Ну, Барсик… Ты-то чего вскочил? Всё в порядке. Просто… Не спится мне. А что без толку ворочаться? Вот, сейчас курну, может, отпустит. Пойду, снова лягу. До утра… Как до тех небес. Семь верст с большим гаком. И всё лесом, лесом.
Иди, иди… Посмотри, там у тебя в миске ещё с вечера оставалось. И водичка. Тоже есть. Иди, иди. Не хочешь? Не хочешь, морда упрямая. Ну, сиди тогда. Вместе покурим. Где тут мой «Беломор»? Будешь «Беломор», Барсик? Нет, не хочешь? Ну, понятное дело, ты у меня – благородных кровей, прямо, как и Мишка. Правда, Мишкой он давно был, ещё в пацанах. Ну, и потом, знамо дело, какое-то время. Пока не уехал в эту, Землю их Обетованную. Там он и стал Мойшей. И был им…
Был. Вот такие дела, Барсик. Есть такое слово. То же самое, что и есть. Только есть – это настоящее время. Вот мы с тобою сидим сейчас у окошка, курим… Ну, я, я курю, а ты только фыркаешь тактично и пялишься в окошко. Вот я курю, а ты смотришь и это – время настоящее. То, что с нами здесь и сейчас. А Мишка уже давно - не здесь. Там, далеко. За той многоэтажкой, что напротив, за проспектом, что за нею. За нашим городом. За многими-многими реками, полями и лесами. И даже за морями. В общем, очень, очень далеко. И если мы с тобою прямо сейчас оденемся и пойдем… Ох, Барсик… Долго нам идти придется! Год, наверное. А то и больше.
А Мишку уже завтра хоронить будут. Роза позвонила из Хайфы. Вчера… Да, Барсик, уже вчера позвонила. Нет уже Мишки. Умер. И вот это, Барсик, прошедшее время. Был. Был когда-то, а сейчас, даже там, далеко… Нет его, Барсик. И больше не будет.
Можно, конечно, самолетом. Это быстро. Раз и там. Вот только, кто тебя, прощелыгу этакого, в самолет пустит? Там же обивка на креслах. А ты, ввиду своей полной бескультурности… Да, ладно, ладно. Это я так, для красного словца. Культурный ты у меня, культурный. А обивку на кресле подрал просто потому, что она и так старая. Давно бы то кресло перетянуть надо. Так с каких шишей, Барсик? Пенсия, она ж – не безразмерная. Коммуналка. За газ. Жрач. И мне, и тебе. Папиросы, опять же. Вот и вся пенсия. Откуда деньги на тот самолет?
Так что завтра без нас. Без нас Мишку хоронить будут. Вот такие, Барсик, дела. Что молчишь-то? Не до меня тебе? Ну, что ты в это окно уставился, прямо и не оторвать тебя от него. Это, Барсик, блики. Ветер. Метель, посмотри какая на улице. Вот подвесную «кобру» над подъездом и раскачивает. Поэтому свет от неё то туда, то сюда. А ты, охотник, уже и подобрался. Расслабься. В такую погоду хороший хозяин и собаку на улицу не выпустит. А я, пусть и не самый хороший… Ну, Барсик, какой есть! Вот какой есть, а не выпущу.
Ты посмотри, что на улице творится. Метель! Самая настоящая. Машины, что во дворе припаркованы, уже по самую крышу занесло. Снегом занесло. Снегом!! И это – в конце марта. Весна называется…
В Хайфе сейчас, наверное, уже тепло. Солнышко. И снега нет. А в Казахстане, Барсик, в конце марта снег ещё местами лежит по степи. Особенно, если где какая ложбинка. Вот, там, по северному склону и снег.
Казахстан? Далеко, Барсик. Пожалуй, что и не ближе Израиля. Там теперь другая страна. Так и называется, - Казахстан. Как я там очутился? Да не только я, Барсик. Все мы. Мама, я, Мишка. А отца с нами не было. Война тогда шла, Барсик. Отечественная. Отец на фронте был. Воевал. Хорошо воевал. Потом, после войны пришел, так и ордена, и медали на гимнастерке висели. Хорошо воевал. А немец вперед пер. Вот нас всех – маму, меня и Мишку – эвакуировали. В Казахстан. А там зимы знаешь какие?! У-у-уу… Холодно. Снег. Бураны. А самое плохое, - с едой туго. Всё, что из съестного в совхозе есть, подчистую – на фронт. Всё для фронта, всё для победы. Слышал? Вот то-то. На голодное брюхо, сам понимаешь, много не навоюешь. А воевать надо было. И воевать хорошо.
