Стихия

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
                КРОВАВЫЙ СЛЕД
                ГЛАВА ПЕРВАЯ   
                «Не убий» (Шестая заповедь)               
           Старая массивная дверь райотдела тяжело хлопнула за нашей спиной, и мы с ним спустились вниз по обшарпанному крыльцу к припаркованному возле большой клумбы «УАЗику», у самой двери которого он остановил меня за плечо. Немного посмотрев вниз, он сказал:
- Миш, ты уверен?
- Да. Толь, а что мы теряем?… Этот урод уже семь ни в чём не повинных девушек на тот свет отправил, и неизвестно, сколько ещё отправит, если мы его не остановим.
- Как ты его останавливать собрался, скажи мне? Целое ведомство уже второй год на ушах стоит, а ничего накопать не может — эта паскуда просто не оставляет за собой никаких следов!… Девчонок находят изнасилованными, избитыми и с проткнутой арматурой грудью — крови море, вот только это их кровь, а его ДНК там нет, так что…
- Ну знаешь, Толя, вот что я тебе скажу: если ваши полицейские методы не работают, значит нужны какие-то другие…
- А с чего ты решил, что ты — обычный журналист, умнее наших следаков будешь?
- А потому, что у меня подход нестандартный.
- А, не, ну тогда конечно… — сказал он, и выбросил окурок в урну.
                В это время к нам подошли остальные члены опергруппы, и один из них хмуро сказал: «Всё, кончайте свои дебаты — ехать пора». Мы загрузились в машину и поехали вперёд по проспекту.
               Вообще, всё, что произошло тогда, было довольно странно. Эта командировка, в которую газета отправила почему-то именно меня, только что окончившего институт, вызывала у меня немало вопросов, но мой главред сказал, что так нужно, а как я мог дерзнуть поспорить с начальством? В общем, я приехал в этот дальний  городок, чтобы помочь найти маньяка, который теперь держал в страхе целую область и не давал её жителям спокойно выйти на улицу. Это теперь был мой личный долг перед каждым из них… Но я почему-то был уверен в успехе. Наверное потому, что это были мои родные места, и с Толей мы были знакомы с самого детства — росли вместе, и когда я узнал, что на моей малой родине завёлся такой душегуб, меня будто бы обухом по голове ударило — я решил, что любой ценой найду того, кто совершил это бесчеловечное зверство, и обеспечу, чтобы его настигла справедливая кара…
             А в тот день я со следственной группой как раз выехал на место очередного эпизода этой трагедии. Это была уже седьмая жертва — ещё один пункт в адском списке монстра, который рос с пугающей быстротой. Среди населения была паника: люди больше не гуляли вечером в парках, никуда не отпускали детей одних. Полицейское начальство давило на Толю и его группу, но от этого было мало пользы. Это был просто какой-то ад…
                Мы остановились около тротуара, и я увидел в окошко, как метрах в двадцати от нас уже собралась целая толпа. Люди громко кричали и размахивали большими кусками ватмана, на которых было жирно написано чёрной краской: «Пока закон дремлет, страдают невинные», «Смерть взбесившемуся зверю». Несколько людей в толпе уже начали доставать бутылки с фитилями, что уже грозило  началу серьёзной потасовки, поэтому оцепление оттесняло их как можно дальше от места преступления, чтобы не допустить людей до улик, которые те могли просто втоптать в землю…
            Мы с Толей переглянулись и пошли вперёд к месту, где в траве виднелся край синего сарафана в белый горошек. На подходе к телу к Толе обратился какой-то младший сержант из оцепления и показал на меня, но мой приятель сухо и деловито ответил: «Спокойно — это со мной». После этого мне разрешили подойти на необходимое для работы расстояние.
            Я присел на траву на одно колено чуть в стороне, чтобы не мешать работе эксперта. Уже с первого взгляда на труп что-то мне показалось странным, но вот что, я пока никак не мог понять. Тело лежало на животе с слегка согнутыми в коленях ногами, руки были согнуты в локтях и находились возле головы, которая была повёрнута набок. Лицо было абсолютно спокойным, и с него на меня смотрели большие, голубые и безумно красивые, но уже совершенно стеклянные глаза. Я опустил взгляд ниже и увидел, что неприкрытые икры были испачканы в крови. Встав на ноги, я осмотрелся вокруг, но не увидел никаких следов борьбы, что меня очень смутило. Всё вокруг было как обычно: трава не примята, мелкие ветки, валявшиеся возле подножья дерева на земле, не поломаны, даже мелкие кучки листьев, которые были вокруг этого места покоились себе тихо в траве совершенно нетронутыми. Всё это было очень странно…
                «Ну что скажешь, опытный ты наш?» — спросил Толя, гася окурок сигареты о край мусорки. Потом он подошёл ко мне и встал справа за спиной. Я ещё раз окинул взглядом всю поляну и обернулся к нему:
- А маньяк-то у нас педантичный!…
- Соображаешь… — улыбнулся он, убирая пачку сигарет в карман.
- Следов борьбы не видно, значит сама пришла. Из всех повреждений только маленькая дырка в груди — я заметил, там на траве кровь с левой стороны, где сердце… Насиловал он её умело — смотри: на ногах и на руках особенно сильные кровоподтёки — значит, хорошо держал… Лицо не тронуто — значит, эстет… Но только как же он так чисто сумел такое дело проделать?…
- Ладно, вставай давай…
              И он протянул мне руку. Я взялся за его ладонь и встал, но через мгновение снова лежал на земле, уже на животе и с придавленной его коленом поясницей.
- Нет, это-то всё понятно… — сказал я, когда уже Толя помогал мне подняться с земли по-настоящему — А вот почему она с ним сюда пришла… Она его знает?
- А вот над этим вопросом, Миша, мы уже бьёмся двадцатый месяц, и пока ничего…
              Я покивал головой и ещё раз осмотрелся вокруг. Несмотря на то, что место было довольно-таки не глухое, преступник всё же очень точно всё рассчитал: до ближайшей дорожки добрых метров тридцать — на таком расстоянии, да в темноте ещё мало кто мог бы заметить возню. Плюс, эти кусты росли как раз между двумя фонарями чуть вглубь, так что не подпадали под свет ни одного, ни другого — в самом деле, нужно было признать, что враг наш был вовсе не глуп, и к своему ночному рейду подготовился основательно.
              В тот день мы ещё мало что успели сделать — был уже вечер, и естественно, что работать в условиях темноты было крайне непродуктивно. Поэтому встав на следующее утро пораньше, мы с Толей отправились в подведомственный морг, где опытные люди должны были ответить нам на все наши вопросы, которых к этому времени накопилось уже порядочно.

                ГЛАВА ВТОРАЯ
                Мы остановились возле белого двухэтажного барака, со стен которого уже начинала осыпаться штукатурка, открывая взору не менее старый тёмно-красный кирпич, в некоторых местах уже начинающий покрываться мхом. Старое железо на крыше немного поскрипывало от ветра, придавая этому и без того тоскливому месту ещё более угнетающий вид. На первом этаже в некоторых местах уже давно не было стёкол в деревянных рамах, и вместо них деревяшки были перетянуты какой-то парниковой плёнкой, тоже уже порванной в некоторых местах…
               Хлопнув дверью, я пошёл вслед за Толей к крыльцу. На нём курили три молодых девчонки в белых халатах, и он не удержался, чтобы и здесь не показать свою харизму:
- Что, девоньки, от покойничков на табак потянуло?
- Да, товарищ капитан! — засмеялись они — А то уж совсем угнетает как-то…
- Ну да: они ребята-то не шибко разговорчивые — от таких потянет…
               Девушки снова засмеялись, а Толя жестом позвал меня идти дальше, и мы вошли в дверь, которая была открыта нараспашку. Там была небольшая лестница вниз, и, спустившись по ней ещё три ступеньки, мы прошли в большой зал с зелёными стенам, под потолком которого горела одна единственная лампочка на толстом чёрном шнуре, и едва ли освещала центр комнаты. В дальнем углу за столом я увидел человека в белом халате с густыми чёрными волосами с лёгкой проседью, который что-то сосредоточенно писал. Он был довольно плотного телосложения, и хоть я не видел его лица, было заметно, что он уже немолод — ему было где-то под семьдесят. Такой вывод я сделал исходя из его сильно морщинистых рук, которые изредка выглядывали из-за его грузной спины, когда ему требовалось взять что-нибудь с края стола, тем самым представляя себя на моё обозрение.
                Толя в это время пошёл вдоль кушеток с телами, на пальцах ног которых висели коричневые бирки с белыми надписями, сделанными, по-видимому, мелом, так как буквы осыпались и читались уже не так хорошо, как это было в самом начале…
             «А вот скажи мне, Кузьмич, — спросил Толя, заходя между двух кушеток, на одной из которых лежало тело с молодыми и довольно красивыми ногами — что она тебе рассказала?...». Врач слабо усмехнулся, снял свои очки и, встав из-за стола, обернулся к нам. Я оказался почти прав в своих предположениях: он действительно был уже немолод, но ещё не настолько стар, как я думал. Подойдя ко мне, он с улыбкой пожал мне руку и, засучив рукава своего халата, с интересом посмотрел на Толю:
- Вот сейчас, Толик, ты ни за что не догадаешься, что я обнаружил на этой очаровательной юной леди…
- Ну? — промычал тот, не поднимая глаз с большого зелёного яблока, которое он сейчас очищал. 
- Ты же кровь на ногах видел?
- И?
- А то, что эта мисс с невинностью своей распрощалась ещё до того лет за пять.
- Ох ты! — он даже отложил только что начатое яблоко — А вот это уже интересно…
- Дальше ещё интереснее: как ты думаешь, как долго она мучилась?
- Минуты две, пока задыхалась…
- А ты? — посмотрел он на меня.
- Ну… — задумался я.
              Патологоанатом сел на табуретку и взял в руки какой-то лист:
- «Обнаружены сильные повреждения половых органов...»… Так, это не то… А, вот: время наступления смерти — между 22:00 и 23:00. Время совершения последнего полового акта — приблизительно 0:00...»…
- Так, стоп — поднял голову Толя. — То есть ты хочешь сказать, что мы имеем дело с некрофилом.
- Это не я, это чисто биологические факты.
- Ну хорошо… Спасибо, тебе, Паша — очень помог!
- Да не за что…
                Мы направились к выходу и по дороге Толя ещё раз взглянул на тело девушки. Она лежала теперь как мумия, и он после нескольких секунд, пока вглядывался в её лицо, поднял вверх голову и сказал мне: «Поехали»…
- Почему он их убивает? — спросил я уже в машине.
- Твоя версия
- Слушай, ну я же не могу всё время за тебя думать — что ж я твой хлеб-то отбирать буду…
- Ты за мой хлеб не бойся, — засмеялся он — на мой век и без этого дерьма хватает… Ну так что?
- Ну… Чтобы не сопротивлялись.
- Да не чтобы не сопротивлялись, а чтобы смысл в этом какой-то был. Но вот какой…
- Подожди… Он оставляет их всех на животе в одной и той же позе
- Так…
- Живот оставляет вспоротым, да так, что все внутренности оказываются на земле…
- И? Давай, завершай логическую цепочку…
- Земля и женщина! — дошло до меня — Это же символы рождения новой жизни.
- Ну слава Богу, я уж думал никогда не дойдёт!…
- И живот…
- А что с животом не так?
- Он вспарывает его, и все внутренности выходят наружу, и, соприкасаясь с землёй, соединяют два символа рождения — женщину и землю!
- Аллилуйя!
- То есть получается, что мы ищем миссионера, который в своём сознании решил управлять жизнью и смертью.
- Именно, друг мой, именно, и вот сейчас мы с тобой поедем в одно очень интересное место, где мне чрезвычайно понадобится твоя помощь…
                ГЛАВА ТРЕТЬЯ
                Дети бегали по площадке и громко смеялись. От их громких криков голуби, которые сидели в ветках близлежащих деревьев, разлетелись, шумно хлопая крыльями, и воздух наполнился этим звуком настолько плотно, что у меня даже заложило уши.
           Мы пошли вперёд. Небо затянуло тучами, и поэтому было довольно прохладно, и даже моё пальто не особо помогало согреться. Хорошо было сейчас тем, кто сидел дома под тёплым пледом с кружкой горячего чая и ему никуда не нужно было идти. Есть же на свете счастливые люди…
           Войдя в полутёмный холл школы, мы поднялись на второй этаж к двери, на которой висела табличка «Библиотека». Толя постучал и открыл её. Я вошёл вслед за ним.
               Комната была большая и светлая, с тремя высокими окнами и несколькими рядами книжных стеллажей, около которых стояли массивные деревянные столы, покрытые зелёным сукном, и слегка потёртые от старости. За одним из таких столов сидела девушка в бежевой рубашке и чёрной узкой юбке, которая едва доходила ей до колен. Девушка была в тоненьких аккуратных очках, на её шее висели тонкие бусы, которые свисали и касались верхних пуговиц на рубашке. Возле неё находилась высокая стопка книг, возле которой в червлёном подстаканнике стоял стакан с чаем и лежала пара баранок. Она что-то писала, и её чёрные волосы, заколотые сзади в пучок, немного трепыхались от ветра, который влетал в неприкрытое окно…
               Толя подошёл поближе к ней и, вытащив из-за пазухи ножик, поднял его на уровень её шеи. 
- Я всё вижу, Толя — сказала девушка, не отвлекаясь от своей писанины. — Хреновый из тебя маньяк… 
- Да, тебя не так то просто вокруг пальца обвести — наученная уже… — улыбнулся он. — Вот, Мишань, знакомься: Валерия Тихонова — отличница юрфака и очень хорошая девушка… Когда не ест парней…
- Ну всё, сейчас ты у меня получишь!… 
          Она встала из-за стола и хотела было уже устроить Толе взбучку, но тут увидела меня и решила повременить с возмездием. Смущённо откинув назад спутавшиеся волосы, она улыбнулась и протянула мне руку:   
- Лера
- Миша, очень приятно…
               Рука у неё была очень маленькая, мягкая и тёплая, и я даже боялся, когда жал её, чтобы не сделать как-нибудь этой хрупкой девочке больно. Она была примерно моего возраста, только чуть повыше меня ростом, хотя возможно, что мне только так казалось, потому что она была на шпильках, которые невероятно сочетались с висящими серёжками у неё в ушах…
               «Ну, вот и познакомились! — прервал мои мысли Толик — А теперь давайте к делу...». И он вытащил папку с нашим делом и раскрыл её на столике перед Лерой. «Посмотри и скажи, что думаешь...». Лера начала внимательно смотреть листы в папке, после чего фотографии с места преступления. Это продолжалось некоторое время, за которое я уже успел устать и сел на стул, который стоял возле одного из стеллажей с книгами. Наконец, она закончила и, закрыв папку, отдала её обратно Толе:
- Да, выводы ты верные сделал, вот только методы твои тут не сработают — как обычно ты его не поймаешь…
          Я подмигнул ему, дескать: «Что я говорил!», но он лишь отмахнулся рукой и, положив папку к себе в портфель с обиженным видом пошёл прочь к другому отделу с книгами. Я с некоторым недоумением проводил его взглядом, и снова обернулся к Лере, которая уже собирала свои вещи в сумочку и тоже собиралась уходить.
            Тут же во мне сработало моё профессиональное чутьё, и я подошёл к Лере ближе:
- Подожди…
- Да — подняла она на меня свои большие глаза.
- Слушай… А ты давно его знаешь?
- Да. Мы с Толей в институте на одном курсе учились, он всегда был везде в первых рядах, типа активист… А я никогда не стремилась в лидеры — просто грамотно делала своё дело. В итоге, у меня красный диплом и направление в следователи прокуратуры, а он — в райотдел… Ну, ты и сам всё понимаешь…
- Ну да… А на счёт метода?…
- Что? — улыбнулась она снова.
- Что ты имела ввиду, когда сказала, что его методы здесь не сработают?
- Слушай, — посмотрела она на меня искоса и улыбнулась — слишком уж много ты вопросов задаёшь…
- А я журналист — мне положено
- А, так ты журналист! — хихикнула она — Ну, тогда мне всё понятно… 
           И взяв свои вещи и сумку подмышку, она направилась к выходу. Я смотрел ей вслед к заворожённый, потому что у неё была такая лёгкая походка, какой я не видел ещё ни у кого и никогда в своей жизни… Хорошо, что я вовремя спохватился и окликнул её: «Лер, так что?». Она остановилась в дверном проёме и, немного подумав, подошла ко мне и сказала:
- Знаешь кафе возле вокзала?
- Да
- Сегодня в одиннадцать. И смотри — другого шанса у тебя не будет...
             Она ещё раз улыбнулась и пошла, а эти слова остались звучать у меня в голове. Всё это было как-то странно…

                ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
              Крупные капли одна за другой шумно падали на землю, и был хорошо слышен шорох листвы и травы, по которым стекала вода. Вечерний воздух уже довольно наполнился её влагой, и над перекрёстком со взломанным местами асфальтом и мигающим жёлтым сигналом светофором в свете ночных фонарей отчётливо виднелся лёгкий белый туман, который медленно плавал в воздухе, поднимаясь всё выше и выше к небу, и унося с собой всю тревогу и суетность этого дня, которые успел накопить в себе город.
              Откуда-то слабо доносились звуки сработавшей сигнализации в машине — может быть, случайность, а может и вправду кто-то залез… В свете ночного фонаря мой кофе в чашке казался какого-то совершенно необыкновенного цвета, и я с интересом вертел чашку в руках, чтобы повнимательнее рассмотреть это необычное «что-то». Мысли сейчас были где-то далеко-далеко — впервые за некоторое время я позволил своему мозгу хоть немного отдохнуть, потому что то напряжение, которое он испытывал сейчас было уже просто невыносимым…
              Наконец, мне надоело моё занятие, и я, отставив чашку, снова посмотрел в окно. И наконец увидел там, как, прыгая на своих высоких каблуках через лужи, через перекрёсток к тротуару с навесом кафе бежала Лера, двумя руками держа свой длинный зонтик, который вот-вот грозился вырваться и улететь в неизвестном направлении.
           Мне стало так жаль её — до того по-своему мило выглядело это зрелище — что я встал из-за столика, оставив вещи, и побежал навстречу ей, чтобы помочь справиться с этой напастью.
              Когда я подбежал к ней, она засмеялась и сказала:
- Чего ты выбежал-то?
- Да я думал ты тут без меня совсем пропадёшь — говорил я бодро, прикрывая голову курткой, хотя по голосу было видно, что я уже изрядно продрог, и она, естественно, это сразу же заметила.
- Пошли уже, спасатель!
     Мы оба засмеялись и пошли побыстрее внутрь тёплого одноэтажного здания, где нам уже принесли сделанный мною заранее заказ за наш столик, и теперь он дожидался нас, остывая под светом плетёной декоративной лампы, которая создавала довольно приятное и уютное ощущение в общем артхаусном интерьере этого заведения…
- Так значит, ты из Москвы к нам специально приехал, чтобы этого маньяка искать… — говорила она, облизывая трубочку от коктейля и приступая к свежему салату из листьев, помидоров и ещё Бог знает чего.
- Ну да, — отвечал я с некой сосредоточенностью — как-то так…
- А расскажи вообще о себе — с интересом посмотрела она на меня своими большими и чрезвычайно заинтересованными глазами.
- Ну, что рассказывать… Отучился в школе на пятёрки, потом окончил журфак… После института хотел пойти в какой-нибудь модный журнал, но вместо этого попал по распределению в газету, где постепенно дорос до автора целой колонки. Там мне поручили вести тему криминала, и вот, собственно, поэтому я и здесь…
- Ну и как, накопал уже что-нибудь?
- Ой, слушай, давай сегодня уже не будем об этом — я сегодня и так целый день на эти трупы смотрел… Такая погода сейчас…
           И я посмотрел в окно. Дождь к этому времени уже почти закончился, и теперь на улице парило что есть мочи. Как хорошо, что здесь работал кондиционер, и было очень комфортно…
- Так, давай — теперь твоя очередь
- Ну а что я?… Родители погибли в автокатастрофе, когда мне восемь было — я с бабушкой выросла… Закончила школу, институт… Друзья все разъехались кто куда, а я вот сюда по распределению тоже попала, и с тех пор вот так вот здесь и сижу… Потом бабушка умерла, и я осталась совсем одна… По вечерам, знаешь: приходишь после работы в квартиру, захлопываешь за собой дверь, и всё — тишина стоит как в морге, и страшно… Но я привыкла быстро… Девчонки все замуж по-выскакивали, а я как-то мимо всего этого пролетела, и… Меня работа полностью забрала. Я вот когда попала в эту библиотеку — я среди этих полок с книгами как будто бы сама себе маленький мир построила, где можно было спрятаться от всего этого, всего, что окружает нас в нашей обычной, повседневной жизни… Там было хорошо… Знаешь, я не могу назвать себя аутисткой, но просто когда потом я посмотрела на то, как ведут себя обычные люди друг с другом я научилась отсеивать их, оставляя около себя только самых верных. А потом как-то само собой получилось так, что не осталось никого — возможно потому, что их никогда и не было рядом: они все просто были зачем-то, для своих каких-то целей, но им было совершенно не интересна моя жизнь…
                Мы сидели ещё довольно долго — до самой поздней ночи, и когда уходили, были оба уже в весьма плачевном состоянии. Остаток того дня я помню смутно. Помню, что такси мы не стали брать и пошли пешком на набережной мимо реки, которая протекала в этих местах. Река была широкая, и через неё шли дорожные мосты, на один из которых мы зашли и пошли вперёд, просто так, потому что хотели. У меня в руках ещё трепыхалась бутылка недопитого шампанского, которую мы прихватили с собой из кафе, и теперь честно делили друг с другом напополам. Потом алкоголь окончательно и с хорошей силой ударил нам в голову, и мы пришли к совместному выводу, что находиться в таком состоянии на улице, в городе, где орудует безжалостный маньяк, немного небезопасно, поэтому Лера сказала, что ночевать мы поедем к ней. Я отнекивался как мог, говорил, что мне жутко неудобно, но она мне чётко и конкретно заявила, что она не может отпустить меня одного через весь ночной город, поэтому это не обсуждается. Мне ничего не оставалось, как только послушно кивнуть головой и направиться вслед за Лерой в сторону ближайшей трамвайной остановки, откуда, по её словам, очень быстро — всего минут за двадцать — мы должны были добраться до её дома. Но трамвая не было довольно долго, и мы оба успели хорошенько продрогнуть сидя на этом мосту на остановке, продуваемой всеми ветрами мира. Какого же было наше счастье, когда трамвай наконец приехал, и мы с ней залезли в тёплый салон и поехали домой.
                В салоне было пусто, ведь только такие психи как мы могли в это время разъезжать по ночному городу на трамвае, да ещё и сделать пару лишних кругов вокруг дома перед тем, как наконец-то уже зайти в подъезд…
               Войдя в квартиру, Лера захлопнула за собой дверь и начала снимать свою обувь. То, что произошло дальше, я никак не могу объяснить, иначе как шампанским. Снимая второй ботинок, Лера не удержалась на ногах и начала падать в бок, так что я еле успел среагировать, чтобы поймать её. Оказавшись у меня на руках, она уже даже не пыталась встать — она просто посмотрела мне в глаза, и я сам понял наше взаимное желание.               
                Вереница из одежды растянулась от самой двери к постели в комнате, куда я принес её на руках на ощупь, потому что за поцелуями мы уже не видели ничего. Нам просто было хорошо…

                ГЛАВА ПЯТАЯ
             Меня разбудил звук звякающей чайной ложки с кухни, и я, сев на кровати, провёл ладонями по сонным глазам и увидел, что уже половина одиннадцатого утра. Тяжело встав с дивана, я взял свои вещи из кучи каких-то бумажек, которые валялись здесь на полу, и, одевшись, вышел в полутёмный коридор, который освещался лишь из прихожей светом, исходящим через прихожую из кухонного окна…
           Лера сидела за столом в тонком шёлковом халате и задумчиво мешала кофе в светло-коричневой высокой чашке, на которой не было никаких рисунков или узоров — просто голые глянцевые стенки, в которых еле-еле отражался кухонный пол и край стола… «Я тебе яичницу пожарила — вот, садись, ешь...». Я послушно взял тарелку из сушилки и присел на табуретку рядом с ней. Она же в это время достала косметичку и начала наводить марафет.
              Когда молчание стало уже невыносимым, я спросил:
- Ну, и какие у нас планы на сегодняшний день?
- Мы с тобой сейчас позавтракаем и поедем в пригород — там лицей. Все наши молодые люди, так или иначе, в разное время учились там, поэтому есть шанс поговорить с преподавателями, покопаться в картотеке и выяснить, кто из тех, кто когда-либо выходил из его стен, мог превратиться в серийного убийцу и насильника… 
- То есть ты решила сразу кольцо поиска сжать? — усмехнулся я.
- Ну да… Нет, а что? Мы же чётко уже представляем себе его психологический портрет — по-моему, пансион, зная специфику его внутренней жизни, это единственное место, откуда мог выйти такой человек…
- Ну хорошо, — сказал я, доскребая остатки еды — поехали, проверим твою теорию…
                …Мы остановились перед невысокими коваными воротами и она заглушила двигатель: «Всё, дальше пешком пойдём...». Выйдя из машины, мы двинулись вперёд по дорожке из красной крошки, обделанной по бокам бордюром из кирпичей. Сразу же за оградой по обеим сторонам от тропинки начинались ряды густо посаженного кустарника, который разросся теперь до неимоверных размеров и едва ли не занимал пол-лужайки перед главным входом в старое синее здание с белым орнаментом. Вокруг территории лицея простирался на многие километры густой лес, так что место это было не то, чтобы совсем изолированное от остального мира, но спрятанное от чужих глаз…    
            Идя по второму этажу к кабинету директора, мы увидели детей, одетых в форму ещё дореволюционного образца. Вообще, место было довольно странное: по стенам в главном коридоре висели портреты всех российских императоров, но однако не было ни одного генерального секретаря или президента — довольно странно для государственного учреждения в официальном образовательном статусе. Эти портреты висели на голубых стенах, которые вверху переходили в белый потолок с шикарной лепниной, а внизу в старый коричневый деревянный пол, доски которого были покрыты лаком, но совершенно не подходили друг к другу ни по форме, ни по толщине. Здесь даже не было электрического звонка: в середине коридора возле флага, почему-то ещё царского, на белой тумбе стоял дежурный с колокольчиком в руке и исправно отмерял время перемены и учебных занятий.
                Я обернулся к Лере и задал ей немой вопрос: «Мне одному здесь не нравится?», на что она только слабо пожала плечами, но по её лицу было видно, что я прав…
                Когда мы вошли в приёмную директора, секретарша встала из-за своего стола, приветствуя нас, и пригласила жестом руки пройти дальше в чёрную кожаную дверь, которая была уже распахнута и ждала нас, так как их предупредили о нашем визите накануне. Входя в кабинет, я как бы невзначай бросил взгляд на секретаршу и поразился тому, насколько это был непростой человек: из-под учтивой маски на меня смотрели два совершенно ненавидящих глаза, из чего я сделал вывод, что приехали мы сюда не зря… 
           «А, вот и наши гости! — радостно сказал пухлый седой директор — Проходите пожалуйста, располагайтесь, вот…». И он указал нам на два обшарпанных стула, которые стояли возле его шикарного стола из красного дерева, покрытого зелёным сукном… Во время нашего визита у него на приёме была какая-то заплаканная старшеклассница, которую он сразу же прогнал со словами: «Иди и подумай над своим поведением!». Она быстро выбежала вон, но я успел заметить её наспех застёгнутую юбку и нервозность на лице её начальника, которому было лет шестьдесят. Он был сед, полон, в белой хлопковой рубашке и светло-бежевых брюках. На ногах у него были белые носки и коричневые сандалии на одной застёжке с большими дырками.
                Я посмотрел на Леру и понял, что до неё тоже уже дошло, в чём тут дело, поэтому с улыбкой перевёл взгляд на директора, который уже пять минут не переставая сверлил меня глазами:
- Мы к вам приехали по поводу трагедии в городе
- Да-да, я слышал — ужасная трагедия! Я бы лично таких монстров на деревьях вешал!…
                «Ну да, — подумал я — ты бы вешал…».
- А чем, собственно, я мог бы быть вам полезен?…
- Видите ли, — попробовала найти к нему подход Лера через своё женское обаяние — мы проанализировали психологический портрет преступника и пришли к выводу, что он примерно одного возраста со своими жертвами, а так как все жертвы молодые девушки… 
- Вы решили поискать у нас, так как здесь скопление всех молодых людей в округе — закончил за неё фразу директор.
- Да
- Ну так послушайте же меня, господа: нашему учебному заведению более двухсот лет, и на своём веку это здание видело многое: восстания, две мировые войны и революцию, прочие катаклизмы, но никогда ещё никто, слышите, никто не осмеливался усомниться в нашей репутации, никто и никогда…
- Да, но мы… — начал было я, но он не дал мне договорить.
- Послушайте, молодой человек, — произнёс он спокойным, но властным голосом — вы напрасно теряете своё время…
                Мы встретились с ним глазами, и я увидел в его взгляде уже ничем не прикрытую ненависть, и даже какую-то угрозу. Поэтому, улыбнувшись и встав со стула, я кивнул головой и сделал знак Лере, что мы уходим. Она тоже встала и мы с ней пошли к выходу, попрощавшись кивком головы с директором… 
- Ну и как тебе? — спросил я у неё, когда мы уже вышли за ворота и я присел с сигаретой на край капота.
- Странный он какой-то…
- Странный? Ты обратила внимание на девочку, которая выбежала перед нами из его кабинета?
- Да, это конечно было «сильно»… Но как он может так откровенно? 
- Ну, педофилия вообще вещь довольно смелая…
- Ты думаешь, это он?
- Да ты что — нет конечно. Ты его видела? Он же трус, а вся эта мишура просто маскировка. Такой ни на что подобное не способен…
- Но почему же тогда он себя так вёл? Он как будто чего-то очень боялся…
- Не знаю… Вот сегодня ночью и посмотрим…
               Я затушил сигарету и, сев в машину, мы отъели на пару сотен  метров вглубь леса, чтобы не светиться лишний раз на ненужных глазах. Теперь нужно было просто сидеть и ждать, когда наступит ночь, и вот это было самое сложное…

