательском, совершенно неподобающем поведении по отношению к жене в такой ответственный момент в ее жизни.
На этот ее выпад муж реагировал более-менее адекватно, кое-как оправдываясь. Но когда она задела эту Вальку и сказала, что та вместе со своим пузом затмила ему весь белый свет, Иннокентий взвился:
- Прекрати изрыгать гадости! Противно слушать! – никогда ранее не осмеливавшийся повысил голос Кеша, чем не только удивил, но и оскорбил Тамилу.
- Юпитер, ты сердишься, значит, неправ! – только и смогла произнести на это она, стараясь, как всегда, не потерять своего достоинства.
Конечно, в тот момент было страстное желание поделиться распиравшим негодованием с лучшей подругой. Пусть бы поговорила со своим братцем и вправила тому мозги. Но Нинке сейчас не до того: заболели оба ее сына, и вот уже несколько дней не спадает высоченная температура. Вполне естественно, что и на банкет она не придет…
Хоть бы приехала из Гатчины, как обещала, еще одна их закадычная подруга – Елка, которая с первого класса была неразлучна с Тамилой, а потом они стали дружить втроем. Девочек так и называли – наш триумвират. Они смеялись над своими, как на подбор данными именами. «Я – Нина, - шутила Янина, – а та – Мила!» «Ну, а я – просто Елка!», - добавляла Ленка, которую так однажды обозвал Кеша, и эта кличка за ней закрепилась, поскольку пришлась всем троим по душе.
Сразу после школы Елка вышла замуж за друга своего старшего брата, курсанта авиационного училища, и уехала с ним нести службу гарнизонной жены. С неба звезд не хватала, заочно окончила учительский институт, родила дочь и трудилась на ниве просвещения, преподавая в начальных классах, вполне довольная судьбой.
В первое время переписывались часто, затем перешли на телефон. Связь между собой не теряли, но с каждым годом звонили все реже, лишь по особым событиям и праздникам.
Так и на сей раз, о предстоящей защите подруги, конечно, сообщила Нинка, и Елка с радостью откликнулась – ну как не приехать на такое событие! Вообще, девчонки очень гордились, как они говорили, выращенным ими на благо нашей науки, а, быть может, и человечества, настоящим, а не дутым ученым. Тамила, конечно, понимала шутки подруг, но то, что те действительно уважали ее стремление и с радостью воспринимали ее успехи, словно в этом была и их заслуга, она очень ценила. Тамила дорожила дружбой, проверенной годами на прочность, и не забывала их поддержку, когда ее постигло страшное горе. Если бы не Кеша и они, что бы с ней стало?
Но сейчас, немного остынув, Тамила, ожидавшая приезда подруги, решила, что делиться тем, что творится у нее на душе, скорее всего, воздержится. Зачем выносить сор из избы?.. Пускай и дальше все окружающие, включая девчонок, считают их брак с Кешей образцовым…
Кстати, о том, что они прибегли к помощи ЭКО, кроме матери Кеши и его сестры, по общему уговору не распространялись, держа это в строжайшем секрете. Конечно же, Елка тоже не была посвящена. Да и сочувствующих, понимающих, без сомнения искренних ее взглядов и высказываний, посчитала Тамила, лучше избежать. Особенно теперь ей не хотелось выглядеть нуждающейся в чьей либо поддержке, даже близких…
Она достигла того, к чему стремилась, а мелкие стычки на семейном фронте (у кого их нет?) не должны портить праздник. Она сильная, независимая, успешная – такой ее знают все, и изменять своему имиджу из-за какой-то экс-архивной невезушки глупо и смешно. Как и сомневаться в преданности и любви Кеши, у которого, по-видимому, мелкое помешательство на почве ожидаемого отцовства, одолевшей идеи фикс. «С этим уж ничего не поделаешь, у каждого может быть свой пунктик», – к такому выводу пришла Тамила, постаравшись поднять себе настроение. И благодаря приподнятой обстановке, царящей вокруг, ей это удалось.
Наконец-то, к ее радости, немного опоздав из-за московских пробок, любимая Елка, как всегда, явилась с подарками и огромным букетом роз, а также с изящной фарфоровой статуэткой заправского химика в рабочем наряде.
Три дня, проведенных вместе, пролетели незаметно, но напоили Тамилу бальзамом, исцеляющим сердце. В последний день пребывания Елки в Москве наконец-то их опять было трое. Нинка, успокоенная тем, что у ребят оказалась обычная ангина, присоединилась к своим подругам. Весь день прошел в восклицаниях. Только и слышалось: «А помнишь?!» Решено было – гулять, так гулять! И они ухитрились за день посетить рестораны «Метрополь» и «Славянский базар», где вволю отведали современных разных новшеств, суши, экзотических салатов и, конечно же, общую любовь, - шарики разнообразного мороженого. А заключительным аккордом было наведывание в «Арагви», где, вспомнив былые времена, разрешили себе, несмотря на опасения добавить килограммы, насладиться чебуреками.
- Ой, девчонки, если бы вы знали, как мне с вами хорошо! – от всей души сказала Тамила.
Благодаря им в этот день она совершенно забыла все свои невзгоды: и эту Вальку, и Кешку, и нерожденных еще детей, появление которых на свет так ее страшило.…
На следующее утро начались рабочие будни: оформление бумаг по защищенной диссертации, обсуждение новых задач, наведывание в больницу к суррогатке, ставшей Тамиле совсем отвратной.
Правда, частенько, в отличие от раннего пребывания Валентины в клинике, эти свидания теперь занимали гораздо меньше времени. Супруги с ней не гуляли по двору, как ранее (как говаривал Кеша, «водили на выгул, полезный беременным - и воздухом подышать, и совершить моцион»). Валентина от прогулок стала отказываться, уверяя, что гуляла днем. Да и наступившая осень на ненастья не скупилась.
