Глава двадцать четвёртая
«…Мы на парадах красны!»
Вся осень 1964 года проходила под знаком величайшего для суворовцев роты первого трёхлетнего набора события. Началась подготовка к военному параду на Красной Площади в Москве. Рота теперь именовалась четвёртой.
Готовились к параду четыре роты: две – десятого класса и две одиннадцатого. Но не бездельничали и роты нового набора, правда, места для всех на небольшом дворе училища было маловато.
Вновь набранные роты занимались в сторонке, за углом, там, где тянулись хозяйственные постройки и гаражи до самого тыльного КПП. У них была в основном одиночная подготовка. Не привлекать их к занятиям совсем, по мнению командования, не правильно. Ведь на парад-то только через год, не раньше. Но тогда какая разница? В этом году ехать или в следующем, если не заниматься строевой подготовкой с таким расчётом, чтобы за год догнать старших товарищей.
И вот в один из таких учебных дней майор Соколов вошёл в класс во время сокращённой из-за тренировок самоподготовки и объявил:
– Завтра начинаются тренировки в прохождении парадными шеренгами и парадной коробкой. А возможны ли такие тренировки в училищном дворе? – спросил он с прищуром.
– Не-е-е-т, – хором проговорили суворовцы.
– Вот о том и речь. И какой выход?
Суворовцы молчали, переглядываясь.
– Да очень простой, – с улыбкой продолжил майор. – Пойдём в гости к суворовцу Константинову. Там и позанимаемся.
Все, кроме Константинова, продолжали недоумевать, а он понял, о чём речь. Начинались тренировки возле его дома, на Первомайской набережной, в то время, наверное, единственной широкой улице в Калинине, по которой могли пройти шеренгой двадцать человек. Надо уточнить, что ходили по двадцать два человека в шеренге, поскольку предусматривались на каждую шеренгу два запасных. Они, эти запасные, тоже должны были учиться.
Да и движение на Первомайской набережной легче перекрыть. К Речному вокзалу можно было попасть по неширокой улочке, идущей за домами параллельно набережной.
Константинов был очень доволен и думал только о том, как бы предупредить маму, что занятия будут возле дома. Пирожков напечёт!..
Ухитрился сообщить через помощника дежурного. Тот позвонил, пока дежурный по училищу ходил в столовую снимать пробу.
Погода была прекрасной. Стояла осень, тёплая осень.
На следующий день после занятий всё училище строем отправилось к месту тренировки. Начали движение по Советской улице, свернули на каменный мост, перешли через него по команде: «Идти не в ногу», и оказались на Первомайской набережной. Почти что маршрут в увольнение. Единственная разница в том, что Константинов срезал немного, сворачивая сразу после Гор-сада влево, к кинотеатру «Звезда».
Там, на Первомайской набережной, уже не было надоедливой одиночной подготовки под удары большого и дробь малого барабана.
Сразу начали прохождения по одной шеренге, затем, по две, затем по пять шеренг и, наконец, уже всем парадным расчётом. Называли этот расчёт в обиходе парадной коробкой, а официально – парадным батальоном. Батальон звучал красивее, звонче, внушительнее.
Занимались тридцать минут. И, наконец, объявили перерыв. Константинов тут же бросился домой. Сам перекусил на ходу, забрал свёрточек с мамиными крендельками, пирожками и булочками и скорее к ребятам. Ведь если не успеть всё это уничтожить за время перерыва, то и деть будет некуда. Не в карманы же запихивать.
Обступали его в первую очередь друзья, но он старался никого не обижать, хотя не могла же мама испечь две с половиной сотни своих деликатесов.
Всё уничтожалось моментально. И снова в строй, и снова прохождения. А как красиво, как здорово ходить уже не под барабан, а под училищный оркестр. И марши звучали один бравурнее другого, и сердце готово было вылететь из груди, когда на тротуаре Николай Константинов замечал своих приятелей, а особенно, когда наблюдали за тренировками девчонки из его двора.
Но ни разу не увидел он среди них Наташу, ту самую Наташу, с которой прекратились всякие контакты после неприятно памятного вечера в училище.
А впереди была Москва! Обычно в Москву выезжали в самом начале октября, чтобы потренироваться несколько дней на Центральном аэродроме перед первой общепарадной тренировкой. Таких тренировок проводилось три, а четвёртая уже была генеральной репетицией.
Генеральных репетиций на Красной площади в ту пору не проводили, но парадные расчёты привозили туда поочерёдно для того, чтобы они могли там пройти несколько раз и почувствовать разницу прохождения по ровному асфальту и по знаменитой брусчатке.
А до отъезда было ещё одно традиционное мероприятие – прощальный вечер парадного расчёта. Он проводился в последнюю перед отъездом субботу.
Суворовцы любили такие вечера. Роты по очереди готовили их, готовили с удовольствием, готовили каждая своими силами. Предстоящий вечер был на совести рот одиннадцатого класса, то есть пятой и шестой рот выпускников.
Константинов уже никого не приглашал. Некого приглашать было. И тут у помощника начальника политотдела по комсомольской работе родилась идея.
Он вызвал к себе секретарей комсомольских организаций рот парадного расчёта и предложил:
– Советую вам отправиться по школам, техникумам, ну и в медучилище заглянуть, словом, туда, где ваши сверстницы учатся, ну и пригласить девчонок.
Секретари выпускных рот сразу отказались, сообщив, что у них с девушками всё в полном порядке. А вот Константинов и Цимбалюк наметили план действий и распределили между собой школы и техникумы. Медучилище досталось Константинову. Именно для похода с целью приглашения, ну а кому достанутся девушки, которые придут, уже решится на вечере без участия руководящей роли комсомола.