                ГЛАВА ШЕСТАЯ
             Вечерний туман повис над поляной как тонкой прозрачное покрывало, сквозь которое всё было видно словно через мутное стекло. Откуда-то сильно тянуло запахом гари, и казалось, что это в небе слегка подгорел тёмно-жёлтый блин луны. Он шкварчал на своей небесной сковородке, и от него в разные стороны разлетались маленькие капельки «масла» — звёзды, которые беспорядочно вспыхивали то здесь, то там, и оттого были похожи на маленькие блёстки, которые кто-то случайно рассыпал и поленился собрать, и они так и остались лежать на тёмно-синем полотне неба, которое теперь было похоже на огромный цирковой купол или на огромную космическую волну, нависшую над всем земным шаром…
            Трава негромко прошептала под нашими ногами, пока мы бежали от машины до забора, возвышавшегося в этой ночной тишине как-то по-особенному грозно. Упав к его подножию, мы стали всматриваться вперёд в темноту. Там, вдали, над главным крыльцом ходил из стороны в сторону большой светящийся прожектор, свет от которого хорошо освещал всю прилегающую к лицею территорию. В свете его лампы я заметил, что по углам забора стояли несколько охранников с собаками, которые были классической для таких случаев породы — немецкие овчарки. На охранниках была военная камуфляжная форма, и за спиной каждого из них висело по автомату. Я обернулся к Толе: 
- Слушай, что-то я сомневаюсь, что они так за деток переживают…
- Да я, в принципе, тоже
- Пошли, посмотрим.
                Мы подлезли под забором через заготовленный ещё с вечера подкоп и оказались в густых зарослях кустарника, который тянулся в обе стороны насколько только хватало глаз. Далее мы выждали момент между прожекторами и, перебежав через дорожку, затаились в большой клумбе, огороженной низкой декоративной изгородью. До ближайшего блока было далековато и риск попасться на глаза охранников был очень велик. Тем не менее, по одному нам удалось перебраться перебежками до запасного входа и притаиться за его низкими бетонными стенками. Убедившись, что нас никто не заметил, мы встали на ноги. Я дёрнул за ручку, но дверь оказалась заперта. «Шпильку!» — скомандовал Толик, и Лера протянула ему инструмент. Потом мы быстро зашли в открытую дверь и тихонько закрыли её за собой. «Нет, а что ты хотел? — сказал «взломщик», увидев мой недоумевающий взгляд — На работе, бывает, задержишь не того, а ключи от наручников чёрт знает где лежат, а человека отпускать надо, ну вот и…». Я ничего ему не ответил, только закатил глаза…
             Пол в коридоре был ужасно скрипучим, и поэтому мы все крались на цыпочках как воры, потому что по сути именно в таком качестве мы сейчас здесь и находились… Добравшись до двери архива, Толя открыл её уже привычным ему образом, и мы проникли внутрь…
                Комната достаточно неплохо освещалась лунным светом, и в  этом свете были видны стеллажи с папками, которые стояли там вперемешку с цветными горшками и ещё каким-то совершенно непонятным хламом, которого здесь было выше крыши. Здесь были и старые банки с окурками, и какие-то обрывки тетрадей, и ещё не пойми сколько видов самого разнообразного канцелярского мусора, который здесь скапливался годами и частично превратился уже в самую настоящую труху…
          «Лера, иди на стрёме постой…» — попросил я, видя, что работы у нас тут, похоже, будет до утра. Лера пошла обратно к двери, а мы с Толей начали шерстить папки с личными делами учеников за последние двадцать лет существования лицея. Надо сказать, что работа эта была не из весёлых, и через полтора часа поисков от этого моря букв глаза уже просто не хотели ничего воспринимать, и в какой-то момент даже пришло отчаяние, потому что времени было потрачено просто немерено, а результата по-прежнему не было, и мы уже было собрались уходить, как вдруг я услышал из соседнего ряда голос Толи: «Миша, иди-ка сюда...». Я положил папку на полку поверх других и, обойдя кругом стеллаж, подошёл к нему:   
- Что случилось?
- Смотри, — сказал он, протягивая мне тонкую папку, которая была вся в пыли — я нашёл это в ящике вот этого письменного стола…
- Ты его вскрыл что ли? — покосился я на покорёженный замок.
                Он только отвёл глаза и пожал плечами. Я вздохнул и взял из его рук толстую чёрную папку, доверху набитую какими-то бумажками. Положив её на стол, я развязал верёвки и открыл форзац, на котором было написано «Неблагополучные ученики». Внутри было добрых пятьдесят папочек по-тоньше, в каждой из которых лежало досье на каждого неблагонадёжного ученика, когда-либо находившегося в стенах этого лицея. Кого здесь только не было: наркоманы, проститутки, сатанисты, озабоченные — всё было чётко классифицировано и аккуратно подшито в одну единую «Базу позора», которая теперь хранилась в этом архиве. «С собой возьмём, — сказал я — на скорую руку ты тут ничего не откопаешь….». Толя молча кивнул, и завернув папку в пакет, спрятал её под куртку. «Всё, уходим» — сказал он, и мы осторожно отправились в обратный путь…
                Сев в салон машины, я смог наконец-то выдохнуть. Давно я не участвовал в подобных аферах, и этот ночной рейд был всем нам хорошей проверкой на прочность. Обратно мы ехали почти молча, потому как каждого из нас переполняли слишком сильные эмоции от пережитого.         
                Приехав на квартиру, я взял бутылку виски и стакан и засел за кухонным столом с этой мини-картотекой позора местного лицея. Рассмотрев повнимательнее некоторые досье, я убедился в том, насколько интересно работала местная система воспитания детей: здесь были те, кто хотя бы раз прогулял занятия, не выполнил домашнее задание, разговаривал на уроке и ещё куча-куча всяких других мелких провинностей, за которые дирекция лицея клеймила своих учеников вечным позором. Причём, учениц в папке было совсем немного — очевидно, они расплачивались за свои грехи точно так же, как и та бедная девочка, которую мы видели, когда вошли в кабинет директора…
                Я просидел так до рассвета не сомкнув глаз, и только перед самым утром на глаза мне всё же попалось несколько довольно интересных папок, которые я успел прочитать прежде, чем мне позвонил Толя и сообщил, что неподалёку от лодочной станции обнаружено тело одной из самых маленьких жительниц города.

                ГЛАВА СЕДЬМАЯ
           Камера судмедэксперта щёлкнула ещё раз, и он ненадолго отошёл от нас, встав с другой стороны трупа. Вокруг суетились наши, другие как могли сдерживали натиск толпы на берегу, которая уже рвалась на причал, чтобы устроить своё, собственное расследование трагедии и уже наконец найти этого выродка рода человеческого, который не пожалел даже ребёнка для удовлетворения своих низменных животных потребностей. Возле маленького тельца в лёгеньком красном платьице в горошек было две лужи крови. Одна, большая, была возле головы и растеклась довольно широко: даже между досок в радиусе нескольких сантиметров были видны засохшие красные сгустки — такой силы был удар, который почти полностью раскроил малышке череп…
               Я встал, и, вытерев свои слёзы, которые я уже не в силах был удержать, подозвал Толю, который в это время успокаивал каких-то бабушек неподалёку:
- Эксперт сказал, что эту он сначала насиловать начал, а потом уже убил. Странно…
- Что странного?
- Ну, в тот же раз по-другому было…
- Эх, Миша, если бы у них всё по системе было — мы бы их гораздо легче найти могли…
- Слушай, я тут подумал кое-что… Смотри: для него очень важен сам факт смерти. Он сначала убивает своих жертв, а потом уже мёртвых их насилует. Маньяк-некрофил… Причём, он явно помешан на факте рождения, смотри: сначала он убивает девушку как символ рождения новой жизни с ритуалом этого самого рождения, затем девочку — настоящего ребёнка. Плюс, директор гимназии — ну явный педофил. А если все дети в округе учатся именно в этой гимназии, то вполне вероятно, что он тоже когда-то стал жертвой насилия и теперь мстит. А вчера я как раз обнаружил в бумагах несколько очень интересных личностей, которые некогда учились в стенах этой школы…
- Ну? — посмотрел он на меня — Давай, не тяни кота за одно место…
- Пошли, присядем…
            Мы с ним пошли на берег, и там присели на пни, которые остались после вырубки леса. Разложив бумаги на пне между нами как на столе, я начал: «Итак, вот что я нашёл. Всего их шестеро, обучались в лицее примерно в одно и то же время, причём некоторые учились даже в одних классах с нашими жертвами. Самое интересное, что личности довольно неординарные. Смотри: первый Виталий Еремеев, тридцать пять лет. Учился плохо, в компаниях был всегда заводилой — если что где саботаж, это к нему. Пил, наркоманил, был поставлен на учёт в милицию, но позже взялся за ум и устроился водителем на автобазу. Второй Егор Опарин, тридцать три года: слесарь в местном ЖЭКе, в молодости сильно пил, отсидел год за пьяную драку, в которой сильно покалечил человека. Не женат, детей нет. Далее, Тимофей Абахов — наладчик станков на местном комбинате. Тридцать лет, не пьёт, не курит, но подвержен всяким странностям и навязчивым идеям по весне — дурачок, короче. Я его просто для порядка взял, чтобы было… Степан Бокин, тридцать девять лет: почтальон, живёт с мамой, жены и детей нет. Пару раз приставал в автобусе к девушкам познакомиться, но там всё понятно — импотент. Такой просто на показуху для престижа играет. Жора Годинин… Этот просто наша головная боль. По ночам разденется, и давай в одном плаще по городу бегать девок пугать, одну один раз даже прижал возле дерева, так та еле отбилась…  И наконец, Кирилл Дергачёв, двадцать девять лет. Лицей окончил вместе со всеми, но рабочим не стал — пошёл выше: он в местной администрации теперь. В ранние годы его однажды застукали в раздевалке с одноклассницей. Ну, сделать-то они мало что успели — их спугнули уборщицы. Потом оказалось, что это была одна из «наложниц» нашего директора, который уже тогда здесь был. Он узнал об этом, и ночью просто вывез её в лес и убил, и закопал там же… Но доказать, естественно, ничего не удалось тогда, он же самый властный человек в городе, с его рук вся местная полиция кормится…».
                Он встал и подошёл к самой воде. Она была очень мутная, и в ней почти было ничего не видно, только большие тяжёлые валуны на дне едва просматривались через этот омут, в котором погрязла теперь всё живность этого пруда…
- А… А как она была убита? — спросил я с наигранной заинтересованностью, чтобы он не почувствовал появившейся дрожи у меня в голосе.
- Её потом водолазы нашли, а когда вытащили… У неё живот был вспорот — наверное, аборт пытались сделать, так ведь без условий же как…
                Я упал на колени и горько-горько зарыдал…

                ГЛАВА ВОСЬМАЯ
             Здание мэрии города было очень красивым. Когда наша мы вышли из машины возле полукруглого крыльца, мне сразу бросились в глаза белые окна с резными ставнями, которыми очень искусно был украшен фасад, и они очень неплохо гармонировали с тёмно-красным шифером крыши, который был сделан под черепицу и прекрасно переливался на солнце перламутром, блистая словно самый драгоценный рубин, какой только можно было найти в сокровищнице самого богатого короля или императора…
                Когда я вышел из машины на улицу, Толя уже рассредоточил одну группу захвата под окнами, другая должна была пойти с нами внутрь в костюмах обычных рабочих, которые им надели для маскировки. Они сопроводили нас до самого кабинета Главы города, и когда мы дали команду к началу операции, заняли свои позиции. Я участвовал в задержании только на том основании, что Толя за день до этого чуть ли не на коленях умолял своё начальство допустить меня до этой операции, так как я помогал ему вести следствие. Это стоило ему больших усилий, но в конце-концов ему всё же разрешили взять меня с собой, на условиях, что я надену бронежилет и буду максимально осторожен.
            Конечно, когда Лера узнала, куда я еду, она чуть с ума не сошла, и отпустила меня еле-еле при одном условии — что я буду чрезвычайно осторожен. Она даже хотела попросить Толю, чтобы тот оставил меня в машине на время операции, но мы вдвоём сумели уговорить её довериться нам, и она всё же переборола себя… 
                Толя слабо постучал в дверь, из-за которой послышалось:
- Маша! Я же просил никого не впускать — у нас совещание!
- Ну, Олег Романович, тут… — отвечала секретарша, которую мы попросили нам подыграть.
- А, чтоб вас там всех!… — с досадой прокричал губернатор, и за дверью послышались нервные шаги, и вскоре дверь отворилась — Ну, чего вам всем тут нужно?…
             В эту секунду из-за его спины послышался дикий женский вопль, и мы проскочили внутрь мимо чиновника, который уже вообще не понимал, какого чёрта тут происходит.
          Вбежав в кабинет, мы увидели дикую картину: все его обитатели зажались в один угол от страха, кроме одного, который как ни в чём не бывало развалился в кожаном кресле и смотрел стеклянными глазами вперёд, куда-то в бесконечность. Это был областной чиновник и серийный маньяк Кирилл Дергачёв, в одной руке которого осталась зажатой тонкая металлическая пластина для вскрытия ампул с лекарствами, а с другой руки, опущенной вниз и висящей теперь вдоль тела, лилась на дорогой итальянский ковёр густая бурая кровь, образовывая там большую дутую лужу, которая растекалась теперь под стулом на всю его площадь, поглощая как огонь стволы деревьев в лесу одну за другой ворсинки ковра, и было похоже издалека на маленькое озеро на лесной поляне, которое цветёт и пахнет, наполняя жизнью весь огромный окружающий его лес, который в свою очередь охраняет его от всех бед и напастей в этом большом и таком злом мире…
              Когда на место приехала опергруппа, всем стало понятно, что сегодня кроме них работать уже не будет никто, поэтому губернатор отпустил всех по домам до понедельника, чтобы те не мешали нам работать. После этого он сел на стул и ещё долго смотрел на труп Кирилла, после чего закрыл глаза и тихо заплакал, но сквозь его плачь было понятно, что он оплакивает не одного из своих самых лучших помощников, а светлую сторону его души, некогда ушедшей в тёмное небытие и отдавшейся животному инстинкту вопреки Божьим заповедям…
                Я подошёл к нему и присел возле на пол, как и он:
- Вы давно знали его? — тихо спросил я.
- Да… Кира был одним из самых талантливых моих помощников, несмотря на то, что вырос в этом злосчастном интернате. Когда я первый раз приехал туда с гуманитарной помощью, я сразу присмотрел его как одного из самых талантливых ребятишек. А после этого стал ездить уже только к нему. Он тогда не понимал ещё моего статуса — я тогда уже окружным депутатом был — и просил меня погулять с ним вокруг лицея. И вот мы с ним идём по осенней тропинке, а он какие-то шишки, листики собирает, и мне всё их протягивает — говорит, мол, на, дядь — тебе это всё пригодиться… А я беру, да всё в карманы себе складываю — как же, выбросить нельзя… Выбросишь — он обидится, да и убежит обратно в блок, и потом его только через неделю увидеть можно будет… Вот так… Потом он вырос, выпустился, а от меня так и не отвязался — пришлось взять. Своих-то детей у меня не получилось — он мне вроде сына как был…
- Вы знали, кем он стал, когда вырос?
- Знал… Он в детстве ещё тогда после той трагедии с девочкой странным стал каким-то, в себе замкнулся, даже мне больше ничего не рассказывал… Хотя он всегда мне доверял больше всех — я же ему был как папа… Я хотел в полицию заявить, а как на него заявишь, если он как родной сын… 
- Ага, только теперь девочки эти и на его, и на твоей, Олег Романович, совести, вот теперь и живи с этим…
          Я похлопал его по плечу и встал, а он зарыдал ещё пуще прежнего. У выхода я ещё раз обернулся на него — он сидел и плакал как маленький ребёнок у которого вот только сейчас на его глазах разбили его любимую игрушку, и он теперь рыдал как раненный зверь, а его успокаивали его многочисленные приближённые, но разве можно было теперь унять ту боль, терзающую его душу…
      Когда я вернулся на квартиру, Лера встретила меня с беспокойством, и долго выспрашивала, как да чего прошло, да что там случилось… Я только вяло улыбался и говорил, что всё хорошо… Оставаться в этом городе мне больше было не к чему, и на следующий день Лера написала заявление об уходе со своей работы и стала складывать вещи для того, чтобы ехать со мной в Москву…
              С вечера ещё мне позвонил Толя, и сказал, что у него для меня важная новость, поэтому по дороге домой мы заехали в отдел. Было очень символично, что всё заканчивалось там же, где и началось…
               Подъехав к отделу, я тормознул таксиста метров за пятьдесят, а сам пошёл пешком по склизкой грязи и ухабам, которые намыло дождём, не прекращающимся уже который день. Подойдя к ступенькам, Толя пожал мне руку и тихо сказал:
- Директора лицея сегодня утром в его кабинете нашли. Кто-то его сначала пожарным шлангом изнасиловал, а потом этим же шлангом его и придушил…
- Что думаешь?
- Наши уже начали следствие, но…
- Ищи, Толя, всегда только правильных людей — неправильные тебя сами найдут…
                И я пошёл прочь от этого места. Садясь в такси, я ещё раз обернулся на него: он всё так же стоял и смотрел мне в след, глубоко затягиваясь дымом из сигареты… Я больше не возвращался туда…
 