Немцу, хоть и врезали под Сталинградом по зубам… Да крепко так врезали! Но один удар он победу не всегда дает. Только, если за явным… Это я тебе, как бывший говорю. А тут – какое явное?! И мы за два года войны кое-чему научились, но и у немца сила оставалась ещё не маленькая. Вся Европа на него работала. Ещё больше двух лет до Победы оставалось.
Так что солдат надо было кормить. И кормить хорошо. Поэтому и шло на фронт всё. Подчистую. Местным-то чуть полегче: у них, какое-никакое - хозяйство. Живность, огородишко опять же. А у нас, эвакуированных, что? Крыша над головой, пусть не своя, куда подселили… Крыша над головой есть – уже хорошо. Плюс, маму в совхоз определили. А там на трудодни… Ну, это, Барсик, так тогда отработанное время учитывалось. Да, что тебе рассказывать! Ты же за свою жизнь ни дня не отработал! Охотником?! И на кого же это ты охотился? У нас в квартире тараканов отродясь не было. А уж мышей и подавно! Летом? На мух?! Ну, тогда бы тебе какое-то количество шкур пойманных тобою мух на трудодни выдавали. Как оплату за ту работу, что ты выполнил. Что? Не хочешь мушиных шкур?! Ну, тогда сиди, слушай, да помалкивай.
Маме на трудодни в совхозе время от времени просо выдавали. Просо, это то же самое пшено… Крупа такая желтая, которую ты не сильно жалуешь, даже если я и вареную мойву к ней подмешиваю. Так вот, просо - это то же самое пшено, только не обрушенное. Ну, зерно сверху плотно прикрыто колосковыми чешуйками. Их соответственно, надо обрушить, освободить крупу от этих чешуек. Вот мы с Мишкой этим и занимались. Насыплешь просо в ступку и давай пестиком по тому просу долбить, оббивать чешуйки. А они плотно на крупе сидят, не хотят обрушиваться. Бьешь, бьешь тем пестиком, уже и взмокнешь весь… А толку-то. С гулькин нос. Ну, Мишка увидит, что я устал, отберет пестик… Он постарше был. Ему тогда уже двенадцать стукнуло. Мне? Так сам посчитай. Если я с тридцать шестого… Ну?! Да, Барсик, математик из тебя плохой. Мне тогда шесть было.
И вот так мы с Мишкой почти цельный день. Как он из школы придет, так и рушим то просо. Мама вечером придет, сварит. Иногда бабы ей на ферме стакан молока нальют… Ну да, согласен. С молоком – другое дело! Вот только с ним – редко. Очень редко. За такое тогда могли и на цугундер. Цугундер, Барсик, это - тюрьма. Маленькая такая клеточка. Как твоя переноска, которую ты так не любишь. Вот и тюрьму… Кто ту тюрьму любит?! Поэтому и попасть в неё – никто не хочет. И доярки с фермы – тоже. Правда, тогда больше не в тюрьму, в лагеря. Но это – тот самый случай, когда хрен редьки не слаще. Лагеря-то не пионерские. Эх, Барсик… Ну, ты и темнота у меня… Лета не знаешь! Ну да, да. Про лето ты не только слышал. А вот о пионерских лагерях – вообще ничего.
В общем, придет мать к ночи, сварит то пшено, что мы за день обрушим. Почти всегда – на воде. Редко-редко когда на молоке. С тех самых времен пшенная каша на молоке для меня… Самая лучшая еда! Лучше если и бывает, то не здесь, не в этой жизни. А в той, что вчера для Мишки наступила. Может, там, куда он ушел, такие разносолы, которых мы здесь никогда не видели, да уже, наверное, и не увидим. Правда, ему те разносолы… Он всегда в еде большим привередой был. То - буду. А это – нет, ни за какие коврижки. Не кошерная это, мол, еда. Не кошерная? Это, Барсик, есть такие специальные правила. Кашрут называются. Так вот, еда, которая приготовлена в нарушение этих правил – не кошерная. И есть её нельзя. Ну, например, если животное по земле бегало, то готовить его нельзя. Или то, что в воде, но без чешуи. Бывает, бывает, Барсик и такое. Крабы, например.
