Дождь почти утих, но ему на смену примчался ветер, злобно рвущий из рук Виталины старый хлипкий зонт. Перепрыгивая через грязные озерки с чавкающими, размытыми берегами, Виталина ловила громкие аплодисменты взбесившейся листвы. Надо было настроиться на привычный разговор, поэтому она, не задумываясь, отправилась с утра до работы пешком. Она давно заметила, что погода в такие дни особенно чувствительна.
Похлопав по боковому карману сумки, перекинутой через левое плечо, вздохнула. Там покоились двенадцать белоснежных конвертов без марок. По традиции марки туда не нужны. Эти письма идут мимо почты. Каждый год ее класс терял по одному ученику. Она отлично помнила первую жертву – Мариночка, стройная, длиннокосая староста класса, отличница, любимица всей школы, – провалилась в открытый люк, вытащили её уже без признаков жизни: перелом основания черепа, начавшийся отек мозга. Валя, Валентин Белоушко, робкий очкарик, у которого и друзей-то почти не было, стал пятым по счету. Никто не мог объяснить эту ужасающую закономерность. Но Виталина как будто чувствовала, что дело в ней. Она дважды приносила заявление на стол директору, и дважды Соломон Арнольдович отказывал ей. Несмотря на истерики с нервным погрызыванием наманикюренных ногтей, несмотря на тяжесть ежегодных похорон, несмотря на страшные сны, в которых являлись умершие, директор упрямо стоял на своем и каждый год выписывал учительнице премию за моральные потрясения.
Виталина вспомнила вчерашнее злоключение: пока она сидела и проверяла тетради, в окно стукнула пару раз синица и тут же влетела в открытую фрамугу.
– Опять в гости приперлась? Пошла, пошла отсюда! – размахивая сложенной в трубочку тетрадкой, Виталина прыгала босиком по партам, пытаясь выгнать незваную гостью. Наглая птица выпорхнула из окна, оставив напоследок свою грязную подпись в раскрытой на столе тетради. Вечером, уже дома, Виталина счищала лезвием бритвы птичью отметку. Она знала: скоро готовить конверты.
Дети устали писать письма на тот свет. Если раньше они перечисляли только хорошие, добрые моменты, связанные с погибшим, то в последний год, когда хоронили Романа Смелкова, никто не проронил ни слезы, а проходя между партами, Виталина увидела в письмах маты, смайлики, в одном даже серию комиксов. Дети привыкали к смерти. Шутили о том, кто следующий. Письма заклеивали и отдавали страдающим родителям. Кто-то из них читал послания одноклассников, кто-то приносил на похороны и клал в гроб, не в силах пробежать первую строку с обращением к навсегда потерянному ребенку.
Валя разбился, упав с восьмого этажа недостроенной высотки.
– Да какой из него паркурщик!
– Блин, он подтягивается два с половиной раза. Не берите Белое Ушко с собой! Он очки с высоты уронит. И капец! Лови воздух руками!
– Ага, пусть на компе потренируется, раз мильён, потом на вышку лезет!
Неделю назад, выставляя на перемене в электронный журнал оценки, она невольно подслушала разговор своих старшеклассников. Встала на защиту Валентина: «Да Валюха вам всем еще покажет, только подкачается. Да, Валюха?» Тот, ухмыльнувщись, кивнул. «Только на высотки, чур, не лазить. Дураки, опасно ведь! Подумайте о родителях! Жизнь у вас одна! Кому нужен инвалид или мертвец?»
– Ой, да ладно вам!
Вот и ладно.
Ночью Виталина проснулась от крепкой пощечины. Коснувшись ладонью горящей щеки, открыла глаза. В темноте нескладным снеговиком стоял Валентин, поблескивали от лунного света очки.
– Здравствуйте, Виталина Францевна! Я ругаться пришел!
Учительница устало скинула ноги в тапки, прикрылась воздушным сугробом одеяла.
– Привет, Белоушко! Говори, с чем пожаловал?
Валентин сунул ей под нос исписанный тетрадный лист.
– Узнаете почерк?
– Конечно, это Валера Пузырев.
– А вы чита-а-али?
– Нет, я никогда не читаю эти письма. Не мне предназначены.
– А вот моя мама прочла! И надо же было первому попасться именно от Валеры! Теперь она знает о том, что мы с Пузыревым три года назад украли кошелек у физички! Этот придурок пообещал в письме никому не рассказывать нашу тайну! Ну я его еще навещу, он у меня попляшет!
– Валентин, не надо! Дело прошлое, не шевели. Нашему классу и так тяжело осознавать себя проклятыми. Последний год пролетит незаметно, может, и без потерь.
– Проклятыми? Проклятыми? Сидите здесь, вся такая, невинность из себя строите! Ваша зависть – вот кто убийца детей!
– Что ты несешь, Белоушко? Какая зависть?
(Внутри Виталины похолодело, одеяло, казалось, блеснуло серебристым инеем при луне, сковало нижнюю часть тела.)
– В городе все знают, что вы хотите иметь ребенка, но не можете себе позволить. Ха-ха, вокруг одни тупые мужланы, нет подходящего принца!
Белоушко сдернул очки, приблизил светящиеся ненавистью глаза. Виталина впервые увидела его глаза: странного цвета, медово-горчичные, с черным, масляно блеснувшим зрачком, немигающие.
– Вы должны. Вы обязаны восполнить потерю. Пятеро! Их должно быть не менее пяти! Слышите, – он расставил пятерню, ткнул ладонью в лицо учительнице, – пя-ти! Как хотите! По одному в год, по двое. Тогда дети перестанут гибнуть! А я ведь мог стать хорошим программистом! Если бы не вы… Я буду сам следить за процессом, время пошло.
