Яблони в цвету
Май 1975 был в разгаре, яблони в цвету, жара, как летом. Работая режиссёром в Главной редакции музыкальных программ Центрального Телевидения и готовя очередную передачу к Дню работников лёгкой промышленности, я решила провести съёмку праздничного концерта в большом зале ВИАЛЕГПРОМа. В то время только там был огромный «язык» - длинный подиум, выступающий в зрительный зал, на котором проводили показы моделей одежды. Очень хотелось и ведущую концерта каждый раз выпускать на сцену в новых платьях.
За день до съёмки вместе с оператором Борисом Кипарисовым мы поехали осваивать съёмочную площадку. Когда мы вошли в зал, там шёл показ Таллинского дома моделей, в сопровождении вокально-инструментального ансамбля. Приглядевшись, в одном из гитаристов я узнала молодого певца, которого видела на редакционном просмотре документального фильма «Песни Арне Ойта». Там Яак Йоала великолепно исполнял песню «Два берега реки». (Поклонникам рекомендую поискать в сети, не пожалеете. Не зря его называли "Советский Engelbert Humperdinck"!)
Пока шёл показ, мы с Борисом тихонько обсудили, сколько нужно привезти осветительных приборов, где должны стоять диги, "лягушки", где установить большие прожекторы, подвесить софиты. Попрощавшись с Кипарисовым, после показа я направилась знакомиться с гитаристом. Он был очень смущён. Но в этот момент к нам подошёл блондин среднего роста с забавной ямочкой на подбородке. Оказалось, что ребята договорились о деловой встрече, а блондин - композитор, который принёс певцу свои песни. Он сел за рояль, и я ахнула – он так свободно владел инструментом, как будто рояль был его колыбелью! Играл он блестяще, рассыпая эффектные глиссандо костяшками пальцев. Но пел ещё лучше, видимо понимая, что это его шанс, который никак нельзя упускать. Ещё больше я удивилась, когда он рассказал, что учился играть на кларнете. Вот откуда такое широкое дыхание его песен!
- Кто вы, откуда, почему вас никто не знает? – спросила я.
- Песню «Алексей, Алёшенька, сынок» знаете?
- Конечно, кто ж её не знает, чуть не из утюгов звучит!
- Она моя. – И запел…
Я была так поражена этим самобытным талантом, что решила включить его в концертную программу, уже составленную моей редакторшей Ниной Франио, много лет проработавшей на телевидении. Но этот самородок не был членом Союза композиторов, а только это тогда давало доступ в эфир Центрального телевидения. Для «самодеятельности» существовала передача «Шире круг». К тому же у него не было фонограмм, только маленькая гибкая пластинка из журнала «Кругозор», который Женя, как фокусник, вытащил из внутреннего кармана пиджака. Все музыкальные номера, за исключением классики, в то время по техническим причинам записывали только под фонограмму. Но я всё же уговорила мою редакторшу записать Евгения Мартынова в самом конце концерта.
В ночь перед съёмкой Женя звонил мне раза три, очень нервничал. Тогда я не знала, что жить ему было негде, и он порой ночевал на вокзалах…
Когда ранним утром следующего дня я подошла к высокому зданию ВИАЛЕГПРОМа, перед входом уже пыхтели несколько автобусов, огромный лихтваген, тонваген, генератор, разгружали грузовики с аппаратурой. Я была "молодым специалистом" и это была моя первая выездная съёмка, поэтому стало немного не по себе. Но коллектив подобрался опытный и всё пошло по плану.
В сборном концерте принимали участие в основном певцы, приглашённые Ниной Франио: Майя Кристалинская, Полад Бюль-Бюль Оглы, Юрий Мороз и другие, исполнявшие по одной песне. Больше никто в моей памяти не остался. Стояла такая жара, что в зале с включёнными прожекторами было градусов 45, но моя идея с переодеваниями ведущей всё же не прошла. Зато звукорежиссёр Толя Вайнштейн как-то ухитрился вместо фонограммы использовать голубой миньон с тремя песнями Мартынова.