Кеша вел себя сдержанно, особого панибратства с этой архивисткой не выказывал. Но в отношении к себе Тамила ощущала какую-то незнакомую его отстраненность. Мужа перестали интересовать ее работы, а ведь в былое время не проходило дня, чтобы он не поинтересовался, что нового в ее лаборатории. Тогда Тамила с удовольствием делилась с ним своими задумками и проблемами, а их всегда у нее, как у всякого хорошего руководителя, было невпроворот. Кеша же рассказывал о планах своего журнала, интересных авторах, с которыми знакомился. Порой забавлял рассказами о некоторых ученых мужах, с которыми доводилось общаться - импозантных, полных достоинства и самомнения авторах с пустыми, ничего не значащими статьями, но с большими амбициями и требованиями. Теперь эти доверительные беседы, как-то сами собой, были вытеснены будущими детьми, планами и задачами, возникающими с их рождением. И, конечно же, их суррогатной матерью, о которой у Тамилиного мужа были заботы: как перенесет кесарево сечение, не повлияет ли это на детей, и хватит ли у нее молока для двоих малышей… И вообще – только она одна, по мнению Тамилы, была у Иннокентия теперь на уме…
…Это произошло ранним утром третьего ноября. Тамила крепко спала и когда ее разбудил Кеша, сразу не могла понять в чем дело. На нее глядело полное счастья лицо мужа, который отчего-то тихо, словно боясь спугнуть, повторял:
- Свершилось чудо! Она сама их родила!
- Кеша, ты о чем? Тебе что-то приснилось?
- Вставай скорее, поехали! Молодчина она, сама смогла! – как мантру повторял он. – Представляешь, какая молодчина, – без всякого кесарева!
- Откуда взял? Еще ведь ночь на дворе!
Действительно, за окном стояла темень. Кеша был уже почти одет, а Тамила все никак не могла взять в толк – это действительность или бред мужа.
- Что значит, бредишь? Живо одевайся, или я поеду сам! Мне позвонили, поздравили с рождением сыновей. Сказали - все благополучно. Валюша сама, без вмешательства, родила. Это же надо - выпулила сама, двоих, умничка!
Эти хвалебные оды в адрес Вальки затмили в сознании Тамилы все – радость по поводу рождения детей, ее привычную сдержанность и здравый рассудок, и она брякнула:
- Ну, хватит превозносить эту свиноматку! Не тарахти и не понукай! Дай прийти в себя. Сейчас оденусь, никуда она не денется. Лучше позвони и расспроси – как дети? Все ли у них нормально, мало ли что…
Это ее высказывание в адрес Вали, и это «мало ли что…» так подхлестнули Иннокентия, что он рявкнул:
- Перестань каркать!
- Кто-то из нас должен быть благоразумен, – взяв себя в руки, сказала Тамила, – так что я промолчу. Но не прощаю, учти это, Кеша!
Слезы душили ее, но Тамила сдержалась, и даже моясь в ванной, не дала им волю. Нельзя распускаться, унижаться. Слезы покажут ее слабость, а слабых не любят. Эту истину, давно, еще когда была жива мама, она внушала дочери. И Тамила, следуя наказу, всегда и во всем старалась быть сильной.
Она, не торопясь, приводила себя в порядок. Муж, по-видимому, чувствовавший себя виноватым, молча терпеливо ждал супругу. Но каких трудов это ему стоило было написано на лице Иннокентия.
- А каковы рост и вес детей? – нарушила Тамила молчание.
- Не знаю. Не сказали.
- А ты что, не поинтересовался?
- Не догадался и не успел - хотел тебя порадовать. Но, видно…
- Кеша, не начинай!
- Ну, да… Ты, как всегда, права.
Это «как всегда» ее задело, но Тамила сдержалась и на сей раз, прикусив язык. Ответить она хорошо бы могла, но терять достоинство – стоит ли? «Господи, - пронеслось в голове, - ведь мы оба на нервах еле держимся… Неужели до такого у нас могло дойти? Не верится…»
Детки родились небольших размеров, но, как сказали медики, вполне нормальные для близнецов. Один, старшенький («На десять минут!» - смеясь, сказала врач), весил без пятидесяти грамм три килограмма, а младшенький, хотя росточком на полтора сантиметра длиннее - два восемьсот.
Почти шесть кило, – в восторге констатировал Иннокентий, – носила наша роженица! – и добавил: - Как она умудрилась без вашей помощи…
Доктор не дала ему закончить:
- Что вы, мы, конечно же, ей помогали! Но, справилась сравнительно быстро и легко, сама, без хирургического вмешательства. Мы были готовы к худшему…
- Что, было что-то угрожающее? - тут же спросил Иннокентий, в голосе которого звучала большая озабоченность.
- Нет, просто все случилось совсем неожиданно. Кесарево планировалось провести через два дня, но внезапные и быстрые схватки смешали все планы. Отошли воды и кесарить было уже поздно… Но все обошлось благополучно, и детки, и роженица – все в полном здравии!
- А к ней нельзя пройти? – полюбопытствовал Иннокентий.
- Она сейчас спит после трудов праведных, набирается сил. А вот деток мы вам издали покажем.
- А на нас они, интересно, похожи? – спросила Тамила, и в ту же секунду сама себе удивилась – до чего поглупела…
- Похожи друг на дружку, то есть на себя! - улыбаясь, ответила врач, показывая им два одинаковых розовых комочка, выглядывающих из груды пеленок.
Теперь каждое утро начиналось со звонка в больницу с вопроса к Валентине: как дети и она сама, хватает ли молока? Естественно, ежедневно ходили в больницу, носили передачи из разрешенных по списку продуктов, виделись с ней издали, через окно, находившееся на третьем этаже. В больницу на свидания из-за начавшегося карантина по гриппу посетителей не пускали.
Как назло, мальчишки Нины, по-видимому, ослабевшие после перенесенной ангины, подхватили ветряную оспу. Теперь Тамила была в полнейшем ужасе – она так надеялась на свекровь и Нину, которые, на первых порах должны были помочь ей справиться с близнецами. Но эта ветрянка спутала все карты, и добрых пару недель придется обходиться без посторонней помощи. О Валентине она не думала, сбросив ту со счетов. «Из роддома сразу отвезем детей к нам и рассчитаемся с ней. Надо лишь за эти дни успеть найти и договориться с кормилицей», – мечтала Тамила.
Таковы были мучающие ее мысли, тщательно скрываемые от мужа, в то время как тот светился от радости и счастья, ощутив себя отцом сразу двоих сыновей.
