Часть первая. Начало пути

      1.
                Лето 1966 года
 
      Состав весело стучал колёсами. Поезд вёз к новой, пока ещё неизведанной жизни. Всего-то меньше суток прошло как ему, выпускнику средней школы, вручили аттестат зрелости, и вот новая дорога. Что ждет его, по плечу ли будут офицерские погоны, ставшие  целью его молодой жизни.
Санька с улыбкой смотрел в окно. Мимо мчались леса и поля, реки и озёра, станционные постройки, города и деревушки. Аккуратные столбики с указанием километража, говорили что прошлое, совсем ещё недалекое, уходит. Оно не просто уходит, оно стремительно мчится всё дальше и дальше.
      – Ну что, ночь переспим и в Риге, так что ли?
      К окну подошёл его товарищ и земляк Женя Александров.
      – Похоже на то. Жень, просто не вериться, ещё несколько часов назад выпускной был. Танцы, гулянье по городу, друзья, подружки, и на тебе, мы в поезде. Как в сказке всё, надо же!
      – Слушай, а батя твой, что не пришёл проводить. Все были, и мама, и сестричка, однокашники, а Владимира Алексеевича не было.
      – Он в командировке, в Минске, мама сказала к поезду выйдет. Мы же через Минск едем.
      Они ещё некоторое время, разговаривая, стояли у окна. Солнышко  было ярким и приятно грело своими лучиками. Колеса мерно отстукивали  однообразный ритм. Тарам-там-там… тарам-там-там…
      Вечером в Минске Саня встретил отца. Разговор и сама встреча были короткими и несколько сумбурными. Отец не знал, в каком вагоне едет сын, а потому стоял ближе к дальнему концу платформы. Оттуда и пошёл, внимательно всматриваясь в окна вагонов. Увидели они друг друга одновременно. Саня замахал рукой в открытое окно, отец ответил и  бегом бросился к вагону. Саня выбежал на платформу.
      – Здравствуй сынок! Поздравляю тебе. Школу окончил, значит, совсем взрослым стал. Молодец!
      Они обнялись.
      – Саша, времени мало, здесь поезд двадцать минут всего стоит. Послушай меня, сынок. Мы много с тобой говорили о поступлении в училище, о будущей учебе, о твоей мечте стать офицером. Повторяться не буду, я просто желаю тебе поступить, думаю, с этим ты справишься и конечно и я, и мамка очень надеемся, что ты станешь достойным человеком, не уронишь мою честь и честь семьи нашей. Пиши, не забывай. С Женей поддерживай отношения, он отличный парень.
Они обнялись, Саня прыгнул на ступеньку вагона, ещё некоторое время постоял, глядя на отца. Он любовался им, батя его всегда был хорош, подтянут, строен, настоящая офицерская косточка.
      Поезд медленно отошёл от платформы.
      Ближе к полудню их уже ждала Рига. На вокзале группу встретил офицер. Он подождал, когда все выйдут на перрон, коротко проинструктировал бывших школяров и неспешно пошел впереди группы.
      Саша впервые был в Риге. Архитектура города явно отличалась от Минска, а уж тем более Гомеля. Что-то западное было в этих чистеньких, уверенно и обстоятельно разместившихся вдоль улиц домов. Высоток здесь не было, всё в основном трёх-четырех этажные здания, но чувствовали они себя здесь вполне комфортно, и эдак свысока посматривали на группу озирающихся по сторонам молодых людей.
      Минут двадцать пешком и вот они на месте. Улица Вальню, дом 5. Здесь всё по-армейски, быстро, организованно, как на потоке. Приёмная комиссия, сюда документы. Вот врач. Где медицинская справка? Хорошо. Что болит? Здоров? Отлично. Уже через час всё было понятно, где ты, кто у тебя командир на период сдачи экзаменов. Всё предельно ясно. Ждём перехода к месту временного проживания.
      Можно и осмотреться. Бог ты мой! А народу сколько. Это что, конкуренты? Да, трудненько придется.
      Людей действительно было много. Группками стояли солдаты и сержанты, кто в парадной форме, кто в хлопчатобумажном обмундировании, по их лицам, улыбкам и разговорам, чувствовалось, что им здесь вполне уютно, всё же они уже вояки, не то, что этот молодняк в гражданке. А молодняк  жался в кучки, по своим земляческим компаниям или поездным командам, жался и скромненько осматривался. Отдельно стояли ребята, явно не похожие на приезжих. Одеты с иголочки, без чемоданов, ясно было, они местные. А вот и суворовцы. Эти мальчишки разными были по росту, комплекции, цвету волос, и значки на груди говорили, что они из разных училищ, но вот что было абсолютно одинаковым, и на это все внимание обратили, как на них сидела форменная одежда.  В те года в суворовцы брали со второго класса, и у этих пареньков было время научиться носить форму. На них она как влитая сидела. Фуражки, чуток заломлены. Черные брюки, гимнастерки как на моделях, всё подшито грамотно, всё всем впору. Ремни немного спущены на бедра, так, кстати, и дембеля  армейские делают, но то пошло выглядит, а здесь изящно и красиво. Да ещё широченные красные лампасы на брюках,  точно стоят перед тобой казачьи атаманы или генералы. На этих парней приятно было смотреть. Они, кстати это понимали и чувствовали себя в этой, и для них тоже непривычной обстановке, вполне комфортно.
      Наконец в училищной комиссии с документами разобрались. Абитуриентов разбросали по учебным группам. Назначены старшие в группах и отделениях. Командиры построили людей, в который раз рассказали, как себя вести в городе, и  небольшими группами молодёжь двинулась к трамвайной остановке.
В трамваях Саня ещё не ездил, видеть, видел, конечно. Бывал он и в Москве, и в Ленинграде, и в Берлине, но вот прокатиться на трамвае ещё не доводилось. Женька понял состояние товарища и шепчет: «Накатаешься скоро. За пять лет наездишься ещё. Давай, заходи, заходи. Билет бери, вон кассир. Ладно, я возьму, потом рассчитаемся».
      Минут двадцать в пути и  они на месте.
      Здание, где  предстояло жить в период подготовки к экзаменам, находилось на улице Крищьяна Барона, рядом с бассейном «Даугава» и прекрасным спорткомплексом, со своим стадионом, спортивными площадками и прочим. Здесь также размещались солдаты подразделения охраны и обеспечения училища. Называли это здание - СК-6, служебный корпус-6.
      После небольшой организационной суеты, всё же несколько сотен человек надо разместить, каждый получил пропуск, закреплены, как говорил старшина, «койко-места», народ понемногу успокоился. Саня с Женей устроились рядышком.
     – Ну и как тебе, Саня новое наше жилище?
     – Так и ничего вроде, жить можно. Нам-то что нужно сейчас, место где поспать, сидеть, заниматься и перекусить. Раз с этим всё в норме, значит живём. Женька, ты как хочешь, а я письмецо своим накатаю, надо же поделиться первыми впечатлениями.
     Саня достал из тумбочки портфель. Открыл его, вынул тетрадку, ручку и присев к тумбочке вывел первые строки: «Здравствуйте мама и папа! Спешу сообщить…» Женя, глянув на товарища, примостился на кровати и так же начал строчить послание домой. Пыхтели они где-то с полчасика, закончив, положили письма к дежурному на тумбочку. Таков порядок был. А тут и построение объявили.  Народ потянулся к выходу.

      2.
      Занятия по подготовке к экзаменам проходили на улице Муйтас, в учебном корпусе 1. Аудитории были  просторными, окна  большие и места вполне хватало всем абитуриентам. Учебники были  свои. Кто без них приехал, мог получить литературу в библиотеке. Возможность такая была, но большая часть рябят, всё же предпочитала свои учебники. Многие привезли справочники, сборники задач и прочее, ну а самые трудолюбивые умудрились даже шпоры  с собой притащить. Предстояло сдать четыре экзамена: физика, математика, письменная и устная, русский язык. Последний экзамен был чисто символическим, но при спорной ситуации он вполне мог повлиять на итоговый балл. Абитуриентов было не мало, Саня прикинул, если на сто двадцать, сто тридцать мест претендуют семь сотен человек, это шесть – семь человек на место. И при этом проходным считался балл – одиннадцать, то есть, две четверки и один трояк.
      Как считался это балл? Да очень просто. Старшекурсники, а их тут пара-тройка человек в тот день крутились, всё земляков искали, так вот, эти ребята пояснили, что здешние профессора, да доктора «…пятаки вовсе не ставят, ты хоть тресни, пятёрку ни за что не получишь, разве что самые гениальные. Так что считайте ребятки, четвёрка это уже  достижение…» Абитуриенты дальше уже и сами подсчитали - две четвёрки и тройка, это оптимальный вариант. На то и ориентировались. Прикинув свои возможности,  Саня понял, что поступить для него не составит большого труда, уж, как-нибудь на четверочку он предметы знал.   Кстати к проходным баллам прибавлялся средний школьный балл, то есть балл из аттестата о среднем образовании. Здесь у Александра был полный порядок – 4,5.
     Принимали экзамен не просто учителя, а «профессорско–преподавательский состав», здесь так было принято называть людей, преподающих в училище различные дисциплины. Когда абитура   ближе познакомилась с ними, стало ясно, старшекурсники не блефовали,  ученым мужам и дамам сдавать экзамен будет трудненько. И тут Саня вспомнил своих преподавателей. Аркадий Львович, учитель математики. Милейший, добрейший человек, умница, если что и не знаешь, всегда поможет и подскажет. А если у ученика всё совсем плохо, учитель сам расстроиться до слёз и долбит школяра, долбит, всё пытается вложить тому в мозги простейшую формулу, а не додолбит, расстроится больше чем ученик, и трояк всё же поставит. Здесь наверно такого щадящего отношения не будет.  Физик, стройный, симпатичный Дробышевский. У него  была такая фамилия, что никто в классе и не помнил его имя и отчество, для школяров он был просто Дробышевский, вроде как Луначарский, Белинский, Дубровский. Княжеская какая-то фамилия. Любили его школьники. Предмет преподносил физик интересно, в его устах всё звучало просто и очень понятно. С русским им тоже повезло,  Лариса Львовна, умница, она как мама для них была. Учительница, настолько интересно и своеобразно вела уроки, что слушая в её устах лирику Пушкина, стихи Лермонтова, невольно влюбляешься и в учительницу и в героев, о которых она рассказывала. Да, вот такие были они, Санькины учителя.
      Но здесь, он понимал, всё по-другому будет.  Впрочем, сомневаться и рассуждать о доброте преподавателей, или их жёстком подходе к экзаменуемому,  можно сколько  угодно, главным было хорошо знать свой предмет. Может и не просто хорошо, а очень хорошо. Те же старшекурсники объяснили, что до 1966 года в училище набирали в основном офицеров из войск, то были старшие лейтенанты, капитаны, имеющие среднюю подготовку, среди них были и моряки, и летчики, и артиллеристы. Люди и по возрасту совершенно разные. Большая часть женаты. Но объединяло этих людей то, что они были профессионалами, они уже были военными людьми. Да, уровень их подготовки при поступлении разнился, но офицеры к экзаменам при поступлении, а потом уже в ходе учёбы, относились очень серьёзно, а потому планка требований к знанию предмета здесь, в этом высшем военном училище ими была поднята очень высоко.
      Что же, так тому и быть, будем трудиться.
      Заниматься одному Сане было как-то не комфортно, он привык, дома рядом сестричка есть. Нет, гонять его, конечно, никто дома не гонял, уроками он занимался, понимая, что это знания, а знания всегда нужны. Однако само присутствие рядом сестрёнки всегда бодрило Саню, да и учиться вдвоём, им было комфортно и весело.  Всё ж близняшки, друг без друга никуда. Но то было дома. А здесь он был один, сестры нет.  Женя Александров, его земляк и друг, был определён в другое учебное отделение,  а знакомых в своей группе он ещё не имел. Знал, немного только Сеньку Курилина, тот тоже из Гомеля в училище ехал. Вот к нему он и подсел на занятиях.
       Первое занятие было чисто ознакомительное, им рассказали о времени консультаций и экзаменов, представили преподавателей, одним словом, как говорят «ввели в тему». После небольшого перерыва началось первое консультационное занятие по математике. Здесь уж всё было серьезно и обстоятельно.
       Через три дня Саня сдавал первый экзамен, это была устная математика. Волнений особых не было. Предмет, в рамках учебной программы он знал, билет попался относительно легкий. Хотя в изложении темы он поначалу слегка было запнулся, всё хотел лучше раскрыть тему, но в итоге доложил всё бойко и грамотно, и с дополнительными вопросами так же справился. Четверка его в принципе успокоила, хотя в душе он всё же считал, что ему можно было бы и пятак поставить, Аркадий Львович точно бы поставил ему пятёрку. Но то Аркадий Львович...  Женька, так же сдавший первый экзамен, у него это была физика, успокоил товарища: «Слушай, Гершман, говорят, пятерки не ставит, так что ты считай, высший балл получил». Конечно, Женьке хорошо говорить, он пятерку по физике отхватил, доволен, вон физиономия аж пылает от счастья. Саня никогда не злобствовал и не завидовал никогда,  он и сейчас не завидовал, он был искренне рад за товарища. Обнял  Жеку, похлопал по плечу: «Растёте, Александров, растете. Рад за вас! Молодец, я всегда знал, талантливый ты мужик». Женя скромно улыбнулся: «Да и ты не дурак!» Вот тебе и комплимент. Друзья рассмеялись.
      Сегодня у них праздник, и заниматься в такой день было просто грешно.
      – Саша, а не съездить ли нам на Рижское взморье, красиво там, говорят.
      – А что, поехали, я только командиру отделения доложусь и вперёд.
      Этот день для них был  замечательным.
      Они молоды, сильны и красивы. Они счастливы, всё у них пока получается. Идут они верным путём, а главное они знают, к чему устремлены, у них есть мечта и она, мечта эта, сбудется, обязательно сбудется.
      Сегодня всё их радовало, и ласковое теплое солнышко, и легкий прибалтийский ветерок, что блуждал по взморью, и еле слышный монотонный шум могучих сосен. Возбуждал  запах скошенной  газонной травы, радовали глаз аккуратные прогулочные дорожки и белый теплый песок на пляже. Всё было здорово. Просто замечательно и здорово.
      А завтра вновь подготовка к экзаменам, консультации,  зубрёжка, шорок страниц в прохладной аудитории.
      Две недели пролетели как сон. Письменную математику Саня сдал на «хорошо», по сочинению тоже получил четвёрку, а вот по физике он схватил трояк. Обидно, конечно, но не смертельно. Он набрал одиннадцать баллов, а это было главным. Женя по итогам сдачи экзаменов получил тринадцать баллов. Друзья теперь ожидали решения комиссии.