                ЧАСТЬ ВТОРАЯ
                СЛАДОСТЬ
                ГЛАВА ПЕРВАЯ
                «Не прелюбодействуй» 
                (Седьмая заповедь)
              Очередной удар грома огласил весь двор, и капли на стекле начали появляться чаще, образовывая на нём хитрые переплетения, издали похожие на серебряную паутину или на россыпь мелких бриллиантов, которые сверкали теперь в свете фонаря как звёзды на ночном небе. Через открытую форточку дул лёгкий летний ветер, и его дуновения приносили в комнату свежесть и мирское спокойствие, которых теперь так не хватало в моём маленьком и таком холодном мире…
             Я стоял и курил на балконе, когда сзади меня послышались лёгкие шаги. Лера на цыпочках босиком подошла ко мне по холодному полу и, слегка приобняв меня за плечи, сказала:
- Ты ни в чём не должен себя винить…
- Я знаю… Просто там, внизу, когда я стоял у его тела, я почувствовал… Знаешь, когда мы в детстве в деревне играли в прятки, я однажды решил спрятаться лучше всех, так, чтобы никто не нашёл, и пошёл в самые густые заросли в траве… А там крапива росла. И вот пока я там сидел, я себе все ноги и руки себе обжёг, потом такие волдыри были… Так вот когда они Кирилла обступили на земле, я тоже самое почувствовал. Он не должен был… Всё не должно было вот так вот закончиться, ведь он же мстил, мстил им всем… 
- Миш, он убийца… Убийца и насильник…
- Да, — покачал я головой — и от этого мне больнее во сто раз…
             В это время я услышал, как гудит на тумбочке мой мобильник. Зайдя в комнату, я сел на кровать и снял трубку:
- Да…
- Алло, Миш? Привет!
- О! Здравствуйте, Леонид Николаевич! Сколько лет!… 
- Да… Слушай, ты сейчас по работе не занят ничем?
- Да нет особо… А что?
- Да у нас тут на кафедре к тебе как к нашему лучшему выпускнику… Короче, разговор есть, Миш…
- Ну, так бы сразу и сказали, а то такой официальный тон был…
- Ну, ты же знаешь…
- Ну да… Хорошо, я тогда утром завтра подъеду в университет…
- Отлично, Миша! Мы знали, что на тебя можно положиться!
- Ага… — закатил я глаза.
- Ну, всё, до завтра тогда.
- До завтра, Леонид Николаевич…
              И я повесил трубку и упал на кровать. Это был финиш. Зная характер своего доцента, я примерно догадывался, что могли означать слова «есть разговор» — ничего хорошего… Помню, что в последний раз, когда он мне это сказал, нам с однокурсником пришлось с тряпками буквально вылизать весь актовый зал ко Дню студенчества. Так он же потом ещё и не доволен остался — грязноватенько, говорит… «Грязноватенько»!… Да, попробовал бы он сам так поползать. Хотя нет, он же уже не может — ему же уже, прости Господи, семьдесят девять лет — юбилей скоро, на пенсию  пора бы уже, а он всё туда же. Ох…
               На следующее утро ровно в 10:00 я уже входил в двери того места, откуда только совсем недавно убежал с превеликой радостью. Но теперь по воле судьбы мне снова нужно было подниматься по этим ступеням на этаж своего факультета, встречая на ходу и тех, кто раньше учил меня, и тех, кого я знал, кто ещё доучивался в стенах этого прекрасного заведения. И среди тех, и среди других были люди, с которыми мне не особо хотелось видеться, поэтому я решил пройти в нужный кабинет побыстрее, и ускорил шаг. Но, как это всегда бывает, в жизни всегда всё происходит назло, и когда мне до моего этажа оставался всего один жалкий пролёт, мне навстречу вышли те, кого я не так сильно хотел видеть. Их было трое, мои бывшие одногрупники — Ваня Тохочев, Коля Коханский и Лёня Чарпенко. Последний, это вообще отдельная история… 
- Батюшки! Кого я вижу! — увидев меня, натянул показную улыбку Ваня — Да это же сам Михаил Обрубочкин, собственной персоной!
- Пусти, дай пройти!…
                Я с хмурым видом протиснулся среди них и пошёл дальше, а они так и остались стоять на лестнице и ржать надо мной…
            Да, была там одна крайне позорная история, которая случилась со мной, когда я учился на третьем курсе, и с тех пор эта кличка так и прицепилась ко мне среди наших и никак не хотела отставать. Но я не буду утомлять читателя подобными байками, а лучше продолжу своё повествование.
                Итак, пройдя по большому светлому коридору ещё метров десять, я оказался перед дверью своего деканата и, осторожно постучав, вошёл внутрь.
- О, Миша! Здравствуй, дорогой! — сразу вскочил со своего места и подошёл ко мне Леонид Николаевич — Сколько лет, сколько зим!…
- Два года, десять месяцев и четырнадцать дней.
- А, а ты всё такой же шутник! — засмеялся он и указал мне рукой на стул возле большого стола, за которым он всё так же сидел — Чай будешь?
- Не откажусь… — улыбнулся я — Ну, расскажите, как вы тут поживаете…
- Ой, Миш, живём так себе, скучно всё как-то… Выпускники мало приезжают, совсем забыли нас, стариков…
- Ну да… — задумчиво покачал я головой, но потом словно очнулся и снова посмотрел на него — Леонид Николаевич, а что у вас там за дело-то стряслось?…
                Улыбка мгновенно слетела с его лица, он сел в своё кресло и посмотрел на меня таким пронзительным взглядом, что мне даже стало как-то не по себе… «Миш, беда у нас. Не так давно из нашего вуза стали пропадать студентки, одна за другой. Вечером уходили с пар, и больше их никто не видел… Вот, (он открыл ящик стола и вытащил оттуда три толстые папки) это их личные дела. Мы ищем их уже несколько месяцев — полиция с ног сбилась, но мы до сих пор ничего и никого не можем найти… Я умоляю тебя, помоги нам. Если ты не поможешь, никто не поможет, потому что я не знаю, на кого ещё мы можем положиться, кроме тебя… Помоги…». Он достал платок и вытер слезу с края глаза.
                Я взял папки и стал смотреть личные дела студенток. Опять начиналась вся эта канцелярия…
- Не волнуйтесь, Леонид Николаевич, мы обязательно их найдём…
- Спасибо тебе, Мишенька! Спасибо!…
            Выйдя на улицу, я первым делом набрал полную грудь свежего воздуха и выдохнул. Это всё было так неожиданно и сразу, что я даже поначалу как-то растерялся от того, что меня снова настигла эта непонятная мне доселе стихия, которая теперь владела душами и телами многих близких и знакомых мне людей. Тем не менее я достал телефон и, набрав номер, сказал после нескольких секунд ожидания: «Толя, похоже рановато мы с тобой распрощались…».

                ГЛАВА ВТОРАЯ
               Прозвенел звонок с пары, и минуты через полторы в коридор начали выливаться потоки студентов, которые вскоре образовали там целое море. Они все были очень разные — весёлые и задумчивые, шли группами и по одному, обычные и неформалы — но всех их объединяло одно: они все были молоды и жизнерадостны, по-глупому счастливы просто оттого, что они есть на этом свете, и эта радость, казалось, несла их сейчас вперёд подобно ангельским крыльям, незримо присутствующим за их молодыми спинами, которые согревались изнутри ярким и жарким пламенем романтики, пылающем в их молодом и ещё не успевшем окрепнуть сердце…
           Мы с Толей стояли чуть в стороне от этого потока, чтобы никому не мешать, и вместе с тем иметь возможность получше рассмотреть со стороны всё это цветущее сообщество надежд нашей Родины, шедшее мимо нас и не обращающее на наши скромные личности совершенно никакого внимания, что было нам только на руку…
- Ну, и что мы сейчас делаем? — спросил я, осматривая поток.
- Пытаемся найти тех, кто мог бы его привлечь… Хочешь найти охотника — найди его потенциальную жертву…
- Да, — согласился я — но они же все абсолютно одинаковые…
- Не скажи… Вон посмотри: девчонки компанией идут, а неподалёку от них девушка одна стоит, и ни к кому не подходит… Или вон например: видишь, девушка вообще одна вышла из аудитории и одна пошла вниз… Здесь много одиночек — следствие плохой социализации…
- То есть, потенциальные жертвы уже есть… Но если они все замкнуты в себе, кому же тогда они могут довериться?
- Тому, кто знает их лучше, чем они сами. А ну-ка пошли…
              И мы с ним медленно двинулись вперёд по коридору за одной   студенткой, одетой в белую полупрозрачную блузку и чёрную узкую юбку с вырезом.
- Почему ты именно её выбрал? — спросил я тихо, чтобы не привлекать особого внимания.
- А ты посмотри: плечи ссутулила, книги и тетрадки прижала крепко к груди, идёт медленно и всё время по сторонам оглядывается — она замкнута в себе и боится окружающих. Её кольцо из рук вокруг себя — это психологическая защита. Вот как раз такие-то ему и нужны…
          В это время я посмотрел вперёд и увидел, как студентку остановил какой-то человек лет пятидесяти в невзрачном рабочем костюме. Он был невысокого роста, смуглый, из его пояса торчали различные инструменты, испачканные не пойми в чём. На шее висели очки на верёвочке, а волосы были длинные и седые, между которыми можно было разглядеть маленькие чёрные глаза и широкую улыбку с золотым зубом.
              Мы с Толей переглянулись и осторожно подошли поближе. До нас донеслись отрывки разговора:
- ...всё хорошо будет…
- Да я знаю, дядь Гриш… Просто я уже так устала от их нападок…
- Я прекрасно тебя понимаю: меня в молодости тоже никто не понимал, мне даже поговорить не с кем было — хорошо, что вот сюда работать пошёл — всё же с ребятами веселее, да так и остался…
- Просто они… Он меня даже не замечает…
- И ты его не замечай! Глупый он, не понимает своего счастья… А знаешь что: приходи сегодня после пар — я тебе покажу, каких ребят нужно любить. Я в молодости работал тренером в местной баскетбольной команде «Ракета» — вот там у нас ребята были! Один другого краше!… Вот приходи: чаю попьём, покажу тебе альбомы…
- Спасибо вам, дядь Гриш — вы единственный, кто нас понимает… 
                Он улыбнулся и похлопал её по плечу, когда она отходила от него. Я посмотрел на Толю, который стоял рядом и пристально смотрел на этого старика:
- Ну, что скажешь?
- Странный дед…
- Ага…  Толя, алё: да он же ей почти прямым текстом сказал «пошли займёмся сексом»!
- Спокойно! Это ещё нужно доказать. Пошли…
           Мы спустились вниз и вышли из института на площадь, которая была перед главным входом. Там стояла наша машина возле памятника непонятно кому, который возвышался посреди двора как шпиль на крыше и отбрасывал в сторону такую большую тень от своего постамента, что в ней, казалось, с лёгкостью бы поместился какой-нибудь большой грузовик или по крайней мере джип, каких, впрочем, здесь не наблюдалось…
                Мы дошли до машины и я сразу же открыл окна, потому что жара в салоне на тот момент была уже просто неимоверная. И когда первые дуновения лёгкого летнего ветерка проникли в душный и раскалённый салон, всё в нём, казалось, сразу же расцвело, задышало по-новому и подавало теперь надежды на продолжение жизни… 
          Больше делать сегодня здесь было нечего, и поэтому мы поехали домой. Я всё время думал, как же у этого типа получается такое долгое время вершить свои тёмные дела на виду чуть ли не у всех людей, и при этом оставаться в тени? Возможно, что это как раз и было то самое искусство прирождённого убийцы, истинного киллера, которому всегда благодаря своему чутью удаётся совершать преступление, и при этом уходить от правосудия, которое казалось бы уже занесло над преступником свой меч, чтобы покарать его, но снова промахнулось и допустило очередное беззаконие и жертвы, которых становится всё больше и больше с каждым новым шагом…
            Приехав домой и зайдя в квартиру, я увидел Леру, которая суетилась на кухне, готовя ужин. Её щека была так забавно испачкана мукой, что я, увидев это, не смог сдержаться и засмеялся, а она обиженно вытерла щёку полотенцем и сказала:
- Я, значит, тут полдня кружусь возле плиты, пока он там шляется неизвестно где, а он ещё и смеётся!
- Ну всё, всё, ладно — прости...
               Я крепко обнял её и поцеловал в щёчку. Она опустила глаза и, заулыбавшись, снисходительно сказала: «Ладно, иди руки мой — у меня готово всё уже...». Я ещё раз поцеловал её и пошёл в ванную.
             Тут было столько всякого разного мыла, что я даже не знал, какое мне выбрать. Взяв первое наугад, я намылил руки, и, глядя в зеркало на свою уставшую физиономию, начал тщательно мыть пальцы под горячей водой. Странно, особо я нигде не испачкался, но почему-то хотелось сейчас именно вымыться с мылом, причём с ног до головы — всё-таки вся та грязь, которую я прошёл за последний месяц легла на мою душу тяжким бременем…
             В это время я услышал с кухни голос Леры: «Миш, телефон!», и, наспех вытерев руки об полотенце с каким-то непонятным рисунком, выбежал на кухню и успел снять трубку до того, как вызов был бы пропущен:
- Да, алё, Толь! Ну, что у вас там?…
- А у нас, Миша, ещё один человек пропал…

                ГЛАВА ТРЕТЬЯ
                Утром я помчался обратно в институт. Ещё на подъезде мне в глаза бросились люди в форме с собаками, которые бегали вокруг здания, ища след. «О, а тут уже работа кипит...» — подумал я, и прибавил газу. Подъехав ближе, я увидел, как уже собралась возле здания толпа родителей и студентов, занявшая собой теперь почти всю дорогу, из-за чего проехать на территорию мне удалось с большим трудом. Припарковавшись возле соответствующего знака, я выскочил из машины и побежал вовнутрь, где наверное уже вовсю работала Толина бригада. По пути я почти никого не встретил — наверное, его люди уже оцепили всё здание…
               Поднявшись на второй этаж, я с трудом протиснулся сквозь толпу родителей, студентов и преподавателей, и увидел, как Толя со своими людьми опрашивал свидетелей. Завидев меня, он поручил дела своим подчинённым, а сам пошёл мне навстречу:
- Здорово…
- Привет. Ну, что у нас тут?
- Вавилова Оксана, двадцать лет. После пары вышла с подружками из аудитории, попросила их секундочку подождать, а сама забежала в дамскую комнату, и всё — как сквозь землю провалилась…
- Весело… А что про неё преподаватели говорят?
- Отличница, спортсменка, активистка, и просто красавица!…
- Ну понятно…
- Да, и ещё… Один парень видел, что незадолго до этого она болтала с тем же рабочим, что и первая…
- Так, и что за фрукт?
- Григорий Коптеев, шестьдесят лет. Женат, имеет двух дочерей. Когда-то окончил этот же вуз, но с работой не сложилось, поэтому остался здесь. По месту работы характеризуется положительно, работает здесь техником — унитазы, раковины, электрика…
- Унитазы-раковины говоришь… А его допросили уже?
- Да, он всё рассказал. Если что, у него алиби: он в тот день отъехал в поликлинику на медосмотр…
- А сейчас он где?
- Да вон стоит, возле преподавателей…
- Толя, ты понимаешь, что он, возможно, последний, с кем она общалась…
             Толя только руками развёл. Я сделал жест рукой и пошёл к этой куче людей, которая теперь стояла возле актового зала и горячо обсуждала события минувшего дня. Надо сказать, что этот человек сразу мне показался каким-то не таким: все вокруг были встревожены исчезновением девочки, строили планы о её поисках. Григорий Александрович тоже стоял вместе со всеми, и тоже сильно переживал, но только было в нём что-то такое, что смущало меня. Поначалу я даже не понял, что именно, и только когда подошёл ближе, с несчастного и страдающего пожилого лица на меня посмотрели два совершенно ледяных и равнодушных глаза, которые он поспешил сразу же отвести в другую сторону, искусно сделав вид, что он и вовсе меня не заметил. Потом он и вовсе быстро ушёл в сторону подвала, и больше в тот день не показывался нам на глаза. И вот это было уже действительно интересно… 
           Когда я провожал его своим настойчивым взглядом, ко мне сзади подошёл Толя и, посмотрев в ту же сторону, многозначительно произнёс:               
- Глаза видел?
- А то! Толя, тут только дурак не поймёт!…
- Да… Теперь надо готовить большую толстую папку, потому что пока мы не найдём реальные доказательства, в наши доводы и интуицию совершенно никто не поверит…
- Будут тебе реальные доказательства… Во сколько он домой уходит?
- В одиннадцать — пока всё обойдёт, пока всё закроет…
- Понятно… Короче, домой, Толя, мы с тобой сегодня не идём…
- Да, похоже… Ну тогда, пошли пока перекусим, а то я уже страсть как проголодался со всеми этими расследованиями!…
              И мы с ним спустились на первый этаж в буфет. Надо сказать, что выбор здесь был отменный — на любой вкус. Чего тут только не было: сосиски в тесте, котлеты, супы, гарниры, десерты — в общем, будущие юристы, журналисты и иже с ними питались на славу, как полагается истинной интеллектуальной элите любого общества. Мы решили не отставать от них, и, взяв всё самое вкусное, что только было в ассортименте, выбрали столик в самом углу, из-за которого отлично просматривалась вся столовая, и можно было сделать кое-какие попутные наблюдения, которые в данной ситуации были бы не лишними…
            Просидели мы там до самого позднего вечера. Буфетчицы были предупреждены о том, кто мы такие, и поэтому не прогоняли нас. Студенты, живущие в местном общежитии, естественно засиживались подольше, так как спешить им было некуда. И сидели они, и смеялись, а я смотрел на них, и вспоминал, как совсем недавно жил вот такой же беззаботной жизнью, и от этого в моей душе всплывала ностальгия по тому времени. Конечно, ведь не зря же студенческие годы — самые яркие и запоминающиеся в жизни человека, потому что именно в это время он складывается как личность и определяет свой дальнейший жизненный путь…
            Мои размышления прервал Толин пинок под столом. Я не сразу понял чего он хочет, и тогда он глазами показал мне посмотреть влево. Я осторожно повернулся и увидел, как там за одним столом с молодой и симпатичной студенткой сидел тот самый Григорий Коптеев, которого мы видели на этаже, и что-то ей объяснял, часто кивая головой и размахивая правой рукой в воздухе. Я с волнением посмотрел на Толю, но тот одними губами приказал мне сидеть и наблюдать дальше.
            А дальше всё стало развиваться очень бурными темпами. Буквально минут через десять парочка встала и направилась к выходу из столовой. Мы, быстро закончив трапезу, поспешили вслед за ними. Идти по пустому коридору за двумя людьми незамеченными было затруднительно, поэтому мы немного отстали по дороге. Тем не менее я, успел заметить, как рабочий завёл девушку в подвал и захлопнул за собой железную дверь.
                Когда мы к ней подбежали, я судорожно дёрнул ручку. И тут же проклял нашу медлительность, так как дверь была заперта.
- Ну, и что теперь? — спросил я с досадой.
- В обход пойдём — сказал Толя. — Я не такой дурак, как ты думаешь, и в первый же день изучил план института — там в подвале с другой стороны можно через окно пролезть… Всё, давай за мной, а то точно упустим…

                ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
             В мрачном и узком коридоре, похожем на траншею, воняло плесенью, и было так душно, что, казалось, это путь ведёт никуда иначе, как в преисподнюю, иначе как можно было объяснить такое чёткое сочетание тьмы и вони в одном месте. Здесь было вдобавок ещё и сильно захламлено: всюду валялись обломки каких-то железяк и деревяшек, осколки кирпичей и бутылок, обрывки ваты и поролона; какие-то непонятные куски тряпья свисали с потолка и касались наших макушек, отчего было невыносимо противно, потому что они были влажными от сырости, и ощущения от соприкосновения с ними были не самые приятные… 
           «Слушай, ну что я могу сказать, — посмотрел я на Толю, обозревая всю эту «красоту», — если он и вправду их сюда водит, то он реально маньяк, потому что устраивать свидания в таких местах нормальный человек не будет...». Он только усмехнулся и махнул фонарём, который держал в руке, что означало «иди вперёд и не разговаривай». Я сразу же понял этот жест и немного сник, потому что в местах, подобных этому, отвлечься от всяческих дурных мыслей, приходящих в голову, можно было только при помощи разговоров, а без них можно было просто сойти с ума от звенящей тишины, лишь изредка нарушаемую звуками далеко стоящих генераторов…
               Пройдя ещё метров пятьдесят, мы очутились в тупике, с двух сторон образованном зелёными бетонными стенами, а с третьей массивной железной дверью с большой ручкой, на которой был наклеен знак «Не влезай — убьёт!». Толя подошёл поближе к двери и, присев на корточки, прислонил ухо к дверной скважине, после чего довольно усмехнулся.
- Ты чего? — спросил я, не поняв такого веселья.
- А ты послушай…
                Я тоже присел и прислушался к тому, что было за дверью.
- Что слышишь? — спросил он меня через несколько секунд.
- Ничего… — смущённо ответил я.
- Абсолютная тишина? — снова улыбнулся он — В трансформаторе-то?…
            И только тут до меня дошло. Ну конечно! Как же я сам не догадался! За этой дверью и в помине не было никакого трансформатора. Но только что же тогда там было?…
             В это мгновение мы услышали шум шагов в другом конце коридора, и поспешили по-скорее спрятаться в укромное место, так как на данный момент времени находились на территории института незаконно, и наше обнаружение могло бы быть чревато для нас весьма серьёзными последствиями. Спрятавшись во тьму за большой жёлтой трубой с вентилем, мы затаили дыхание и прислушались к шагам, звуки которых с каждой секундой становились всё громче и громче. Вот прошло ещё пару секунд, и в свете лампы под потолком появился тяжело дышащий Коптеев с пакетом еды в одной руке и бутылкой водки в другой. Отперев дверь большим ключом, он зашёл внутрь и захлопнул за собой дверь, из-за которой через мгновение снова послышалось лязганье замка.
- Ну и что он тут делает в такое время? — посмотрел я на Толю.
- Не знаю… Живёт… Работает… Студенток варит и ест!…
             Надо было быстро по-тихому уходить, пока нас и вправду кто-нибудь не увидел. Мы вылезли из своего укрытия и пошли было уже по коридору, как вдруг моё внимание привлекло небольшое пятно на полу возле двери каптёрки, которое я рассмотрел в свете лампы под потолком. Наклонившись пониже, я удостоверился в своих догадках и кивнул на это Толе:
- А вот это, наверное, краска, да, которую он случайно пролил…
- Слушай, я не знаю! — зашипел он — Вот постучись к нему и сам спроси: «Дяденька, а вы случайно не маньяк?». Я посмотрю, что он тебе ответит…
- Ну ты же сам всё понимаешь…
- Факты. Дай мне настоящие, железобетонные факты, и я его посажу, я тебе обещаю, а пока он всего-навсего подозреваемый…
- О! Ну хоть на этом спасибо!
- Пожалуйста! Кушай — не обляпайся!…
          И он развернулся и сердито пошёл вперёд. Я прекрасно понимал его злость: не одного меня терзали подобные подозрения и не один я умел строить логические выводы, но так как реальных доказательств пока и вправду не было, мы действительно были бессильны…
               Выйдя на улицу, Толя сразу же закурил. По нему было видно, что он очень нервничает, и это было нам сейчас совсем не на руку. Нужно было сохранять холодный и трезвый ум, чтобы правильно сопоставить все факты и выстроить из них ту самую пресловутую логическую цепочку, с помощью которой можно будет вычислить и обезвредить настоящего преступника. И если это будет этот дед, я готов чем угодно поклясться, что я лично ни о чём не жалея отдам его в руки правосудия, чтобы ему дали заслуженный пожизненный срок, или же оправдали в том случае, если он и вправду ни в чём не виновен…
                Мы распрощались с Толей возле ворот института, и я пошёл на автобусную остановку, которая была тут же неподалёку. Присев на влажную от прошедшего дождя лавочку, я закурил и рассудил всё дело по-трезвому. В самом деле, ну куда бы мы сейчас пошли? Для того, чтобы вскрывать двери в таких учреждениях, помимо обычных подозрений необходимы ещё понятые и самое главное — ордер, а ни того, ни другого в нашем распоряжении сейчас не было, поэтому нужно было для начала провести приличное следствие, чтобы уже после на законных основаниях делать какие-либо выводы и применять какие-либо санкции, или же не применять — в зависимости от того, какими будут результаты обыска…
          Вскоре приехал автобус, и я отправился домой. Было уже достаточно поздно, и я беспокоился, что Лера могла сильно заволноваться за меня, что меня так долго нет. Позвонить я ей не решился — возможно, она уже давным-давно спала — я поэтому эта неизвестность несколько меня напрягала. Вообще сейчас хотелось уже поскорее приехать домой и просто упасть на кровать, и проспать так часов двенадцать, потому что меня уже очень измотали все эти бесконечные поиски неизвестно чего, но что поделать — это было реально интересно, а интерес перевешивал всё остальное…
                Войдя в квартиру, я осторожно разделся и прошёл в комнату, где на диване мирно спала Лера. Тихо, чтобы не разбудить её, я прилёг на краешек, и постарался уснуть.
               Но сон почему-то не приходил. Я поворочился и так, и сяк, но только всё было бесполезно — я не мог спокойно отойти в царство морфея… Измучившись до конца, я встал и пошёл на кухню, где в холодильнике ещё оставалась недопитая бутылка вина, которую я притащил уже не помню когда и уже не помню откуда…
             Налив полный до краёв стакан, я опрокинул его залпом, потом ещё один. Так постепенно к утру у меня вышла вся бутылка, и я проснулся от жуткого холода из открытого настежь окна, которое непонятно почему было в таком положении…

                ГЛАВА ПЯТАЯ
                Я проснулся оттого, что из окна жутко сквозило. Этот холод проникал в комнату подобно тонкому языку змеи и обволакивал собой каждый даже самый малейший предмет, находящийся в ней. Он словно тигр на охоте крался по комнате всё ближе и ближе к моей постели. На своём пути он поглощал всё и оставлял позади себя  охлаждённым и обновлённым после длинной ночи, явившейся в этот мир каким-то чудом или даже Божьим откровением. И откровение это теперь явило собой те самые волшебные двери к какой-то высшей, неизвестной пока что истине, всю важность которой ещё только предстоит постичь человеку, наивно желающему подчинить своей воле законы этой своенравной и такой неукротимой Вселенной…
            Сев на кровати, я посмотрел на будильник. Была уже половина двенадцатого, и естественно, что Леры не оказалось рядом со мной. Зато была записка: «Завтрак на столе. Целую…». Тяжело вздохнув, я положил её на место и встал с кровати. Широкий солнечный луч озарял ламинатный пол комнаты, и пятно от его света напоминало большой золотистый блин или ещё одно маленькое солнышко, оставшееся теперь в этой комнате после пребывания в ней большого блика, и готового сохранять всё его тепло и свет, которое было равно по своей энергии всем самым светлым чувствам, существующим на Земле… 
             Сегодня, несмотря на свой законный выходной, я снова поехал в институт, так как мне не давала покоя та дверь, которую мы обнаружили накануне. Всё-таки было в ней что-то, что одновременно смущало, пугало и притягивало меня. На первый взгляд обычная подсобка вызывала во мне одну простую идею: жилище человека — это его лицо, значит и внутренности этой кладовой должны были натолкнуть нас на мысли о том, что именно нам делать дальше, как поступать, ведь поспешное решение могло обернуться большой трагедией для каждого участника этой драматической истории, что потом легло бы тяжким грузом на наши с Толей души, который невозможно было бы уже сбросить ничем…
         Подъехав к университету, я захлопнул дверь машины и поспешил в кабинет к Леониду Николаевичу, с которым мы договорились сегодня встретится. Помимо имеющейся информации, у меня к нему появились ещё и новые вопросы, на которые мне теперь необходимо было получить ответы для успешного продолжения следствия. Девушек нужно было найти во что бы то ни стало. Одна мысль о том, что они могут быть уже мертвы, приводила меня в такой ужас, что буквально волосы на голове вставали дыбом. Поэтому я как мог старался логически объяснить их исчезновение, но и самые ужасающие версии событий отбрасывать было тоже нельзя.
              Подъезжая к университету, я заметил возле входа знакомый силуэт, который стоял на крыльце возле колонны и курил в долгий затяг. Сигарета заметно подрагивала в его пальцах, и это явно бесило Толю, потому что он и без того ходил из стороны в сторону как тигр в клетке, а с этим так вообще начал чуть ли не бегать по крыльцу из стороны в сторону, и я, поднявшись по ступенькам, едва ли поймал его, чтобы он случайно не сшиб по пути кого-нибудь из проходящих мимо студентов или преподавателей, которые и без того уже посматривали на него как на ненормального. Подойдя к нему, я взял его за локоть и оттащил с прохода в сторону:
- Ты чего?
- Я знаю, что это он, я точно знаю…
- Спокойно, я тоже — положил я ему руку на плечо. — Ты бумагу на обыск получил?
- Нет — помотал он головой. — Мы там наверху покумекали и решили, что обыск будет без бумаг. Если мы сейчас официальный запрос пришлём, то мы просто-напросто спугнём его — он заметёт следы и заляжет на дно, и что мы будем делать тогда? Что мы скажем родителям пропавших девочек? Что упустили, проворонили? Да нас тогда самих собой сошлют за сто первый километр, и на этом всё, конец!… Короче, ты меня понимаешь… 
            Я покивал головой. Он был прав: рыпнуться сейчас туда с официальной проверкой и постановлением означало бы полный провал, потому что шум об обыске разлетелся бы быстрее ветра, и он наверняка бы успел уничтожить все следы, если они действительно имелись в его каморке. И вот тогда бы Толю на совершенно законных основаниях отстранили бы от следствия, а мне бы и вовсе указали на дверь, потому что я, по большому счёту, не имеющий ни чина, ни звания, вообще не имел права без специального разрешения участвовать в таких расследованиях, и то, что на мои похождения до сих пор великодушно закрывали глаза, было для меня таким большим бонусом, что это было просто непередаваемо ни в каких словах и эмоциях…   
            Поднявшись в кабинет ректора, мы быстро зашли внутрь и закрыли за собой дверь на ключ. Он изрядно удивился такой дерзости и даже положил трубку телефона, по которому, очевидно, разговаривал с каким-то очень важным лицом, так как выражение лица у него было крайне напряжённое.
            Когда мы описали ему ситуацию, он настолько опешил, что долго не мог подобрать нужных слов, чтобы выразить своё крайнее возмущение всем происходящим. Наконец, он собрался с духом и начал свой монолог:
- Вы понимаете, что вы мне сейчас говорите? Григорий Александрович работает в нашем вузе уже не первый год, и за всё это время не было ни одного пятнышка на его безупречной репутации, так что…
- Знаете, сколько их было, с такими «безупречными репутациями»? — дерзко прервал его Толя, взяв со стола тёмно-синюю ручку в золотой оправе — Вам имя Анатолия Сливко о чём-нибудь говорит? Семь! Семь доказанных убийств!… Тоже вот так вот деток любил, водил их в походы…
              Ректор опустился в своё кресло и задумался. Пример того дела очень хорошо показывал, чего стоят человеческая доверчивость и легкомыслие, когда в одном лесу с тобой находится дьявол, готовый в любую секунду забрать твою жизнь просто для того, чтобы ему на мгновение стало хорошо. И о чём можно говорить, если эта и другие подобные истории до сих пор так ничему и не научили людей: они всё так же готовы довериться любому, кто предстанет в их глазах в образе благородного ума с величайшими способностями и намерениями спасти целое человечество от какой-нибудь очень опасной беды, живущей только в их сознании и являющейся лишь прикрытием их истинных дьявольских наклонностей, которые при виде потенциальной жертвы так и рвутся наружу, и их уже невозможно удержать ничем. Отсюда и выходит единственный итог снятия морального напряжения — очередное убийство, которое облегчает ненадолго больную душу и позволяет ненадолго отпустить тормоза… 
       «Хорошо — сказал после затянувшейся паузы Леонид Николаевич. — Но если вы там ничего не найдёте, я лично напишу письмо вашему руководству с просьбой отстранить вас от расследования дела в связи с вашей некомпетентностью…». 
                Ставки в игре повышались…