На концерт были приглашены передовики текстильной промышленности, в основном женщины. После многочасовой съёмки под лучами прожекторов ткачихи в зрительном зале поджарились так, что почти не реагировали на происходящее. Но в самом конце, уже поздним вечером, когда все в зале превратились в сплошную расплавленную массу, на сцену вышел Женя Мартынов.
Он пел, как дышал, как будто песня рождалась прямо сейчас. Никому и в голову не приходило, что звучит пластинка с записью большого симфонического оркестра, синхрон у дебютанта был идеальным. Когда Женя допел «Яблони в цвету», произошёл обвал – аплодисменты были такие, что с грохотом полопались стёкла пары софитов! После этого зазвучала «Лебединая верность»...
Что случилось с женщинами, передать невозможно. «Публика неистовствовала», требуя повторения. На бис Женя спел третью песню с этой маленькой пластинки, а разгорячённые ткачихи, не желая отпускать певца, чуть не топали ногами, так как их натруженные ладони были уже отбиты. Ни до, ни после, мне не доводилось видеть такой бурной реакции публики. Теперь мало кто может исполнить эти мелодии с такой же искренностью и самоотдачей.
Когда концерт был записан на видеоплёнку, предстояло показать отснятый материал главному редактору - недавно назначенному на эту должность Алексею Васильевичу Шалашову. По слухам он был бывшим скрипачом оркестра Мравинского, поэтому я перед ним трепетала, не смотря на его питерскую сдержанность и интеллигентность. Его предшественница, взявшая меня на работу, очень душевная и прямая Нина Нерсесовна Григорян напоминала фронтового хирурга Ашхен из фильма "Дорогой мой человек" с Баталовым и Макаровой. Она дала путёвку в жизнь несметному числу молодых исполнителей! Спустя годы, я недоумевала, почему НИКОГО из них не было на её более чем скромных похоронах...
Но тогда Женя Мартынов по несколько раз в день звонил мне в редакцию, а по ночам - домой, чтобы узнать, принята ли программа. Мой муж безропотно всё это терпел...
Через несколько дней в кабинете главного редактора просмотр наконец-то состоялся. Но, когда запись концерта подходила к концу, Нина Франио позвонила в аппаратную и остановила её, не показав выступление Мартынова. Я попросила продолжить показ, но Нина начала кричать, что в концерте уже есть поющий композитор и второй тут не нужен. Я настаивала на продолжении, и Алексей Васильевич поддержал меня. Нина рявкнула, что работать со мной отказывается и вылетела из кабинета, так грохнув тяжеленной дверью, что стёкла чуть не вывалились в сторону Останкинского парка.
Просмотрев запись до конца, невозмутимый Шалашов резюмировал: - "Полада уже знает вся страна, надо и Мартынова ей показать.»
А Нина Франио действительно перестала со мной не только работать, но даже здороваться. Особенно комично это выглядело, когда мы спешили по редакционным делам навстречу друг другу по длиннющим останкинским коридорам. Она демонстративно задирала свой курносый нос и отворачивалась к стене. А меня Шалашов бросил на амбразуру «Утренней почты» к редактору Наташе Высоцкой. Гораздо позже я поняла, что скрытая коррупция уже тогда существовала, о чём я по неопытности даже не догадывалась.
Обиднее всего было то, что Женя, знавший все перипетии с его долгожданным признанием, которое обрушилось на него после показа этого концерта в эфире, потом, после оглушительного успеха, сразу же согласился на приглашение Нины Франио в её очередную передачу. Такова жизнь!...
После этого я неоднократно снимала в «Утренней почте» и Женю и «Яшу Ёлкина», как впоследствии называли певца из Эстонии мои дети. Вот только Яак Йоала очень неохотно соглашался на это, поэтому однажды нам с мужем, журналистом Марком Бариновым, пришлось на своей машине даже ехать за ним в Таллин. Видимо антисоветские настроения уже тогда были в Прибалтике, а мы этого не замечали, или не хотели замечать.
Наверно теперь «соловьи советской эстрады» дуэтом распевают в раю. Вот бы послушать!... Светлая им память!