Но в Казахстане крабов нет. А вот суслики… Это зверек такой. Грызун, как те мыши, на которых ты должен охотиться. Но которых у нас нет. Только гораздо… Гораздо больше! Вот, примерно такой же, как ты. Может, чуточку поменьше. Правда, мыши, они круглый год грызут, а суслики уже в конце лета, в августе, заваливают в норку и спят до самой весны. Как раз в конце марта они начинают выходить из спячки. Сначала самцы. Потом, за ними, и самочки. Просыпаются и начинают вылезать из своих норок. Там-то темно, холодно. А в степи уже солнышко, тепло…
И как вылезут они из норок… Вот тогда можно на них охотиться! Да, Барсик, и я когда-то охотился на грызунов. Голод – не тетка. Одним просом, да тем более на воде, сыт не будешь. А тут… Мясо. Мясо, Барсик! Ну, ты меня понимаешь. А вот Мишка… Он никогда не понимал…
Сколько я его не уговаривал – пойдем! Пойдем за сусликами. Они же такие зверьки… Осторожные. Силками их - никак. Надо залечь в засаде и ждать. Терпеливо ждать, когда суслик из норки покажется. Покажется, выберется на холмик, что над его норкой насыпан. Оглядится, убедится, что опасности нет, и встанет столбиком солнечные ванны принимать, нежиться на солнышке. И вот когда он немного расслабится, тогда… Тогда надо кинуть камень. Далеко (близко-то он не подпустит!), сильно и точно. Но мне-то – шесть лет. А Мишке – двенадцать. Чувствуешь разницу?! Он старше, сильнее, рука у него тверже. Значит, камень он может кинуть и дальше, и точнее. Шанс, что с первого раза попадешь в суслика – гораздо выше. А не попадешь, снова сиди в засаде, жди. Хорошо, если за день одного суслика добудешь. А если с Мишкой… Можно было бы двух, трех. Так нет!
Как только начинаешь ему о тех сусликах, он сразу – не кошерная пища. И всё. Разговор закончен. Кошерная, не кошерная… Чистоплюй ты чертов. Есть-то надо! Всем. И маме – не меньше нашего! Так ему… Что говори, что нет. Как об стенку горох.
Соберешься и сам, один – в степь. Добудешь того суслика… Там же в степи и освежуешь. Шкура у него с зимы – не та, так что она без надобности. А вот мясо… Конечно, после спячки оно не такое жирное, как в конце лета, да и весу в зверьке поменьше. Хорошо, если на килограмм крупный самец выйдет, но… Это же – мясо!
Принесешь домой, мама его разделает, в чугунок и на печку. Рагу… Мясное рагу. Вкуснотищ-ща… А Мишка всё одно, нос воротит – не кошерная еда. Не буду. Потом уже, я спать лягу и сквозь сон слышу: «Миша, сынок… Съешь кусочек. Пожалуйста. Очень тебя прошу. Сынок…».
Вот так. Кто-то целый день в степи того суслика добывал. А кого-то ещё уговаривать надо, чтобы он тот кусочек съел. Такой вот чистоплюй. Да если бы не я… Если б не я, то не завтра, а ещё тогда, весной сорок третьего, закопали бы тебя, Мишаня, в чужую казахскую землю. Да и сейчас… Тоже не в свою. Хоть она и Земля Обетованная. Хоть и Обетованная, а всё одно – не своя. Своя – здесь. Пусть она тоже – не пух, но и мама… И мама, и отец, здесь похоронены. Эх, Мишка, ну какого лешего тебя понесло за синие моря и высокие горы?.. Так далеко… Ни дойти, ни доехать. Только долететь. Только вот не для меня тот транспорт. А был бы я рядом… Да я бы самую кошерную пищу, которую только можно добыть… Добыть, Миша, добыть. Купить, то – не про меня. Я бы самую кошерную добыл. И за сусликов больше не вспоминал бы. И не попрекал бы тебя больше, что тогда на них одному пришлось ходить.
Добыл бы, не вспоминал и не попрекал. Только бы ты, Миш, живой был. А то одному, знаешь… Тяжело. Сколько лет тебя рядом не было, а пусть и далеко, но ты был. И, значит, я не один оставался. Особенно, после того, как маму похоронил. Её же уже без тебя. Тогда не просто так было приехать-прилететь. Даже если и деньги были.
Ну да, да, Барсик… Да как же тебя забудешь?.. Ты. Ты у меня есть! Вот такой, заботливый. Мурлыка. Все понимающий.
Что, покурили? Пойдем, попробуем заснуть? Ну, да… Какой уж тут сон. Тем более вон, между многоэтажкой и стеной нового торгового комплекса… Алая ниточка появилась. Сейчас светать начнет. Какой тут уже сон? Может, по чайковскому, Барсик?! А потом сходим в церковь…
Когда у них утренняя служба, Барсик? Не знаешь? Я тоже… Ну, ничего, постоим где в затишку, защищенному от ветра, подождем, когда она начнется. Поставим свечку за упокой души… Раба Божьего Михаила. Пусть у них не та вера. Но Бог-то, если он и есть – один. Пусть он, Миша, посмотрит на тебя моими глазами, когда тебя будут класть пусть и в Обетованную, но чужую землю. И заплачет Он там, над Хайфой, дождиком. Моими слезами…
Автор иллюстрации Анастасия Тузкова (г. Тольятти), авторская страница на сайте Fiverr - https://www.fiverr.com/anastasia_tuz