Все паразиты, от самого маленького внеклеточного штамма вируса до самых высших форм многоклеточных организмов, исповедуют один и тот же принцип: им не может быть хорошо без того, чтобы кому-то другому не стало плохо. У неразумных тварей путь простой: рост и размножение за счёт физического пожирания чего-то другого; у разумных деятельность распространяется и на уничтожение чужих свобод, прав, и прочих возможностей процветания и развития в социальной жизни. Формы паразитизма эволюционируют, принцип остаётся.
В человеческом социуме паразиты бывают крупные и мелкие. Мелкие живут всякими компромиссами, крупные мыслят тотально: «Мой внутренний мир – это необъятный океан, а ваши внутренние миры – это маленькие капли, которые даже если и слить все в одну лужу, она всё равно будет несравнимо мала рядом с моим миром. Ибо я велик, а вы ничтожны, и мои наслаждения велики, а ваши наслаждения ничтожны, и мои страдания велики, а ваши страдания ничтожны. И потому оправдано пожертвовать всеми вашими целями ради моих целей, ибо последнее перевешивает первое…». И в рамках таких соображений при наличии соответствующей власти иные способны начать войны, в которых погибнут тысячи и миллионы, и всё только ради удовлетворения своих собственных потребностей. И смысл своей деятельности они ставят выше ценности всего того, что идёт в расход ради её осуществления. А потребности их заключаются в удовлетворении ростом власти, победами над противником, и от вершением самого процесса, воплощение в котором их мировоззрения греет их гордость.
Гордость за себя в сочетании с ущербностью в отношении других являет ущербную гордыню, которая является основным источником агрессии и безответственности в этом мире. Она открывает путь в направлении самодурства и рассуждения по принципу «Имею право делать всё то, что считаю правильным, не спрашивая ничьего согласия».
С чего начинается ущербная гордыня? С того, что кто-то либо просто вбивает себе в голову, что он велик, а другие ничтожны, либо выстраивает долгую цепочку рассуждений, которые подводят к этому выводу. Последний случай у разных индивидов может быть индивидуальным, но классический путь начинается примерно так: берёт кто-то и начинает рассуждать: «Вы тут сидите и прозябаете, а я пойду, и я достигну… Я буду расти и развиваться, пока всех вас не перерасту. Потому, что я самый сильный, и во мне самый сильный импульс к развитию. И я приложу больше всех сил, чтобы стать больше чем вы, и поэтому я в конечном итоге буду иметь право подвинуть ваши жизненные интересы ради реализации своих…».
Многие спросят: «А что плохого в таком принципе? Кем-то движет импульс достичь больше, чем другие – почему он не должен ему следовать?» А плохого в самом по себе стремлении достичь большего, ничего; вопрос только в адекватности его применения. Если вы будете умирать от голода в пустыне, и у вас будет возможность убить суслика и спасти свою жизнь за счёт его, то большинство из вас, наверно, именно так и поступят. И это, наверно, можно будет оправдать тем, что менее развитым существом жертвуется ради более развитого. Но если в какой-то ситуации одному человеку потребуется убить другого, чтобы спасти свою жизнь, то так поступят уже далеко не все, кто готовы убить суслика, потому, что здесь уже речь идёт о равных по достоинству ценностях. И убив того, кто, возможно, не готов убить его самого ради того же самого, первый окажется ниже второго по развитию, и этим автоматически дискредитирует такие оправдания. И когда это заставляет остановиться агрессию, это означает, что потенциальная ущербность в отношении других ограничена рамками адекватности. Неумеренная же ущербность отличается тем, что за ней стоит гордыня, которая эти рамки будет стараться раздвигать.
Настоящая гордыня верит в свою исключительность. Это означает, что она либо находится в состоянии, когда действительно кого-то в чём-то превосходит, либо думает, что превосходит, либо допускает, что временно это не так, но с уточнением, что в конечном итоге это обязательно должно измениться. А для того, чтобы всё имело возможность стать так, при необходимости предполагает оправданным совершать какие-то жертвы уже сейчас. И в рамках этой веры она готова оправдать всё то, что вписывается в её представление о конечном результате.
«Я маленький и незначительный, – рассуждает ущербная гордыня, – а ты большой и развитый, но я всё равно имею право пожертвовать тобой ради себя, потому, что потенциал роста у меня больше…». А в вопросе, почему, будет «…потому, что я точно знаю, мне виднее, и ничего слушать не хочу!».
