На самом деле она Оля, Ольга Михайловна. Мам - Лёлей стала уже через годы, когда появились внуки. В семье, ребенком, и уже в замужестве, ее звали Лёлей. Родилась Лёля после войны, когда вернулся домой из госпиталя, пробыв там почти год, Михаил, отец. Жили в пригороде большого города, жили, как все: не богато, но и не слишком бедно. Родители работали на обувной фабрике, был свой дом, кое-какое хозяйство. Лелю приучали ко всему, - следить за чистотой и порядком в доме, накормить кур и поросенка, нянчиться с младшей сестрой. В восемь лет она уже умела растопить печку и пожарить картошку на подсолнечном масле, подсушить на плите сухари из тонко нарезанных ломтей черного хлеба, натереть их чесноком с солью. И затем, смакуя сама, уговаривала младшую:
- Ешь, ешь! Это, - как колбаса! Вкусно…
Замуж вышла рано, сразу после окончания педучилища, - ей только исполнилось восемнадцать. Муж, кудрявый красавец Саша, уже работал техником-электриком на режимном и очень засекреченном заводе, который только строился за городом, в так называемом, ленточном бору, что тянулся широкой, в десятки километров полосой, по крутому берегу Оби. Вместе с заводом рядом строился и поселок. Жили в однокомнатной квартире с матерью Саши, Зоей Александровной, что работала в школе здесь же, в поселке, преподавала историю. Лелю взяли на работу в детский садик, в ясельную группу. Когда родился первый ребенок, сын, она сразу после декретного отпуска появилась в садике, - принесла с собой и своего Толика. Заведующая посопротивлялась (куда с таким маленьким!), но вынуждена была согласиться, - на место Лели никто не претендовал : желающих возиться с грудничками не было… Через четыре года Леля родила второго, - Евгения, Женьку. Почти год после родов пришлось выхаживать ребенка: родился он раньше срока, был очень слабым. На работу в детский садик ее уже не взяли, - место было занято, да и грудничковой группы уже не было…
Помогла соседка, подруга, Катерина. Катерина заведовала тепличным комплексом в пригородном филиале НИИ сельского хозяйства. Филиал расположился почти рядом с поселком, Лелю взяли туда секретарем к директору, разумеется, по рекомендации Катерины, Екатерины Семеновны.
Зоя Александровна оставила школу, вышла на пенсию, - внуки требовали присмотра. Вскоре переехали в отдельную квартиру, маленькую двушку в кирпичной пятиэтажке, хрущевке, коими и застраивался весь поселок. Саше выделили ее, как ударнику труда. Он стал заводской знаменитостью, сидел в президиуме на собраниях, складно говорил с трибуны, призывая всех трудиться так же ударно. Уже сверкал орденом на лацкане пиджака, представлял «родной завод» на всевозможных выставках, пленумах, конференциях, которые почти всегда заканчивались обильными застольями. Словом, был уже визитной карточкой завода. Появились новые друзья, «нужные люди». Все заканчивалось выпивкой.
Леля с детьми и Зоей Александровной уже были, как бы, в другой жизни, без него.
И не удивительно, что Леля влюбилась… Сразу, с первого взгляда…
Уже третий год она работала в НИИ, в приемной директора. Освоилась быстро. Навела порядок в своем маленьком секретариате, в архиве. Уже знала, где что нужно искать и как найти. Многому научилась и уже многое могла подсказать. И уже ее уважительно называли Ольгой Михайловной.
Он только поступил к ним на работу старшим научным сотрудником. Леля читала документы: Геннадий Иванович Ермолин, агроном по образованию, женат, двое детей, москвич. Что и как занесло его из самой Москвы к ним, в Сибирь, - было неясно.
…В то утро было пасмурно. Накрапывал холодный дождь. Кончался октябрь. Бабье лето прошло, пролетело в несколько дней. Поблекли яркие осенние краски. В заплаканное дождем окно она увидела, как полетели, закружили легким вихрем первые снежинки. «Вот уже и зима» - подумала, с грустью глядя на их танец. Снежинки прилипали к стеклу, таяли и каплями плыли вниз, сливаясь с такими же дождевыми каплями и пропадая вместе с ними где –то внизу, у оконной рамы. «Так и моя жизнь уже по каплям стекает в пустоту, в никуда»… - подумала.
Все было плохо. Толику уже шел восьмой год, он учился во втором классе. Учителя жаловались : не слушает на уроках, ведет себя очень свободно, словно он дома, делает все хорошо, но только если сам решит, что нужно сделать. По утрам жалуется на головные боли, плохо спит. Врачи ничего не находят, считают, что в школу он пошел слишком рано, - в шесть с половиной лет. Баба Зоя, Зоя Александровна, хоть и не казалась больной, но уже все забывала на ходу, могла оставить дверь незапертой, потеряться на улице. За ней тоже нужен был уход, вернее, присмотр. Саша, муж, теперь жил у нее. И там была полная свобода: друзья, собутыльники, еще не позабывшее его начальство ( уже год, как его уволили с работы за пьянство). Теперь он перебивался случайными заработками.