      3.
      Двадцать третьего июля в СК-6 под председательством начальника факультета полковника Пасмурова Я.Д. заседала приёмная комиссия факультета. В принципе, Саня знал свои результаты, уверенность в том, что его зачислят, была, но некое волнение всё же присутствовало. Да ещё шутники, будь они не ладны. Паша Мирской, уже успевший, ещё до поступления стать «всеобщим носителем новостей» и балагуром, пустил слушок, что набор сокращается вдвое. Через полчаса за этот блеф ему старшиной было обещаны «вечная ссылка» в гальюн и нескончаемая вереница нарядов на кухню. Оно и понятно, старшина Гриша Омельченко, прослуживший в войсках более двух лет, в свой, уже далеко не юношеский возраст, просто мечтал о лейтенантских погонах. Баллов он набрал совсем не густо,  и смиренно ждал, когда вывесят заветный список. Кроме обещаний Гриша наградил Мирского неплохой оплеухой и отправил с глаз долой. Абитуриенты напряженно ждали. Несколько человек топтались у дверей кабинета, где заседала комиссия, и активно реагировали на каждый голос, а слышимость в принципе была хорошая.
      – Вот, вот сейчас уже объявят…
      – Да иди ты, только заседать сели, ещё и документы не все принесли
      – Вон, ещё папки несут…
      Большинство сидели на лавочках во дворе или бездумно бродили по улице вдоль трамвайных путей. Солнышко в этот утренний денёк было как по заказу ярким, лучики его приятно грели всех, и будущих слушателей и тех, кому не суждено будет остаться в этом замечательном городе.
      Как ветер пронёсся шум, стало ясно: решение принято, сейчас, вот сейчас...
Глянув на списки, Саня, увидев себя, успокоился. Радости не было, была какая-то опустошенность и апатия, видимо он ещё не понял что произошло.
«Саня, ну ты как, поступил, - это к нему Женя Александров подошёл, Где ты в списке, не вижу».
      – Поступил, поступил, вон, на третьем листе, видишь.
      – Поздравляю, и я принят. Надо бы родным сообщить, пусть порадуются.
      – А может на почту сгоняем, позвоним, всё быстрее будет.
      – Может быть. Хотя, надо подождать, сейчас порядок общий объявят и пойдем. Хорошо?
      Вечер того дня был незабываем. Слушатели, а теперь они только так себя называли, радостно поздравляли друг друга. В курилке Слава Санатин и Юра Комарницкий пели песни. Кто-то подремать пораньше пошел. Саня с Женькой все же успели смотаться на местную почту и обрадовали родителей по телефону. Мамы были дома, им было приятно, они гордились за сыновей. Саня даже с сестричкой переговорил, та уже сдала вступительные экзамены в Минский институт иностранных языков и ждала начала сессии дома.

      4.
      После ужина на стадионе началось действо под названием «Постриги меня».
      О! Это было просто замечательное зрелище.
Для начала старшина, Гриша Омельченко, построив курс, рассказал, почему они должны сбросить свои шикарные волосы. Цицероном Гриша не был, за пару, тройку недель это все уже поняли. Но иногда мог говорить много и витиевато.
      – Товарищи слушатели. В войну волосы были врагом солдата. Власоеды, или проще  вши, запросто в окопе могли сожрать бойца, это, во-первых. Во-вторых, лысую голову проще мыть. В армии шампуня нет, не положен шампунь по нормам. В-третьих. Все лысые, волосатых нет и никому не обидно. Итак. Вот трое ножниц и машинка. Начинайте. Кто не понял, или желает возразить, выйти из строя, на туалет надо пять человек. Что? Нет желающих. Хорошо. Курс! Разойдись!!!
После такого квалифицированного объяснения было ясно, желающих оставить на голове свою шевелюру нетронутой, не будет. Мгновенно образовалась очередь. Машинка почему-то оказалась в руках вездесущего Мирского. Через мгновение её забрал младший сержант Боря Бачинский.
      – Ты что, цирюльником трудился, что за ножницы и машинку хватаешься. Отвали. Начнем с первого отделения. Отделения ко мне!
      Конечно, Боре хорошо, он стрижен впервые был год назад, когда в армию призывался. А сейчас ходит, вон с какой шевелюрой, черным чубом своим потряхивает и командует тут. Пашка надулся и отошел в сторонку. А вокруг шла весёлая суета. Нашли ещё пару машинок и работа закипела. Старшина, заложив руки за спину, прохаживался между лавочек спортплощадки и комментировал процесс.
– Самойлов, покороче его, под ноль, что не понятно. Александров, пригнись, видишь, Кириллов не дотягивается до твоей макушки, или ты Кириллов на табурет встань. Что ты его «под горшок» стрижешь, под ноль я сказал, под ноль.
Вдруг очередь разбежалась, с места сорвались даже наполовину стриженые.
«Что такое, - строго зашумел старшина, - стоять. Куда попрятались. Продолжить стрижку».
      Как оказалось, это всё тот же Пашка пустил слух, что первые пятеро стриженых, пойдут чистить туалет.
      – А что, не так? Сказал старшина, пятеро нужны, вот и пойдут первые. Что, не так?
Опять этот Мирской. Старшина понял источник слуха.
      – Мирской, вы первым со мной пойдёте!
      Пашка сник и встал в очередь.
      А народ веселился. Кто разглядывал свои космы, щупал их, нюхал, на свет рассматривал. Рыжий Витька Шевченко, хоть и из солдат, но постригся с удовольствием и хвастал, что седину нашёл: «Смотри-ка, седые волосы, вот дожил, а ведь только двадцать мне. Скоро помру, наверное».
На помощь парикмахерам-любителям подошли со своими машинками двое солдат из роты охраны. Дела пошли веселее.
      К вечеру, когда солнышко пошло к закату, всё было кончено. Ребята, ещё несколько часов назад представляющие из себя индивидуумов, черноволосых, блондинистых, рыжих и других оттенков, вдруг стали одинаково бледноголовыми. Старшина построил курс, и сразу стало светлее. Хоть солнышко почти закатилось, но полторы сотни «фонариков» смирно стоявших перед входом в казарму, светили своими стрижеными черепами. Старшина и командиры отделений, что из солдат, весело улыбались. Им хорошо, они вон, какие чубатые.
      Курс был почти обезличен. К этому надо было привыкнуть. Улыбались и будущие слушатели. Улыбались несколько смущенно, кто тоскливо, вспоминая свои шикарные волосы, а кто весело, дескать, чёрт с ними, новые отрастут.
      Старшина скомандовал, приготовиться к отбою.
      – Завтра переодеваемся в военную форму и готовимся к выезду на летнюю базу училища.
      Разойдись!!!
      Сутки получили ребятки, что бы определиться,  куда девать своё, как начальник курс говорил, «гражданское платье». А что, куда девать. В чемодан и на хранение. Логично, не правда ли. Но в этом вопросе была заложена определённая тонкость. Дело в том, что определиться то по одёжке не сложно, многие ещё дома подумали над этим вопросом, а потому знали, что они выкинут, а что в чемодан, на будущее оставят. А вот кто с этим вопросом не определился, тому надо и решать, стоит ли выкидывать свои новёхонькие джинсы «дудочкой», и куда их деть. До так называемого свободного режима проживания ещё три года, за этот срок и подрасти можно, и потолстеть, и не факт, что ты в эти самые «дудочки» влезешь через три года.
      Вопрос.
      О том, что абитура завтра переодевается, знали и бойцы роты охраны, многие из них уже осенью готовились на дембель и знали, что одежонкой, кто ни будь из молодняка да поделиться.
      А тот самый молодняк, что готовился сбросить гражданку, спал эту ночь явно не спокойно. Кому снились генеральские лампасы, кто во сне вздыхал, понимая, что завтра он из красавца, превратиться просто в «оловянного солдатика», а кто просто посапывал, улыбаясь во сне, ибо всё что ни делается, всё к лучшему.

      5.
      «Ну что огольцы, студенты, учащаяся и прочая молодёжь. Сейчас мы из вас будем военных делать», - этой замечательной, отточенной видимо годами службы на складе, фразой встретил бывших абитуриентов, а ныне слушателей, пожилой усатый дядька в форме старшего сержанта. Вот именно дядька, на старшину этот человек походил мало, а вот на дяденьку с добродушной улыбкой, хитринкой в глазах и огромными усами, он был похож. Хотя это было минутное впечатление, и уже вторая его фраза, говорила, что перед ними настоящий служака.
      Это был складской старшина
      – Не напирай! Одёжи всем хватит. Не напирай, я сказал!
      Двое бойцов из команды старшины принялись умело и быстро выдавать обмундирование. Старшина только покрикивал.
      – Куда! Ты что это удумал, кто же майку мерит, ты ещё трусы померь.    Отставить! Ну и что, велики, ушьёшь малость. Ты через год в эти галифе уже и не влезешь. В сторонку! Я сказал в сторонку. Портянки новые, нечего их рассматривать, это тебе не носки. Получил? Отходи. Стой! Куда натягиваешь, это пятьдесят четвертый, тебе шестьдесят второй размер нужен. Ну-ка, замени ему пилотку. Я сказал, замени…
      В этой, на первый взгляд, сумбурной, весёлой  суете, была определённая система и свой смысл. Старшина всё видел, всё контролировал, и всегда был там, где вызревала проблема.  А вопросы были. К примеру, как одеть Валерку Юдина с его нестандартным ростом под два метра и сорок шестым размером обуви, и Кирилова, тот росточком невелик и обувку носил, чуть ли не детскую, тридцать шестого размера. Их, этих нестандартных, старшина в сторонку поставил и пошел шуршать в личные загашники.  К ожидающим Гена Марменштейн подтянулся, талия у него нестандартная, галифе не натянуть. Вот эти трое сидели на лавчонке и скучали.
      А вокруг кипели страсти. Несколько уже экипированных крутились у небольшого  зеркала на стене. Кто-то пытался заломить по-модному новехонькую шерстяную пилотку. У окна открылась пошивочная мастерская, это Юра Петров с огромной иглой и толщиной с хорошую верёвку ниткой, ушивал шинель, двое ему помогали, они же представляли собой живую очередь на ушивку.  Толя Тушнолобов готовился урезать, слишком, по его мнению, длинную шинель, двое ребят растягивали шинель, а Гена маникюрными ножницами начал было  её кромсать.   Старшина, увидев это безобразие, коршуном бросился к казенному имуществу.
      – Стоять! Иттти… его матушку! Что вы творите! Казенную вещь? Да я вас…
Шинель он отбил быстро, ножницы реквизировал, покрутил огромным кулачищем у горбатого Генкиного носа.
      – Я тебе покажу… Не сметь резать шинель…
Прошло чуть больше часа. Курс одет. Старшина пошел с докладом начальнику курса.
      – Товарищ майор, одел я их, троих пока оставлю, швея подойдет, постараемся, что-либо сделать. Остальных можно забирать.
Майор зычно скомандовал: «Курс, становись!»
Серая масса, этих, ещё час назад, совершенно разных внешне, со своими характерами, привычками, молодых людей, засуетилась как пчелиный рой, и через пяток минут приобрела некий порядок, и уже было видно, что перед казармой, на плацу стоит строй военных. И если учесть, что эти молодые ребята ещё и стрижены одинаково, то это был не просто строй, это был действительно строй оловянных солдатиков. Бери их в руки и играй.
      Завтра, всё завтра.
      И они наиграются и ими наиграются.
      Назавтра был назначен выезд на летнюю базу училища, в Лиласте, шикарное местечко на берегу Балтийского моря. Уж они там набегаются и наиграются, мама не горюй. А пока…
      Ужин. Вечерняя поверка и отбой.

