Труднее всего писать о любви. Никто и никогда не писал об этом полной правды. Каждый делился лишь фрагментом, не опасным для себя. Если вдруг кто-то возразит, приводя примеры саморазоблачителей, поднимавших завесу над любыми темными ли, сугубо интимными событиями своей и чужой жизни, - я отвечу им, что речь не может идти именно о любви: лишь о хитросплетениях человеческих отношений или банальной порнухе.
Лишь фрагменты посильны человеку, чтобы признаться или признать суть этого чувства. Так, Шекспир резко ограничил свои трагедии страшными развязками: смертью Ромео и Джульетты, убийством Дездемоны. Ведь это - его наиболее яркие драмы любви. Дело даже не в трагическом конце, а в краткости изложенной истории, - словно сам автор шарахнулся от вольтовый дуги, признав свою неспособность пребывать в этом напряжении.
Верю я Чехову, слишком хорошо знавшему, о чем идёт речь, знавшему жизнь, людей и природу человека. Страшна кара, постигшая его за это знание: оказаться в лапках фальшивой актрисы. Провидение, казалось бы, наказывало его, как новорожденного щенка, но на самом деле представило миру отчаянную картину его одиночества: этому человеку не было пары. Нашлась лишь условная фигура для того, чтобы похоронить его.
Увы, - это достаточно обычная судьба талантливых людей, выбивающихся из стереотипа, вне зависимости, успешны они или провальны.
Я верю Блоку Александру Александровичу в его иллюзорных видениях. Мне симпатичен он своей деятельной энергией, с которой он пытался анимировать иллюзию: он не был парящим в фантазиях мечтателем Достоевского, но бился за перенесение мечты в действительность, стоя часами под окнами покорившей его оперной дивы. Случалось, он был готов свернуть горы, но в поэзии его остались снова - лишь фрагменты того накала.
Но говорить я хотела вовсе о другом. О страсти, захватившей меня в какой-то момент, державшей в напряжении десятилетия и не приведшей к счастливому союзу. Та страсть не была телесно-преходящей. Это было - кино.
В моем случае двигателем интереса было вовсе не стремление к славе. Не было это и стадным чувством. Где-то года за два до окончания школы весь мой класс (вероятно, и параллельный - тоже) рванул в объявленную «Секцию юных кинематографистов» при Дворце пионеров на Ленинских горах. Чтобы присоединиться к энтузиастам, нужно было видеть цель своей деятельности. Я не видела себя в ней никем, потому не примкнула к толпе.
Любовь к кино начала формироваться с фильма Козинцева «Гамлет», просмотра конкурсных фильмов Московского кинофестиваля, на который я купила абонемент, и активного самообразования. Кино стало центром моих интересов: я подписалась на «Искусство кино», «Кино-энциклопедию» (получив лишь один из двух томов, поскольку второй, кажется, так и не вышел) и скупила всю доступную литературу по истории кино. Не буду теоретизировать, почему именно кино стало страстью: когда любят, пагубно задавать вопрос «за что».
Зачем сетовать на судьбу? Она знает, что делает. В кино нужны лидеры: режиссеры, способные подчинить персоналии, толпы и бюрократов; операторы, уверенные в своей гениальности; актеры, рождающиеся с ощущением звездности. Трезво смотря на мир, я знала, что мне там места нет: я - не лидер.
Мне оставалась роль зрителя. Я стала благодарным, преданным зрителем - другом тех, кто покорил меня. Сколь контрастные имена и произведения попали в этот круг! Но сердце мое не засохло, и никогда я не руководствовалась обзорами модных критиков. Потому расхождения с ними были, есть и останутся. В отличие от них, я - свободна, не связана обязательствами со спонсорами и политическими группами.
Священными для меня всегда были ворота Мосфильма и Ленфильма. Я пересекала их не раз, часто оттого, что тяготела к ним и предлагала в качестве темы для рекламных съёмок, либо сама снимала там при случае портреты: летящей в невесомом прыжке Караджовой, Приемыхова, ждущего телефонного звонка, отдыхающих между кадрами съёмок «Собачьего сердца» Евстигнеева и Бортко. Странно, но меня там считали своей: в бюро пропусков отлавливали и приглашали сниматься, в актёрском отделе охотно искали мне актрис для рекламных съёмок. Студии писали мне письма с просьбой, выделить рекламные плакаты для съёмок какого-то фильма. Я считала это высшим признанием качества своей работы: мои плакаты просила группа фильма «Вокзал для двоих»! Конечно, я понимала, что это мелкий персонал добывает макулатуру, которая в те советские времена служила для мелких взяток: за плакат можно было получить какие-то разрешения, достать дефицит, «отмазаться » от наказаний.
И все же я жила в среде глубоко чуждой творчеству. В память врезалась сцена на пороге гостиничного номера в Астории: находясь в командировке в Питере, мы попали на просмотр «Зеркала» Тарковского с коллегой (портрет ее есть в Инстаграме).