Целая неделя была подчинена одному – подготовке к приему наследников. Покупалось приданое, помимо пеленок, распашонок, постельных принадлежностей. Тамила, увлекшаяся этим занятием, под одобрительные, восторженные возгласы Кеши, не устояв, накупила чуть ли не на год вперед различных кофточек, костюмчиков, ползунков, комбинезончиков и тому подобного. И, конечно же, великолепную двухместную коляску.
А Нина, позвонив (свидание из-за инфекции отменялось), сообщила, что они купили племянникам две деревянные кроватки с манежем. Ее Максим приобрел их еще до появления младенцев на свет, однако, зная приказ Тамилы ничего заранее не делать, только сейчас завез их на Покровку. Бабушка же приготовила две серебряные ложечки внукам.
С утра до вечера, а иногда и ночью, перебирались имена, достойные их сыновей. Какие только не вспоминали. На помощь приходили и Нина с домочадцами, и мать Кеши, но все было не то… Если имя хорошо, отчество портит все дело, не звучит. Или, если одному сыночку имя, как будто подобрали и получили одобрение, то у братца, по сравнению с этим, как-то блекло получается… Тамила даже представить себе не могла, какое это сложное дело – подобрать что-то пригодное для души. И пока дети находились в роддоме, они оставались все еще безымянными…
Вопрос о кормилице отпал сразу же, едва Тамила заикнулась об этом. Она получила от мужа такую отповедь, что уже не рада была, что затеяла разговор на эту тему.
- О какой кормилице может идти речь, когда у детей есть Валентина?!
- Вот то-то и оно! А ты, Кешенька, забыл высказывания ее мамаши? Я боюсь, чтобы…
Он перебил жену:
- Чушь несусветная! Выбрось, Тамила, глупости из головы! Валентина очень порядочный и ответственный человек. Ты же слышала – молока у нее достаточно, так что это счастье, что нашим деткам такая досталась Валя, которая будто для материнства создана!
- Ишь ты, какую хвалебную оду пропел в адрес этой суррогатки!
- Чтобы я больше не слышал этого словца! У нее есть имя. Тамила, что с тобой? Вместо благодарности, одни гадости я слышу. Это тебя недостойно.
- Мне жаль, что мы перестали понимать друг друга! – сказала Тамила, которую слова мужа больно кольнули. Она крепко прикусила губу, боясь еще что-то добавить.
…И вдруг случилось то, чего меньше всего можно было ожидать. За два дня до выписки детей и Валентины из роддома, Тамила свалилась с высокой температурой и сильнейшей головной болью.
- Кеша, попроси, чтобы их еще подержали в больнице. Я же гриппом всех вас перезаражаю.
Иннокентий вооружился маской и перекочевал в другую комнату, которую готовили для детей. Договориться, по его утверждению, ему не удалось, - роддом переполнен, и нагрузив машину детскими вещами, он отвез их на Покровку, куда решил привезти детей.
Об этом Тамила узнала постфактум: когда муж отвозил коляску и прочее она или спала, или была в забытьи, поскольку температура зашкаливала. Лишь на следующий день, уже уходя, Иннокентий сообщил Тамиле, что едет за Валентиной и детьми.
- Ой, Кеша, ты хотя бы помыл пол в детской, хорошо бы ее проветрил.
- А я их повезу всех на Покровку. Пусть пока там побудут, для гарантии, что не подхватят инфекцию.
- А пеленки, распашонки?
- Еще вчера перевез. Ну, я побежал!
- А одеяльца не забыл?
- Нет, не волнуйся. Все везу по списку, который Валя передала. Жаль, что так получилось… Но, ничего, хворь пройдет, и познакомишься с нашей командой! Обидно, что мамы с Ниной не будет, боятся принести заразу. Говорят, эта ветрянка передается через третьих лиц… Ну, пока!
Кеша ушел, а у Тамилы сжалось сердце, так ей стало жаль себя, лишенную такой торжественной минуты - наконец, почувствовать себя мамой…
Температура не спадала, душил кашель. Состояние было отвратительное. Пойти и взять себе стакан чая… Надо же что-то взять в рот. Сил не было. Да и поесть фактически нечего… Сварить сосиски, что ли? Кроме замороженных пельменей, сыра, яиц и йогурта в холодильнике ничего не видно. Правда, Кеша сказал, что купил творожную массу. Но отчего-то Тамила найти ее не смогла и, бросив поиски, еле дотащилась до постели.
…Этот день она никогда не забудет. Избалованная вниманием и заботой Кеши, теперь она чувствовала себя всеми забытой и покинутой.
Телефон молчал. «Конечно, муженек занят этой Валькой и детьми, и совсем забыл обо мне…» - к такому выводу пришла она.
«Даже Нина меня забыла!» – с горечью подумала Тамила, как в ту же минуту раздался звонок и послышался радостный голос подруги:
- Ну, как, Милка, познакомилась с сыночками? Наши поздравления!
«Чушь какая-то! – подумала Тамила. - Она что, издевается?» От этого что-то сдавило горло и Тамила раскашлялась.
- Милка, что с тобой? Поперхнулась, что ли?
- Какое, поперхнулась! Лежу пластом больная. Вам что, Кеша не сообщил?
- Мне – нет… Я на работе. Может, маме сказал… Так что, ты за детьми не поехала?
- Нет, я тебе ведь сказала – гриппую. Кешка сам за ними отправился.
- Ой, как же вы? Не заразить бы… А температура у тебя есть?
- Есть и большая. Вчера чуть дуба не дала…
- Я звонила, ты не отвечала. Тогда набрала Кешу. Он сказал, что ты спишь, голова, мол, болит, а он на Покровке. Я была уверена, что заехал за кроватками… А как ты сейчас? Температура спала?
- Немного. Наглоталась лекарств, но еще большая.
- Так я не поняла: Кеша поехал за детьми, а как вы с ними справитесь? Ты – больна. Что же делать?.. А ты, хотя бы ела? У вас есть чего жевать?
Она тарахтела, а Тамила все никак не могла переварить – как изменился Кеша… Даже сестре позабыл сказать, что жена свалилась с высокой температурой. А ведь совсем недавно, когда у нее начинался легкий насморк, он это воспринимал, чуть ли не как трагедию, накупал различных средств и заставлял лечиться, дабы не разыгрался гайморит.