Белоушко постепенно растворился в темноте. Виталина почувствовала покалывание в ступнях, стала растирать замерзшие ноги.
***
Полгода назад Виталина сделала себе подарок на женский день: принесла домой тропическую тварь, влюбившись в нее с первого взгляда еще в зоомагазине. Она взяла бы пару – самочку и самца, но взрослого Hymenopus coronatus, поразившего женщину своей нежной бело-розовой цветочной окраской и ловкостью при кормлении, – покупать не советовали. Из нимф остались только мальчики. Продавец любезно написала телефон ближайшей в районе хозяйки нимфы-самочки – « Вам же интересен будет сам процесс!» Виталина согласно закивала, спрятав листок с номером в кошелек.
Так в квартире появился Орхи. Сначала корявый и худой, красно-черный, но постепенно, поглощая мух, жуков и тараканов, он превращался в того красавца, который покорил воображение Виталины в тот праздничный день.
– Орхи, я дома! – кричала учительница, едва войдя в квартиру. Стучала острым ногтем по террариуму, Орхи встречал её воинствующей позой: розовые лепесткообразные уплощенные ляжки нижних конечностей раздвигались, ручки-ухваты поднимались вверх, словно богомол и правда молился идолице-хозяйке. Неотрывно, пронзительно блестели сиренево-розовым фасеточные глаза, еще три маленьких прозрачных глазка украшали голову в том месте, где росли милые, такие чувствительные прутики усиков. Как радовалась Виталина, когда Орхи поедал очередного таракана, прижав его своими ухватами и постепенно откусывая, словно аппетитный хот-дог, тараканью плоть. Жертва лихорадочно трясла усами, в то время как усики Орхи победоносно и гордо топорщились. Потом Орхи, как ребенок после вкуснятины, облизывал свои хваталки, а Виталина любовалась набитым пузиком.
Она стала выращивать любимое лакомство питомца в соседнем террариуме. Картонные ячейки от яиц сплошь покрыты черными точками. Переворачиваешь пинцетом, ищешь добычу покрупней. Хвать – и в рот любимцу. Вот и ладно, вот и сыт малыш.
Виталина устраивала Орхи фотосессии. Специально покупала орхидеи, сажала богомола в цветы, экспериментировала с освещением. Записывала видео охоты, линьки. Он замещал одновременно и ребенка, и возлюбленного. Орхи, милый Орхи! Снимала его, путешествующего по ее голому телу. Тогда богомол впервые укусил Виталину за грудь, усмотрев в торчашем соске опасность. Но выступившая кровь только вызвала восторг и чувство родственной близости с любимцем.
Самец жаждал спаривания. Виталина тянула со звонком хозяйке самочки. Все откладывала. Какое-то странное чувство, похожее на ревность, овладело ей. Пока в один скучный вечер не подвернулся случай.
Яростное щелканье очередной порции попкорна в микроволновке перебила трель звонка в дверь.
– Кто бы это мог быть?
Глазок показывал молодого человека в синем форменном комбинезоне. В руках парень держал коробку и конверт.
– Откройте. Служба доставки. Вам бандероль и заказное письмо.
Виталина оценивающе оглядела себя в зеркале. «Сейчас или никогда!» Расстегнула на коротком пестром халате две пуговки: сверху и снизу, брызнула из флакона «Орхидеей», улыбаясь, уверенно щелкнула замком.
– Ой, здравствуйте! Как неожиданно! Интересно, от кого это? Вы проходите, проходите.
Поворачиваясь, закрывая дверь, «случайно» задела парня бедром, блеснула разрезом: «Ой, извините!»
– Обратный адрес не указан. Скорее всего, кто-то из нашего города. Сюрприз, наверное, хочет сделать. Покажите паспорт, и надо расписаться, тут и тут.
Вернувшись с ручкой и документом, она решительно склонилась над предъявленной бумагой, грудь почти выскочила из выреза.
– Где вы говорите расписаться надо? Тут… и тут?
Красной пастой учительница медленно поставила по жирному кресту себе почти на соски. Вспыхнувшие щеки парня, жадные руки , торопливый шепот, возня с комбинезоном…Играя с ним, открыли присланную коробку. Там, в стеклянном цилиндре, наполненном прозрачной жидкостью, плавал глаз. Открытый, знакомый, желто-горчичный.
– Ого, как настоящий!
– Да что ты! Это моя подруга шалит, любит странные подарки преподносить. Пластик, конечно.
Глаз съежил ресницы. Хорошо, парень не заметил. Поставим на полку, повыше, пусть наблюдает.
Последний раз у нее был мужчина три года назад, пьяный морячок, ушедший утром и оставивший на столе бумажку в сто евро. Стыдно, но с ним было хорошо, а сейчас еще слаще, это не просто секс, это миссия. В конце концов она оказалась сверху. И вдруг неожиданно почувствовала какую-то тяжесть, неповоротливость своих членов. Раздражала веселая кудрявая голова напротив… Клац – и головы нет, во рту противно, волосато, тьфу её на ковер. А внизу внутри еще сладко шевелится, судорога сводит его конечности, и вот-вот любовник замрет, выпустив заветную жидкость. Хрум – остатки шеи, хрум – плечо, хрум – второе. В голове кукожится мысль: детям нужно много белка….оотека…тепло…сытно…
Богомол безмолвно застыл, распластавшись на стекле террариума, окровавленная голова исподлобья, лежа на правом виске, уставилась на богомола, глаз наблюдателя сиял и изредка подмигивал.