Мы обе смотрели фильм уже второй раз. Я вернулась вновь потрясённой, мы молчали до самой двери, когда она, наконец, взорвалась, заявив, что фильм непонятный и те, кто им восхищаются, сами не знают, о чем он, другими словами - притворяются...
За долгую жизнь мне довелось увидеть столько талантливых работ (и случается до сих пор). Я люблю совершенно непохожие фильмы самых разнообразных режиссёров, часто записывая полюбившееся, чтобы пересматривать.
Вкус мой иногда может показаться извращенным: я не люблю Чарли Чаплина, хотя обожаю Лилиан Гиш. Не люблю Милоша Формана за его видение «Полёта над гнездом кукушки» - гениальной книги, превращённой им в фаст-фуд, за его «Амадея», опошлившего банальностями само понятие о гении Моцарта. Мне омерзителен Тарантино*, а Ларс фон Триер, при всей эпатажности, очень ценен для меня, благодаря его манифесту, имеющему последователей в странах, любящих и бережно хранящих искусство кино. Манифест его провозглашает, что кино нужно снимать натурально: лишь при естественном освещении и без кино-ухищрений. Красота его фильмов ошеломляет, хотя первую его работу «Рассекая волны» я возненавидела именно за фальшь: нарочитую ручную камеру, назидательные колокола финала и рождественский хеппи-энд. Мне претит его фильм с Бьорк и сама она, потерявшая уже давно эстетическое чутьё, оставшаяся лишь сухой шкуркой громкой славы, высасывающая из пальца коммерческий успех из всего, - хоть из переживаний брошенной стареющей женщины. Но одним из любимейших фильмов останется всегда «Меланхолия» Фон Триера - красивое и глубокое произведение, достойное пережить гибель человечества.
Всегда я буду любить классику советского кино, обливаться слезами над «Летят журавли», «Баллада о солдате», «Судьба человека», «Дама с собачкой» и многими другими, даже менее известными и сентиментальными. Удивительно, но понимание кино пришло не сразу. Когда-то я ушла, не досмотрев до конца грузинский фильм «Листопад». Возможно, из-за того, что пошла в кино с подружкой, с которой у нас не совпали вкусы. Восхититься этим фильмом мне было дано несколько позже, также как шедевром «Жил певчий дрозд» того же Отара Иоселиани. Продолжая грузинскую линию: один из моих любимейших фильмов - « Не горюй» Данелия, который я ценю выше всех его прочих фильмов, отдавая должное всем им.
Грузинское кино было и останется интереснейшим явлением того времени, которое будут всегда пересматривать эстеты в парижских синематеках.
Пару слов и о них: во Франции кино продолжают считать искусством, школьники изучают курс кино (естественно, что не уровня Гарри Потера), а количество синематек, - мест, где демонстрируются ценные кинопроизведения всех времён и народов, - самое большое в мире. Французы знают толк в искусстве, еде, одежде, архитектуре, балете, театре... Они эстетически подкованы веками опыта и огромным потоком творческой продукции, проносящейся через эту страну. Они - признанные арбитры при определении ценности живописи, скульптуры, архитектуры, литературы, кино. Политика, хотя и вмешивается, не ломает основной тенденции, ориентированной на эстетику.
Теперь я уже осознаю, что имела счастье прожить в эпоху прекрасного авторского кино и культа кино как искусства. Сейчас отношение к нему кардинально изменилось. Если раньше авторское кино способно было вызывать ажиотаж и беспорядок, когда толпа рвалась увидеть произведение, то теперь это стало старомодным. Толпа ломится лишь на технологичные фэнтези.
Жизнь моя прошла, как по вехам, через фильмы Де Сантиса и Де Сика, Антониони и Феллини, Питера Гринуэя, Марселя Карне, Франсуа Трюффо, Жан Люка Годара и более скромных имён и произведений. Американцы тоже оставили важный след: Линч, Джармуш и братья Коен, кроме менее именитых и тоже талантливых.
Возможно, бессмысленно перечисление пристрастий и предпочтений, - ведь у всех они разные. Поверхностным не только кажется, но и является это поспешное перечисление имён. Я упомянула лишь главные ориентиры, а цель изначально была иной: рассказ о любви.
Однажды, когда мир уже рушился, меня сослали вместе с частью других сослуживцев на окраину Москвы, объединив с другими кусками преобразованных фирм. Сверху свалился рублевый бюджет, в частности, на производство рекламных фильмов. Я знала, что это - безумная трата: кино было бы негде показывать. Приказ, тем не менее, был суров и непреклонен: мне было велено исполнять.
Скрепя сердце (как гласят новейшие источники грамоты), я начала проработку вопроса и вскоре получила предложение снимать на «Центрнаучфильме», а также кандидатуру режиссёра. Заявка была уже выдана. Оперативно мы встретились с ним и я объяснила идиотизм ситуации: мы, заказчики - экспортёры мехов, но не моды, поэтому надеяться на смазливых манекенщиц - табу, мода - тоже, потому что фильмы делают в расчете на много лет. Показ животных - табу. А остальное - придумывайте, как хотите: это - ваша работа. По сути, мне выпала роль продюсера, держащего в руках финансирование и заказывающего музыку.