      6.
      29 июля 1966 года. День тот Саня запомнил очень хорошо. Это был день впечатлений. Вот они строями учебных отделений идут к вокзалу. Расстояние немалое, в строю идти еще не привыкли, то и дело кто-то выпадает из ритма, вперед забегает, или отстаёт. Но это поначалу. Где-то через километр всё наладилось. Шли  уже чётко, лица у молодежи серьёзные, сосредоточенные, всё же шли по городу, и не просто по городу, это столица Латвии, люди вокруг.   Двигались по проезжей части. Впереди и сзади колонны флажковые с красными флажками. Командиры, как и положено, шли впереди отделений. Старшина и курсовые офицеры рядом  по тротуару. Амуницией, будущие слушатели, были загружены прилично. Шинель в скатку через плечо, вещевой мешок, набитый до отказа. Больше никаких вещей не полагалось брать с собой. Наверно это и правильно. Что им ещё нужно. Все, что было у них, и что с ними было в предшествующие годы, с каждым шагом оставалось позади. Оно просто оставалось в их памяти. И их юношеское,  беззаботное прошлое, их шалости. Девчонки, что со слезами лишь месяц назад, провожали ребят к новой жизни. Оставался позади отчий дом, где всегда была поддержка, ласка и утешение, где остались мамы и отцы, которым трудно было отпускать своих мальчиков в неизвестность.
      Всё это с каждым шагом уходило в прошлое.
      Где-то чуть более часа занял их первый марш-бросок. Вот и перрон. Курс разбит на несколько групп. Посадка в электрички. И Рига позади. В вагонах густо запахло яловыми сапогами и ваксой. Новьё! Оно всегда так пахнет. Однако  сидящих рядом с молодыми людьми в курсантской форме, это не смущало, люди видели, юноши начинают армейскую жизнь. Народ понимающе улыбался. Девчонки  кокетливо крутили мордашками. Парни с некоторой завистью поглядывали на ребят в форме. 
      На станции Лиласте курс выгрузился. Построение и вновь марш, теперь уже в сторону учебной базы училища. Здесь им предстояло пройти начальную военную подготовку.
      Разместился курс в армейских палатках. Внутри палаток установлены нары на десять человек, поверх них ватные матрацы. Постельное бельё и одеяла прилагались. Но этими атрибутами палаточной жизни ещё надо было овладеть. Это дома можно было просто сбросить одеяло на пол и убежать в школу, мамка заправит. Здесь такое не проходит. Свою кровать ты обязан сам заправлять, здесь мамки нет. Командиры показали, как надо заправлять спальное место. Несколько минут тренажа, и палатка выглядит уже вполне по-военному.
      В Санину палатку зашёл старшина курса.
      – Хорошо, товарищи, на первый случай вполне сойдёт, но потренироваться всё же нужно. Углы отбить табуретом, полосы одеял по верёвке уложить. Ясно товарищ командир?
      Дима Бильмес пожал плечами. Что уж тут непонятного.
      – Есть! Будем работать, товарищ старшина.
      – Товарищ старшина, а что мы дальше делать будем, расскажете?
      – Не спешите, всё расскажем. Сначала пообедаем, а затем на построении всё расскажем.
      Обеденная норма была по объёму довольно приличной, и наверно по калорийности тоже вполне нормальная. Запахи в столовке так же были замечательные, мамкиными котлетками конечно здесь не пахло, но устойчивый запах аппетитных солдатских щей был. Упала пища в желудки подуставших ребят на удивление быстро. Компотом всё сверху залили и вперёд, опять построение. Кстати это и Сане и его товарищам  уже прилично надоело. Чуть что - строиться! Неужто так и вся жизнь идти будет, по шаблону, да через построения. Но на этот вопрос им ещё предстояло получить ответ. Всего лишь один день позади.
      Как и обещал старшина, после обеда всё им разъяснили. Где они будут заниматься, что изучать, каков распорядок дня, когда помывка в бане и прочее. Продиктовали адрес для переписки, рассказали, где медпункт, почта и магазин. Даже объяснили, кому и сколько в получку денег полагается. Сане причиталось 3 рубля 80 копеек, сержанты одиннадцать с хвостиком, старшина наверно болше должен получать, но это пока было для них тайной. На руки каждому выданы расписания занятий и тетради для записей.  Вроде и всё. Вопросов ни у кого не было, всё ясно.
      Утро следующего дня началось общим подъёмом. На побудку, конечно, можно было проще посмотреть, будильник  поставить и пусть себе тарахтит. Отзвонит, не отзвонит, это его горе, на то он и будильник. Но в армии подъём это не просто подъем, это ритуал. За полчаса до подъёма встаёт старшина, через минут десять дежурный поднимает командиров отделений и ровно в семь часов, дежурный зычным голосом кричит – «Подъём!!!», командиры всех уровней повторяют     – «Подъём!»  «Подъём…» Здесь уж и мёртвый встанет. Но ритуал требует продолжения. Встав, ты обязан откинуть одеяло, на заднюю дужку кровати, то есть полностью освободить простыню, быстро надеть галифе, сапоги и пулей мчаться на построение. А на улице, бррр… холодина, хоть лето по календарю, но прохладно. Построились и бегом на море, а это не близко, расстояние с полкилометра, не меньше. Пока бежишь, в себя после сна приходишь. Спортсмены те ровно дышат, а курящие окурки вчерашние выплёвывают, кашляют и кашляют. Прибежали, минут пятнадцать руками покрутили, отжались от землицы, присели – «раз – два», «раз – два», одежонку на песок и с гоготом в море. Вода тоже, бррр…  Оделись и уже шагом в лагерь.
      Саня со спортом дружил, даже очень дружил. Он в сборной по волейболу играл за школу, в высоту прыгал, на коньках зимой за школу бегал, правда, бегал на короткие дистанции. Но вот кроссы он ненавидел всеми фибрами своей молодой души, так что настроение перед зарядкой было не слишком радостное, но вот после купания, удовлетворение наступало, и настроение  поднималось.
      После завтрака начались плановые занятия. Изучали они  материальную часть, то есть автомат и пистолет. Учили уставы, шагали строевым шагом, постигали премудрости одиночного движения, и движения в строю. Учились чистить оружие. Бегали, прыгали, бросали учебные гранаты, осваивали полосу препятствий. И такая программа их ждала ежедневно. Передохнуть можно было лишь после обеда часок, и уж капитально после ужина. Уставали ли они? Да нет, молодой организм от нагрузки только закалялся.
      После ужина личное время. В палатках скрипели перья, в курилках тренькали гитары, кто-то показывал основы дзюдо, кто-то подшивал подворотничок, чистил обувь. Старшина строго выхаживал вдоль палаток и поглядывал, всё ли в порядке.
      Саня, уже в первые лагерные дни, считая себя совершенно взрослым, начал курить. Все наверно мальчишки проходили через это, хотя на их курсе были некурящие уникумы, но всё же большая часть молодёжи курила. Привычка конечно дурная, но зато как по-взрослому они смотрелись.
      – Дай закурить? У тебя что?
      – «Элита»? Богато живешь, а я вот «Приму» сосу, пачка кончилась
      – Спасибо. А прикурить?
      – Шикарно…  Аромат что надо…
      Пока ещё аромат этой заразы им нравился. Потом привычка засосёт и уж бросать лет через двадцать, тридцать не все смогут. Но пока… Курят, огольцы, курят и делают вид, что это им очень нравиться
      В курилках вечерами собирались не только курящие, но и поющие, а так же играющие на гитарах. На их курсе вечерами в центре внимания были Юра Комарницкий и Слава Санатин. Пели они, как ныне говорят, в основном авторские песни,  здесь и Юрий Визбор, и Булат Окуджава, и не всем известный в те времена Владимир Высоцкий. Народ, что голосистее и  знающий тексты песен, попевал, но чаще певцы сами баловали коллег, исполняя юношескими баритонами и тенорками свои песни. Был ещё один гитарист, Гена Марменштейн. Гитара его хранилась в  чехле. Блестит, струнами сияет. Гена её не всем давал, подержать, конечно, давал, но играть, ни-ни. Он объяснял: «Она у меня настроена под мой голос, сбить настройку нельзя ни в коем случае». Слушали Гену с интересом, пел он на английском, Битлов пытался петь, «Ролингов», как он говорил. Голосок был у него не сильный, тоненький, слегка гнусавый, но в ноты он попадал. Ребята, слушая Генкин писк, уверены были, что Ливерпульские парни так и поют. Многим нравилось Генкино исполнение.
       Юра Комарниций жил в палатке, где и Саня, и когда тот попросил научить его играть на гитаре, Юрик с удовольствием согласился. Несколько уроком и Сашок уже сам мог довольно уверенно тренькать на гитаре. Стихов и песен он знал много, голосок у него приятный, так что и он подключился к местным «песнярам».
       Почти ежедневно Саша писал письма. Писал родителям, одноклассникам, сестричке. В этот месяц письма писали почти все и часто. Наверно это закономерно. Тяжело было жить вне дома, забывать свои прежние привычки, тяжело было расстаться со школьными  друзьями, так что отдушина в виде письма в родные края была крайне нужно.
      Саня повествовал: «Здравствуйте мама и папа. Извините, что я не смог сразу ответить на ваше письмо, так как времени совсем не было. Жизнь у нас течет по-прежнему…
      …у меня уже две благодарности за успехи в строевой и огневой подготовке, взысканий пока не имею. О многом писать нельзя, так как есть цензура. Приеду в отпуск всё расскажу…
      …в отношении спорта всё отлично, играю за сборную первого курса в волейбол. Буду участвовать в военном троеборье…
      …с Женькой мы в разных взводах, но живём рядом. Вчера он получил посылку, и мы вместе уплетали яблоки.
      …Извините, времени совсем нет, скоро на обед, а я ещё сапоги не почистил…»
      И так вот почти каждый вечер. Ну конечно, кому пожаловаться, что руку на физподготовке поцарапал? Конечно мамке. А что зачёт сдал по уставам на пять баллов. Естественно, отцу надо рассказать, пусть за сына порадуется. И что курить начал, и что гитару освоил, и что собака за ляжку цапнула, всё им, всё им, пусть читают, пусть знают…
      С собакой, кстати, смешно получилось. Но смешно это потом, а сначала больно было. И виноват он сам, собака тут не причём.
      В выходной отпросился Саша в магазин смотаться. Старшина ему: «Оденьтесь, как положено по форме. Времени вам даю полчаса. Идите».
      – Есть!
      И бегом, но переодеваться он не стал, зачем время терять. Бегом в магазин. Подворотнички надо было купить, сигарет и конфеты. Метров двести промчался по дорожке, а навстречу солдатский караул на смену идёт, впереди разводящий, сзади три караульных, а сбоку сучка  в ритм солдатскому шагу трясётся. Увидала Саню собака, притормозила. Она редко видела гражданскую одежду, а потому видимо была смущена. Саня тоже притормозил. И тут собака вспомнила, видать, что и она идёт на пост, и ей нужно землю свою защищать, а вспомнив, без тени смущения и без лая, бросилась на Саню. Тот развернулся было, и ходу, но собака на то и собакой кличется, что бы кусаться и лаять. Так вот, зверюга эта со всей своей собачьей злобы впилась в правую Сашкину ляжку. Караульные в голос – «Фу!» «Нельзя!» «Уберись!» И так далее. Начальник караула успел в ошейник вцепиться и оттащил собаку от жертвы.
       У Сани брюки в клочья, кровища течёт. Хорошо метрах в двадцати медпункт был. Саня туда бегом. Его немедля кладут кверху задницей на кушетку, полфлакона перекиси и йода на ляжку, повязку и звонок в госпиталь, мол, есть тут у нас укушенный собачкой, сейчас подвезём.
       Толстый усатый сверхсрочник помог Сане забраться в салон «санитарки» и машина помчалась в Ригу.
       Сверхсрочник попался уж очень говорливый. Всю дорогу ошалевшему от навалившихся на Саню неприятностей, он рассказывал различные случаи с укушенными. И о смертельных исходах, и о заражении бешенством. Много чего рассказал.
       – Вот как-то укусила одного собака, а уколы в живот надо делать, больно, и их, этих уколов штук сорок надо делать. Так вот клиент попросил врача вместе с лекарством ещё и иглы для татуировки вколоть. И надо же, ромб вокруг пупка у него синий после последнего укола образовался. А ещё помню…
       Саня, заткнул уши и глаза закрыл, он был уже готов и смиренно ждал своей участи. В госпитале ему сделали один укол, но уж очень болючий и неприятный.
       – Идите, товарищ курсант и больше  собакам не попадайтесь.
Приехал в лагерь Саша только к вечеру. Там уж переполох. Новобранец пропал! Где его искать. Пока операцию по розыску готовили, пришла сестричка из медпункта и всё рассказала.
       Через неделю рана затянулась. К врачам Саню больше не вызывали.

       7.
       Свежий морской воздух, четкий режим дня, новизна обстановки,  физические и эмоциональные нагрузки, к которым молодежь ещё не привыкла, сопровождались постоянным чувством голода. Ну конечно, дома они могли всегда залезть в холодильник за колбасой, булочку пожевать, яблочко укусить, а здесь всё по времени, да ещё есть надо, не рассуждая о вкусовых пристрастиях и за считанные минуты. Казалось, только сел за стол, а тут уж и команда: «Выходи строиться!»  Ощущение голода сопровождало их всегда, хотя были уникумы, которым и куска хлеба хватало в обед. Но таким как Саня и Жека, а они ростом под метр девяносто и весом по восемьдесят каждый, уже через полчаса после обеда было непонятно, а ели они сегодня вообще, или нет. И когда подумаешь, что в таком режиме жить ещё пять лет, становилось тоскливо. Но это были первые дни, потом конечно, все помалу привыкли и к режиму, и к самой пище, а уж спустя десятилетия вспоминали эти обеды солдатским борщом, компотом и пюре с отварной рыбой, как ресторанные блюда. Да. Святое было время. Но эта первая неделя, сразу после приезда в лагерь была тоскливой.
      – Командиры учебных отделений, назначить наряд. В столовую сегодня пойдёт четвертое отделение.
      Старшина хотел ещё что-то сказать, но махнув рукой, быстрым шагом направился к штабной палатке. Командиры учебных отделений вышли из строя и достав записные книжки, приступили к назначению дежурных, дневальных и прочих должностных лиц суточного наряда. Вышел к строю отделения и   Дима Бильмес.
      – В наряд на кухню пойдут двенадцать человек. Может желающие есть…
      Саня не желал, но молодой организм требовал пищи в желудок и немедля заурчал: «Соглашайся скорее!»
      – Я хочу!
      Кто-то из строя буркнул – «огласите весь список, пожалуйста». Отделение грохнуло молодым задорным смехом.
      – Так! Ещё желающие…
      Через пару минут двенадцать человек стояли перед строем и старшина инструктировал наряд, это был их первый наряд в столовую, потому старшина лично и инструктировал.
      – Старшим назначаю младшего сержанта Бильмес. Подготовиться к наряду.   Можно отдыхать. Отделение разойдись.
      Как и учили, отделение вмиг рассыпалось. Разошлись…
Уже лежа на твердом топчане в палатке Саня размышлял. Что там тяжелого, помыл посуду, почистил картошку, расставил на столах хлеб, приборы, бачки с гарниром и рыбой  и отдыхай–не хочу. Зато, как бывалые рассказывали, после ужина, на столах наряда и картофель жареный и  много мяса, компот. Под эти благостные думы, поминутно сглатывая обильную слюну от одной мысли о домашних котлетах и жареной картошке, Саня закемарил. Голод, голодом, но молодой организм ещё и спать хотел.
       Через пару часов его растолкал младший сержант.
       – Ну, ты и спишь! Пора, пошли строиться.
       Столовая блистала чистыми полами. Столы с лавками на десять человек аккуратно расставлены и выглядели замечательно. Вот люди постарались, приятно смотреть.
       Дежурный по столовой был из числа третьекурсников.
       – Меня зовут  Величкин, Евгений. Сегодня я дежурный. Итак, слушать сюда. В посудомойку три человека, в зале четверо, на чистку картофеля…
       Одним словом Величкин, по-видимому, будучи опытным дежурным, вместе с их командиром расставил народ по местам. Сане досталась картофелечистка.
Столько картофеля, сколько было принесено со склада в маленькое помещение для чистки овощей, Саня видывал разве что в собственном подвале, когда отец привозил картошку к закладке на зиму. Так то было на год, а здесь на сутки. Какой там, на сутки! Всё это надо было очистить к ужину, то есть за полтора часа.
       «Что сидим. Ножи в руки и вперёд, - это дежурный по столовой, понимая, что чистка картофеля узкое место в подготовке снеди на ужин, подталкивал ребят, - загружаем картофель в машину, запускаем картофелечистку. Вот так, да, вот так. Останавливаем её, выгребаем ошкуренную картошечку и чистим её уже ножом. Вот так вот, вот так,  вот… Глазки, глазки вырезай, да не шкурь ты так картофелину, есть нечего будет. Ты что дома не чистил картофель? Да это ещё не много, всего-то на две тысячи человек, а когда «абитура» здесь, да сборы командирские, здесь и на пять тысяч готовили, вот так-то. Давайте трудитесь».
Через полтора часа, руки у них уже не ворочались, спины болели. У Сани, да и у всех видимо кто боролся здесь с картофелем,  большой и указательный пальцы правой руки почернели, опухли и стояли колом.
      – Хорош! Наработались…
      «Ну что ребятки, как тут у вас, - старший повар заскочил, - может ещё килограмм пятьдесят поднести»
      Лучше бы он так не шутил. Все кто участвовал в битве с картофелем, разом захотели сказать все те добрые и важные слова, что накопились у них в душе.    Поваренок понял, шутки не уместны и умчался. Всё что наработали ребятишки, надо было унести, но это уже забота поваров.  А  очистки Саня и его коллеги вынесли сами.
     – Вот это да…
     – Ничего себе…
     – Да чтоб я ещё раз…
     – Передохнуть бы…
     «Так, мужики, что спим, в зал, срочно в зал, полы надо мыть», - дежурный по столовой, явно и сам уже упарившись, «нежными» и сильными словами вытолкал их в обеденный зал.
     До ужина оставался ещё час.
     После мытья в трёх водах полов, пальцы, что болели, пришли в норму, но вот руки, руки от воды покраснели и припухли. А зал блистал как у кота, пардон… ну сами понимаете. Одним словом, чистотой блистал.
      Как жаль, что всё это немедленно будет затоптано. Саня, только подумал об этом, часы пробили семь. Стояли здесь «куранты местные», да ещё с боем. Так вот, только семь отстучало, на входе шум, смех, гам, весёлые разговоры. На ужин со всех концов лагеря строями стекались, слушатели и солдаты дивизиона боевого обеспечения, связисты и прочие, прочие. Народ сюда шёл как в селе на свадьбу. И полчаса не прошло, опустел зал. Опустел, но понятно было, что все эти пустые тарелки, ножи и вилки, лавки да столы надо мыть, и этот подвиг предстояло сделать именно им, этим двенадцати труженикам с опухшими руками. Кстати, есть никто из них уже не хотел. Мысль была одна, найти уголок и передохнуть.
      – Ну что бойцы, ещё рывок и отдыхаем.
      Дежурный по столовой, и сам изрядно уставший, с натянутой улыбкой приглашал состав наряда трудиться дальше.
      – Ребята, вот уберём чуток и жареную картошку пожуём, я поварам команду уже дал.
      Жареная картошка уже не была полноценным стимулом. Начинающие новую жизнь слушатели первого курса, понимали, надо трудиться до конца, во что бы то ни стало. Это был их первый бой, на кухне, правда, но это была битва за себя, за свою силу воли и своё будущее.
      – Пошли, братва…
      Часам к трём ночи всё и везде блестело. Полы надраены, столы отмыты, лавки выровнены. Посуда, практически без жировых пятен, ложки и вилки, так же в идеальном состоянии, лежали ровными рядками на столе.
      Столоваться в половине четвертого ночи уже никто не пришел. Поварята только плечами пожимали, ну что за народ, мы им мяса и жареной картошки приготовили, а они не идут.  А они действительно не шли, они дремали, и дремали там, кого и где уборка застала. Саня спал прямо в посудомойке, положив под голову небольшую кастрюльку и укрыв её полотенцем. Его коллеги и товарищи так же отдыхали.
      В пять тридцать объявлен подъём.
      О!  То были самые тягостные минуты.
      Если бы не сила воли и не понимание своей ответственности за сытость сотен людей, о которой на ухо особо сонным, кричал дежурный, они бы ни за что не проснулись. И это не всё. Им надо было что-то иное, что-то под их возраст, что ли.
      И вот что такое молодость.
      Шутка, просто шутка разбудила молодежь. Кто-то подвесил на уши спящему Толе Ботину, был такой в составе наряда паренёк, отваренные макароны. Так вот, стоило им только увидеть эти макароны, усталости как не бывало - хохот и гогот, улыбки и расслабленность, мгновение и всё забыто, и натруженные руки и бессонная ночь, всё прошло в мгновение. Вот что такое молодость.
      Посмеялись, передохнули и вновь по своим «боевым» постам, кто в посудомойку, кто в зал, кто к картошке поближе. Приближался завтрак. Ну а дальше, дальше было все, как и вчера. Звон курантов, правда, теперь они отбили восемь часов. Шум, гам, хохот, разговоры. Тридцать минут и тишина. Вновь горы посуды, вновь полы и столы. Да ещё и территория вокруг столовки прибавилась.  Пять минут перерыв и обед. Вновь куранты. Бам, бах… четырнадцать часов, ноль, ноль минут. Обед. Шум, гам, смех… Сорок минут и тишина. Вновь горы посуды, столы и полы…
      К смене наряда подошёл старшина.
      – Наряд, равняйсь, смирно! Спасибо за службу, товарищи!
      Они слабенько так, устало прошептали, кто как мог: «Да, ладно, не за что», «Пожалуйста, мы и не так можем», «Пожалуйста…»
      – Не понял! Это что за ответ, а?
      Старшина  был строг. Строг, но справедлив.
      – Что за ответ, а? Я не понял. Повторяю! Спасибо за службу, товарищи!
      Саня, было крикнул: «Ура!!!»
      – Я те дам «Ура». Спасибо за  службу, товарищи!
      – Служим Советскому Союзу!!!
      – Вот так-то! Вольно. Можете отдыхать.
      Все двенадцать слушателей, отбывших суточный наряд на кухне, мгновенно уткнулись в свои кровати. И смею вас уверить, никому из них ни колбаса, ни мясо, какой бы оно прожарки оно не было, ни картошка с капустой, или рыба, не снились. Это был глубокий сон. Сон тихий и спокойный, сон без храпа и всхлипа, мертвый сон живых мужиков. Спали крепко, устали ребятки, это понять можно.