А Леля осталась со штампом в паспорте, - и без мужа. С двумя детьми. Радовал только Женька. Ему исполнилось четыре. Живой, всегда в хорошем настроении, сияя улыбкой до ушей, бежал к ней, едва завидев за спинами и головами других родителей, когда после работы Леля забирала его из детского сада. И вот вчера вечером затемпературил: тридцать восемь и девять… Позвонила Саше. Ответила свекровь: Саша не ночевал дома и где он, она не знает. Пришлось звонить маме, через соседку, - у мамы телефона не было, - попросила приехать хоть на пару дней. Там, в родительском доме, уже почти не вставал отец, - сказывались старые раны, - и мама не отходила от него. Леля перед работой, рано утром, побывала с Женькой у врача. Слава Богу, как обычно: ОРЗ… В легких чисто… Пока побудет с ним мама, а там, - как нибудь… Сейчас оставила его дома с Катериной, та тоже приболела. Толик был в школе. Сама сегодня остаться дома никак не могла, - директор собирал совещание и вся подготовка, подборка и распечатка материалов были на ней.
И все уже было у директора на столе. Она сидела, смотрела на капли на стекле и грустные мысли, как тянучка, все вертелись и вертелись в голове: мама, отец, Женька…
Дверь открылась стремительно, словно ее с силой толкнули с другой стороны. Леля повернула голову и… как потом рассказывала Катерине, - пропала! Вошел мужчина. Это она отметила каким-то краем сознания, но увидела только глаза. Как у ее Женьки! Такие же большие и темные. Потом, позже определила: карие. И какой он, - тоже не видела. Запомнился только голос, глуховатый, чуть хриплый, когда он спросил: у себя ли директор, а она, словно в гипнозе, медленно кивнула… И не могла отвести взгляд от его лица, пока он не отвернулся и не скрылся за дверью. Она даже не обратила внимания на палку в его руке и на то, как он, сильно припадая на правую ногу, прошел мимо ее стола. Это потом поняла, что у него протез, и что ростом он почти на целую голову ниже ее. Но… любовь зла. Влюбилась без оглядки, как говорила сама: по самое – никуда… И уже замирало все у нее внутри и гулко (казалось: все слышат!) стучало сердце, когда видела издалека его слегка ныряющую походку. Изо всех сил старалась не выдать себя. Хотя, – куда спрячешь пылающие щеки и сияющие ему навстречу глаза. А глаза у Лели были… - не устоять! Словно два зеленых озерка, опушенные густыми ресницами, - широко поставленные, слегка вытянутые к вискам. Вздернутый нос с небольшой горбинкой. Высокие скулы и узкий подбородок. Лицом и плавными, будто ленивыми, движениями своего гибкого, как бы вытянутого вверх, тела, походила на большую кошку. Мужчины либо влюблялись в нее и затем тихо любовались ею со стороны, либо тоже влюблялись, а потом почти ненавидели за неприступность. Равнодушных не было.
- Леля! Очнись! – призывала Катерина. – Плюнь ты на своего Сашку. Смотри, мужики возле тебя прямо сиропом тают! Ну, не для жизни, так хоть для души заведи роман.
- Не до романов пока, - отвечала подруге. - Вон с Толиком что-то непонятное творится. Заговариваться стал. Да и Женька постоянно болеет. А на бабу Зою какая надежда? Я уже боюсь их оставлять с ней. Вчера пришла с работы, дети своим заняты, она телевизор смотрит, а в ванной вода шумит, - кран оставила открытым. Хорошо, что пробку не воткнула… И в кухне вся плита, стол жиром заплыли. И от плиты к столу дорожка маслом закапанная. Она котлеты жарила! Берет со сковороды котлету и на вилке ее через всю кухню к столу несет! Как только не поскользнулась на этом масле! И забывает все… А если газ забудет закрыть?
Так, в постоянной тревоге, была занята работой, детьми, домом, где давно уже была одна. И одна тянула весь груз повседневных забот. И вот… влюбилась! И что делать с этой любовью? Рвалась она из нее! Ничего не могла поделать с собой. И однажды сама призналась ему. В машине.
Был уже май. Уже цвела черемуха. И весь день, с небольшими перерывами, шел теплый, почти летний дождь. Он предложил подвезти ее домой после работы. Так близко, наедине, она еще не была с ним. Казалось, сердце выскочит из груди. Он случайно, в зеркале, увидел ее полные слез глаза.
- Что? Что случилось, Ольга Михайловна? - резко затормозил, повернулся к ней.
