Мне помогли выйти на воздух и оставили, прислонив к стене. «Что же мне теперь делать? – думал я чрезвычайно медленно, потирая лицо, - Идти ли к ней или домой? Куда? Пожалуй, туда… Ничего не поделаешь, я дал слово, а слово нарушать нельзя. У меня был выбор – или я сохраняю за собой честное имя грязным делом или теряю все, не причиняя вреда женщине. Я выбрал первое. Но ведь эта брошь – единственное, что у нее осталось. Единственное, что хранит в себе воспоминания о былом величии рода Лебединских, что может ей напомнить, что она чего-то стоит. Эту брошь подарила Лидии мать на нашу свадьбу, а до этого хранила, как зеницу ока.
Я хорошо помню это украшение – крупный голубой сапфир, обрамленный мелкими синими камешками, как слезами. Получив ее, Лидия заплакала от счастья, а я крутил брошку в руках и понять не мог, что в ней особенного. Теперь я понимаю, трезво понимаю – без этой маленькой вещички Лебединская – никто. Выкрасть драгоценность – значит лишить женщину всего на свете. Я долго мучил себя. Хоть и не люблю жену, но ведь и зла ей не желаю и, тем более, не хочу разрушить ее жизнь – ей и так тяжко
Но делать нечего, ноги сами несут меня к ее дому. Темно, как в бочке. Если буду торопиться, ненароком запнусь и сверну шею. А впрочем, так оно и лучше…
«Чертов горный климат! Только не дождь… Умоляю, Господи… Я же не вынесу» - Думал я. Но кто я такой, чтобы мне внимали на небесах?.. Ветер поднимал в воздух пыль с дороги, посыпанной щебнем, назойливо щекотали лицо мошки. Еще пара минут и начнется гроза. – «Судя по указаниям Суханова, я на месте, ведь он говорил что-то про виноградные лозы, свисающие с крыши»
Прислонив ладони к бугристой стене, я медленно обошел дом. Холодный камень обжигал руки. Немели пальцы. Лозы цеплялись за мою одежду и волосы, словно пытались остановить, но я шел вперед. Остановило меня только окно – внутри горели свечи. На свою дурную голову, в мыслях я сослал это на поступок Суханова. Мол, это он посоветовал женщине не тушить свет. Я уж и забыл, что Лидия Павловна никогда не спит в темноте. Долго всматриваясь в окно, я пытался увидеть там признаки бодрствования. Хоть что-нибудь… Но увы, все в этой комнате замерло, словно и не жил никто.
Впереди дверь. Ах, как я надеялся, что она не откроется, как тяжело было придать силы рукам, чтобы сделать решающий рывок. Вместо этого я слабо прислонял кисти и ждал, чего, не зная сам. Обессиленно, я повернулся к двери спиной и облокотился всем своим весом, чтобы снова обратиться к высшим силам. Именно в ту секунду и громыхнула молния, я начал падать назад. Слава небесам, силы вернулись ко мне, и я успел уцепиться за дверную раму.
Поднявшись на ноги, я не смог двинуться дальше порога. Чувствовал себя вором, убийцей, предателем. Отуманенная голова рисовала ужасные последствия моего присутствия здесь… Что же меня ждет через минуту? Оглядывая все, стоящее вокруг меня, я обратил внимание на зеркало. И о, ужас! Оно отражало нечто иное, не меня. Я видел совершенно чужого человека. Его лицо, очень похожее на мое, было освещено голубым светом луны и искажено жуткой гримасой. Не то страх, не то болезнь. Мокрые волосы некрасиво спадали и липли к лицу, а маленький подбородок дергался, как при судороге. Свет освещал и глаза – в них был заточен звериный ужас. Отшатнувшись от зеркала, я осторожно прикрыл дверь и медленно вошел в комнату. Каждый шаг доставлял мне массу неудобств, я будто шел на плаху.
В спальне несколько светлее. Я огляделся, поворачивая голову как можно медленнее. Мне казалось, что шейные позвонки при этом даже начали скрепить. Что ж, обыкновенная девичья комната, как всегда много утвари и пахнет духами. Стульчик, возле туалетного столика, на котором ютились маленькие бутыльки, еще одно зеркало, в нем я в полный рост. Увесистый комод, плетеное кресло, на котором и было брошено то самое платье. Что дальше? Кровать. Когда мой взгляд коснулся ее, я вздрогнул, и сердце облилось горячей кровью.