                ГЛАВА ШЕСТАЯ      
               День перед вылазкой прошёл очень беспокойно. Я провёл его  дома рядом с Лерой, но даже её присутствие сейчас не помогало мне отвлечься от тревожных мыслей, которые буквально преследовали меня каждую минуту, не позволяя думать ни о чём другом, кроме как о предстоящем рейде в самое логово предполагаемого убийцы, и было очень страшно найти там подтверждение своих мрачных догадок. Но, с другой стороны мы получали шанс поймать с поличным маньяка, а в таком случае его бы непременно ждало заслуженное наказание, которое непременно должно было быть самым строгим из всех предусмотренных, ибо жертвами были почти что дети, а как это можно — покуситься на самое святое, что только есть в жизни человека…
                После завтрака Лера вывела меня погулять в местный парк. Она сказала, что мне нужно развеяться, потому что я стал уже очень плохо выглядеть из-за своего режима — недоедания и недосыпа. Это было и понятно, ведь когда мне было есть и спать, если вокруг нас творились такие дела. Честно говоря, в последнее время я и сам уже стал понимать, что всё происходящее не самым положительным образом влияет на меня, но ведь я же не мог бросить Мишу — я должен был довести начатое нами дело до конца, и тогда уже можно было бы со спокойной душой уходить на заслуженный отдых, но пока что об этом ещё очень рано было говорить…
                После обеда я занялся чтением. Надо было отвлечься хоть на что-нибудь, потому что иначе голова уже просто готова была взорваться от всех этих мыслей и идей, переполнявших её. Что я мог поделать с ними, если логические цепи уже начали складываться в моём представлении сами собой, и моя интуиция сейчас подсказывала мне, что мы с Толей копаем в верном направлении. А других попросту и не осталось, потому что все возможные версии были уже давным-давно тщательно отработаны, и эта работа по ним не привела совершенно ни к каким результатам, что лишний раз убеждало меня в том, что нужно во что бы то ни стало копать дальше, ведь только так можно было докопаться до истины, какой бы страшной она ни была. Да и нам ли бояться ужасов после того, что мы уже успели повидать в этой жизни…
            Вечер пришёл таким долгожданным, каким приходят в дом самые дорогие гости, какие только могут быть среди родни и друзей. Я с трудом дождался восьми часов, и начал одеваться. Собирался я сегодня как на самое ответственное задание: взял фонарик — в подвале всё-таки было довольно темно, пакет на всякий случай и электрошокер на случай встречи с ним, тем самым пресловутым монстром, из-за которого Толин отдел не спал уже несколько суток, ведя разработку подозреваемого и непосредственно самой операции задержания на тот случай, если мы действительно найдём доказательства причастности этого душевного на первый взгляд человека к исчезновению бедных студенток института.
         Куда они ещё могли подеваться? Я долго думал над этим вопросом и пришёл к выводу, что техник университета был последним, с кем видели студенток, а раз все пути следствия замыкались на его личности, значит и копать нужно было сейчас под него, чтобы дойти до правды. Если даже он и не виновен, в любом случае его нужно было допросить как свидетеля потому что он точно должен был знать, куда могли деться девушки…
                Я вышел из подъезда на улицу и стал дожидаться Толю. Как назло погода сегодня была хуже не придумаешь, и я очень замёрз и промок под изморосью, которая была такой мелкой и противной, что очень хотелось сейчас уйти куда-нибудь подальше домой и спрятаться в самый дальний угол под одеяло, чтобы больше никого и ничего не видеть хотя бы эти несколько дней… Помню, как в детстве мы в деревне с ребятами строили шалаши в поле, и уходили туда чуть ли не до самого позднего вечера. Там нам было хорошо — настоящая свобода: и взрослые не могли нас найти, и мы могли просто побыть наедине с природой или поиграть в какие-нибудь весёлые игры… 
            Наконец, Толя приехал. Я без лишних разговоров сел в его машину, и мы поехали. Ночной город был полупустым, и полотно дороги скользило под нашими колёсами так быстро, что от мелькающих белых полосок за окном рябило в глазах и даже немного  кружилась голова. Хотя, возможно, это было просто от волнения, так как сердце моё сейчас и вправду колотилось так, будто бы вместо него там был мощный-мощный мотор, готовый работать вообще без перерыва на еду и сон. Я не знаю, но как мне кажется, что касается наших с Толей профессий, то это качество было очень полезно в них нам обоим… 
                Подъезжая к институту, Толя потушил фары для того, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Остановившись на самом краю парковки, он заглушил двигатель. Дальше мы решили идти пешком, и, выйдя из машины, пошли по пустынной площади, ветер на которой дул с такой беспощадной силой, что уже просто невозможно было это терпеть. Хорошо, что до входа мы дошли достаточно быстро, и Толя открыл входную дверь ключом, который предварительно по приказу ректора оставил в укромном месте для него вахтёр. Хорошо ещё, что в нашем провинциальном институте не было сигнализации, а то бы ещё с ней возиться пришлось…
             Пройдя по тёмному пустому коридору до лестницы, мы пошли вниз. Отсчитывая ледяные ступеньки ударами своего сердца, я всё больше погружался в мрачную атмосферу этого места. На первый взгляд приветливые коридоры института теперь казались мне зловещими тёмными тоннелями, ведущими куда-то в неизвестность, где точно не было ничего хорошего. Эти коридоры сейчас смотрели на меня всей своей пустотой как на врага, потому что я посмел потревожить их покой в этой ночной тишине, и не дал им спокойно насладиться своим одиночеством, к которому они уже так привыкли за долгие годы своего безысходного существования…
               И вот, наконец, мы дошли до нужного нам коридора, и Толя включил свет старым чёрным рубильником на стене. Лампы под потолком уныло затрещали, и вскоре весь проход озарился холодным белым светом, который заполнил собой всё пространство и буквально душил своей вездесущностью и навязчивостью, ведь в этом узком проходе от него невозможно было куда-либо деться. Он был повелителем здесь, показывая трещины на стенах и потолке, и поломанную коричнево-жёлтую плитку на бетонном полу, которая уже и сама не помнила, сколько ей было лет… 
               Я проглотил ком в горле и решительно шагнул вперёд. Толя шёл рядом со мной почти что нога в ногу, и эти несколько метров до двери каморки показались мне самыми короткими в моей жизни…
             Дойдя до двери, я посмотрел на Толю. Тот решительно кивнул головой, и я вставил ключ, полученный от ректора, в замочную скважину. Послышался слабый скрип давно не смазывавшегося замка и два оборота ключа, которые открыли нам дорогу к этой тайне. Дверь отворилась, и, шагнув внутрь, я нажал на стене маленький чёрный рубильник. Зажёгся тусклый свет от одинокой лампы сверху…

                ГЛАВА СЕДЬМАЯ
                Послышался лёгкий треск, и через секунды три комната уже была достаточно хорошо освещена, по крайней мере, можно было рассмотреть маленькое окошечко вдали под потолком, тряпки и ящики с инструментами на полу, и ножки самодельных стеллажей, с внешней стороны затянутых чёрным брезентом. Он доходил до самого пола, и когда Толя прошёл мимо него дальше по комнате, он задевал на ходу ногами его край, который касался пола. У стены напротив входа стояло мягкое кресло, справа от которого с потолка свисала какая-то непонятная верёвка. Толя осторожно сел в кресло и, ещё раз оглядевшись вокруг, дёрнул за её конец…
               Занавес упал, а вместе с ним и я на небольшой стул, стоящий слева от входной двери. По периметру комнаты вдоль стен тянулся сплошной стеклянный аквариум с какой-то жидкостью, в котором на плетёных верёвках мирно покоились восемь обнажённых женских тел, принадлежащих всем пропавшим студенткам. Здесь же было приготовлено ещё несколько верёвок, и было два свободных места. Таким образом должно было набраться всего десять девушек. Я опустил глаза на пол: там, возле кресла, на котором сидел Толя, всё было в пятнах. Это была семенная жидкость человека, как позже определили эксперты. А пока что мы сидели в этом аду, и Толя сказал мне, немного погодя, чтобы я сделал несколько фотографий. Я сделал пару снимков, и больше не смог, потому что мне стало нехорошо, и я сел на табуретку.
             «Видишь, какую он тут коллекцию насобирал… — сказал Толя — Всё правильно: он их сначала высматривал по универу, кто по-беднее да пообиженее, и жалел. Приводил их сюда чай пить и убивал, чтобы потом… Видишь: у них же у всех горло перерезано. А теперь на пол посмотри: он тут всё заляпал, когда после самоудовлетворялся, смотря на свою «коллекцию». Он их всех к себе в рабство забрал, чтобы потом никто не мог разлучить его с ними…»…   
                Я опустил голову, пытаясь вообразить себе всё это зверство,   и чем яснее представлял себе всю эту картину, тем более диким и невероятным казалась мне вся эта история с рабством и чудовищем под маской добродушного старичка…
              Следующий день я помню по минутам. Мы вышли из подвала часов утра, чтобы поймать на подъезде администрацию. Сидя на лавке возле входа, мы заметили, как от проходной к запасному входу шёл наш монстр, предвкушая начало нового рабочего дня. Я было дёрнулся к нему навстречу, но Толя покачал головой и сказал: «Рано!». Я с досадой вернулся на место. Перед уходом из адской каморки мы привели её в исходный вид, потому что пока убийца не должен был догадываться о том, что он уже разоблачён — сейчас это было в интересах следствия…
             Леонид Николаевич подъехал через час. Когда он вышел из своей машины и увидел нас на крыльце, по его лицу стало понятно, что он рад нас видеть, но сильно удивлён столь ранним визитом. Поднявшись по лестнице, он поздоровался с нами:
- Здравствуйте, молодые люди! Что-то рано вы сегодня…
- Здравствуйте, Леонид Николаевич! — пожал ему руку Толя — У нас тут следствие закончено, и нужно теперь ваше участие в процессе…
- И что же? — оживился ректор — Вы нашли пропавших?
- Да… — замялся Толя — В каком-то смысле… Нам нужно, чтобы вы немедленно собрали ректорат института — у нас очень важное объявление для всех вас…
- Ну что же… — раздумчиво сказал Леонид Николаевич — Если так нужно следствию…
              Через два часа, когда в кабинете ректора собрались все те, кто  был нам сейчас нужен Толя встал и сказал: «Господа! Следствие по делу об исчезновении людей из вашего вуза закончено. Нам теперь достоверно известно, что именно с ними произошло. Для того, чтобы ознакомиться со всеми деталями этого дела, нам всем необходимо сейчас спуститься в подвал. Прошу за мной, Господа…».
             Все очень удивились моей просьбе, но однако же пошли вслед  за нами в подземелье. По пути руководство университета бурно обсуждало то, что могло бы быть им сейчас представлено, только мы с Толей молчали, потому что, как говорится, лучше один раз увидеть. Я шёл и даже представить себе не мог, как сейчас все эти люди отреагируют на то, что увидят. Наверняка, дамы упадут в обморок, а мужчины захотят просто-напросто собственными руками придушить этого мерзавца, который возомнил себя неизвестно кем и лишил родителей дочерей, братьев сестёр, друзей подруг, молодых людей их возлюбленных…
                В узком коридоре подвала растянулась целая очередь к тому месту, где было логово маньяка. Толя достал свой табельный пистолет и подошёл к двери. По его сигналу я постучал в дверь. За ней послышалась какая-то возня и через пару секунд хриплый прокуренный голос отозвался:
- Да?
- Извините пожалуйста, — изобразил я из себя студента — вас там наверх зовут — у них в столовой духовка в третьей плите сломалась…
- Ох, пять эта духовка — только на тех выходных её чинил…
           Дверь отперлась, и тогда Толя резко рванул ручку на себя, выставив вперёд пистолет: «Лежать! Лежать, я сказал, мордой в пол!»…
          Мы переступили порог подсобки, и когда все члены нашей делегации смогли разместиться в маленькой комнатке, я рванул за верёвку, и занавес по кругу снова упал вниз… 
              Преподаватели, бывшие здесь, кинулись избивать насильника   и садиста, женщины бросились в крик, а Толя, закурив сигарету, немного погодя сказал: «Так, всё — тихо, тихо! — и он прошёл по каморке к Коптееву — Я сейчас ради всех вас, ради всеобщей справедливости и по просьбе моего друга и помощника (он посмотрел на меня) пойду на должностное преступление. Никакого суда и следствия не будет. Я хочу, чтобы сейчас вы все пошли в свои кабинеты и позвонили родственникам погибших девушек. Пусть они все приедут сюда и мы устроим свой, справедливый суд, суд народа…»…
                Коптеев, поняв, что ему грозит, затрепыхался, но его тут же успокоили очередными побоями и крепко связали толстой цепью, которую кто-то из мужиков притащил с собой. Его приковали ей к батарее, а тем временем эксперты-криминалисты уже начали выносить из комнаты в чёрных мешках тела жертв, некоторые из которых уже начали гнить, и оттого запах в комнате стоял просто неимоверный. Даже они, профессионалы и многое повидавшие в жизни мужики, не могли сдержать своих слёз при виде загубленной дивичьей красоты и молодости…
                В перекуре между работой я подошёл к Толе:
- Что тебе потом начальство скажет?…
- Мне плевать… — сплюнул он, капая землю — Но он получит своё… 

                ГЛАВА ВОСЬМАЯ
              Раннее утреннее солнце осветило площадь перед институтом, которая была уже к десяти часам заполнена настолько, что некоторая молодёжь даже залезла на деревья, потому что места внизу на всех уже не хватало. Люди стояли плотными рядами, в которых рыдающих женщин еле-еле поддерживали их семьи, хотя, впрочем, и они уже едва сдерживали свои эмоции. Сохранять порядок в такой ситуации нам помогали добровольцы из числа мужиков покрепче, которые стояли по периметру толпы и как могли словами и жестами успокаивали людей, хотя и по ним самим уже было видно, что они держатся из последних сил…
             Мы стояли на верхних ступеньках входа. Ниже, на специально  приготовленных тумбах стояло восемь закрытых гробов, в которые накануне мы осторожно сложили останки жертв. Открытыми мы их выставлять не решились, так как испугались, что под воздействием увиденного люди просто не смогут сдержать свои эмоции, и хлынут всей своей толпой к Коптееву, который, перевязанный с ног до головы толстой цепью, взятой нами из его же каптёрки, стоял теперь на коленях перед теми, кого он лишил самого дорогого, что у них было в этой жизни, и теперь весь их смысл был навечно и безвозвратно утерян…
                Толя подошёл поближе к специально подготовленной стойке с микрофоном и, собравшись с духом, начал эту тяжёлую речь. «Дорогие граждане, жители этого прекрасного города, друзья… Сегодня особенный день для всех нас. Долгие годы этот изувер, это нелюдь и дьявол потешался над нашими детьми, загубил восемь жизней молодых девушек, которые могли бы стать в будущем достойными жёнами и матерями, опорой нашего отечества. Но этого не случилось, потому что этот выродок рода человеческого поставил свои личные животные инстинкты выше всех наших моральных принципов и правил, и теперь дети наши, наша единственная надежда и опора, лежат в этих дубовых гробах перед вами, а маньяк, отнявший их молодые и цветущие жизни, всё ещё жив и стоит теперь перед вами, и мы отдаём его на ваш справедливый суд…».
          И с этими словами он дал отмашку двум специально позванным мужикам, которые подошли к Коптееву и, подняв его с колен и разбежавшись с ним хорошенько, швырнули его прямо под ноги разъярённой толпы, что уже напором пошла к помосту.
                Боже, что тут началось! В толпе поднялся дикий ор, и люди кинулись к Коптееву, неистово оравшему и в ужасе беспомощно трепыхавшемуся  на земле. У кого в руках был обломок трубы, у кого арматура, кто-то бежал вперёд с кувалдой или монтировкой. В толпе были мужчины и женщины, подростки и дети. Здесь были чьи-то молодые люди и друзья, одноклассники и одногруппники, однокурсники или коллеги по работе, объединённые теперь в этом потоке единым горем, которое сплотило их и превратило в навеки несчастных людей, у которых этот зверь отнял самое дорогое, что у них было — их близких…
                Подбежав к маньяку, они начали что есть силы избивать его.   Его били везде, куда только приходилось: по голове и в пах, по спине и по животу — удары покрывали тело убийцы с ног до головы, и вскоре он уже весь был похож на один большой синяк, который теперь лежал под ногами людей, топтавших его беспощадно и с таким остервенением, что я даже с сомнением посмотрел на Толю, но он ничего мне не сказал, и я понял, что это всё было теперь необходимо им, чтобы возместить ему всю ту боль и горечь утрат, которую он причинил им, и которые они теперь отдавали ему с каждым своим ударом, несущим всю их ненависть к этому человеку.
            Наконец, после проведения всей этой экзекуции окровавленное тело Коптеева подняли с земли и поволокли к ступенькам крыльца здания мэрии. Там местные мужики уже перебросили через верхнюю балку навеса толстую верёвку, принесённую непонятно откуда, на конце которой была завязана петля. Под ней стояла вынесенная из какого-то кабинета заляпанная краской коричневая деревянная табуретка, на которую подняли упирающегося маньяка, и отец одной из его жертв, которая была на момент убийства на третьем месяце беременности, встал сзади него и поставил ногу на край сидения.
         Вокруг все затихли, ожидая приказа Толи. Проглотив ком в горле и собравшись с духом, он зачитал приговор: «Григорий Коптеев! За бесчеловечные преступления, совершённые с особой жесткостью против тех, кто был молод и полон сил, служил радостью и опорой своих близких, я, беря на себя ответственность за все возможные последствия от совершения данного деяния, властью данной мне народом и государством, именем Божьим приговариваю вас к немедленной смертной казни через повешение. Да отправится душа твоя в преисподнюю!»…
                Он подал знак стоявшему позади него мужику, и тот что есть силы толкнул вперёд табуретку, которая, скатившись по высоким каменным ступенькам, разлетелась внизу на части. Верёвка натянулась, и Коптеев забился конвульсиях, продолжавшихся несколько минут, пока наконец тело его не обвисло и не стало спокойно и размеренно раскачиваться на верёвке с застывшем в ужасной гримасе выражением лица. У него были широко выпучены глаза, а раскрытый рот исказила страшная судорога, и теперь он был похож на большой и никому не нужный свёрток, болтавшийся на ветру из стороны в сторону… 
            Посреди площади был разведён большой костёр. Помимо трупа маньяка в нём также были сожжены и все его вещи, которые вынесли из его адской каморки и бросили на него сверху. Это всё было облито бензином и подожжено. Языки пламени поднялись высоко к небу, поглотив в себе этого сына дьявола со всем его добром, и только тут люди почувствовали настоящее облегчение, ведь тот, кто столько лет жил рядом с ними под маской самого обычного человека и в тайне измывался над их детьми, наконец-то получил по заслугам, и от этого пришло ненадолго облегчение в их страдающие души, которые, впрочем, теперь навечно была облачены в траур…
                Нам настала пора уезжать. Благодарные за освобождение от кровавого монстра люди вышли провожать нас. Одна старая женщина даже напекла нам в дорогу целый большой таз пирогов. Отказать её было бы крайне невежливо, и Толя аккуратно поставил таз на заднее сиденье машины. После этого мы ещё раз попрощались с жителями этого прекрасного города и, сев в тёплый салон нашей прогретой уже к тому времени машины, отправились домой…
           Мы долго ехали молча. За окном тянулось широкое поле с самыми красивыми цветами, а вдалеке на линии горизонта стоял могучий тёмно-зелёный лес, который был похож на змею или на длинную нитку…  Потом Толя наконец прервал это затянувшееся молчание:
- Ну, и что ты теперь будешь делать? Небось, не сможешь больше работать со мной… 
- Как бы ни так — у нас с тобой ещё столько дел впереди!… Просто пить буду недели две, пока не забуду всё это… — и я горько сплюнул вниз — А ты? Что ты начальству-то теперь скажешь…
- Что я им скажу… — опустил голову вниз Толя, и по его щеке покатилась слеза — Я им скажу, что пусть увольняют меня к чёртовой матери или даже сажают в тюрьму, но только при одном условии: если бы там, в этих гробах лежали бы их дети, и если бы они потом поступили бы с Коптеевым по-другому. Вот, что я им скажу…
              Я посмотрел вперёд. Дорога уходила вдаль насколько хватало глаз, и невозможно было увидеть, что прячется там, за её концом, где, возможно, было что-то другое…
             Последующие две недели я плохо помню, так как с первого же дня дома ушёл в беспробудный запой. Лера по рассказу Толи поняла всё, и, не устраивая никаких скандалов, оставила меня один на один с бутылкой. Через две с половиной недели я действительно пришёл в себя…