- Тамила, ты слушаешь? Так я не пойму. Дети будут на Покровке с этой вашей Валей? Одной? Как же она справится? Их ведь надо не только кормить, но и купать, пеленки стирать. Ну, и ей необходимо питаться. Вы об этом подумали?
- Господи, ну как можно такое предусмотреть, что ты, Нина, городишь? Это просто какой-то злой рок, обрушился на меня!
- Милочка, все образуется и будет чудесно! Поверь и не падай духом!
- Нинок, я не падаю, но если бы ты знала, как мне плохо!
Такое слышать от Тамилы было для Нины удивительным настолько, что она растерялась.
- А Кешка тебе еще не звонил?
- Да нет же. Он совсем потерял голову. Ему на меня теперь наплевать…
- Милка, о чем ты? Глупости какие! Просто, наверно, детей еще не выписали, или он утрясает, чтобы еще в больнице подержали, учитывая ваши обстоятельства.
- А какое кому дело до наших обстоятельств? Наши невзгоды никого кроме нас не касаются! Пока, Нинок, я устала!
Раздавшийся через час звонок в дверь заставил Тамилу подойти к ней. За дверью оказалась мать Кеши.
- Милочка, открой, это я! Представляешь, забыла мобильник и не смогла предупредить тебя о своем приезде. Я привезла тебе, детка, бульончик, курочку, компот и еще кое-то к чаю! Открывай!
- Нет, я вас не впущу. Еще вам не хватало заразиться. Спасибо большое за заботу! А вы что, своих больных гвардейцев одних оставили?
- Господи, да какие они больные? Кроме этих болячек, разукрашенных зеленкой, ничего нет. Мальчишки на головах ходят. Да и не маленькие уже, не то, что ваши! Старший совсем уже настоящий жених, скоро паспорт получать, а совсем уж детскую болячку подхватил. А виной тому Коленька, из садика принес. А как ваши малята? Кеша тебе не звонил?
- Нет. Ему сейчас не до меня… Оставьте все у двери, я заберу.
- А, может, все же откроешь дверь, я внесу быстро, а то здесь, в парадном, холодно.
- Нет, оставьте.
- Ну, так набрось на себя что потеплее, чтобы еще не простудиться. А Кеше позвони, узнай, как там дела. Я бы сама позвонила, да мобильник забыла, голова садовая.
- Спасибо, мама. Не надо было ехать в такую даль. У меня ведь все есть.
- Ну да, я знаю, что там у вас! Забирай быстрее, да поешь. Скорей поправляйся!
Тамила ела принесенный свекровью в термосе обед, а душу разъедала горькая обида. Уже скоро два часа дня, а Кеша молчит, совсем о ней позабыв.
И отложив ложку, Тамила все же решила напомнить мужу о себе.
- Ну, папочка, отчего не звонишь? - и тут же, перебив себя, сменила тон и спросила: - Кеш, каковы они? Ты их уже забрал?
- Да! Получил этих прелестных птенчиков! Если бы ты видела, каковы! До чего смешные!
- Не растравляй душу! А любуясь и наслаждаясь ими, ты, я вижу, обо мне совсем забыл… - все же не удержалась она от упрека.
- Что значит, забыл? Как себя чувствуешь? Температура еще держится?
- Да, пока не падает. Когда приедешь?
- Мила, наверно нескоро. Вот, сейчас иду в аптеку…
- Зачем?
- Валя послала за аптечкой для младенцев. Вот, вторую аптеку обхожу, - нет у них, а если не найду, в следующей куплю то, что в списке: термометр для ванночки, клизмочки и еще детский крем, борную кислоту, вазелин… Господи, еще много чего написано. А вечером, перед сном, их надо купать.
- Сегодня обязательно? Их что, в больнице, не купали?
- Вчера, наверное, купали. Это делается ежедневно, ты же сама читала. Да и Валя мне объяснила. А она – молодец! – не удержался Иннокентий от похвалы. - Так ловко обращается с этими крикунами!..
- А они очень крикливые?
- Да, как будто… Но не успевают разойтись, как она им грудью затыкает рты.
- Ты что, Кеша, сразу двоим?
- Нет, конечно, по очереди. Пока один наслаждается, другой довольствуется соской. А, вот и аптека. Пока!
Разговор прервался. Тамила все еще продолжала держать трубку, тупо глядя на телефон. Остаток бульона в тарелке, конечно, остыл и его было жаль. Но более – себя…
Все теперь ясно: она отошла у Кеши на второй план, на первом – дети, еще не имеющие имен. А, может, она и после той, имя которой муж чуть ли не каждую минуту повторяет, не скрывая восхищения ее ловкостью и умением управляться с детьми… «Как же Кеша не чувствует, и не понимает, насколько больно мне это слышать? Как будто нарочно делает мне укор: та все может, и родить и выкормить, а я не могу ни того, ни другого… А я ведь не виновата в том, что это мне не дано. Как и в том, что заболела не ко времени…» Но, тут же, как бы желая хоть чем-то себя утешить, Тамила сказала себе: «Зато Вальке недоступно то, чего я сумела достичь!»
И, стремясь отвлечься, Тамила позвонила в институт, в свою лабораторию - узнать, как там идут дела.
Хотя Тамила и числилась в очередном отпуске, но почти ежедневно общалась с сотрудниками, болея за свое детище - четыре года тому назад созданную ею лабораторию. Подумать о перспективе надолго расстаться с родным коллективом, забросить или отдать кому-то начатые исследования, казалось Тамиле просто нереальным, подобным потере смысла жизни. Еще и поэтому она держала в строжайшей тайне от сотрудников и то, что прибегнула к ЭКО, и то, что с рождением детей стала мамой… Тамила хранила молчание, решив: пока не познакомится с малютками, не ощутит себя их матерью, и точно не определится, как быть дальше (уходить ли, все же, в декрет, или обойтись кормилицей и няней), секрета на работе не раскрывать.