Я помню, как мы шли по узким тротуарам в центре Москвы, то и дело соскакивая на мостовую и пропуская встречных прохожих. Мой негативный настрой разбивался о живой интерес: режиссёр Андрей принимал все условия и даже задавал наводящие вопросы о всех возможных ограничениях.
То, что мы способны были говорить на одном языке, я поняла очень быстро. Формально молодой режиссёр успел сделать пару дипломных работ, но кого это могло впечатлить? Любопытным было то, что он не собирался спорить и готов был вписаться в любые требования. Так, продолжая прыгать с тротуара на мостовую и обратно, я успела узнать, что он манчжур по происхождению, живет в подмосковном посёлке, шьёт себе сам не только одежду, но и сапоги, в которые обычно был обут.
Абсолютная неагрессивность его восприятия нашего дурацкого заказа покорила меня. Мы условились встретиться вскоре, когда он напишет сценарий. Андрей оказался обязательным, а ознакомившись с его работой, я пришла в бешеный восторг: он придумал абсолютно абстрактный сюжет и вкратце рассказал о планируемых кадрах, эффектах и трюках. Доверие мое стало полным, бумажную версию сценария я подписала у начальства и привезла на студию, расположенную на Ленинградке.
Потрясением было то, что Андрей работал на этой студии бок о бок с гениальным режиссером Владимиром Кобриным. Я уже знала к тому времени несколько его работ, потому ахнула так, что Андрей тут же предложил:
- Да он же тут сейчас, хотите поздороваться?
- Конечно, неужели я не сплю?
Мы застали Кобрина в мастерской. Он покраснел, польщенный моими восклицаниями и, после завершения деловой программы с Андреем, показал мне в маленьком просмотровом зале свой новый удивительный фильм.
Два гения кино, Кобрин в России и Рыбчинский в Америке, которые были способны в доцифровую эпоху достигать запредельных визуальных высот выразительности, благодаря дару фантазии, кажутся мне жертвами поправшего их технического прогресса. Пропасть, отделяющая их от нынешней компьютерной графики, состоит в том, что они вызывали бурю глубоких эмоций, вплоть до слез, переворачивали душу, - что и не снится нынешним производителям цифровой продукции.
...Необходимые согласования для нашего фильма были получены и настал день запуска в производство. Андрей рассказал об изготовлении декорации-трубы, где должны были летать позолоченные предметы типа чайной ложки, о том, как придумал
избежать конкретной моды в кадре. Он любезно пригласил меня посмотреть на декорацию, если это интересно. Приехав на студию на Ленинградке, я впервые вошла в павильон, и неожиданно на меня дохнуло чем-то таким родным и одновременно несбыточным, что я горько заплакала.
... Фильм получился прелестный: абстрактный, с чёрными ногтями, гуляющими по песцовому меху (вырезали их из кинопленки, намного предвосхитив гелевое наращивание), с авангардным гримом, имитировавшим маски в золотых и чёрных тонах, летающими в угловатой трубе предметами: гигантскими ложками ростом с человека, стульями, шубами и другой чертовщиной. Картинка была стильной, идея воплощена и задачи выполнены. На конкурсах посыпались призы, и я была рада, что изначально бессмысленное мероприятие дало какой-то плюс.
Режиссёр Андрей вскоре после этого взял фамилию отца и стал Андреем И. Он оказался соседом актрисульки, которую я снимала для кино журналов, что говорит лишь о том, что мир тесен, но для меня - и о том, что я длительное время жила бок о бок с кино.
Потом состоялась премьера нового фильма Андрея И - документальной мистификации «Конструктор красного цвета». Благодаря его любезному приглашению, я увидела этот фильм, которому было бы сложно тогда достичь зрителя. Это теперь интернет за несколько секунд откроет вам его во всем великолепии игры ума и хулиганства.
Невозможно было поверить в приход цифровой эпохи, пока она не свалилась нам на голову. Я возненавидела цифровое фото за бездушность: разрыв, как между винилом и МР3. Но лишь только появилась цифровая видеокамера Сони, я не смогла устоять.
Роман наш начался далеко не сразу. Года два мы спали в разных постелях: я таскала камеру за собой, используя ее просто как записную книжку. Перелом настал в тот момент, когда я ощутила присутствие материала. Дело было в Италии: словно по указке свыше, камера приросла к моей руке и стала частью организма. Случился переход в нужное состояние, которое помогло выразить задуманное. Ранее ненавистная цифра открыла мне прежде запретную дверь: я смогла снимать, монтировать, озвучивать и пользоваться эффектами монтажной программы.
Бессонные ночи: битва с техникой, сбои вывода на диск, отчаяние, экстаз успеха... Фрагменты любви.
________________________________________________
* Нелюбимый мной Тарантино неожиданно снял прелестный фильм «Однажды в Голливуде», а любимый Джармуш - провальный «Мертвые не умирают»
Фото: Г.Коревых - (макет обложки)