                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
                В ТЕНИ
                ГЛАВА ПЕРВАЯ
                «Не желай дома ближнего твоего;      
                не желай жены ближнего твоего,
                ни раба его, ни рабыни его, ни вола
                его, ни осла его, ничего, что у               
                ближнего твоего».
                (Десятая заповедь)
                Парковка возле огромного бизнес-центра была вся уставлена дорогими «BMW», «Mercsedess-Benz», «Lexus» и разными другими прелестями буржуазной жизни, которые недоступны рядовому члену нашего весьма разношёрстного общества. Помимо этих машин, были ещё и другие — чёрные, с красными полосами по бокам. Люди, стоявшие возле этих машин, были очень серьёзны и сосредоточены, разговаривая друг с другом. Вид у них был довольно-таки не бедный: костюмы с отливом, дорогие часы и запонки. Некоторые при разговоре размахивали в воздухе далеко не дешёвыми телефонами, ежеминутно разрывавшимися от звонков и приводящих своих владельцев либо в лёгкое недовольство, либо в реальное бешенство…   
               Толина машина смотрелась на фоне всего этого великолепия, мягко говоря, неуместно, тем не менее когда мы появились на проходной все эти люди сразу же приняли почтительные позы и встретили нас как весьма важных и чрезвычайно влиятельных в некоторых вопросах людей…
            Припарковавшись ровно под тем знаком, который запрещал это делать именно в этом месте, Толя заглушил двигатель.
- Что, решил понтануться перед богемой?… — улыбнулся я, ища в бардачке анальгин.
- Ну да — пусть знают, кто тут рулит процессом!
- Пошли уже, рулевой!… — вздохнул я и открыл дверь на улицу.
          Мы вышли и важной походкой, которой научил меня Толя, пошли к ожидавшим нас людям, стоящим у входа в ряд. Это был совет директоров компании, а перед ними стоял один из Толиных подчинённых. Когда мы подошли к ним, он вышел к нам навстречу и начал свою тираду:
- Здравия желаю, товарищ капитан!
- Здорово, Валера! — Толя и я пожали ему руку — Ну, что у нас тут?
- В общем, Максим Велединский, генеральный директор компании обнаружен сегодня утром у себя в кабинете — пулевое ранение в висок навылет… Пистолет при нём же… В целом, всё понятно — самоубийство…
- Ну, это мы сейчас разберёмся…
             Поднявшись на нужный этаж, мы прошли мимо людей в холле — это были до смерти перепуганные сотрудники компании, которые пришли этим утром на работу и обнаружили труп своего шефа в его собственном рабочем кабинете. Пройдя мимо них, мы вошли через высокую дверь в просторную и светлую комнату с большими окнами, где за столом в кресле, свесившись на правый бок, лежал мужчина лет сорока в чёрном атласном костюме, у которого была дырка в виске. На столе перед ним лежал пистолет…
- Значит, говоришь, самоубийство… — сказал Толя, осмотрев тело.
- Ну да…
- Ой, по-увольнять бы вас всех, дармоедов, к чёртовой матери!
- Почему? — удивился Валера.
- По указу! — пошутил Толя — Миша, объясни ему, я не могу уже…
             Я вздохнул, что означало моё недовольство Толиным жёстким обращением с подчинёнными, и снисходительно посмотрел на Валеру, который уже вообще не знал, что ему делать:
- На стол посмотри…
- Ну?
- Что «ну»? Где у него дырка в голове?
- Слева
- Пистолет где лежит?
- Сл… Справа…
- Как он мог тогда застрелиться, скажи мне? Застрелился, а потом пистолет из одной руки в другую сквозняком из окна сдуло, да?… Всё, иди там внизу помоги — мы тут дальше сами…
                Валера обиженно вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. А я только усмехнулся: вот из-за таких вот «Шерлоков Холмсов» у нас и появляются все эти висяки и глухари, от которых потом портится общая статистика по раскрываемости, и таким как Толя приходится после краснеть перед начальством за то, что снова нет результата…
            Когда этот горе-следователь ушёл, Толя присел на подлокотник кресла и деловитым голосом сказал:
- Прошу вас, Ватсон, продолжайте…
- Хорошо… — усмехнулся я — Убийство было совершено вчера между десятью и одиннадцатью часами вечера — в такое время посетителей уже нет, значит убил кто-то из своих. Более того: шеф остался сидеть в кресле, значит посетитель был либо не очень важный, либо его знакомый, иначе бы он встал… Стрелял он не от порога, а зашёл с боку: пока он шёл, у них мог быть какой-нибудь разговор: они могли запросто не договориться и он его убил… Кстати о камерах… 
- Я уже был в серверной, — сказал Толя, рассматривая бутылку — там всё стёрто…
- Вот! — оживился я — Это лишний раз доказывает, что кто-то из своих убивал!…
- Да, поэтому… Пошли, кое на что посмотрим…
               Мы снова спустились вниз, и там, в большом конференц-зале  вёлся допрос свидетелей. Войдя в зал, Толя оглядел его, и повёл меня к одному из столиков, за которым лейтенант допрашивал человека лет тридцати пяти в солидном чёрном костюме и гладко прилизанными назад волосами. Подойдя к нему, Толя жестом отправил опера, а сам сел на его место и начал читать протокол:
 - Значит вы, Логнарёв Алексей Петрович, восемьдесят седьмого года рождения… Вы были лучшим другом покойного?
- Да, мы учились в одном классе, всю школу за одной партой просидели, а потом он меня взял сюда к себе заместителем после института…
- Алексей Петрович, — внимательно посмотрел на него Толя — расскажите, пожалуйста, о вашем друге поподробнее…

                ГЛАВА ВТОРАЯ
                Глазами Толя указал мне сесть на стул рядом с ним. Присев на мягкое сидение, я стал внимательно всматриваться в лицо этого «лучшего друга»…
- Скажите, — неожиданно спросил я — насколько я знаю, вам принадлежит половина акций компании… Как вы договаривались с Максимом по принятию самых важных решений?
- Мы всегда находили компромиссы… — задумался он.
- А что касается заключения контрактов и определения суммы сделки — этим всем он руководил?
- Да, он всегда сам вёл переговоры с инвесторами и с клиентами — растерялся он — я не вмешивался… 
- Являясь фактическим совладельцем компании? — поднял я бровь.
               Толя так на меня посмотрел, словно я уже подсидел его на его же месте, и слегка кашлянул, давая мне понять, что я слишком тороплю события, но я уже вошёл во вкус и меня было не остановить:
- Алексей Петрович, а у вашего товарища были какие-либо конфликты с партнёрами или подчинёнными?
- Да нет… Макс был очень дружелюбным и тактичным человеком. Он даже с конкурентами по бизнесу никогда не вступал не в какие войны…
- Ну, это всё работа. А каким он был в жизни, так сказать, для домашних?
- Да тоже открытый, общительный… Никогда никому грубого слова не скажет. Он даже детей своих — Машу и Пашу — никогда не наказывал жёстко… Жена его, Вера — мы с ней тоже ещё с института знакомы — очень хороший человек…
                Я отозвал Толю в сторону:
- Слушай, что-то не чисто тут — уж всё слишком гладко выходит… Знаешь что, крути этого фрукта дальше, а я до его жены смотаюсь — может расскажет чего…
- Хорошо, я тебе сейчас выпишу всё… Только, давай, смотри — без этих твоих фокусов
- Ну, ты же меня знаешь…
- Знаю, поэтому и говорю!
- Короче, давай…
               …Двор старого престижного дома возле реки был тих и пуст.  Широкая арка осталась позади, и я пошёл вперёд к подъезду, у которого на лавочке сидели четыре бабушки, проводившие меня очень внимательным взглядом. Об этих «сторожилах народного порядка и спокойствия» всегда ходили легенды. В самом милом и приличном человеке дворовые бабушки всегда видели или наркомана, или проститутку, потому что наше «испорченное поколение» вообще больше ни на что не способно в этой жизни…
             Поднявшись на пятый этаж, я позвонил в дверь квартиры. Там сперва было тихо, а потом послышался скрежет замка, и на пороге появилась девушка лет тридцати двух, в красном лёгком халате и с ребёнком на руках. Она вся была заплаканна, и спросила прерывающимся голосом:
- Вы из полиции?
- Нет, но я добровольно помогаю следствию — я Михаил, журналист.
- Проходите…
                Я вошёл в полутёмную прихожую, и, раздевшись, прошёл по указанию хозяйки на кухню. Там она посадила ребёнка в детское кресло и заварила чай.
           Когда в чашках уже дымился горячий напиток, она устало присела на табуретку рядом с малышом. Я, немного запинаясь от волнения, начал: 
- Я разговаривал с Алексеем Логнарёвым — другом вашего супруга, и он сказал мне, что…
- Простите, как вы сказали? — посмотрела она на меня — Другом?
- Ну да, он мне так представился…
- Логнарёв никогда не был другом Максима. Ещё учась в университете, он всегда ему завидовал, что у него всё было лучше: оценки, учёба, девушки… Когда Макс взял его к себе в компанию, его даже тогда съедала зависть — как же так: Максим — генеральный, а он всего-навсего заместитель… Мой муж никогда не доверял ему никаких важных дел: все переговоры, сделки, контракты — всё шло только через него, и ни через кого больше…
- Простите, как вас по отчеству?
- Вера Сергеевна
- Вера Сергеевна, скажите: у вашего супруга были враги?
- Максим старался всегда дружить со всеми — я говорила ему, что всем не угодишь, но он… Знаете, у него не было открытых врагов, но тех, кто ему завидовал, возле него всегда хватало… И Логнарёв тут конечно же был в первых рядах…
                Я посмотрел в её глаза: там было столько боли, что никак не  передать было всей её глубины. Проглотив ком в горле, я отвёл взгляд в сторону:
- Вы считаете, что это Логнарёв убил вашего мужа?
- Я не считаю так, Михаил — я точно знаю это…
                Я опустил голову и, встав, подошёл к окну, из которого было видно весь двор как на ладони. Там бегали дети, гоняя по редкой траве полусдутый серый мяч, которому уже было бог знает сколько лет, но он всё ещё катался и катался — почти как новый, только весь порванный и заштопанный тысячу раз, и снова порванный… Дети смеялись, и этот смех летел над двором как лёгкий бумажный змей, отпущенный наконец-то ввысь на долгожданную свободу и парящий там так свободно, словно он никогда и не был сделан на земле, а так всегда и плавал под солнцем в воздушных потоках, несущих его вперёд, навстречу неизвестности и приключениям.
           «Не волнуйтесь, Вера Сергеевна — сказал я, складывая из лежавшего на подоконнике тетрадного листа самолётик. — Если это действительно Логнарёв, он ответит по всей строгости закона — это я вам гарантирую...»…   
                Выйдя из подъезда, я сел в машину и завёл двигатель. После рассказа Веры всё вставало на свои места, но только теперь необходимо было проверить её догадки, и, если они подтвердятся, найти против Логнарёва такие улики, чтобы в суде его не смогли спасти даже самые лучшие и дорогие адвокаты города, каких он при своих возможностях с лёгкостью мог бы нанять…
             И всё-таки я не мог понять: как можно пойти на убийство лучшего друга из-за банальной зависти? Да ведь он же дал ему и должность, и приличную зарплату — неужели человек может быть настолько ненасытным, чтобы ради рубля пустить пулю в лоб лучшему другу и захватить все остальные активы компании?… 
             А как же другие акционеры? Он что, собрался убить весь совет директоров? Но я очень сомневаюсь, что у человека его статуса могут быть настолько звериные повадки. Хотя, как показывает опыт…
                Я вытащил телефон из кармана и набрал номер Толи:
- Да…
- Поздравляю, коллега — у нас есть первая версия…