…Валентина держала у груди малыша, который, бросив сосок, продолжал шевелить губами. В отличие от братца, который, по-видимому, всласть наевшись, вскоре отвалился и заснул, этот непоседа лежал на руках матери с открытыми глазками, глядя ей в лицо.
«Неужели мало молока, – забеспокоилась Валентина, - и бедняжка все еще голоден? - она нажала на грудь и из соска стрелой вылетела струя. - Слава Богу, молока достаточно! Но что случилось? Отчего бросил грудь? Неужели ему, как и мне, плохо? Неужели ему передался мой страх, что нас разлучат? Нет, мой маленький, ешь и засыпай спокойно! Я вас никому не отдам!»
Так думала Валентина, прижимая к себе младенца и заставляя взять сосок. Расстаться с ними? Нет, ей это не под силу! К черту все деньги, обойдемся без них! Представить себе жизнь без ее малюток она уже не могла. «По договору я должна дать письменное согласие на передачу детей их родителям, и не сегодня завтра, выздоровев, эта ученая Тамила явится и потребует бумагу. Хорошо, что документ еще у меня!» – думала она, еще крепче прижимая к себе старательно сосущего грудь младенца. Непроизвольно Валентина громко сказала: «Нет, не отдам! – и, помолчав, добавила: - Ни за что!»
Тут ее мысли переключились на отца малышей. «Ну, а Иннокентий, ежели предпочтет свою докторшу, его право. Хотя… Мне будет очень тяжело и с ним расстаться. Но, что ж поделаешь… Удержать – не в моих силах. А детей не отдам, даже если он попросит!»
…Тамила только окончила разговор со своим заместителем, как неожиданно позвонила из Гатчины Елка, ставшая восторженно поздравлять с гениальным событием - рождением будущих Дарвина и Менделеева. Родившиеся как в сказке, при помощи науки, дети могут стать открывателями ее новых горизонтов.
- …Так что, пусть растут счастливыми на радость и гордость вам, и во благо мирового научного прогресса! - окончив свой спич, она наконец-то перевела дух: - Уфф! Милка, хотя получилось пафосно, но, поверь, от души!
- Елочка, родная, спасибо тебе и за умные слова, и вообще, что ты у меня есть! Ты, я надеюсь, не обиделась, что держала все в тайне, которую, ясное дело, Нинка тебе поведала. Но, поверь, я боялась сама себя сглазить – а вдруг не получится…
- Что ты, Милочка, как я могу обижаться? Я же все понимаю, не дура. Сама еле дождалась их рождения…
- Так ты уже давно была в курсе?
- Ну, конечно! С того часа, как ты пошла на подвиг, то есть ЭТО, ой, забыла, КАКО, что ли?
- Ох-хо-хо! Ха-ха-ха! – расхохоталась Тамила. – Как ты, Ленка, сказала, КАКО? Это ЭКО, экстракорпоральное оплодотворение.
- Да знаю я, знаю, про пробирку и все остальное. Это я пошутить захотела, поднять тебе настроение. Понимаю, каково тебе сейчас из-за этого гриппа сидеть дома, когда долгожданные детишки все еще недоступны. Но, потерпи пару деньков. Поверь, все будет о’кей! Выздоравливай, дорогая, пока! Ой, да… На Нинку бочку не кати! Какие у нас могут быть секреты? Еще бы поболтала, да у меня педсовет. Будь!
«Какие они хорошие, мои подружки! – с теплом подумала Тамила. - Придумала, чем поднять настроение – КАКО! А имена Елка деткам придумала отменные: Дарвин Иннокентьевич и Менделей Иннокентьевич – внушительно звучит!..»
Все последующие дни, пока Тамила хворала, прошли одинаково бездарно, наполненные ожиданием встречи с детьми, жалостью к себе и обидами на судьбу, болезнь и Кешу. Муж рано убегал в редакцию, а возвращался поздно, после снабжения Вальки всем необходимым и купания детей. Темы у него были одни: малыши и суррогатка, в адрес которой пелись дифирамбы и выражалось восхищение, как та умудряется управляться со всем!
Тамила порой, не сдержавшись, прерывала Иннокентия, требуя поподробней рассказывать о детях, а не об их кормилице, уже изрядно надоевшей.
- Сколько можно рассыпать похвалы в ее адрес? Каждый выполняет свою работу. Она же это делает не за спасибо, а за хорошие деньги, куда превышающие зарплату отца детей!
Иннокентий молча проглатывал замечания, но по лицу было видно, как ему неприятно. И вообще, Тамиле казалось, что с некоторых пор она стала весьма раздражать мужа. Прожив столько лет вместе, в унисон, ей уже не нужны были слова для понимания его мыслей и чувств... Возникшее между ними напряжение пугало и нервировало.
…Тамила даже представить себе не могла, что творилось в душе мужа. Иннокентий ощущал себя путником, заблудившимся в лесу и не могущим найти выхода. С каждым днем он все более понимал, что зашел в тупик. Любимая женщина, Тамила, которая все годы была для него светочем, путеводной звездой, в последнее время не померкла, но предстала в новом свете…
Конечно, она не уронила в его глазах своих достоинств, которыми Иннокентий очень гордился. Но он вдруг почувствовал себя рядом с ней замерзшим от холода, недостаточно оцененным, обделенным всем тем, что могла бы дать ему другая, совершенно случайно вошедшая в его жизнь женщина…
Эта Валя, казалось бы ничем внешне не примечательная, имела такую притягательную силу, такую широту души в сочетании с мягкостью, трепетностью и скромностью, что Иннокентий просто потерял голову… В отличие от Тамилы, ему рядом с ней было легко, тепло и уютно. Глядя на Валю, кормящую сыновей, подаренных ей ему, Иннокентий просто упивался этой божественной картиной. А с какой нежностью и любовью она возится с младенцами, как, на удивление, споро, умело и ловко управляется со всем одна, без посторонней помощи! В квартире чистота, порядок и то, чего он был совершенно лишен, живя с женой, – вкусный, свежеприготовленный обед… Когда успевает пеленки постирать, погладить? Уже вокруг все блестит, а Валюша, без тени усталости, встречает его своей застенчивой улыбкой… Ему радостно приходить сюда, на Покровку, где оттаивает и согревается душа от ее присутствия, сопения и крика его детей и ощущения своей значимости, давно им утерянного…
«Но, отчего Валя отводит взгляд? Неужели боится меня или себя?» - все время спрашивает себя Иннокентий. Он видит, чувствует, с какой радостью Валя встречает его приход, и как меркнут ее глаза, когда собирается уходить. Если бы знала, как ему тяжело это делать! А дома – холодная атмосфера Снежной королевы, как однажды точно определила Тамилу Валя… Колкие замечания, взгляды, полные скрытых упреков, – ранее такого не было, но зато, как всегда, тогда и теперь, – жена полна достоинства и уверенности в себе. Она выше всего и непостижима! Тамила действительно умна, талантлива, хороша собой, но полна такого холодного величия, от которого ему становится не по себе… И ничто не влияет на нее, кажется, даже рождение детей...