- Да все случилось! – почти крикнула она. - Люблю я вас! Как дура, - люблю! - закрыла лицо ладонями и зарыдала в голос.
- Ну, почему, как дура? - с улыбкой сказал он и отнял руки от ее лица. - Ты умница… Самая хорошая умница… И я тоже хочу любить тебя.. Если позволишь…
Роман их, бурный, даже какой-то неистовый, длился почти год, пока не приехала его жена с детьми. Леля увидела их всех вместе в воскресенье, в сквере. Ермолин с женой держали за обе руки малыша, (Леля знала, что мальчику уже три года), который неуклюже, повиснув на руках родителей, выставив вперед обе ноги, катился на крохотных «роликах». Защитные наколенники и налокотники казались громоздкими на тоненьких ножках и ручках ребенка. Из-под сползающего на нос шлема на нее глянули ЕГО глаза! Старший мальчик кружил рядом на велосипеде. И у всех были такие счастливые лица!
- Знаешь, во мне будто что-то переключилось! Не могу я с ним больше встречаться! Не могу! Не могу!… - словно заклинание твердила она подруге.
И правда, в первый же раз, когда он после этой встречи предложил ей поехать «за границу», ( так они называли между собой места их свиданий, - рощицы и околки в поле, далеко за пределами опытных участков НИИ), - она твердо, глядя ему в лицо, сказала:
- Нет! Тему эту – закрыли!…
И закрыла. Было больно. Особенно ночами, когда воображение рисовало, ( как в повторном кино!), картины их прошлой близости. Представляла, как теперь жена (не она!) удобно устраивается щекой на его груди, пальцами перебирает на ней жесткие, уже тронутые сединой, завитки… Крепко, зубами сжимала уголок подушки: «Только не реветь! Не реветь!» – уговаривала себя и далеко за полночь забывалась коротким, беспокойным, со всхлипами, сном.
Но время – лучший лекарь. Постепенно боль утихла. Уже могла спокойно смотреть ему в лицо, разговаривать, даже расспрашивать о семье, о детях… Свои уже подрастали. А с ними росли и проблемы. Толику уже было шестнадцать. Из школы его пришлось забрать: он становился неуправляемым на уроках, - постоянно дурачился, нес всякую несуразицу в ответ на замечания, мог встать и уйти посреди урока, ни на кого не обращая внимания, словно он один, сам по себе. Врачи определили один из видов шизофрении… И с ним Леля прошла все круги ада, пока не вырвала его из "психушки", - друзья помогли получить разрешение содержать Толика дома.
Взрослел и Женька. Уже заканчивал десятый класс. А она все так же работала секретарем у директора. Муж, Саша, жил в квартире матери, - Зоя Александровна уже три года, как померла, - не часто, но все же помогал деньгами. А Леля строила в поселке, недалеко от работы, дом. Как раз подоспела горбачевская перестройка и земли НИИ раздавали в личное пользование, нарезали по шесть-восемь соток. Директор посоветовал и Леле приобрести участок, почти рядом с работой, учитывая ее положение: дома больной сын. Уже продала их двушку и жила в недостроенном доме. Так было удобнее, могла несколько раз на дню, пока Женя в школе, проведать Толика.
Вот уж действительно, - было не до романов. Но был друг. Настоящий. Близкий. Андрей. И всегда рядом. И Леля знала, чувствовала: любит ее, давно. А она не отвечала на эту любовь, держалась в рамках дружеских отношений: он был разведен, но на семь лет моложе ее, - боялась ощущать себя рядом с ним старухой.
Удивлял Женька. Учился легко, не блистал, но и последним не был. После школы сразу занялся бизнесом: всех друзей и знакомых Лели, всех ее подруг настойчиво уговаривал, - а вернее – убалтывал, - покупать у него герболайф! Как он только нашел эту фирму и втиснулся в нее? Этого Леля понять не могла, но и сама поддалась его уговорам, и, как нынче говорят: «подсела», - уже стала верить в сверхчудесные свойства препарата, пока не заболела печень… А Женька умел уговорить! Начитался рекламных проспектов, нахватался медицинских терминов и «шпарил» так, - только держись! Немалую роль в успехе имело и его личное обаяние, - красавцем вырос младший сын Лели. Улыбка завораживала, а черные, как угли, глаза сияли навстречу собеседнику. Уехал в Новосибирск, занялся своим герболайфом там, основал какую-то фирму! И вдруг – женился. В девятнадцать лет! Матери сообщил об этом по телефону. И еще добавил, что жена, Лиза, уже беременна, на пятом месяце! Как-то сам отвертелся от службы в армии…
И вскоре в ее недостроенном доме появилась невестка, - на год старше Женьки, тоненькая, длинненькая и с большим животом. Женька отправил ее рожать к маме, - так надежнее. Теперь она разрывалась между работой, домом с больным сыном и роддомом, куда перед родами положили невестку на сохранение.