      8.
      Наутро их ждали новые дела, новые впечатления, новые знания. Все же они учатся военному делу. И главным событием нового дня стало вручение личного оружия. Честно говоря, тот день не особо отложился у Сани в памяти. Помниться построились на плацу, в парадной форме. Начальник факультета произнёс пламенную речь. Они с уважением смотрели на его усыпанную орденами и медалями грудь. Яков Дмитриевич Пасмуров был фронтовиком, Почётным гражданином города Братиславы. Выглядел на плацу он великолепно. Форма тщательно подогнана, сапоги, хоть смотрись в них, как зеркало. Фуражка набекрень. Чуть кривоватые ноги. А шаг, каков был его строевой шаг, просто залюбуешься. Получили они автоматы Калашникова АК-47. Саня с улыбкой погладил приклад, провёл рукой по ствольной части.
      «Хороша штучка, ничего не скажешь, - это голос подал Саша Фоменко, - Саня, ты хоть разок стрелял из такого?»
      Конечно, видеть оружие ему приходилось, но держать в руках такую красоту он не держал. С карабином, да, общался. Батя на стрельбы с собой брал год назад, а тут…
      - Не приходилось.
      В общем, прошёл этот день, хоть и торжественный день, но  достаточно буднично. Уже вечером Саша домой письмо послал, так мол и так, теперь, отец,  я с оружием. Ещё пошутил что-то, мол, теперь я «человек с ружьем», как в фильме о Ленине. Ответ почтальон принёс уже через три дня. Отец написал столь взволнованное письмо, что прочитав его, Саша начал понимать смысл ритуала вручения личного оружия. В тот же день письмо получил и Женька Александров, письмо было не менее волнующим и интересным. А вечером того же дня они читали письма отцов  в кругу товарищей. В общем-то, сокровенным делится было не принято, но то о чем поведали их отцы, предлагалось не только им. Женькин батя был фронтовиком. Воевал с первого дня войны, повидал  многое. Они и дома с удовольствием слушали его военные рассказы, но то, о чём он рассказал в письме, на сей раз, был не просто эпизод войны, это было поучительное повествование, и касалось оно личного оружия солдата.
     А суть рассказа была такова. В одном из боёв, дело под Москвой, в сорок первом было, батальон, в составе которого отец Женьки воевал, вынужден был отойти на позиции второго эшелона. Один из красноармейцев при отступлении утерял винтовку. Командир батальона приказал расстрелять солдата за утерю личного оружия. Тот на колени: «Дайте два часа, я найду и принесу оружие». Дело к ночи. Командир разрешил идти солдату, пригрозив, выполнить своё решение, если винтовку тот не найдет. И ведь принёс своё личное оружие боец, и не только принёс, он ещё и раненого немецкого офицера прихватил из окопа. Награду за пленного солдат естественно не получил, зато жив остался.
     Вот такая была история.

     9.
     Каждый учебный день давал молодёжи что-то новое и интересное. И эти новости, кого восхищали, кого и настораживали. В военкоматах практически никому не говорили, для каких войск готовит училище  офицеров. Саня и Женя осмысленно шли в артиллерию. Военком Саниному отцу как-то по секрету сообщил: «В хорошее училище отдаете сына, Рижское училище готовит офицеров для работы на самой совершенной артиллерийской технике, всё засекречено. Кроме того будет у вашего сына высшее инженерное образование. Повезло!» Так что Саня знал, что учиться будет на артиллериста. Здесь уже в лагере один его приятель в курилке разоткровенничался: «Прихожу в военкомат, а там плакат «Поступайте в артучилище!», вот думаю красота, артистом стану, не понял только, почему в артисты военкоматы набирают. Документы сдал, и только побеседовав с офицером в комиссариате, понял, куда иду».
      Для всех их откровением и полной неожиданностью стало выступление на первом установочном занятии начальника факультета. Полковник поздравил с началом службы в… Ракетных войсках стратегического назначения, вот  тебе и «секретное училище с совершенной артиллерийской техникой». Кто ахнул, кто просто удивился, кто расстроился, не все же мечтали о работе со стратегическими ракетами. А Саня тот был вполне удовлетворён. РВСН это тебе не артиллерия, это самый мощный вид войск, а значит здесь ему и место для службы.
Всё шло как нельзя лучше.
      Ещё больше изумились ребята, когда их привели в, так называемую «двойку», сооружение, где хранилось изделие Р-12, или как ещё эту ракету называли – 8к63. Тут уж удивлению не было границ. Длина красавицы более двадцати двух метров, в обхвате метр шестьдесят пять. Под пятьдесят тонн весом с топливом и головной частью. Но одно дело читать или просто произносить цифры, и совсем другое смотреть на это чудище. Тёмно-зелёное изделие, лежащее на огромной тележке, просто восхищало. Позднее их познакомили, естественно под большим секретом, с основными характеристиками ракеты, с фамилиями тех, кто был причастен к созданию этого чуда современной техники.  Да, понятно, что  секретно, и мы никому, ни-ни. Но их прямо распирало тут же сообщить родным и друзьям где они учатся. Просто распирало, однако говорить, и писать об этом было нельзя.
      Ещё большее восхищение и удивление было, когда их, подняв по тревоге ночью, привели на комплексное занятие по подготовке ракеты к пуску. В занятии участвовали старшекурсники, они работали номерами боевых расчётов пуска и начальниками отделений и расчётов учебной батареи.
      Начальник курса им говорил.
      – Скоро товарищи слушатели и вы будете так же работать на стартах. Скоро это будет. Время бежит быстро.
      Но пока ещё они не были готовы к этому. Мечтать можно было, не запретишь, но сначала надо было просто стать военнослужащим и они старались. Сдавали зачеты, шагали по плацу, изучали уставы и внутренней и караульной службы. Всё это им было в будущем просто необходимо. Армия это огромный и умный механизм, а в механизме этом всё должно быть отточено и регламентировано до мелочей. Вот азы этих «мелочей» они и постигали. Как надо здороваться, как приветствовать, как и в каких случаях надо прикладывать руку к головному убору, как отдать честь с автоматом. Это на первый взгляд, кажется всё просто, а на самом деле, во всём этом нужны и знания и сноровка. Вот эти знания и сноровку здесь они и получали.
      Курс начальной военной подготовки продолжался до конца августа. Двадцать седьмого числа был день приёма присяги. Саня и этот день хорошо запомнил, жарко было, не все выдержали жару. Стоять на солнцепёке пришлось довольно долго. Грохнулся в обморок Витя Кудинов. Побледнел и постоянно нюхал ватку с нашатырём Генка Марменштейн. Саня тоже потел, переживал, но мужественно перенёс этот обязательный воинский ритуал. Слова Присяги он произносил громко, с выражением. Сердечно ёкало, громко стучало и рвалось из груди.
      «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, принимаю Присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников
      Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество, и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству.
      Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооружённых Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
      Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа».
      Короткий текст, но каждое слово весомо и значимо. За этими словами  судьбы тех, кто защищал Родину в годы войн и лихолетий, кто верой и правдой служил Отечеству. Теперь и его черёд настал. Теперь и он стоит на защите государственных интересов и мира на земле.

      10.
      Закончился летний учебный лагерный сбор. Всего месяц прошел, а ребята изменились, повзрослели, стали более серьезными, собранными. Теперь уже они могли разговаривать по-военному. «Есть!», «Так точно!», «Никак нет!», «Товарищ слушатель!», «Товарищ старшина!» Все эти фразы из их уст звучали уже не натянуто, они звучали вполне привычно и значимо.
      Да, они уже становятся военнослужащими.
      Переезд на зимние квартиры прошел организовано и быстро. Вновь пешим порядком к станции, электричка и строем уже не к СК-6, а к дому на набережной, что должен был стать их родным на долгие пять лет. Это было замечательное пяти этажное знание на берегу Даугавы. Подумать только, центр Риги. Рядом Даугава, вот она, красавица: широка, величава. Саня не мог себе представить более комфортного и уютного местечка.
     Их курс размещался на пятом этаже. Ещё на лестничной клетке слушателей, теперь их так называли, встретил  довольной улыбкой курсовой офицер, старший лейтенант Пиманёнок.
     – Командиры, размещайте людей, порядок размещения мы уже обговаривали и готовьтесь на обед. И тише, не грохочите сапожищами, там ваши товарищи отдыхают. Наработались, добры молодцы, пусть передохнут.
     Они чуть ли не на цыпочках вошли в спальное помещение.
     Вечером того же дня, после вечерней поверки трудяги, что готовили казарму к приезду курса, рассказывали. Точнее рассказывал Валя Васильев, балагуром он был и рассказчиком замечательным.
     «…Вот я и говорю. Поверили мы Пиманёнку, что дела здесь пустяковые и поехали. Приезжаем. Ну, что здесь нарисовать надо? Он же помните, перед строем что говорил - художников сюда подбирал. А мы на свою голову согласились. Художники мы никакие, разве что Толя Валько малость в рисунках, кистях и красках смыслит, а мы с Санькой Шапошником ни-ни. Мы и согласились поехать сюда, что бы по Риге побродить, да к родным смотаться.
      А старший лейтенант говорит.
      – Рисовать ничего не надо. Видите два ведра? Так вот. В одном краска черная, в другом белая. Если их смешать, получится серая. И вот этой серой краской надо покрасить тумбочки и табуретки. Срок вам, сутки.
      Глянули мы на просторы казармы. Бог ты мой! Да её там видимо-невидимо, мебели этой.
      Приуныли мы конечно. Однако, как говорит пословица: «Глаза боятся, а руки делают». Подсчитали число этих замечательных, добротно исполненных изделий. Сто сорок табуреток и тумбочек штук семьдесят. В общем, не так уж и много. Стали размышлять, как сделать работу быстрее, чтобы и по городу побродить время осталось. Делили, умножали, складывали, прибавляли, все же инженеры будущие, как-никак. Ну, всё. Вроде определились, как начать. А начало это всегда главное.
     И вот краска готова.
     Первый мазок сделал сам главный художник, Толя значит. Мазнул, отошел в сторонку, посмотрел и так и сяк.
     – Нормально все будет. Давайте пацаны за работу, да быстрее.
     Ну, мы к «творчеству» и приступили. Час мажем, два, три. Все идет отлично.  Груда некрашеной мебели медленно, но уменьшается. Все идет по плану.    Через пару часов Саня Шапошник  говорит: «Может, без ужина закончим, передохнем и в город. А?» Конечно, рижанину уже домой хочется. Идея нам показалась вполне реальной.
     За дело! Это самое дело спорилось, работа кипела. К трем часам ночи всё практически было завершено. Но сделали своё дело и усталость, и голод, да и запах краски.  Осовев от трудов праведных, мы просто упали на матрацы, даже кровати не застилали. Устали очень. Толя ещё успел глянуть на труды наши. Всё вроде в порядке. Красиво в ряд стоят новенькие табуретки и тумбочки. Ну, всё, слава Богу, завтра отдохнем».
      Народ весело смеялся. Никакие усталость и переезды не могли уже утихомирить первокурсников.
      Саня Шапошник продолжил.
      «Погоди, погоди, Толя же усмотрел, что на одной из тумбочек вроде как волдырь нарисовался. Так он кисточкой прошелся пару раз по вздувшимся местам. Да нет, показалось. Все в норме. Ну и хорошо. Спать, спать и только спать.
А летом рано светлеет, да и Пиманёнок вроде как что-то  неладное почуял и припёрся ни свет ни заря. А мы спим. Слышим: «Ааааа! Где этот художник!!! Что вы наделали?!! Пи-пи-пи-пи-пи-пи… Валько! Подьём! Что вы здесь натворили! Ты посмотри на табуретки!»
      Мы, с трудом продрав глаза,  поднялись и бегом к мебели. Мать честная! Всё в волдырях. Краска в некоторых местах в лохмотья превратилась. Это надо же. Как это получилось.
      А Пиманёнок своё: «Проснулись, наконец! Что вы тут делали, какой гадостью табуретки мазали?  А?»
      Хоть и слабо мозги поутру работали, но всё же ума хватило глянуть на ведра.  Пока Пиманёнок на чем свет стоит, костерил нас, Толя успел сбегать  в кладовую. Так и есть!  На одном ведре краски написано, что она масляная, на другом, нитро. Так они же, несовместимы. Вот это да, как мы раньше не дошли до этого. А Пиманёнок с вдохновением продолжал ругаться.
      – Как вы могли? Вам доверить ничего нельзя. Бездельники! Ну, я вам уж покажу!
      Мы ему: «Так товарищ старший лейтенант, краска свернулась, нельзя было её перемешивать.
      – А вы, почему её перемешали?
      – Так вы приказали.
      – А вы чем думали? Да я вас…»
      Вот такая беседа состоялась».
      Толя Валько, как главный художник, под весёлый смех ребят завершал рассказ.
      «Но дело уже сделано и до приезда курса оставался один день. Могут быть проблемы. Это понял и Пиманёнок. И, если на молодых можно покричать, да и только, то уж ему, курсовому, за неподготовленность мебели к приему курса, уж точно несдобровать,  старлей это понимал.
      «Валько, - говорит, - у вас четыре часа. Хоть языком, хоть чем, но мерзость эту снимите. Я пошел за краской. Что не понятно?»
Одним словом к ночи мебель стояла как новая. Ошкурена, зачищена до девственной  белизны. Санька даже предложил ее так и оставить, говорит как у него на даче будет.
     – Под старину, шик, просто!
     Пиманёнка, однако, эта идея не вдохновила.
     – Я сказал  «люминь»!
     По-военному это значит: «Как я сказал, так и должно быть».
Новую краску, доставленную старшим лейтенантом, мы изучали исключительно тщательно. Прочитали всё, что на этикетке написано, даже цифры ГОСТа. Перед уходом Пиманёнок напутствовал.
     – Значит так. Работать так, как никогда и никак! Ясно. И попробуйте мне…
Пробовать мы больше не хотели, тем более,  Шкаф (это была ласковое имя Пиманёнка за глаза), мог и подзатыльник дать. Любя, так сказать. А рука у мастера спорта по многоборью, ох какая тяжелая.
К пяти часам утра мебель была выкрашена. А у нас, стоящих с воспаленными, красными глазами рядом со своими шедеврами, желания сузились, до мизера: есть и спать. О Риге больше никто и не думал. Так и это еще не всё. Вы думаете, мы выспались? Да конечно нет. К восьми утра подвезли матраца, подушки и еще какую-то там мелочь.
      Лифтов в здании нет. И вот цепочкой, друг за другом, чертыхаясь и ругая себя за инициативу по поездке в город, мы всё  привезенное притаранили на пятый этаж. Одним словом к вашему приезду всё  было готово. Но  готовы были и мы, и сейчас ещё спать хочется.
      Айда, ребята. Спать пойдём, а то Шкаф ещё что придумает»
Мы вновь рассмеялись, а ребята поползли к своим кроватям. Посмеялись и хорош. Надо в койку.