Иннокентий, полный терзаний, не мог ответить себе – как быть, и где выход?
Когда Тамила рассказала мужу, какими именами их малюток наделила Елка, тот рассмеялся в ответ:
- Шутница наша Ленка! Дарвин и Менделей! Забавно. А вот Валя, мне кажется, предложила неплохие, вполне достойные имена: Артем и Антон. Как по-твоему, Тамила?
- Значит, Тема и Тоша… Ну, пускай будет так, раз это Валя предложила… Детей уже давно пора оформить. У меня температуры уже нет. Давай завтра с утречка пойдем в загс, а затем приведем квартиру в порядок и перевезем сынишек. Мне не терпится с ними познакомиться!
- Хорошо. Сейчас позвоню ребятам в редакцию, предупрежу, что завтра меня не будет. Но ты уверена, что здорова?
- Вполне! Сегодня шестой день, а через семь можно быть гарантированным, что болячка ушла. Кстати, Колю и Толю в понедельник в школу выписали, так что подмога нам обеспечена – твоей маме не терпится познакомиться с малышами и заняться внучатами. Перевезем детей и закатим пир!
А на следующий день, которого Тамила с нетерпением ждала, Кеша огорошил сообщением, что в загс они сразу пойти не смогут, так как у него нет всех документов. Справка из клиники о рождении детей находится у Вали, и надо сначала заехать туда за ней. Отправиться за бумагой он собрался один.
- Я что-то не пойму, Кеша. Почему эта справка у нее, а не у тебя? По какому праву клиника отдала документ ей?
- Отдали мне. Но когда вынесли моих детей (он так и сказал – моих, а не наших, отметила Тамила), бумага мешала, и я ее передал Вале. Она спрятала в сумочку, ну а потом было не досуг забрать. Ничего, сейчас поеду и возьму, а ты собирайся.
- Ну, что же, поедем на Покровку вместе! Я готова! Да и наконец-то познакомлюсь с моими детьми… - с нажимом сказала Тамила.
Но, как ей показалось, муж на это не обратил внимания, занятый своими мыслями.
…А в это время Валентина, узнав, что с минуты на минуту приедут Иннокентий с женой (о чем тот оповестил, позвонив), заволновалась. Настало время на что-то решиться…
Вся неделя, пока Тамила, эта Снежная королева хворала, прошла для Валентины, как подаренный праздник. С ней были ее чудесные малютки и он, их отец, который стал настолько близким и родным, что даже порой становится страшно – а что дальше? О, если бы он узнал, что творится у Валентины в душе… Но она боится даже взглядом выдать свое состояние, хотя чувствует всей душой, что и Иннокентий испытывает нечто подобное…
Думы о том, что с ее детьми (Валентина с первой минуты считает их своими), придется расстаться, просто убийственны. Нет, она их не отдаст, чего бы это не стоило!
…Когда Тамила наконец-то увидела своих малюсеньких сынишек, которые мирно спали в колыбелях, она пришла в замешательство. Как тут можно понять кто есть кто, если они совершенно неразличимы?
- Какие чудесные! Но, кто из них Артем, а кто Антон? Поди, разберись! – обратилась она к стоявшему рядом мужу.
- Валюша, а ну, помоги! Кто из них кто?
- А очень просто! – откликнулась она. – Тошенька, хотя и младшенький, на несколько минут, - улыбаясь, уточнила Валя, - но ненамного длиннее братца, не такой щекастый, как Темка. У него личико тоньше. Только мама, вглядываясь, может это заметить! – добавила она.
Тамила, полная эйфории от сознания, что это ее малыши, не почувствовав подвоха, подтвердила:
- Да, ты права! Вот этот справа, действительно полней.
- Он и есть старшенький, Артем, – старалась помочь Тамиле разобраться Валентина.
- Ну, раз ты помогла нам подыскать имена сыновьям, быть тебе, Валентина, их крестной! – провозгласила Тамила, уверенная, что это понравится Иннокентию, и он оценит благородный жест жены.
- Нет. К сожалению это невозможно. Родная мать не может быть крестной! – послышалось в ответ.
- То есть?.. Не поняла! Ты это всерьез сказала?
- Ну да! А кто я им? – ответила Валентина, лицо которой тут же побагровело. Было видно, как она волнуется.
- Валюша, милая, успокойся. Тебе нельзя переживать, может исчезнуть молоко!
Этот заботливый тон, эти ласковые обращения мужа к фактически чужой женщине, заставили Тамилу взглянуть на все другими глазами и принять свойственный ей тон:
- Хорошо. Можешь считать, как тебе угодно. Кеша, возьми документы и пошли!
Валентина подала документы Иннокентию.
Тамила, взяв их у мужа и пересмотрев, обнаружила отсутствие справки из роддома, и на вопрос где она, получила ответ:
- А я ее вам не дам!
- Что ты сказала, повтори!
Тамила была вне себя от наглости этой зарвавшейся бабенки.
- Я сказала – справку не отдам! Она мне нужна для регистрации моих детей. Да и разрешение мое признать вас родителями тоже не отдам.
- Кеша, что она несет? Почему стоишь столбом и молчишь?
- А, что я могу сказать? Каждый волен предъявлять свои права…
- А какие у нее права на наших детей? Объясни этой аферистке!
- Тамила, зачем оскорбления? Надо понять ее и разобраться.
- А, что понимать? Совершается грабеж.