Лизу кесарили, так как плод был большим (парень оказался весом четыре двести!), а у нее был узким таз, худенькие, почти детские, бедра. Она была детдомовкой, матери и отца не знала, сама работала в парикмахерской в Новосибирске. Жили с Женькой в общежитии. И вот, приехала в декретный отпуск к маме Леле. "Так велел Женя"… - сказала.
Невестка с ребенком жила в доме Лели, пока малышу не исполнился год. Женька почти не появлялся, ссылался на большую занятость. Материальной помощи от него тоже не было: бизнес хромал. Лиза с Темой (внука назвали Артемом) уехала в Новосибирск, вышла на работу. Малыша отдала в детский сад, на пятидневку. И пошло… То ребенок болеет, то Лиза… И по телефону: «Мама, помоги!» …
И Леля не выдержала, забрала Тему к себе: здесь, в поселке НИИ, детский сад почти рядом с домом, и там все свои, знакомые, можно надеяться ... Жили на ее зарплату и инвалидную, мизерную, пенсию Толика. Фрукты и овощи были с приусадебного участка, что тоже требовало сил и ухода. Правда, изредка помогал возле дома Саша, хотя они и были уже в разводе. Также изредка он помогал и деньгами.
А Леля была уже на пределе. До постели, поздно вечером, в полном смысле - еле доползала! И замертво падала лицом в подушку… Уже не хватало времени и сил даже поплакать или хотя бы пожаловаться самой себе! И не выдержала, сдалась… Пошла навстречу любви и уговорам Андрея. Сошлись. Приняла его в свой дом. И потом ни разу за все двадцать лет, что они прожили вместе, об этом не пожалела!
- Свет! Люблю я его… Никогда так не любила, - признавалась, когда мы разговаривали с ней в скайпе. И добавляла: - Он не только муж, он друг…
И, слегка наклонив вперед свою маленькую, с аккуратной стрижкой, уже поседевшую головку, смущенно улыбалась, глядя на меня чуть исподлобья. А ее зеленые глаза-озера, казалось, сияют на весь экран…
«Сошлись характерами», - говорили соседи и сослуживцы.
Жил и взрослел с ними Артем. С нежностью и болью следила она за слегка сутулой фигурой старшего сына, бродившего по дорожкам уже разросшегося сада и говорившего с самим собой. За эти двадцать лет, что пролетели так быстро, Женька успел жениться и развестись уже в четвертый раз! И от каждой жены имел ребенка! И невестки привозили ей на лето внуков. Приезжали со своими детьми и обе дочери Андрея от первого брака. И все с любовью обращались к ней: Мам-Леля… (Я сама была свидетелем этому, будучи у нее в гостях, когда на короткое время приехала в Россию).
Но у жизни свои законы. Она чередует белые и черные полосы… У Андрея обнаружили рак легких, уже в запущенной форме. И очень быстро он ушел… Словно растаял.
Леля этот удар выдержала. Делясь со мной, говорила:
- Нельзя было даже плакать, На меня смотрели все, начиная от Толика и кончая маленькой Евой (внучкой). Если я не могла удержать слез, - тут же рыдали все, сразу! И я давила все в себе…
Прошло уже почти десять лет, как нет рядом Андрея, но с ней все: Толик, невестки, внуки… Приходит, помогает по хозяйству и Саша, бывший муж. Иногда наведывается Женька. Он теперь в Москве, там новый бизнес и новая жена. И недавно (Леля сообщила): родился пятый внук, Георгий (Победоносец!). Мы с ней разговариваем и смеемся:
- Лель! – говорю я ей. - Женька напоминает мне Остапа Бендера!
И поражаюсь ее рассказам: каждую весну все четыре невестки приезжают к ней на майские праздники, - помогают привести в порядок после зимы сад и огород. И все четыре дружат между собой! И стержень этой дружбы – Леля. Каждое лето у нее отдыхают четверо внуков: Артем, Сережа, Марик и младшая – Ева, ей уже десять лет. Недалеко то время, когда появится здесь и пятый, Георгий!
В праздники, дни рождения, а иногда и просто в выходные приезжают и невестки, - проведать детей, Мам - Лелю. Привозят подарки, продукты.
- Где ты их всех размещаешь? - спрашиваю.
- Ну-у! Места всем хватит! – смеется Леля и перечисляет: - Есть два дивана, они раскладываются, три раскладушки, надувной матрац! Ну, и моя кровать, наконец, она большая!
- Лель! Тебя пора уже занести в книгу Гиннеса! – и мы уже смеемся вместе.
Я рада, что у Лели все сейчас хорошо, и что с ней вся ее родня.