      11.         
      До первого сентября оставалось ещё два дня. Этого времени вполне хватило для решения ряда организационных вопросов. Прежде всего, прошло переназначение командиров и присвоение очередных воинских званий. Старшиной курса так и остался Гриша Омельченко. Однокурсники, глядя на старшину, уже видели его генералом. Хотя далековато было до этого, но своим поведением, упорством, служебным рвением Гриша не дал сомневаться, что и будет генералом. Правда, староват был. Молодняку по семнадцать, девятнадцать, а ему уже двадцать два, и выглядел наш старшина на все тридцать. Лицо худое, рябоватое, сам поджарый.
      Представили и командиров учебных и строевых отделений. И вот тут, для Сани произошло приятное событие, его назначили командиром строевого отделения в четвёртое учебное отделение. Зачитан был и приказ о присвоении ему звания младший сержант. Радости не было предела. Он в свои семнадцать лет уже младший командир. Непостижимо. Младшим сержантом стал его друг и земляк Женя Александров. Серёжа Самойлов, с кем Саня особенно сдружился в последние дни, так же стал младшим сержантом. Начальник курса поздравил новоиспечённых командиров и пожелал им всяческих успехов. Саня весь этот день думал и переживал, как же он будет командовать теми, с кем ещё вчера гонял в футбол, волейбол и  пел песни в курилке. Но всё оказалось проще. Его коллеги понимали, что кто-то должен командовать подразделениями, не Саньки или Петьки, так кто-то другой, но командовать всё же кто-то должен. Приняли его по-доброму. Ребята руку пожали и поздравили. Правда на вечерней поверке Саня попробовал было прикрикнуть на Пашу Фокина, в ответ увидел взгляд, явно неодобрительный, и понял, что перегибает палку. Народ его и так слушается. Этот момент он сходу усек и уже бессмысленно больше не шумел.
       Познакомили их со столовой. Конечно, это не то «футбольное поле», что они драили в период лагерных сборов. Размером столовая была меньше и походила на обычную городскую столовку. Щами здесь не пахло,  ароматы были куда благороднее, всё же будущие офицеры питались. Столы были не на десяток человек, а на четверых. Мебель и само помещение столовой было ухоженными и опрятными, столы накрыты белыми скатёрками, стулья в чехлах из белой парусины. Обслуживал посетителей столовой гражданский персонал, в основном пожилые  женщины.     Большинство из них к молодёжи относились по-доброму, по-матерински. Валерка Юдин, что под два метра ростом, сходу на двойную норму сел, сначала поварихи и официантки его втихаря, из жалости, подкармливали, а потом уже официально ему повышенную пайку назначили.
      Кстати, что интересно, тарелки, вилки и ложки были с аббревиатурой – КАУБО, сначала было непонятно что это за надпись, позднее им разъяснили, училище преемник Краснознаменного артиллерийского училища береговой обороны – КАУБО, откуда и надпись на столовом инвентаре. Удивительно. На их столах лежали исторические вещи. Это тебе не вилки с ложками от какого-то там купчишки, это приборы и посуда училища имеющего богатейшие традиции и славную боевую историю.  Но с этой историей им ещё предстояло познакомиться. Это ещё всё впереди.
      Переход от спального корпуса в столовую был строем и по городу. После беготни в лагере и песен на плацу, это было несколько непривычно, однако приятно. Шли  они на приём пищи строем, вольным шагом, первые дни конечно головами крутили туда-сюда, а потом и успокоились, в этих переходах появилось дежурное однообразие. Хотя нет! Как можно равнодушно вышагивать мимо общежития учетно-кредитного техникума, где учились девушки пятнадцати – семнадцати лет. Девчонки из окон улыбаются, глазками щёлк, щёлк, и они грудь колесом и песню, обязательно песню для девушек. Песни у них были разные, ещё в лагере разучили.  Но проходя мимо общежития этого техникума, они с упоением пели:

     «Ты любовно сшитая,
     Пулями пробитая,
     У костра прожженная,
     В холод и метель…

     Временем потрёпана,
     Бережно заштопана,
     С пожелтевшим воротом,
     Серая шинель…»

     Песня было длинной, трогательной. Мотив однообразный, как раз для строя, её мог петь любой и самый горластый и тот, у кого медведь оторвал оба уха. А вот любимым местом в этой песне был куплет:

     «Как вернусь с Победою,
     Сяду, пообедаю,
     Мать постелет чистую,
     Мягкую постель…»

     А они, переиначив песнь, горланили:
     «…Выпью, пообедаю,
     Мать постелет чистую
     Двуспальную постель…»

     И смеялись.
     Ну, что тут смешного?
     А они смеялись.

     Эх! Это было весело! Девушки так же смеялись и приветливо махали руками.
Молодость!
     Она такая, она всё может. Она позволит молодёжи усмехнуться, поржать по-детски и подшутить, и при этом помыслы  молодых парней были совершенно чисты. Они просто шутили и смеялись. Грязи, пошлятины в их шутках и смехе абсолютно не было. Всё же воспитаны были не деньгами, а комсомолом, родными и обществом.

     12.
     И вот наступило главное событие. Начался    первый учебный год. То, что их построили, поздравили, пожелали и прочее, это естественно, так и должно быть.  Но ещё… Они мгновенно захотели стать взрослыми. Кто-то пытался на басок переходить, это со своего-то по возрасту ещё  ломающегося тенорка. По вечерам у зеркала они улыбку и вообще выражение лица пытались подправить. Но куда там. Юноша есть юноша, он во всех видах хорош. Однако они хотели. Просто хотели и всё тут, и понять это можно.
     Вошли они и в терминологию учебного заведения. С серьёзным видом произносили новые слова - семестр, аудитория, лекция, самоподготовка, коллоквиум, зачёт, собеседование и прочее. А предметы,  предметы какие! Боже мой, и не выговоришь. Здесь и матанализ, и термех и начертательная геометрия, ее, кстати, здесь называли – «ничертательная непониметрия». Чего только им не предстояло учить. Страшно. Страшно, но весело. Они знали, всё это будет пройдено и победа будет за ними.
     В этот, первый для них семестр введены были общенаучные и общественные дисциплины. Всё вроде как в школе, но на более высоком уровне. Казалось бы физика, она и в Африке физика. Но это была уже физика высшей школы, физика, базирующаяся на их школьных знаниях. А это уже совсем другая наука. И учебники новые. Кстати, среди авторов их учебных пособий были советские классики, учёные с серьёзными именами. Преподавали физику в училище академик, профессор, доктор физико-математических наук Кирко И.М., доцент,  кандидат технических наук Саяпин В.И., он, кстати, в тот период кафедру возглавлял. Многих ещё можно было бы назвать, но это потом. Уж потом они назубок их фамилии и имена, отчество знали, потом… после первых незачётов.
     А математика. Здесь в стенах училища предстояло освоить высшую математику. Это не два умножить на три.  Арифметика, так та только для торговли в рыночных рядах сгодится, но в высшем училище им преподносилась уже и высшая математика. И здесь «титаны мысли», профессор Плоткин Б.И., милейшая дама Клара Эдуардовна Агаджанян, Бунт А.Я., Пекелис А.С., Гершман Г.С. и другие. И вот что интересно. Приходит преподаватель на занятие и ни тебе конспектика перед ним, ни бумажонки, какой. Вошёл преподаватель в аудиторию, и к доске.
     Скажем Гершман Григорий Самуилович.
     - Здравствуйте товарищи. Итак. На чём мы остановились?
     Напомнит ему кто-либо о прошлом занятии и всё. Гершман продолжает тему, с любовью и упоением повествует о синусах, косинусах, тангенсах и прочем, прочем, говорит так, вроде бы о детишках своих рассказывает. С упоением защищает их, рассказывает о них, спорит. Но это уже сам с собой, спорит. Доказывает, а это уже им, слушателям, доказывает.  Входит в раж, потеет, краснеет, бледнеет.
Писал мелом он на доске обоими руками. Начинает правой, а войдя в раж и понимая, что правая рука не догоняет его мысль, включает левую.
     С занятий этот преподаватель уходил как с ринга боксёр. Весь в поту, усталый, но с улыбкой. Он доволен тем, что преподнёс слушателем очередной математический ребус правильно и доступно.
     Училищная база в те времена была разбросана по всему городу, и слушателям приходилось  довольно интенсивно перемещаться по улочкам Риги. На трамвайчиках они ездили в СК-6, в Межапарк и Шмерли на кроссы. Строем переходили из спального корпуса на занятия и обратно. Даже в баню так же шли строем. Так что топали они и ежедневно, и много, но в принципе на качестве подготовки это не сказывалось. Распорядок дня устанавливал занятия по два часа с перерывом, даже не с перерывом, а с некой разминкой в пять минут, за это время и не выкуришь сигарету. Пара часов, это, как правило, один предмет. И уже перерыв между парами был получасовой. Если две пары были в одном корпусе, то тридцать минут это был вполне комфортный отдых, и перекурить можно с удовольствием и пошалить, и подремать, а для некоторых, это были спасительные минуты судорожной зубрежки не изученного на самоподготовке материала.
     Учебная нагрузка на ребят была достаточно высокой, учиться надо было ежедневно. Материал сегодняшнего дня можно было понять и усвоить, только тогда, когда ты понял, о чём рассказывал преподаватель на предыдущем занятии. Для слушателей офицеров это было ясно, они, в силу своего и житейского опыта знали что такое «система» в учёбе. Преподаватели как раз и были нацелены на «системников» в учёбе. А тут молодняк. Им ещё за косички девчонок на уроке подёргать хочется, да отоспаться после вчерашнего наряда, а тут надо сидеть, слушать и записывать.  Первую неделю парни, мужественно, превозмогая желание вздремнуть, борясь с наваждениями от прочтенных писем родных и любимых, скрипели перьями и дружно кивали на вопрос, а понятно ли то, что говорит преподаватель. Кстати и конспектировать они толком не умели, пытались записать все, что говорит преподаватель, а это и невозможно, и не нужно. Конспектируют лишь главное, суть темы, а не эмоции, так что и здесь вчерашним школярам приходилось учиться.
      Прошла ещё неделя, за ней другая, третья. Вроде бы всё вошло в ритм, но пошло и некоторое расслабление. Нет, конечно, не всех это касалось. «Ботаники» они и в училище оставались «ботаниками», однако отдельные стали позволять себе вольницу. Особенно это касалось лекционных занятий. Кто-то, спрятавшись за спину впереди сидящего коллеги, тихонечко посапывал и причмокивал, разве что не храпел,  а если похрапывал, соседи будили локтями. Очкарикам, так тем было совсем удобно, дужка очков прятала глаза, надо было только под подбородок линейку вертикально поставить и всё, спи себе спокойно, главное, что бы лицо оставалось умным и серьёзным, а ручка колом торчала в тетрадке.
      Саня, как и все его собратья, также активно скрипел пером и утвердительно кивал на любые вопросы, понял он или не понял материал, кивнуть главное, да и чёрт с ним, потом разберёмся, времени до сессии ещё уйма.
      Разберёмся.
      Лекции сменились семинарами, собеседованиями, контрольными работами и прочими активными формами учёбы, и вот здесь стало видно, кто и как работал с первых дней. Нередкими стали незачеты, двойки, трояки, а следом и выговоры начальства. Парни стали понимать, учеба, дело тонкое, тонкое и важное, если конечно офицером желаешь быть.