- Постойте. Я вам все объясню… – тихим, дрожащим голосом сказала Валентина. - Я, а никто другой, носила девять месяцев моих мальчиков. Я, а никто другой рожала их. Так чьи же они?
- Ты меня смешишь, безумная! Забыла, что тебя наняли, хорошо заплатив?
- А я вам деньги отдам! Иннокентий Иванович, завтра же заберите их из банка. Мне они не нужны, я своими детьми не торгую! И знайте, я не так называемая суррогатная мать, не футляр, в котором хранилось чужое, а настоящая, вполне законная мать своих малюток. И неважно, каким образом они попали ко мне. Дети питались моими соками, моя кровь их согревала, и первый крик услышала я, а не вы, Тамила Ильинична, претендующая на них! Ну, какая вы мать, подумайте! А вы, Иннокентий, объясните это ей.
Муж молчал, а Тамила впервые в жизни так растерялась, что не сразу смогла нахалке ответить. Брань – не ее оружие, это свидетельство слабости. Поэтому, взяв себя в руки, Тамила обратилась к мужу:
- Кеша, пошли! Пусть власть и закон нас рассудят.
Она направилась к двери, но Иннокентий не тронулся с места.
- Ты идешь?
- Нет. Приду позже.
Это был удар, которого Тамила вообразить себе не могла.
- Ну, что ж… Можешь оставаться. Растолкуй этой… что гены в детях наши, и что жизнь в них вдохнули мы.
Уже уходя, Тамила услышала за спиной:
- Не переживайте, деньги остаются у вас. Наймете еще кого-нибудь!
Тамила ушла, хлопнув дверью. Почему-то ей казалось, что Кеша выйдет вслед за ней, догонит. Она даже несколько минут постояла на площадке в ожидании, но, поняв, что ошиблась, нажала кнопку лифта.
Ослабевшая после болезни, Тамила поняла, что у нее не хватит сил добраться до дома на метро, и ждать вызванного такси тоже. Тогда она сделала то, чего никогда себе не позволяла: позвонила в свою лабораторию, располагавшуюся неподалеку, и попросила, чтобы кто-либо с личным транспортом, сейчас не очень занятый, заехал за ней.
Тамила ждала, а в голове все вертелось: почему не ответила достойно этой узурпаторше? Что получили доверенные ей дети от Вальки, кроме временного приюта, подобного инкубатору? Ее старания и труды оплачены, какого рожна еще надо? Как смеет претендовать на чужих детей? У нее на них нет прав, и непонятно, зачем существуют правило, требующее согласия суррогатки на запись нас, как родителей новорожденных. Какой абсурд, просто дикость! Захочу – отдам, не захочу – не отдам! А она не так проста, эта Валька… Тертый калач! Ухитрилась околдовать, непонятно чем, этого наивного, помешавшегося на детях, человека...
Старший лаборант приехал через десять минут, показавшиеся ей вечностью. По-видимому, вид у нее был таков, что тот испугался:
- Быть может, вас, Тамила Ильинична, повезти в поликлинику? Вы явно нездоровы.
- Да, я рано вышла. Считала, грипп прошел, а он не отступил, и делает свое дело.
Сидя в машине, она еле сдерживалась от желания зареветь, запричитать, как делали в старину бабы. Тамиле было жаль себя, малюток, и несбывшегося, обещанного Кешей, счастья. Она потеряла все. Ее ограбила эта тварь, забрав не только детей, но и мужа. Всегда считавшийся верным, преданным, Кешка оказался предателем.
…Прошло более двух часов, а его не только нет, но и не звонит… Единственный родной человек, который поймет ее сейчас, это Нина.
Тамила позвонила подруге. Выслушав ее, Нина не поверила своим ушам. Особенно ее возмутило поведение брата.
- Мила, я приеду к тебе сразу же после работы!
- Не надо, Нин. Я, пожалуй, лягу и попробую уснуть, разболелась голова.
- Сейчас позвоню Кешке, надраю ему морду и узнаю все более подробно. Может, ты в чем-то не разобралась...
- Ниночка, я разобралась во всем хорошо, а особенно - в силе любви твоего братца… Такого предательства простить невозможно! Меня бесит коварство этой женщины. Так использовать нас в своих корыстных целях! Мне очень плохо, Нина...
Слышать такое от Тамилы было необычно, неправдоподобно. Нина растерялась.
- Жди, я скоро буду у тебя!
- Не надо срываться с работы, Нинок, прошу тебя. Я посплю, отдышусь от всего. Позвонишь вечером. Сейчас не могу и не хочу никого видеть. Пойми меня и не обижайся.
Как ни старалась Тамила, но уснуть и забыться не смогла. В голове по кругу вертелись фразы, брошенные Валькой: «Мои соки питали их, моя кровь согревала их. Я слышала их первый крик. Какая вы мать?»
«О, Боже, за что? – в сотый раз обращалась Тамила к небу. - Чем я провинилась, что мне это не дано? Почему Кеша допустил, чтобы все это было мне брошено в лицо?»
Тут, вспомнив о муже, Тамила, не выдержала и решила все же позвонить. Интересно, что он скажет в свое оправдание?
Долго слышались гудки. Кеша телефон в руки не брал.
Неужели игнорирует, зная что это она звонит? Или что-то случилось? Или он, возмущенный хамским поведением Вальки, решил поставить ее на место, и там произошел скандал? Но нет, это не в его характере… Напрасно тешить себя иллюзиями, что он заступился за жену. Поведение Кеши в последнее время и отношение к ней говорят об обратном… Сердце ее не обманывает - эта суррогатка украла и Кешу.
Прозвучавший звонок прервал эти нерадостные думы.
- Звонила? Слушаю. - этот тон, без обычного обращения, без объяснения, почему не отвечал, говорили о многом. - Неужели была такая необходимость, - продолжал Иннокентий, не поговорив со мной, натравлять родню?
- Позволь, ты о чем? Почему в таком тоне разговариваешь? Я не собираюсь оправдываться, и считаю, что поделившись с твоей сестрой, кстати, моей подругой, всем случившимся, подлостью этой бесстыдной суррогатки, я тебя ни краем не задела! Так что вины за собой не чувствую. Ее нет!