Шансы неумерянной гордыни реально всех обогнать крайне малы, потому, что состязаться ей предполагается со всеми, кому она себя противопоставляет, а это все остальные. Но если ей предложить трезво оценить свои шансы, но она этого может не принять. «То рассуждения для слабых, а по-настоящему сильные трудностей не боятся!» – скажет она, и вкачает это рассуждение в свою же гордость за себя саму же. И в таком настрое она опирается на мечту, что, когда она своего достигнет, она будет радоваться этому пропорционально тому, насколько её задача была трудная. И поскольку она планирует стать максимально развитой, то и радоваться этому она планирует максимально сильно – настолько, насколько не сможет чему-то радоваться никто другой, поставивший себе задачу менее трудную. А потому размером этой радости и предполагает оправдать все те жертвы, которыми это было достигнуто. И как бы ни были малы шансы на конечную победу у гордого эгоизма, теоретически они остаются, поэтому всегда трудно доказать её принципиальную иррациональность. Гордыня всегда шепчет, что шанс есть, и надо только за него посильнее ухватиться, однако, но на практике решение задачи осложняется трудностями, которые в теории у неё не учитываются.
Живущие в ладе с другими используют бонусы симбиоза, которые работают тем эффективнее, чем большее количество участников в нём задействуется. И этот симбиоз включает в себя определённую экономику ресурсов и определённую циркуляцию жизненных энергий в общей системе.
Тот, кто в команде один за всех и все за одного найдёт какой-то приём или технологию, всем расскажет, чтобы они тоже взяли на вооружение. Тому же, кто в команде «каждый за себя», рассчитывать, кроме себя, не на кого. И т.о., в первом случае к услугам каждого интеллектуальный потенциал всей команды, а во втором только свой собственный, а стало быть, даже при равных изначальных силах с другими он в отставании.
Живущие по принципу симбиоза помогают друг другу материально и морально, поддерживают в трудный момент, и радуются друг за друга в момент их удачи, и эти эмоции дают им дополнительные бонусы движения. А отвернувшемуся от всех остаётся только поддерживать самому себя. Но для того, чтобы было, чему радоваться, надо чего-то достичь, а, чтобы достичь, надо обогнать. Вот только обгонять трудно – симбиоз соперников даёт им фору. Поэтому тут состязание получается подобным гонке на лодках, где все идут на вёслах и под парусом, а ты только на вёслах.
Поскольку на моральном онанизме далеко не уедешь, гордое одиночество встаёт перед выбором: либо встать на другой путь, либо искать какие-то дополнительные решения, способные нивелировать преимущества конкурентов. А противопоставить симбиозу можно только паразитизм, в рамках которого можно одним действием сразу прибавить что-то себе, одновременно убавив у соперника.
Т.о., если у ущербной гордыни в теории оправданием её ущербных действий является её изначальное превосходство, то на практике чаще всего получается, что сами эти действия только и оказывается необходимым условием его достижения. Т.е., в моральном плане ущербная гордыня оказывается в роли Мюнхгаузена, который сам себя за волосы тащит из болота.
Дальше у гордыни встаёт вопрос: признаваться ли себе в непоследовательности своего хода рассуждений. Если признавать, то требуется выстраивать новую мораль, в рамках которой своим действиям ищутся какие-то другие оправдания, или их и не требуется вовсе. Если же не признавать, значит, допускать путаницу в своём сознании и прятаться ней от своей совести.
Если ущербная гордыня признаёт крах своих прежних оправданий, она остаётся во вменяемом состоянии, продолжая творить свою деятельность бессовестно и осознано. Если не признаётся, то она оказывается в невменяемом состоянии, в котором будет не совсем понимать, чего творит.
Совесть сама по себе является силой, способной толкать человека на какие-то поступки, или останавливать какое-то их движение. И если ущербная гордость останется во вменяемом состоянии, то совесть ей будет мешать, и тогда её придётся душить. Но если гордость останется в невменяемом состоянии, тогда совесть можно будет оставить, и даже использовать: «Благом ничтожного можно пожертвовать ради блага великого, а вот если этого не сделать, будет нехорошо…» – будет тянуть совесть, если её правильно запрячь. В силу этого невменяемая гордыня получит определённое преимущество в силе над вменяемой.
Таким и являет себя миру наиболее яркие представители типичной гордыни: несущими ущерб вокруг себя и тьму внутри себя, в которой прячут свою непоследовательность, и инстинктивно сопротивляющиеся попыткам её развеять.