Лидия Павловна мирно спала, укутавшись по горло одеялом. Я судорожно сглотнул выступившую слюну и подошел ближе. Она даже мила, когда спит. Она вообще неплохой человек, пока не раскроет рта. Белокурые локоны запутались, будто воевали друг с другом всю ночь, а теперь выдохлись и смирно дремали на подушке рядом с хозяйкой. Приоткрытые губы обнажали жемчужные зубы. Лидия тихонько посапывала. Ах, как я бесился, когда слышал это каждую ночь, а теперь ничего, кроме улыбки, это безобидное существо у меня не вызывает. Я не решался притронуться к ней, боялся нарушить то, чего лишал ее постоянно, покоя. Между тем, я бросил взгляд на платье, брошенное неподалеку. При желании я мог дотянуться до него рукой. Еще пару минут назад я бы непременно поступил бы так, но теперь я внимательно рассматривал складки бежевого атласа, но не решался даже притронуться к нему. Что со мной? Сейчас, в эту бушующую ночь, только здесь и спокойно. Я себя не узнаю. Рукой подать до заветной цели, всего-то стоит отколоть брошь и принести ее Суханову. Почему же я не решаюсь протянуть руку? Отчего же она вновь тяжела, будто налита свинцом? Нет, не в моих это силах. Сейчас я понял, честь важнее долга. Если мой затуманенный ум все-таки возьмет верх над телом, я не только погублю ее, но и сам медленно начну гибнуть, поскольку сам истерзаю свою душу укорами за содеянное, а этого допустить нельзя – верная гибель. Стало быть, не могу. Уйду ни с чем, только… Только погляжу еще немного на нее. И пусть Суханов придумает иной способ рассорить меня с Лидией Павловной больше, чем есть… А разве это возможно?
Вдруг рядом со мной ощутилось шевеление, я повернул голову и обмер. Лидия Павловна медленно приоткрыла глаза, и губы ее растянулись в нежной улыбке. Но вместо того, чтобы вскочить, увидев меня, или вскрикнуть что-нибудь, как это бывало прежде, она потянулась и мягко шепнула:
- Это снова вы… Как хорошо, что хотя бы во снах мы встречаемся, как люди, - я не нашелся, что сказать, только улыбнулся в ответ, - вы часто снитесь мне.
- Правда? – робко спросил я, она еле заметно кивнула.
- Что вы скажите мне сегодня?
- Сказать? Разве я должен что-то говорить?
- Да, вы каждую ночь со мной разговариваете, - прикрыв глаза, промолвила Лидия.
- Сегодня я, право, не знаю, что сказать…
- Ах, но вы всегда что-нибудь, да говорите.
- Что, к примеру?
- Вы либо порицаете меня, либо сравниваете.
- Помилуйте, с кем вас можно сравнить?
- Разве это важно? Теперь уже нет… Можно я начну разговор?
- Да, конечно, - шепотом отозвался я.
Она открыла глаза, приподнялась на локте и серьезно спросила:
- Вы меня оставили, потому что разлюбили? Вы полюбили другую женщину?
Я опустил голову и ответил, - мужчина изменяет по необходимости, а женщина…
- А женщина?
- По вдохновению, - закончил я со вздохом.
- Вы считаете меня ветреной? – она изумленно подняла брови.
- Не в этом дело.
- А в чем? Что значит «по необходимости»?
Я молчал, словно язык проглотил и как бы ни хотел подобрать слова, все казалось ядовитым и грубым. Так из моего рта ничего и не вылетело.
- Нам обоим есть о чем подумать, правда? – я кивнул. Вдруг опомнился.
- Мне пора идти.
- Как? Уже?
- Да, уже, - торопливо буркнул я.
- Подождите еще немного. Я налюбоваться на вас хочу.
- Разве что на минуту, - мы молчали, как вдруг я сказал, - знаешь, ты хорошая женщина. Все то, что я говорил тебе… Не обессудь.
- Вы извиняетесь? Как на вас не похоже…
- Считай, что я прощаюсь с тобой, глупенькая. – Я поцеловал ее в пробор волос и собрался уходить.
«Еще не поздно…» - протянул в мыслях я, - «Вот оно, все так же лежит. Протяни руку, глупец! Нет! Уходи, скорее, уходи и даже смотреть в сторону броши не смей! Не заслужила эта женщина еще большего предательства от неверного мужа». С этой мыслью я покинул дом Лебединской.
К Суханову я шел быстрым уверенным шагом. Хотелось набить ему морду, высказать все. Показать, что я не такой, каким он представлял меня, что честь превыше. На улице было свежо и пахло мокрой листвой. После грозы вся поверхность земли образовала одну общую лужу, по которой я и ступал. Брызги летели в разные стороны, попадали и на брюки. Но я не был брезглив. И потом, не все ли равно? Печься о надлежащем виде в такую ночь, по меньшей мере, глупо.