- Нет, Тамила, есть за тобой вина, а, скорее, беда. Это твой эгоизм!
Вместо оправданий, извинений и объяснения своего поведения, он еще смеет обвинять ее в эгоизме! Это так возмутило Тамилу, что она в тот же миг отключила мобильник. Слушать гадости от Кеши, этого еще не хватало!
Он не перезвонил. Наверно, посчитал разговор исчерпанным…
Этот бесхребетный недотепа смеет ей ставить диагноз, называя эгоисткой! Интересно, когда сумел разглядеть сие качество, которого она в себе не ощущает? Кто помог ему в этом? Бесспорно, тихая воровка! Неужели стремление к лидерству, к успеху в работе, это эгоизм? «Нет, Кешенька, ты во мне ошибся, как и я в тебе!» – к такому заключению пришла Тамила.
Но услышанное обвинение, брошенное Иннокентием, не покидало ее, как и охватившее чувство безысходности, какого-то душевного тупика.
Позвонила вернувшаяся с работы Нина:
- Милочка, даже не знаю, что тебе сказать. Не могу поверить… Что-то творится с Кешей, он совсем свихнулся. Мама сама не своя, не может его понять и найти оправдание. И мой Максим недоумевает - тебя променять… и на кого? На эту недоделанную Вальку?.. Чушь какая-то! О, Господи, это все из-за меня, это я вам ее подсунула!.. Руки так и чешутся приложиться к братику, чтобы привести его в чувство и вправить мозги. Но от встречи он уклонился, а по телефону не желает слушать, - говорит некогда, спешу… Мила, ты меня слышишь? Не молчи!
- Слышу… Что тебе сказать. Меня ограбили и предали. Что еще добавить?
- И я в этом виновата. Прости…
- Глупости говоришь!
- Милка, я надеюсь, Кешка спохватится. А, быть может, он это делает нарочно, чтобы не отдать ей детей, которых она решила отобрать, и тебя, по-прежнему, любит…
- Да брось ты, Нинка, фантазировать. Я что, ребенок, верящий в сказки? Прости, я от всего этого устала. Пока! – и Тамила прервала разговор.
Когда-то давно, Тамила столкнулась в какой-то статье о психологии отношений с утверждением, что ссоры в семьях случаются из-за эгоизма с обеих сторон, преобладающего над любовью. Существует даже формула, что количество конфликтов в семье прямо пропорционально силе эгоизма и обратно пропорционально силе безусловной любви. Но у нее с мужем не было конфликтов… И в их взаимной любви не было оснований сомневаться. Она любит Кешу, хотя и видит в нем некоторые недостатки. А он, вдруг, открыл в ней эгоистку. Значит, ушла любовь…
Тамила терпеть не могла копаться в недрах души. Раньше все было ясно: ее мысли, ее понимание всегда правильны, и не подлежат сомнению. Ей незачем анализировать свои действия, высказывания и поступки. Кеша и его родня, подруги, близкие друзья, а также сослуживцы в большинстве своем не давали ей повода усомниться в своей правоте, а всеобщее чуть ли не обожание укрепило эту веру.
Неожиданно пришла мысль: «Может, уверенность в себе незаметно вылилась в эгоизм, и во всем случившемся вина не Кеши, а моя? Не я ли сама подвела его к такому выводу?»
От этого рассуждения Тамиле стало страшно. Неужели, сравнивая ее, безапелляционную, уверенную в себе, с этой безответной Валькой, весы перевесили в сторону этой архивной мыши, и в образовавшемся треугольном конгломерате жена стала лишней, недостойной своих малюток? А ведь в них ее гены. Сейчас, теряя малюток, она остро чувствует, как сыновья необходимы ей!
Кеша считает ее эгоисткой. Нет, он ошибся. Виной всему ее гордыня! Хотя гордыня и эгоизм близки, а, скорее, одно вытекает из другого... Ведь она всегда старалась стоять на ступеньку выше над мужем, чтоб видел и чувствовал ее превосходство. «Боже, какая я глупая бездарь! Как не могла понимать, чего это стоит Кеше… Неужели эта Валька сумела дать то, чего он ждал от меня все эти годы?» - терзала себя Тамила.
За все время она ни разу не сказала мужу простого «люблю», считая это избитой пошлостью, разбрасываемой направо и налево. А ведь ласковое слово было ему нужно, так, как ей сейчас… Если бы Кешка, ее Кешка, знал, как его Тамиле без него плохо! Как он дорог ей и позарез нужен, как и ее маленькие сынишки, хотя и не рожденные ею. Но эти муки и страдания, которые она испытывает сейчас, не менее тяжелы, чем физическая боль при родах… Та боль быстро исчезает навсегда, а боль в ее душе...
«Если отступлюсь и потеряю их, эта мука останется со мною навечно! Нет, этого допустить и сдаться, лишиться всего я не могу и не должна! – думала Тамила, чувствуя какой-то прилив сил. - К черту гордость, засунуть ее подальше, чтобы не мешала! Надо наступить на собственное «я», отринуть пресловутый эгоизм, и раскрыть перед моим родным Кешкой душу, не боясь, что этим унижу себя! Боже, какая чушь… Признаться в своих чувствах, в своей боли, разве это унижение? Но… Вдруг он мне не поверит, не поймет? Что тогда? Их всех лишиться – тогда не жить! Это пострашнее смерти!»
И, боясь потерять решимость, Тамила позвонила Кеше. В трубке послышалось бесстрастное: «Абонент не отвечает…»
Она перевела дух, сосчитала до тридцати. Как показалось, немного успокоилась. Подумалось – ведь считается, что настоящая любовь жертвенна… Так неужели она, любя Кешу и своих мальчишек, должна ими пожертвовать, то есть всем своим счастьем? Но испокон века известно, что за любовь и счастье следует бороться. Так почему она должна отдать их без борьбы? «Нет, я не альтруист и третьим лишним быть не желаю!» - это Тамила неожиданно произнесла в голос.
За окном дождь вдруг перестал шуметь. Она встала, зажгла торшер, взглянула на часы. Без десяти минут полночь, час поздний. Но Тамила, опять взяв мобильник, решительно позвонила мужу.