      13.
      А отдыхать они успевали при таком режиме учёбы? Что за вопрос. Конечно, отдыхали и условия для этого у них были не просто хорошие, это были шикарные условия. Во-первых, если учишься хорошо и ведёшь себя прилично, получай увольнительную, правда не каждый день, только после обеда в субботу и в воскресенье, и, конечно, в праздничные дни. И вот перед тобой вся Рига с её многочисленными историческими местами, красотой и величием парков, маленьких уютных двориков старой Риги. Мощная Даугава, с широкими просторными набережными и чистой водой. Сел на электричку и ты уже на Рижском взморье. Одним словом им было, где отдохнуть, развлечься и погулять. Во-вторых. В корпусе, где они жили, так же было где размяться. Хочешь штангу таскай, хочешь на перекладине виси. А устал, в кино, в клуб иди, там всегда свежак показывают. Ну и конечно танцы. Танцы в училище, это отдельная песня. Прежде всего, в Риге эта программа отдыха слушателей пользовалась большой популярностью.
     Почему?
     Понятно почему. Здесь уйма молодых и уж точно неженатых парней. Офицеры, и будущие в том числе, как особый клан, были в почёте. Народ ещё с войны знал, на офицера можно всегда положиться, он надёжен, он трудолюбив и он порядочен. Даже малейших сомнений в этом, не было. Танцы в училищном клубе девчата любили и приходили и стайками, и поодиночке.
     На входе помощник дежурного по клубу пристально разглядывал прибывающих, оценивал, и бывало, некоторых разворачивал.
     - Девушки, вы ещё молоды, вот паспорта получите, приходите.
     - А вы, мадемуазель, слегка «под шефе». Клубное начальство не любит выпивших. Пардон, конечно, но пустить вас не могу.
     «А почему?», «За что?», «Да мне уже семнадцать…» Эти и прочие стоны, всё это для слабонервных, всё это  не прокатывало. Училищное братство знало, кого надо пускать или не пускать на танцы.
     Начались танцы, и всё пришло в движение. Пары кружатся, или медленно, тесно прижавшись, покачиваются в ритм музыке. Но вот оркестр заиграл твист. И понеслось. Выдающихся мастеров этого танца среди парней и девчат явно не было, танец молодой, но от ритма все просто сходили с ума.
     Твист!
     И понеслось. Ноги крутятся, голова вертится, руки дёргаются, всё в движении.
     Музыка стоп!
     Дамский танец!
     О! Это соревнование в мастерстве, нет, не танца, это соревнование девчат на прыть и скорость!
     - Молодой человек! Вас можно?
     А тот, кого молодым назвали, вальяжно головкой покрутит, повертит, видит, больше его никто не атакует и как бы нехотя отвечает: «Прошу вас».
     В клубе было много помещений, здесь были комнаты для репетиций самодеятельных артистов, помещения для игр в шашки и шахматы. Были просто какие-то закулисные закутки. Всё это клубное громадьё полезных площадей было объединено узкими и длинными коридорчиками с дверьми. Уже через час, полтора после начала танцев, в этих комнатах стояли и сидели парочки и группки молодых людей. Они весело болтали, потихоньку, как говорят, «в кулак» курили. А самые умные умудрялись и винцо попивать – девчонки порой приносили. Нет, не напивался никто, не было такого и в помине, но для настроения иногда грамм сто, сто пятьдесят, кое-кто себе и позволял. А ещё, здесь в коридорах, была такая игра: «Кто потушит свет, да так чтобы начальник клуба не поймал». Капитан Тюренков, он начальником был в клубе, постоянно обходил помещения, и не то что бы он любил это занятие, но за эти помещения он отвечал, так что волей-неволей ходить по коридорам и комнатам он был обязан. Пройдет комнату, а там света нет, и парочки у окон жмутся, целуются, вздохнёт он горестно, включит свет и в коридор, дальше по маршруту. Круг пройдёт, второй, третий и так далее. Картина повсюду, где он бродит, одинаковая – везде темно и везде парочки. Сколько уж он кругов нарезает за вечер, кто его знает. Одно ясно, в воскресенье чуток поменьше, так как  в воскресенье танцы завершаются на час раньше, чем в субботу. В понедельник всем новь на учёбу.
     А ещё в клубе были два настоящих бильярдных стола. К ним, как полагается, стойки с киями, мелки и настенные держатели шаров. Всё это оборудование было в преклонном возрасте, но вполне пригодно для игры. Вообще офицер только тогда считался офицером, если он умел играть в бильярд и карты. Что карт касается, в те времена публично играть в карты не учили, народ как-то сам, уже на старших курсах доходил, как играть в преферанс и прочие игры. Но вот игра  в бильярд поощрялась вполне. Всё было по очереди, честно, без денег, просто на интерес.    Пока у Сани друзей и подруг в городе не было, в гости он не ходил, а потому всё свободное время просиживал в бильярдной. За пару месяцев в этой игре он поднаторел и выбивал из игры даже бывалых игроков. Так что первые выходные дни его прошли вполне удачно.

     14.
     Осень этого года был период посещения родственниками своих чад. Не то чтобы по обязанности отцы, матушки, да и невесты, ездили к родным и любимым, нет, просто все они желали убедиться, что их сыновья, и друзья, живы и здоровы, что у них всё в полном порядке. На этот случай командиры предоставляли помещения для встреч, помогали снять гостиницу и обязательно встречались с родными. Не с невестами, конечно, а с отцами и матерями. Это был закон. Да оно и правильно. Командиры могли аргументировано и вполне объективно охарактеризовать  слушателя, указать на слабые стороны и обязательно рассказать о его способностях, послушании и перспективах учёбы и службы.
     Приехали гости и к Сане. Это было в конце сентября. Сначала прибыл отец. Встрече Саша был несказанно рад. Рассказать отцу о своей жизни в этом учебном заведении, на ушко шепнуть ему о принадлежности училища к РВСН, это первое что он желал мгновенно сделать. Ну и конечно расспросить о доме, о маме, о друзьях.  Разговор получился длинным и очень важным для обоих. Саня высказался, всю свою молодую душу излил. Отец же, рассказывая сыну домашние новости, смотрел на него и поражался, как парень изменился. Всего-то три месяца прошло, а как он возмужал, повзрослел, подрос даже, ну и самое главное, ни тени сомнения в выборе профессии на лице юноши не было. Почувствовав это, отец успокоился.
     Пришел Женя Александров, втроём они вышли на набережную Даугавы. Отец был в военной форме, в легком светло-сером плащ-пальто, парни вышли на прогулку в новенькой парадной форме.  Сфотографировались, прошлись по набережной, вот и всё, пожалуй. Долго оставаться батя не планировал, служба есть служба, на денёк его отпустили, так что, переговорив с начальником курса, оставив сыну и дружку его Женьке внушительный баул с продуктами и мелочевкой, типа подворотнички, носки и прочее, отец поспешил к вечернему поезду на Минск, а оттуда и домой в Гомель.
     Спустя пару недель приехали ещё гости, так же званные и очень желанные. К Саше приехала сестра, Татьянка. Тем же поездом, но в другом вагоне, к Жене примчалась подружка, Людмила. Уже на перроне в Риге девчата встретились, поскольку знакомы были, Люда частенько приезжала в военный городок, где жили и семья Сани и Александровы. Так что к училищу девушки пришли вместе, кстати, так же как и Сашин отец, с тяжелыми сумками с продуктами. Саня получил увольнительную до вечера, а Женю отпустили на сутки. Всё же Люда Женькиной невестой числилась. Пока числилась. Поболтав вчетвером, пары разошлись. Саня пошел с сестрой к гостинице. Женя и Людой пошли перекусить в ресторан, а дальше у них был свой план действий.
     Ближайшей к училищу была гостиница «Рига». Прямо скажем, гостиница не из дешёвых, да ещё находилась в центре города, свободных мест здесь практически не бывало, но им повезло. Освободилось одно местечко в двухместном номере, и  Татьяна поспешила его занять. Ребята были наверху блаженства. Саша и Таня были близнецами, искренне любили друг друга. За свои семнадцати лет, они на такой долгий срок ещё не расставались. И эта трёхмесячная разлука была для них серьёзным испытанием.
     Обустроившись, Саня повёл сестричку в город. Экскурсовод из него был пока никакой, но направления движения он немного представлял, а потому заблудится, они не могли. Нагулялись вдоволь, а устав зашли перекусить в кафешку, затем ещё прошлись немного и к гостинице. Увольнительная заканчивалась, Сане надо было идти в спальный корпус. Татьяна осталась в гостинице. Они договорились встретиться в воскресенье, утром следующего дня.
     Усталый, но довольный Саня пришёл в казарму. До вечерней поверки он успел ещё сыграть партийку в бильярд и помузицировать на гитаре в курилке.
На следующий день, сразу после завтрака Саша, взяв увольнительную, пришёл в гостиницу. Татьяна ждала его. Они вновь гуляли по Риге, далеко от центра не уходили, но и вчерашний маршрут не повторяли, Рига, большой город. К вечеру поспешили на вокзал, надо было не опоздать на поезд, Тане на следующий день в институт, на занятия.  Распрощались, чуть ли не со слезами на глазах, знали, что теперь встречаться будут только на каникулах, а позднее в отпусках. Но это жизнь, тут уж никуда не денешься.
     Вечером пришёл из увольнения и Женька, однако радости на его лице Саня не увидел.
     - Жека, что невесел? Люду проводил?
     Женька буркнул что-то в ответ и пошёл готовиться ко сну. Саня обиделся.
     - Куда пошел. А ещё друг называется. Эх ты!
     Саша понял, что-то между Женькой и его невестой произошло. И это было странно. Ребята дружили года три, Люда приезжала к Жене на правах невесты, Жениным родителям девушка нравилась. А как может не нравиться Софи Лорен? Да, Людмила была внешне очень похожа на актрису. Высокая, стройная, никакой манекенной худобы, высокая грудь, тонкая талия, одним словом всё было при ней. Нравом Люда была покладиста, улыбалась как-то по-особому мягко и загадочно. Одним словом, не любить такую девушку было просто нельзя. А самое главное, она была без ума от Женьки. И Жека был парень хоть куда,  красавец-мужчина. Саня смотрел на них, знакомы они были уже года три, и уверен был, что такая пара обязательно должна состояться и как семья. Он даже представлял, какие у Александровых будут детишки, высокие, стройные с ясными глазками. И вот какой-то разлад.
      Ладно, не хочет сегодня говорить, завтра расскажет.
      И точно, вечером следующего дня Женя сам напросился на разговор. Видимо надо было выговориться кому-то, а кому, если не земляку и товарищу.
      - Ты знаешь Саня, ультиматум мне Люда предъявила. Говорит или немедля женись, или мы расстаёмся.
      - Вот дела, а почему?
      - Видишь ли, старше она на три года, мне сейчас девятнадцать, а ей уже двадцать два, и ждать ещё пять лет она не хочет. В двадцать семь, по её мнению семьи уже по двое, трое ребятишек растят. Одним словом боится она одна остаться.
      - Так ты и женись. Вон у нас Борька женат, он в казарме, а жена с родителями живёт и ничего. Что нельзя так сделать?
      - Наверно можно, но я не хочу. Надо сначала учебу закончить, с назначением определиться, а затем уже и жениться. А что, двадцать семь, это ещё не пенсионный возраст, в эти годы только жизнь начинается.
      Саня был весьма озадачен. Надо же, такая пара, и вот, разлад. Женился бы, да и всё.
      Ладно, это их дело, сами пусть решают.
      Но некий осадок в душе всё же остался, Женька ведь товарищ его, а это многое значит.
 
      15.
      1966 год шёл к завершению. Как-то незаметно прошли ноябрьские праздники. Незаметно это в том плане, что не участвовал Саня и его одноклассники в демонстрации, не было привычного домашнего застолья с разными вкусностями, военными и революционными песнями отца и его товарищей по службе. Всё было проще, на завтрак и обед салатики вкуснее, чем обычно, и более изящно приготовленные. Котлетка обязательно, в столовой их вкусно делали. Вместо демонстрации, прохождение в составе военных колонн гарнизона. А потом торжественная часть в клубе, маленький концерт своими силами и фильмы. Вот, так сказать дежурный ассортимент ноябрьских праздников. Новый год был так же, по-армейски прост и незамысловат. Саня ещё не обзавелся подружкой, а потому отмечал Новый год в казарме. Жене проще, Люда не выдержала, на праздник приехала, наверно мириться. Увольнение Женьке на два дня дали. Кстати по тем или иным причинам на сутки получили увольнительную около половину курса, так что праздничный стол оставшиеся слушатели осваивали и за себя и за того, как говорят, парня.
     Сессия началась четвертого января, в этот день Санино отделение сдавало химию.  Предмет Саша знал, ну, может не на пять, но уж на четверку точно, однако в течение семестра у него неоднократно были хвосты, и их приходилось подчищать. Их преподаватель, добрейшей души человек Лидия Петровна Крымова, на занятиях могла позволить всё, и забывчивость слушателя и даже его неготовность к занятию,  и шалунов порой не одергивала, однако неуважения к предмету она не прощала. А Саня допустил однажды бестактность, заявив, что в школе его педагог Алла Дмитриевна интереснее преподаёт химию. Причём заявление это он делал не преподавателю, а сокурсникам, а Крымова слышала, что Саня говорил. Так что попался парень, на пустом месте попался. В тот день Лидия Петровна ничего не сказала, но на экзамене Сане вытряхнула всю душу. Так
глубоко в химию, в этот, в общем-то, интересный и нужный предмет, ещё никто из его сотоварищей не вникал. И при вполне хороших ответах на вопросы экзаменатора, Саня получил трояк. И рад этой оценке был бесконечно.
     - Ну, мужики, Крымова и Менделееву сегодня поставила бы не больше четвёрки.
     Ребята посмеялись, и только, а вот Саня понял, умнее надо быть и внимательней.
     Сегодня он сдал только один предмет, а их  в этот учебный год предстояло сдать девять, да ещё четырнадцать зачётов. Экзамены по матанализу и начерталке он сдал на четвёрку. На физике произошла осечка, больше тройки он не заслужил, сам понял, а преподаватель, поставив в зачетке «удовл.», подтвердил его вывод. Историю Саша изучал с интересом, читал много дополнительной литература по истории партии и государства, на семинарах активничал, так что любезный, вечно улыбающийся Михаил Иванович Шайкин, с явным удовольствием поставил ему пятак.
      Всё. Экзамены позади. Ура!!!
      Каникулы!!!