Дома Суханова я достиг за пару минут. Не долго думая, с разлету, сильно ударил в дверь. Это, несомненно, потревожило не только обитателя этого дома, но и соседних. Мне показалось, от моего стука содрогнулась земля. Скоро дверь отворилась, будто меня ждали. Суханов, обернутый в халат, накинулся на меня.
- Где она? – Рычал он в нетерпении.
Я, было, хотел пустить руки к его шее, чтобы придушить, на силу сдержался и холодно ответил, - нет.
- Что это значит? – Вскричал он, наступая на меня.
- Я не принес.
Лицо его заметно переменилось, щеки задрожали, а губы то улыбались, то злились. То же самое происходило с бровями, - Не принес?
- Нет.
- Не смог? – лихорадочно улыбнулся этот гад.
- Как видишь.
- Я не верю своим глазам. Перовский не отдал долг? – да, он сказал о долге, но в глазах читалась полная растерянность. План моего унижения перед женой рухнул.
- Тебе натерпелось открыть мой моральный облик, ты его открыл. Как видишь… А долг я отдам.
- Не сомневаюсь.
- Но как?.. Что тебе нужно? – Суханов устрашающе рассмеялся, - Послушай, ты наверняка допускал мысль, что я не смогу.
- Разумеется.
- Ну, и что?
- Садись братец. – Он отодвинул стул из-под стола. Этот жест насторожил меня, но я сел. Суханов, заложив руки за спину, пару раз прошелся вдоль комнаты, потом глянул на меня и подошел так близко, что я чувствовал, чем он вчера ужинал. – Ты даже не представляешь, как порадовал меня. Я и вообразить себе не мог, что молитвы будут услышаны, - он положил свою тяжелую руку мне на голову и впился в волосы, - Эх, Перовский, Перовский… Я думал ты мужчина, а ты мальчишка. Слабый, трусливый и упертый мальчишка. Одно хорошо, что благородный. Однако, столь же и глупый. Это тебя и погубит, помяни мое слово.
- Говори скорее. – Неожиданно для нас обоих, мой голос дрогнул и стал неузнаваем.
- Подожди, нам некуда торопиться. Ты думал, наверное, что благородство тебе поможет в жизни? Ошибался. Никому теперь оно не нужно. Плевали все на твое благородство! Жизнь сейчас иная. Родись ты, к примеру, на век раньше, может и жил бы как человек, но не здесь… Приспосабливаться надо, а ты этого не умеешь. Оттого и лишний везде. Оттого и гонят тебя, как плешивого пса ото всюду. Твои взгляды, речи, Перовский, они же всех только смешат, как ты этого не понимаешь? Не дано тебе быть пророком! Что же касаемо смешить народ, разлагать его – другое дело. Ты шут, блоха, гниль, собака лишайная, но не пророк. Дурь наша Российская – вот ты кто! - Я, стиснув зубы, молчал, - Теперь о грядущем. Я дам тебе шанс отдать долг тем, что у тебя есть и чего тебе не жалко.
- У меня ничего нет.
- Ошибаешься. У тебя есть нечто ценнее любой броши, ценнее любви, то, что ты берег до сей поры…
- Я не понимаю…
- Твоя жизнь.
В голове стало невозможно пусто, как на голом поле. Ни одна мысль не промелькнула, воцарилась тишина. Я только чувствовал, как в груди разрывается в бешеном движении сердце. Во рту пересохло, но просить воды у стоящего рядом я не смел. Он и так желает моей смерти, а значит воды не даст. Глаза стали влажными, в них ощущалась режущая боль.
- Долг ведь превыше всего?.. Так, кажется, ты говорил? – это была правда, - Так вот, долг ты можешь отдать жизнью. Я догадываюсь, ты ничего не понимаешь. Объясню, мне не трудно. Ты мешаешь нам с Лидией Павловной…
- Хватит…
- Ну, хватит, так хватит. Стало быть, вопросов нет? Ну, раз так, я вызываю тебя на дуэль, - я тяжко вздохнул, - Но дуэль эта не совсем обычна. Слушай меня внимательно, он зачем-то огляделся и перешел на шепот, - Завтра шесть утра за тобой заедут.
- Куда мы отправимся? – с горечью спросил я.
- Это не важно. Туда, где меньше людей. Когда мы туда приедем, тебе дадут пистолет. Он будет заряжен холостыми патронами. Мой же будет с обыкновенными. Стреляем одновременно друг в друга. Тебе все понятно?
Я прекрасно понимал, что это фактическое убийство. Расстрел. Казнь, но отрекаться от своих слов было поздно.
- Все. – Удрученно произнес я и с этим «все» мой приговор был подписан. Домой я шел, кусая ногти и плача.