На следующий день Константинова отпустили в «пригласительный» поход. Он приехал в медучилище, и ему посоветовали сразу идти в комитет комсомола. Там встретил весёлый молодой человек.
– Девушек, на вечер? – спросил он. – И сколько тебе надо штук?
Вот это «сколько штук» особенно запомнилось. Конечно, так сказано было в шутку, но резануло слух. Хотя, с другой стороны, общение со взрослым уже секретарём комитета комсомола на равных, несколько импонировало.
В комсомоле по Уставу можно было состоять до 28 лет. Хотя для руководителей крупных комсомольских организаций и этот возраст предельным не был.
Затем Константинов отправился в соседнюю с училищем школу. Там тоже оставил пригласительные, отпечатанные в простенькой типографии. Выглядели они довольно скромно, но разве в этом дело? Они ведь давали возможность девушкам побывать в этом таинственном здании у впадения Тьмаки в Волгу, где учились загадочные их сверстники, одетые в такую красивую форму. Армия в то время, несмотря на дикие попытки Хрущёва унизить её, пользовалась колоссальным авторитетом в стране. И конечно, этим авторитетом пользовались те, кто шёл в армию на всю жизнь.
Впрочем, в ту осень как-то незаметно для суворовцев был изгнан со всех постов этот самый ненавистник армии, хулитель церкви и разрушитель государства Хрущёв. Промелькнуло по радио сообщение о том, что он больше не руководитель государства. Константинов услышал это сообщение уже после вечерней проверки, когда радио-то вот-вот должны были выключить. И встретил его с полным равнодушием.
Правда, дома, в последнее перед отъездом в Москву увольнение, Георгий Александрович – острый на язык и смелый в суждениях – рассказал очень смелый по тем временам анекдот.
Приезжает районное начальство в колхоз. Секретарь райкома заходит к председателю и видит портрет Хрущёва среди других, весьма важных портретов. Хрущёв уже слетел со всех постов, но в колхозе то ли радио вышло из строя, то ли газеты своевременно не завезли. Словом, не знал ничего председатель.
– А чего до сих пор не снял этого дурака? – спросил секретарь райкома, кивнув на стену, где висели портреты.
Председатель, конечно, смекнул, что наверху произошли какие-то перемены. Но он не мог знать, сняли кого-то, или по какой-то персоне мнение поменялось, да и спросил:
– Которого?
В результате сняли самого председателя. Ведь он своим вопросом показал политическую незрелость!
Впрочем, анекдот есть анекдот. Было так или не было, и сам Георгий Александрович сказать не мог.
Суворовцы на вечер шли по желанию. Да и не вместил бы зал, если бы всех отправили туда в приказном порядке. Это ж 400 человек, да ещё девушки. Конечно, приглашали значительно меньшее количество, примерно столько, сколько ходило на такие вечера суворовцев.
Константинов предпочёл и в субботу, и в воскресенье побывать в увольнении. Всё же уезжал на месяц.
Дома разговоры были преимущественно о предстоящем параде. В то время парады стремительно входили в каждый дом вместе уже ставшими далеко не редкостью телевизорами. Уже пришли на смену КВНам более совершенные аппараты. Уже всё реже встречались в квартирах линзы.
Константинов вспоминал, как два года назад смотрел октябрьский парад по телевизору и как операторы навели камеры на стоящих в строю близ знаменитого Лобного места суворовцев. И он отчётливо увидел на погонах суворовцев буковки «Кл СВУ». Теперь и у него были на погонах эти золотистые буквы.
Он рвался в Москву. Старшие уже рассказали, что москвичей отпускали там в увольнение на сутки – с вечера в субботу до вечера в воскресенье.
Ну и потом ещё каникулы. Они начнутся после парада и закончатся дня на два-позже, чем у тех, кого отпустят так, как предусмотрено в средней школе.
И вот наступил этот радостный, этот замечательный день для Николая и всех москвичей парадного расчёта. Впрочем, он был радостным и для многих других суворовцев, особенно тех, кто ни разу не бывал в столице.
Из ворот училища выводили поротно и сразу на трамвайную остановку.
До вокзала везли на трамваях, причём, конечно, везли на одну электричку. Поэтому тем, кто выехал на вокзал первым, пришлось подождать остальных. То ли была договорённость с трамвайным парком, то ли днём вагоны и так ходили пустыми, но в течение получаса все роты выехали на вокзал. А там уже ждала электричка.
Кто-то из офицеров-воспитателей тут же отправился к руководству вокзала, и вскоре прозвучало объявление. Просили пассажиров не занимать первый, второй, третий и четвёртый вагоны в связи с воинской перевозкой.
В каждом вагоне разместилось по роте. Вскоре электропоезд плавно тронулся с места и понёс суворовцев в Москву, где им предстояло первое столь важное и ответственное дело – участие в параде.
Володя Корнев открыл газету Московского военного округа «Красный воин», которую прихватил с собой из училища. Взял он её не случайно. Там рассказывалось о подготовке к параду суворовцев Московского СВУ. А на первой полосе было стихотворение капитана Ерхова. Корнев прочитал товарищам вслух.
Чем измеряется наша работ, пехота?
Каплей крутого солдатского пота.
Ночами, не баловавшими снами,
Годами, подруг разлучившими с нами?
Парадами? Мы на парадах красны!
Наградами? Славны и этим!
Минутами, отнятыми у войны, третьей!
Мальчишки, становимся мы на часы,
Чтобы на все планете
Минуты эти сливались в часы,
В сутки, в годы, в столетья!