      16.
      Родной город встретил первокурсника солнцем и легким морозцем. Погода, как по заказу. Женьку у поезда встретила Людмила и уже через пару минут они на такси отъехали от привокзальной площади. Санька решил домой поехать на троллейбусе, домашних просил не встречать. Ехал он и расслаблено улыбался, знал, две недели это его время, всё успеется,  он и отоспится, и домашних харчей испробует,  и с друзьями пообщается. Уже через полчаса Саня вовсю уплетал  солянку, фирменное блюдо мамы и горячие драники, что были специально приготовлены к его приезду. И уже на сытой желудок он, сидя на диване, рассказывал матери об училищном житье-бытье. Отец был на службе и пришел только к вечеру. Этот первый отпускной день был полностью отдан дому и родителям. Переговорили они, казалось обо всём и остановиться невозможно, полгода он не был дома. Полгода! Это казалось так много… ужасно много.
      А что изменилось?
      Зайдя в их с сестричкой комнату, «детской» родители её называли, Саша понял, ничего и не изменилось. Мебель та же, их любимые книги аккуратно стоят на полочках, всё прибрано, всё чистеньно, ухожено, и самое главное, сам дух их обиталища остался прежним. Они уехали, а дух жилища не изменился. И это не запахов и мебели касалось, нет. Отчий дом, с его неповторимыми едва уловимыми ароматами, даже если ты годами не будешь здесь жить, этот дом тебя всегда примет, ты частичка его. Всё это сложно пощупать, или потрогать, это нечто нематериальное, но всё это твоё, это твой мир, мир, сотворивший и тебя и создавший этот замечательный дом.
      После ужина наговорившись с мамой, с отцом, пообщавшись с друзьями по телефону и расписав по часам и минутам не только завтрашний день, но и наверно все каникулы, Саня лёг в свою чистенькую постель и мгновенно провалился. Сон его был крепок, без сновидений, это был сон уставшего человека. Да, он сегодня устал, но это была приятная усталость, скорее это была некая расслабленность.
     А наутро он вскочит ни свет, ни заря, вскочит, чтобы привычно надеть форму и бежать на зарядку.
     Стоп! Я же дома.
     Дома!!!
     И второй день каникул он посвятил семье. Отец настоял, чтобы они вместе пошли на службу, в гарнизон, где он трудился. И они пошли. Пешком пошли, оба в военной форме, подполковник и паренёк в курсантских погонах. Идти далековато, километров пять, но его батя всегда на работу только пешком ходил, хотя вот он, троллейбус, просто для здоровья ходьба полезна. Шли они неспешно. Город небольшой, многие знали Владимира Алексеевича, знали, что сын его в военном училище. Люди здороваются, улыбаются им навстречу.
     - Утро доброе, Владимир Алексеевич. Что сынок на побывку приехал.
     - Да. Вот на работу идём, сын посмотреть хочет жизнь армейскую.
     Ровесники Саши, так же в эти минуты, спешившие на работу или учёбу, с откровенной завистью поглядывали в их сторону. Девчонки, спрятав на морозном воздухе носы в шарфы, глазками стреляли в сторону молодца в курсантской форме. И он всё видел, всё понимал, но на взгляды девушек и их вздохи внимания не обращал. Некогда ему, он на службу к бате идёт. Дела у него.
Вечером на вокзале Саша встречал приехавшую на каникулы сестрёнку. Радости не было границ, они так мечтали скорее вернуться домой, так мечтали поговорить и вот они снова, как в школьные времена рядом, они могут пошептаться по-свойски, поделиться самым важным, самым  сокровенным.
     А между тем дни бежали и бежали. Каждый день встречи, звонки, родители, друзья, даже с другом Женькой Саня в Гомеле так и не свиделся. Правда, это понять можно, влюблённым никто не нужен.
     Но вот и всё. Последний день. Завтра поезд мчит его в Ригу, каникулы закончились. И вот что интересно, вспомнив об училище, Саня взгрустнул. Это надо же? Он теперь уже по училищу скучает. Только по дому тосковал, и вот на тебе, уже на курс скорее просится. Что и курс уже домом стал?
     Интересное дело…

     17.
     С каникул Саня приехал посвежевший, отдохнувший, с массой позитивных впечатлений о родном городе, о родных, о своих однокашниках и друзьях. Больше половины его класса поступили в ВУЗы, а те, кто устроился на работу, довольны выбранной профессией и специальностью, несколько девчат замуж вышли. Одним словом, дома всё было нормально, оттого и у нашего героя настроение было прекрасным. Он рвался в бой, готов был день, и ночь грызть гранит науки, получать на занятиях только пятаки и не ниже.
      Однако мечты мечтами, но реальность была таковой, что уже в феврале 1967 года он попал в список нарушителей.
      А произошло вот что.
      В тот день зарядка длилась как никогда долго. Так ему казалось. Саня подкашливал, била легкая дрожь, короче чувствовал он что заболевает. А впереди  учеба, и после обеда его отделение заступает в наряд. Саня должен был заступать дежурным по курсу. Ну что делать? Конечно, лечиться. Он наглотался таблеток, вроде немного отошел, температуры не было. На занятиях всё было вроде нормально, ну и, слава Богу.  День прошел, как всегда напряженно и насыщенно. После обеда отделение направилось в казарму. Инструктаж, отдых, подготовка к разводу. Вот и всё, они  заступили на службу. Особенность службы дежурного внутреннего наряда состояла в том, что отдыхать он мог только утром с десяти и до четырнадцати часов. Так что впереди был вечер и долгая ночь.  Но, в общем-то, это и не такая большая проблема, это был не первый его наряд, Саня знал, как справится с долгой ночью. Есть конспекты, учебники. Кстати бельишко можно спокойно постирать, умывальник пуст ночью.
      Но к вечеру опять вернулось простудное состояние, к тому же сильно разболелась голова. Саня понял, он болен. Однако меняться не хотелось, всё же половину службы уже простоял. Ночью стало совсем невмоготу, градом пошёл пот, сон навалился, глаза сами закрывались, однако головная боль, как ни странно, прошла. Побегал, попрыгал, чуть полегчало. Сел к учебникам, а глаза сами закрываются, голова падает. Опять побегал. Сене Курилину, товарищу Саши и дневальному в этот день, надоело смотреть на эти мучения:
      – Саня, перестань мучиться, иди, приляг, если что, я скажу, что ты заболел. А еще лучше, давай, старшину разбудим, он решит что делать.
      – Сенька, отстань. Все нормально. Я нормально себя чувствую.
Он ещё побегал по коридору, походил, посидел с книгой и понял, наконец, что не выдержит этой пытки, сейчас прямо здесь грохнется и заснёт мертвым сном. А ещё  Саня подумал, что логика в словах Курилина была. Что случится, если он часок подремлет?   Четыре часа ночи, все пятый сон видят, в том числе и старшина, а дежурный по училищу уже приходил, второй раз он вряд ли появиться.
      – Сеня, я действительно пойду, полежу, толкнешь если что.  Хорошо?
      – Ты только не на кровать, ты за вешалку с шинелями, ложись, там уж точно никто не увидит.
      Так он и сделал. Снял свою шинель и приютился на ней. Голову ещё не опустил, а уж и заснул.
      Очнулся от скрипучего голоса:
      – Где дежурный!  Почему нет на месте дневального!!!
Старшина! Вот влип!  Саня посмотрел в щель между полом и шинелями. Так и есть. Перед глазами пятки старшины Омельченко. Почему-то они  показались ему ярко жёлтыми. Может Саня вспомнил прокуренный указательный палец правой руки Гриши, или пятки действительно у него были такими желтыми? Других мыслей кроме той, что он попал в неприятность, у него не было. Да, он влип. Саня стал потихоньку выбираться из своего укрытия, делая вид, что заправляет шинели. Куда там, по физиономии было видно, какие шинели он заправлял! Тут же нашелся и дневальный, вроде бы в туалет отходил. Но и по его лицу тоже было видно, что туалет этот где-то недалеко от Саниной вешалки.  Одним словом, попались. Гриша Омельченко принялся распекать, да еще так громко! А голос старшины был о-го-го, какой. С украинским акцентом, однотонный, скрипучий. Как будто сквозь зубы, выдавливая слова, старшина вспомнил и устав, и империалистов, которые не дремлют. Только вот мать не вспоминал, в служебных ситуациях, Гриша никогда не ругался. Да лучше бы выматерил!!! 
     Со службы сняли весь наряд. На замену подняли их же сокурсников. А те злющие - презлющие. И что не злиться? Разбудили в половине пятого утра, не дали доспать, планы на день теперь менять надо.
Но служба есть служба, надо дежурить.
     Лег Саня, расстроенный ужасно. И сон не идёт. Вся простуда в раз вышла. Закрывает глаза – и как в сказке, перед ним желтые старшинские пятки. Открывает, нет их. Опять закрывает, опять пятки. Что за чертовщина! И это видение всю оставшуюся ночь его преследовало.
     Разбор полётов продолжился уже на утреннем построении. Саню впервые в жизни так распекали. И такая обида его взяла, не стыдоба, именно обида. За что, он же болен, вот и на градуснике тридцать семь и три, сопли текут не переставая. Что, оружие на курсе похитили, табуретки с тумбочками украли? Ничего ведь не произошло, всё в порядке на курсе.
     Однако начальник курса, маятником шагая вдоль строя, причитал и причитал.
     - Как же так можно…
     - А если  война? Если враг прорвётся в наш город? Если…
     Одним словом, снял начальник курса Саню с должности. Лычки не срезали, это прерогатива начальников повыше, а вот с должности командира отделения Саню сняли.
     Долго на старшину Саня дулся, дескать, мог бы и по-другому поступить. Мог бы. Только таким уж принципиальным оказался старшина Омельченко. А может он и прав был.
     Домой об этой истории Саня не писал, боялся отца расстроить. Да, с должности сняли, но лычки не срезали, он всё так же младший сержант.
Ну и хорошо.

     18.
     Учёба вновь занимала всё их время. Только зимняя сессии прошла, а тут уж офицеры напоминают, летняя не за горами, учиться надо.
     Тем временем круг интересов Александра стал шире. В клубе набирали ребят в песенные коллективы. По выходным проводилось прослушивание тех, кто имел хоть какой голосишко. И на него обратили внимание. Саня хоть и не имел музыкального образования, но пел неплохо, недаром в курилках ребята, когда он пел под гитару, слушали с удовольствием. А тут Людмила Ивановна, инструктор клуба, вдруг заявила, что у него явно талант и с его голосом не иначе, как  на телевидении и по радио выступать. Конечно, это было  чересчур, Саня это понимал, но похвала была приятна.
     Для пения в квартете отобрали четверых. Бас – Витя Шевченко, паренёк, прибывший в училище из войск. Серёга Самойлов и Саня - теноры и  Володя Почтеннов, обладатель высокого и очень приятного голоса. Мучилась Людмила Ивановна с этой четвёркой недели две. Мучилась сама и их мучила. На неделе по пять репетиций проводила, две во время самоподготовки и три уже в личное время. Юноши не роптали, им было приятно быть вместе. И надо же вдруг прорезалось. В один из вечеров они наконец-то запели так, как хотела репетитор, точнее она сказала: «Ребята, песнь зазвучала! Теперь подчистим, и хоть на центральное телевидение выходи».
     Песен для исполнения подобрано было штук пять, несколько просто  для распевов, это кроме  «ми-ме-ма-мо-му», которыми начинались репетиции. Основными песнями  их руководителем были выбраны две известные, сложные для исполнения, но замечательные песни: песня из кинофильма «Баллада о солдате», а вторая называлась  «Москвичи» Евгения Винокурова и Андрея Эшпая. В те года её мастерски исполнял Марк Бернес. С Бернесом конечно соревноваться было сложно, это была не их, как говорят «весовая категория»,  но песня Соловьёва-Седого и Матусовского, с очень трогательными и проникновенными словами, мелодичностью, в то же время  торжественностью, из прекрасного военного фильма «Баллада о солдате» у них получилась.  Пели они не в унисон. Репетитор  разложила песню по голосам и две недели, день за днём мучила ребят пытаясь услышать правильное голосовое звучание каждого, а затем всего коллектива. И надо же, получилось. Песня зазвучала. Словами это не расскажешь, это надо было просто слышать.

     «Полем вдоль берега крутого,
     Мимо хат.
     В серой шинели рядового
     Шёл солдат.
     Шёл солдат, слуга Отчизны.
     Шёл солдат, во имя жизни…"

     Первое исполнение песни на публике состоялось на одном из концертов для первых и рядового состава, старших курсов. Это был смотр художественной самодеятельности училища. Здесь были чтецы, танцоры, певцы, жонглер даже был. Впрочем, талантами наша земля матушка богата, так что на этом концерте было что показать.
     Витя Шевченко глянул в кулисную щелку.
     - Ну, всё ребята, держись! Там столько народа… Человек двести. Гражданских много, девчат институтских вижу, из техникума вижу несколько девушек.
     Саня приосанился, поправил ремень, пальцем чуть оттянул стоячий воротничок парадной формы. Ему показалось, что на сцене душновато.
     - Мальчики, готовьтесь, через пять минут мы идем. Витя, не забывай: «…шёл солдат…, не шёл солдат, а чуть ниже …шёл солдат»
     Людмила Ивановна, взяв за рукав кителя Витю, тихонечко  повторяла с ним партию баса. Глядя на них и Саня, и Сергей также начали подпевать, прислушиваясь к своему голосу. Только Почтеннов стоял и улыбался. Спокоен, как удав. Впрочем, Володя всегда был спокоен, это был его стиль поведения. Что бы ни происходило, он всегда спокоен. Пожалуй, глаза только чуть темнее становились. Санька завидовал выдержке парня.
     В тот вечер выступили они просто замечательно. Зрители аплодировали, кое-кто хлопая в ладони, встал. Это был успех. Искренне радовалась и Людмила Ивановна.
     - Ребятки, теперь я вам устрою турне по всей Латвии, да мы с вами на конкурс в Москву поедем, да мы…
     В Москву, конечно, было рановато ехать, но на Латвийское телевидение они попали уже через месяц. На телевидении готовился материал к  праздничному концерту посвященному Дню Победы. Запись выступления была назначена на начало апреля. Это была в пятницу. На занятия они естественно не пошли. Училищный уазик начальника клуба Тюренкова, доставил их на съемочную площадку. Помещение для съёмки абсолютно не было похоже на привычную для них, клубную сцену. Это был небольшой, очень светлый зал, весь в софитах и световых отражателях. Стоять под этими яркими лучами было не очень-то комфортно. Саня мгновенно вспотел. Юноши инстинктивно жались друг к другу. И только Володька, как всегда был спокоен. Постояв рядом с парнями, он  отправился изучать стоящие вдоль стены огромные декоративные кубы. Людмила Ивановна так же была взволнована, раскраснелась, и всё время нервно поправляла на шее симпатичный голубенький платочек.
      Разрядил обстановку огромный мужчина в красном берете и джинсах, видимо это был кто-то из старших на съемках.
      - Что притихли. Лайма, а ну-ка приведите парней в «телевид».
      К ним мгновенно подлетели две молоденьких девушки и уже через несколько минут квартет с напудренными мордашками, выстроенный по росту в аккуратный и плотный ряд, был готов к съёмкам.
      Людмила Ивановна запротестовала.
      - Не так, не так. Им не по  росту, им по голосам стоять надо. Они привыкли слышать друг друга, а так не выйдет, надо перестраиваться.
      - А вы кто?
      - Я? Я художественный руководитель ансамбля…
      - Ладно, стройте их как нужно, а мы что ни будь, придумаем.
      Это  перестроение, Саня уж потом понял, было самым мучительным действом в их концертной жизни. Как домашний комод, та же  Лайма, что пудрила парням носы, по команде оператора двигала их, то вперёд, то в бок, то назад.
     -…ещё, ещё, хорошо. А теперь этого рыженького, так, ещё вперёд. Стоп. И высокого, да, да, его, чуть-чуть назад. Прекрасно.
     Парни пели под аккомпанемент пианино, играла Людмила Ивановна, всё вроде бы так же что и тогда в клубе. Но что-то было не так. Не получился первый заход.
     - Не пойдет! Повторить. И не сжимайтесь, расслабьтесь, расслабьтесь ребятки. Ещё пробуем. Внимание! Запись. Поехали…
     Всего было сделано три записи. Смотрели их тот самый огромный мужичок и ещё двое, видимо из записывающего начальства.
      - Ладно, что-то получилось, чуть подрежем, свет добавим. Всё. Спасибо, ребята, удачи вам. До свидания.
     Парни, молча, вышли на улицу, щебетала только Людмила Ивановна: «Как я рада! Как я рада! Это счастье сниматься на телевидении. Да, ребята?» Но ребята молчали, вроде никаких физических нагрузок не было, но они устали. Кители хоть выжимай, мокрые после поджарки под софитами. Молодые сердечки тикают в чуть повышенном режиме.
     И тут разрядил обстановку Витя Шевченко.
     - А чего он «рыжий, рыженький…». Тоже мне рыжего нашёл. А может я золотой, а не рыжий!
     Парни рассмеялись.
     Тут и начальник клуба подъехал.
     - Что, всё? Быстро вы, и часа не прошло. Садитесь, домой едем.
     А Витька опять схохмил: «Какой такой дом? Мой дом в Харькове».
     - Ладно, пошутили, и хватит, поехали в училище.
     До летней сессии они ещё несколько раз выступали на предприятиях столицы и даже в Рижском Доме офицеров. На курсе их теперь величали не иначе как «наши артисты», Витьке пришили прозвище «рыжий», а Саньку всё в шутку спрашивали: «Ну, как там, в поле?»
     - Нормально всё в поле, и на крутом берегу и в опаленных войной хатах.
     Да. Всё было нормально. Война давно кончилась, слава Богу, мир был на земле и они под  мирным и ясным небом учатся, службу несут и отдыхают.
А ещё, спорт затянул Александра. Он и в школе  был неплохим спортсменом и не то чтобы, каким либо одним видом спорта занимался. Нет. Возможностей таких у него не было. В среднем, если прикинуть, они с сестричкой каждые два года школу меняли. Какие уж тут секции. Так  получилось. Отец Саши служивый человек, куда направляют, туда он и едет, а за ним и семья.
      В Гомеле он в девятом классе начал играть в волейбол. Понравилось, и играл он два года, что учился в этой школе. Все игровые виды спорта примерно одного требуют – силы и ловкости, у Сани их было в избытке, так что он ещё и в ручной мяч, и баскетбол поиграл. Футбол только не любил, по его мнению, это «лошадиный» вид спорта, а у него дыхалка  слабая. А вот в волейбол ничего, выдерживал он и три и пять сетов, а то и полдня играл, это когда на пляже  играли.
     Так вот. Набирали спортсменов в команды, примерно как в том фильме Гайдая, когда капитан милиции читал список: «На кирпичный завод…» и так далее. Так было и в этом случае.
     - Кто играл дома в волейбол?
     - Я!
     - Кто прыгал в высоту?
     - Я!
     - Кто бегал спринт?
     - Я!
     Это всё Александр отвечал. А ещё записали его в военное троеборье, ручной мяч и баскетбол.
     Всё это было конечно здорово. Но глянув расписание тренировок, Саня не увидел место  самостоятельной подготовки по предметам обучения. А между тем сессия уже не просто была «не за  горами» она уже начиналась. Пошли первые зачёты. Пока Саня справлялся, хвостов не наблюдалось, но это пока…

     19.
     В первых числах июня пришло понимание того, что летнюю сессию ему не осилить. Предметы сложные: матанализ, физика, история, материаловедение, термех. На каждый экзамен три-четыре дня подготовки и вперёд: «Берите билет, товарищ слушатель!» А тут ещё их квартету планировались два выступления на заводах, в разгаре училищные соревнования по легкой атлетике. Что делать? Надо бы всё успеть. Тут уж в курилки Саша не ходил, песни под гитару не пел, каждую минутку в конспекты заглядывал, а там пусто. На лекциях он отдыхал, на самоподготовке отсутствовал, откуда будут знания. Пробовал у друзей переписать конспекты, но, во-первых, материала там  много, а во-вторых, он со своим почерком едва справлялся, а уж чужой разобрать, время нужно. Набрал учебников, а там всё по-разному излагается. Преподаватель рассказывает одно, а читаешь, вроде, как и по-другому всё. Так об этом нужно было преподавателя на занятиях в ходе семестра расспрашивать, а тут сессия. Здесь по одной консультации на предмет, а дальше сам разбирайся.
      Саня запаниковал. Писал ему отец: «Саша, не увлекайся самодеятельностью и спортом, главное для тебя учёба…» А он всё отнекивался, мол, справлюсь, не проблема, всё будет в норме.
      Похоже, он доигрался.
      Девятнадцатого июня в понедельник он сдавал первый экзамен, по материаловедению. Пыхтел, пыхтел, но кое-как на четвёрку отбарабанил.   Преподаватель отметил: «Четвёрка слабая, товарищ слушатель, вы могли бы значительно лучше к экзамену подготовиться». Но Саня был до безумия рад этой оценке, и в тот же день отписал родным: «Сдал! Получил четыре балла. Ждите в отпуск!»
      Историю партии он так же осилил на «хорошо». С термехом справился с трудом, лишь трояк  поставили. Самыми проблемными для него были экзамены по матанализу и физике. Матанализ он не осилил. Получил безоговорочную двойку. Дальше надо физику сдавать. День и ночь Саня зубрил предмет. Но видимо психика молодого человека была не устойчива к стрессовым ситуациям. Он учит физику, а перед глазами двойка по матанализу и как наваждение: «А если вдруг не сдам?» С чёрными кругами под глазами, абсолютно не выспавшийся, он шёл на экзамен, шёл как на каторгу и уже не ждал ничего хорошего. Вторая двойка. Да, это уже был перебор. Через день повторный экзамен по физике и вновь двойка.
     Это всё! Это конец.
     Конец всем его мечтам об офицерской службе. Мощнейший удар по честолюбию.  Это удар по отцу, всегда видевшего сына офицером.
     Это всё…
     Ночь после экзамена Саня не спал, он скрипел зубами и насквозь промочил слезами подушку. Конечно, это было проявление слабости. А что ему оставалось. Он прятал лицо в подушку, бил её кулаками и рвал зубами. А подушка тут причём?    Раньше думать надо было.
     Наутро на курсе царила атмосфера всеобщего сбора. Подавляющая часть парней готовились к отпуску. Им было весело, радостно. Год учёбы позади, сейчас каникулы, а затем вновь учёба, но теперь уже на втором курсе.
     На втором!!! Это просто замечательно.
     Но немало было и тех, кому нечему было радоваться. Не сдавших летнюю экзаменационную сессию было около двух десятков человек. Так что Саня был не одинок. Но все воспринимали своё поражение по-разному.
     Не грустила небольшая группа двоечников, это в основном бывшие военнослужащие. Отслужив год, полтора в армии и поступив в училище, они отнюдь не мечтали об офицерской карьере. Учёба в училище это не действительная военная служба, для них это был просто курорт. И ведь способные были ребята, а чьи-то места в ВВУЗе заняли. Так вот, отучился здесь год, да плюс твои месяцы армейской службы в части, уже в сумме два, а то и три года срочной службы,  и «дембель» на выходе. Но таких ребят мало было.
      Кто-то воспринял неудачу на сессии как должное и спокойно, без нервов, готовился ехать домой, а такие как Валера Юдин, ему было уже девятнадцать, должны были убыть для службы в войска, возраст уже перевалил за призывной.

      20.
      Саня никак не мог смириться с мыслью, что вот так с позором он будет изгнан из высшего военного училища. Ещё ночью, рыдая, он принял решение, во что бы то ни стало остаться здесь. Пути решения этой задачи было два. Первый, он просит разрешить ему ещё раз попробовать пересдать двойки, но вряд ли разрешат, и он это понимал. И второй путь, он попросит разрешить ему вновь поступить в училище на общих основаниях. Как это будет, он ещё не знал, но он знал, что пойдёт до конца в этом своём решении.
      И вот он перед канцелярией курса.
      - Товарищ майор, разрешите?
      - Послушайте, младший сержант, занят я, вам объявят, когда отъезд и билеты вы получите на руки, идите. Я занят.
      Майор Ананько зарылся в куче бумаг на столе.
      - Товарищ майор, я не уйду, пока вы не выслушаете меня, и не примете по мне решение.
      Ананько удивлённо посмотрел на парня. Вот наглец, ещё и грозит…
      - Ладно. Слушаю вас.
      Саша путано, сбивчиво, с накатившими слезами на глазах, начал излагать свои просьбы. Как он и ожидал, ответ сходу был отрицательный. Нет и всё. Уезжай, а потом через военкомат опять приезжай и всё тут.
      Саня достал из портфеля свои, как он считал самые мощные аргументы.
      - Я не чужой училищу человек, посмотрите, вот мои грамоты. Вот за спортивные достижения две, а вот три за участие в концертах в Риге. Я не прошу снисхождения. Я прошу просто позволить мне, не уезжая домой, разрешить на общих основаниях вновь поступить в училище.
      - Знаешь что дружок, ты свои грамоты спрячь, дома на стенку повесишь свои награды. Я же сказал, что не могу решить этот вопрос. Не могу. Всё. Идите!
В коридоре послышалось: «Курс! Смирно! Дежурный, на выход!» Ананько выскочил из канцелярии. Саня, сидя на стуле в канцелярии уходить, не спешил. Он ждал майора и готов был на всё, лишь бы здесь и сейчас получить положительное решение  своего вопроса.
     В расположение курса прибыл начальник факультета. Яков Дмитриевич Пасмуров не часто жаловал курс своим посещением, были у него дела и важнее, однако когда он приходил в казарму, начинался, как тогда говорили, «грандиозный шухер». Вот и сейчас его грозное: «Я спрашиваю, почему?», «Что это такое!», было слышно и за плотно прикрытыми дверьми канцелярии. Шум, то отдалялся, наверно полковник в умывальник зашёл, то приближался, видимо у оружейной комнаты стоит. Начальник курса отдувался: «Есть!»,  «Так точно!»,  «Никак нет!»… Наконец открывается дверь канцелярии и, видимо уже спустивший пар полковник заходит в кабинет.
     - А это кто? Почему здесь?
     Саня понял, это шанс.
     - Товарищ полковник, разрешите обратиться!
     И вновь, как и полчаса назад, правда уже не так путано и сбивчиво, повторил свою просьбу.
     - Прошу дать мне возможность, не выезжая вновь сдать вступительные экзамены. Я сын офицера, фронтовика, я не могу вот так вот после двоек ехать домой, для меня это позор.
     - Послушай, сынок, ты так говоришь, как будто я за тебя двойки получал, это же твои оценки.
     На удивление Ананько поддержал просьбу Александра, и не просто поддержал, он толково обосновал её.
     - Товарищ полковник, младший сержант один из наших активистов, за год от командования у него пять грамот за общественные дела. Видимо паренек, в учёбе просто не рассчитал свои силы. И потом с такой просьбой он на курсе единственный. Это из девятнадцати двоечников. Может действительно, пойдём на встречу?
     - Ладно, пусть выйдет, подумаем.
     Через час майор пригласив Александра, передал ему решение начальника факультета: «В порядке исключения…»
Та радость, которую он испытал, выслушав этот вердикт, была несопоставима выше радости от пятёрок на экзаменах. Это была его настоящая победа. Хоть и с кровью на губах, потом, слезами в порванной подушке, но это была настоящая радость.
     Женя Александров уезжал на каникулы на следующий день. Саня просил его не говорить о его промашках и решении остаться вновь поступать в училище.
     - Жень, что бы не случилось, не говори моим, что я не приеду домой. Скажи, что я остался готовить казарму к новому учебному году. Добровольно остался, а я позднее напишу правду, сам понимаешь, ты уже послезавтра дома будешь, а я ещё не знаю, где жить буду, как готовиться и прочее, не знаю, что и домой писать. Договорились?
     Конечно, Женя был согласен, он и Саню поддержал в его решении вновь поступать в ВВУЗ.
     - Молодец ты Санька. Нет, то что экзамены провалил, ты дурак, а вот то что решил сам и исправить ситуацию молодец. Поздравляю тебя.
     Саня и действительно не знал, а что будет завтра, как он впишется в свою новую житейскую ситуацию.
     К вечеру стало известно, что Сашиному примеру последовали ещё трое. Отчисленные по неуспеваемости Сеня Курилин, Игорь Юрьев и Валера Юдин. Сане стало веселее. Все же не один, в команде проще.

     21.
     Жить их определили в СК-6, на Кришьяна Барона, вместе с солдатами взвода охраны. Приключения начались уже в первую ночь. Кто-то ночью срезал их курсантские погоны и на утреннее построение под всеобщий смех солдат они вышли без погон. Старшина вывел из строя и принялся распекать за утерю погон.
     - Погон для солдата, это знамя, понимаешь. Знамя вы утеряли. Позор.
     Ясно было,  что это подстава и просто желание унизить бывших слушателей. Они смолчали, но после обеда Игорёк поговорил со старшиной взвода, да так поговорил, что уже к вечеру погоны были возвращены. О чём уж они там разговаривали, Саня не знал, да это и не важно, главное погоны возвращены, а отношения с солдатами нормализовались. Позднее Игорь рассказал, что просто пригрозил старшине физической расправой, крутой он был парень, к тому же генеральский сынок, кто с таким захочет связываться.
     В казарме жили они недолго, когда начались вступительные экзамены, их перевели к абитуриентам, к солдатам и сержантам из войск, что прибыли для поступления в училище. Держались бывшие слушатели своим коллективом, с абитурой дружить, особо не лезли, так особнячком держались.
     Пока Саша думал, что написать домой, отец прознал всё же, что его сынуля исключён из училища и поступает на общих основаниях вновь. Конечно, батя тут же примчался в Ригу. Саня и не знал, что он приехал. Отец успел и с Ананько переговорить и с новым начальником, что набирал курс, пообщаться, так что он всё знал, и рассказывать ему Саше уже ничего и не надо было. Отец под свою ответственность забрал сына на вечер в гостиницу, а остановился он в той же гостинице, где и сестренка Сашина останавливалась, когда к нему приезжала. Это была гостиница «Рига». Отец и сын никуда не выходили, разве что пообедали в гостиничном ресторане. Это был мужской разговор. Пожалуй, их первый мужской разговор. О многом они говорили. Отец не пилил его, не ругал, он уже понял, не за знания двойки, а за то, что парень не смог на главном сосредоточится, вот он и рассказывал сыну, что и как нужно делать, чтобы видеть это самое главное. Причём не лекция это была. У отца был колоссальный опыт работы с людьми, он знал, как говорить и что говорить.
     Отец уехал домой. Саша видел, настроение у бати не из лучших, но он видел что отец успокоился, он уже не переживал, он знал, сын в училище поступит. А ещё отец понял, сын станет офицером, и неплохим офицером.

     22.
     При поступлении Саша получил проходной балл, как и год назад. Экзамены сдавал уверенно, трояков не было, но и пятерки не заслужил. Когда сдавал математику, произошёл казус. Предмет принимал тот же педагог, что по матанализу двойку ему вкатил. Узнал он Саню видимо сразу, Саша понял это по тем недоуменным взорам, что преподаватель бросал в его сторону, когда тот готовился к ответу на вопросы билета. Саша шёл в первой четверке экзаменуемых, так что времени для подготовки был вагон, как говорят. Преподаватель, побродив среди пыхтящих над вопросами парней, вдруг подсел к Саше.
     - Вы, извините, совсем недавно от меня двойку получили, не так ли?
     Саня густо покраснел.
     - Да, так.
     -  И что, действительно мечтаете офицером стать.
     - Да, иначе бы не пришел сдавать снова экзамены.
     - Понимаю, понимаю…
     Преподаватель встал, снова походил меж рядов и вновь подсел к Саше.
     - А вопросы билета знаете?
     - Да, я к ответу готов…
     - Ладно, ладно, я верю. Значит так, пятерку ставить не будем, а на четверку, думаю, предметом вы владеете. Давайте зачётку.
Сане хотелось крикнуть: «А может, пять поставите?», но это было бы уже нахальством. Он, углядев в зачетке заветное «хор», схватил её и пулей выскочил в фойе. По пути на ухо получил  напутствие преподавателя: «И учтите, молодой человек, матанализ на вашем курсе я буду вести, так что любите этот предмет».    Уже у двери Саня обернулся в сторону преподавателя, тот по-доброму улыбался ему вслед. Сане подумалось: «А ведь педагоги тоже люди».
      Этот экзамен был последним. Приказом начальника училища Александр был зачислен на первый курс первого факультета, набора 1967 года. Присягу он принял год назад, так что для него пошёл второй год действительной воинской службы.