                ГЛАВА ТРЕТЬЯ
                В парке было шумно. Везде били фонтаны, смеялись люди и играла весёлая музыка, а над всем этим шумным весельем в небе ярко светилось большое яркое солнце, которое сегодня пекло как-то по-особенному жарко. Люди сидели на пледах в тени под высокими раскидистыми елями — там их не так доставала эта жара, и можно было расслабиться после долгой трудовой недели, которая, казалось, тянулась так долго, то все уже просто обалдели от этих душных офисных кабинетов, и теперь нужно было во что бы то ни стало восполнить свои силы на природе, где были все условия для полноценного и здорового отдыха…
                Мы с Толей шли по тенистой аллее, где перед нами то и дело проезжали дети то на самокатах, то на роликах, а также на скейтах и велосипедах. Они были так молоды и счастливы, что невольно вызывали умиление даже у самых серьёзных людей, сидящих по бокам. Некоторые даже осмеливались делать вокруг нас круги по нескольку раз, чем вызывали одобрительные смешки своих друзей и и нас, настолько поражённых такой дерзостью, что мы даже были не в состоянии сделать им какое-либо замечание, потому как нас до того забавляло это зрелище, что просто не хотелось прерывать этот праздник детства, который мог бы продолжаться вечно…
             Присев на одну из лавочек в тени под елью, Толя глотнул воды из бутылки и, слегка причмокнув, сказал:
- Ну что, подведём итоги: у нас есть подозреваемый и нет ни одной улики против него
- Не впервой… — не разделил я его пессимизма.
- Да, но только если мы с его связями начнём ворошить это осиное гнездо, я потом пойду постовым на дорогу, а ты почтальоном куда-либо на Урал, так что…
- Толя, ты же офицер! — возмутил меня такой подход к делу.
- Да, и поэтому я тебе вот что скажу: в этой ситуации нужно с тыла заходить, потому что если мы пойдём напролом, и мне, и тебе шеи свернут и не подумают… Кстати, тебе за твои предыдущие материалы по нашим делам что-нибудь дали?
- Ну да, а что?
- Я не против этого дела — это мой долг. К тому же я за справедливость, но просто не хотелось бы на каждого за это дело вместо наград по мраморному камню получить…
               Я был полностью с ним согласен, и через три дня я уже сам убедился в том, насколько далеко могут зайти наши расследования…
              А начиналось всё довольно невинно. Толя приехал ко мне в редакцию, чтобы передать мне очередные материалы для обработки, и когда я вышел к нему, он стоял на дороге перед входом такой счастливый, что я подумал, что он уже расколол Логнарёва. Подойдя к нему, я повёл его пройтись по аллее:
- Ты чего такой радостный, будто бы уже убийцу нашёл?
- Почти, я только что от криминалистов
- И что они?
- Калибр пули, которой был застрелен Максим Велединский, совпадает с калибром пистолета, который три года назад он подарил Логнарёву в знак их дружбы…
- Так, хорошее начало…
- Ты слушай дальше: за неделю до убийства Логнарёв убедил Велединского сменить охранную фирму компании — якобы, потому что прежние недобросовестно исполняли свои полномочия…
- Ну-ну-ну, и?
- В вечер накануне убийства, когда все сотрудники уже разошлись по домам, Логнарёв отдал приказ охране никого не впускать к Максиму до утра, а сам взял из бара две бутылки коньяка и пошёл наверх в его кабинет, и до утра следующего дня его на первом этаже больше никто не видел…   
- Получается, что это действительно он его убил… Но только у нас же нет доказательств против него — камеры-то он вырубил…
- Да, но если попытаться разговорить охранников, может быть они чего и скажут…
          События начали развиваться стремительно. Логнарёв стал официальным подозреваемым, и мы с Толей всерьёз взялись за разработку его личности. В самом деле: зависть была вполне реальным мотивом для того, чтобы совершить убийство, тем более, что по рассказам Веры по характеру Алексей Логнарёв был таким человеком, который запросто смог бы убить из-за лишней копейки — неудивительно, что зная его много лет, Велединский не подпускал его близко к важным делам, так как наверняка опасался, что его ушлый дружок рано или поздно оттяпает всю компанию…
          Прошло ещё пару дней, прежде чем мне позвонил Толя и сообщил просто убийственную новость: его отстранили от дела. И я сразу же всё понял, откуда росли ноги у этой немилости и почему вдруг все в Толином отделе стали так косо на него смотреть, когда я приходил к нему с очередной тоненькой папочкой, из которых постепенно сложился такой шикарный компромат на Логнарёва, что по совокупности всех его хищений, коррумпированности и убийства лучшего друга ему можно было за глаза впаять пятнашку и отправить в какой-нибудь отдалённый лагерь под Магаданом, где он бы заслуженно полёг на этапе от чьей-нибудь «случайной» заточки…
             Я решил выяснить всё сам, и в понедельник снова поехал в офис. Там, на моё удивление, всё уже было тихо, мирно и спокойно. Даже из холла на первом этаже убрали траурный портрет Велединского, вместо которого теперь возвышался огромный портрет Логнарёва — нового генерального директора компании, который сразу же после своего назначения первым же делом оформил компанию на своё имя, сменил весь штат и распорядился отстранить от дел  Веру, которая до этого занималась отделам продаж и помогала своему мужу в оформлении сделок со странами Европы и США. Теперь же вся эта схема работала уже в чужих, омытых кровью руках…
                Поднявшись в кабинет Логнарёва, я застал его возле окна с чашкой кофе в руке. Он уже успел обжиться в только что чужом для себя кабинете, и меня поражало, с какой лёгкостью и цинизмом он вынес оттуда всё, что так или иначе принадлежало его покойному другу. Сейчас же он стоял и смотрел вдаль как капитан на мостике корабля, и по одному его виду было понятно, какое сказочное удовольствие получает он от этого процесса…
                Когда я вошёл к нему кабинет, он даже не обернулся, а лишь надменно сказал: 
- Я надеюсь, что вы чётко и ясно осознаёте, чего вам может стоить ваша настойчивость…
- Вы что, мне угрожаете? — даже усмехнулся я от такой дерзости.
- Нет, ну что вы — это просто предупреждение…
- А… — кивнул я и, подойдя к нему ближе, еле сдерживая гнев, тихо произнёс — Ну тогда я тебя тоже предупрежу: можешь звонить всем своим адвокатам — они тебе скоро понадобятся!… 
               Я развернулся и ушёл прочь, а он так и остался стоять у окна.

                ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
              В Техническом переулке было тихо. Да оно и не удивительно: кому может прийти в голову разводить шум в таком месте… Сегодня было сыро и холодно, и даже голуби, сидящие на бордюре возле дороги, брезговали спуститься с него искупаться в большой широкой луже, разлившейся почти на целую полосу и представляющуюся в птичьей голове целым океаном… Я смотрел на все эти прелести дикой природы сидя на мокром и холодном капоте и глубоко затягиваясь из толстой ядрёной папиросы, в которой был очень горький табак, отчего я почти что с отвращением выпускал в воздух его дым и ежеминутно сплёвывал, так как во рту то и дело появлялись отслоившиеся кусочки бумаги, довольно неприятно увязавшие на зубах…
              Наконец, после пятнадцатиминутного ожидания я увидел, как из проходной торопливо вышел Костя — Толин сослуживец и наш с ним общий друг — который, торопливо оглядевшись, перебежал дорогу и, подойдя ко мне, чуть запыхавшимся голосом сказал:
- Зря ты сюда приехал…
- И тебе добрый день, Константин Евгеньевич! — ответил я и снова сплюнул — Чем порадуешь?
- А нечем мне тебя порадовать. Ежу же понятно, что Толю по заказу отстранили, а коли так, то, я думаю, к этому делу он уже не вернётся… 
- Костя, я к твоему начальству пойду! — в шутку погрозил я ему пальцем.
- Да хоть к Генеральному прокурору! Ты пойми: его ещё после первой вашей командировки на крючок взяли, а теперь-то уж и подавно за него примутся…
- А какого ж хрена он молчал? — мой тон уже стал сердитым.
- Да потому что он знал твой характер! Что ты после этого в три раза активнее копать начнёшь, а ему за тебя начальство начнёт в три раза активнее шею мылить!… Ты же сам прекрасно знаешь, какое к тебе отношение у нашего начальства…
- Ага… Запомни, Костя: если человек чего-то боится, значит на него давят его скелеты в шкафу… 
- А у тебя как будто скелетов нет!
- У меня даже шкафа нет — в квартире места не хватило…
              В это время у Кости зазвонил телефон. Сняв трубку и пару раз промычав что-то невразумительное, он сказал, что ему срочно нужно бежать и мы с ним распрощались. Сейчас от него, впрочем как и от всего его хвалёного ведомства было довольно мало толку, потому что на них сверху давил тот, кто был гораздо сильнее и властнее их — к сожалению, в нашей стране возможно и такое… Проводив его глазами, я тяжело вздохнул и, сев в тёплый салон, поехал туда, где меня всегда готовы были встретить с распростёртыми объятьями и оказать какое угодно содействие в моих подчас весьма скорбных делах, потому как от моего личного успеха зависел успех и всего этого предприятия… 
         Я влетел в распахнутые двери своей родной редакции как супергерой из фильма и пулей помчался наверх, в кабинет главного редактора, где сидел тот, кто обязательно должен был мне помочь — Тишинский Яков Ефимович. Он был просто уникальным человеком: в свои пятьдесят два года он давал фору всем нам — мог и на голове постоять, и на руках пройти. Но это всё было не главное. Главное, что он всегда знал, что и когда нужно делать, как выгоднее продать и как выгоднее купить, как преподнести информацию в свежем номере, чтобы весь тираж разлетелся как горячий пирожки. Что сказать: нам главред был настоящим ужом в своём деле — вёрткий и скользкий, способный выйти из любой, даже самой трудной ситуации. И этим он полностью оправдывал свою принадлежность к самой умной и хитрой национальности в мире…
               Когда я влетел в его кабинет, этот полуседой, низкий и слегка полненький человек сидел на своём рабочем столе и, слегка высунув язык на правую сторону, вырезал из бумаги какие-то непонятные, но очень забавные фигурки, из которых он позже клеил разные вещи и украшал ими свой кабинет. Этой «забавы» уже накопилось у него так много, что одной стены не было видно вовсе, а другая была словно большое бумажное решето, в «дырках» которого то и дело проскакивали куски старых голубых обоев — старик всё никак не решался их поменять. Да и зачем, ведь они все от пола до потолка были исписаны автографами разных известных людей, которые когда-либо бывали тут — кто с благодарностью за опубликованный материал, а кто и наоборот, поэтому среди надписей «Благодарю» и «От души» также проскакивали словосочетания «Старый козёл» и «Олух с ручкой», но он на это не обижался — от души же всё… 
         И вот он поднял на меня свой совершенно невозмутимый взгляд,    и произнёс своим по-отечески ласковым, но в то же время властным голосом:
- Молодой человек, здесь-таки вам не «Внуково-3», ну так через что же вы так летаете?
- Яков Ефимович! — крикнул я — У меня к вам дело на миллион!
- Надеюсь, долларов, потому как зачем же мне целый миллион других, гораздо менее интересных бумажек…
- Почти! — ответил я, еле-еле отдышавшись — Слушайте!…
                И я во всех красках рассказал ему о случившемся. Он очень внимательно слушал меня и ни разу не перебил, и лишь когда я закончил своё повествование, он снял свои очки и, аккуратно протерев их тряпочкой, произнёс:
- Интересный всё-таки народ эти бизнесмены: сегодня руку жмут, а завтра друг в друга пули пускают — нехорошо… И что же ты решил на этой теме сделать?
- Все доказательства по делу уже собраны, но он запугал следствие и у них теперь связаны руки — на нас сейчас вся надежда…
- Предлагаешь шумиху поднять?
- Ага
- А если тебя завтра найдут в подъезде, как говорят у нас в Одессе, «немного не живого»?
- Это моя профессия…
- А ты о Лере подумал? Когда, у вас, кстати, свадьба?
- На днях вот собираемся заявление подавать…
- Смотри, береги себя…
- Да я уж…
                Дед был прав — было бы крайне глупо и обидно погибнуть накануне свадьбы от шальной бандитской пули, каких, я уверен, у Логнарёва ещё осталось немерено, и кто знает, когда в очередной раз ему вздумается применить своё оружие… В любом случае, отступать было уже некуда: машину, которая катилась теперь под эту крутую горку, было уже ничем не остановить. А впереди был большой обрыв возмездия, в который она непременно должна была упасть во имя всеобщей справедливости на Земле, но только от нас сейчас зависело, упадёт ли она туда одна, или же снесёт всё на своём пути и потащит вслед за собой, и нас в том числе, которые ещё сами не успели полностью осознать, в какое именно дерьмо они ввязались…

                ГЛАВА ПЯТАЯ
               Вечер пришёл как-то незаметно и грубо, словно непрошеный гость. За окном нашей кухни зажигались огни домов и фонарей, были слышны гудки множества машин с дороги неподалёку… Лера уже крепко спала, и мне можно было, тихо одевшись, спокойно уехать. Я понимал, чем мне может грозить эта вылазка, но иного выхода у меня теперь не было — нужно было как можно ближе подобраться к логову врага, чтобы, разведав все его планы, придумать эффективную систему противодействия. А учитывая крупность того зверя, на которого я собирался идти, оружие у меня должно было быть очень мощным, и наживка такой, чтобы он не просто её заглотил, а ещё и после попросил добавки…
           Подъехав к офису в районе одиннадцати вечера, я затушил фары и начал ждать. Я и сам не знал, чего именно, но моя интуиция почему-то мне подсказывала, что подлая натура Логнарёва точно себя как-нибудь, да проявит. Потому что, не мог же он остановиться на полпути: убрав с дороги преграду в виде друга, он теперь наверняка бы захотел расправится с Верой и детьми как прямыми наследниками бывшего владельца компании. Именно эта мысль не давала мне покоя уже несколько дней подряд, и именно поэтому нужно было во что бы то ни стало разузнать, что именно задумал Логнарёв, и спасти от него семью Велединского, которая вообще была ни в чём не виновата…
              Моё чутьё меня не обмануло. В районе одиннадцати к зданию   подъехал большой чёрный джип, из которого вышло четверо крепких бритоголовых парней. Они подошли к крыльцу, на которое буквально через каких-то минуть пять вышел и сам новоявленный хозяин этого королевства. Они довольно долго что-то бурно обсуждали: Логнарёв размахивал руками в воздухе и постоянно показывал качкам на здание фирмы, причём жесты его были такими однозначными, что лично у меня вообще не возникло сомнений в том, что он пообещал им здесь хорошую долю по доходам…. Всё-таки интересно, кем же были эти люди. В их принадлежности к какой-либо криминальной структуре я уже не сомневался, так как оружия при них было предостаточно, но вот чем именно их заинтересовало это место, я пока не знал…
             Вскоре вся компания погрузилась в джип и направилась в ту сторону, где были заброшенные гаражные кооперативы. Теперь же на их месте располагался самый известный в городе притон, и когда они повели меня именно к этому месту, я уже точно понимал, что это были за люди…
           Ночная дорога была полупустой, и поэтому было очень сложно держать дистанцию, чтобы не привлекать к себе внимание, но и не терять из виду эту весёлую компанию. Я ехал в правом крайнем ряду, держась за три машины позади джипа. Достав из бардачка телефон, я набрал Толин номер, который через несколько минут снял трубку:
- Да…
- Ты где?
- Дома, а что?
- Поднимай всех своих — у нас тут началось интересное движение…
- Погоди, а ты где?
- Я сейчас веду гоп-компанию из Логнарёва и ещё нескольких весёлых ребят в сторону старых гаражей…
- Ты с ума сошёл?! Немедленно уезжай оттуда, я тебе приказываю!
- Прости, не могу говорить — у меня тут начинается самое веселье…
                И я положил трубку. В это время джип свернул с очередного моста в сторону гаражей. На спуске я немного отпустил их вперёд, чтобы остаться незамеченным, но сделал это настолько, чтобы и не упустить их из вида вовсе. Впереди был железнодорожный переезд, который я еле успел проехать перед подъезжающим составом. Выскочив с другой стороны на грунтовку, я полетел вперёд вслед за парой светящихся красных фар метрах в стах передо мной, которые вскоре исчезли за поворотом из нескольких боксов. Идти прямо через главный вход было бы очень глупо, поэтому объехав по полю гаражи, я нашёл другую лазейку и, оставив возле неё машину, начал осторожно пробираться внутрь этого бастиона.
               Осторожно выглянув из-за угла крайнего тента, я увидел, как из одного из боксов выбивался толстый луч света, а перед ним стоял тот самый джип, за которым я ехал. Крайне аккуратно подобравшись к стенке этого гаража, я на всякий случай включил свой диктофон и вскоре не пожалел об этом, потому что буквально через минуту до меня донёсся разговор, который был достаточно интересным:
- Я вам говорю, что всё было сделано чисто… — послышался голос Логнарёва.
- Нет, Лёша: если бы ты не был таким бараном, ты бы мог бы и почище сделать. Мусора-то деньги взяли, а что этот журналюга там всё вынюхивает? Я тебе говорил, что нужно было аварию делать, а ты его прямо в офисе завалил, придурок!…
- Там просто подвернулся удобный момент — я не мог упускать такой шанс…
- Ну да, а теперь что делать…               
               В это время дверь гаража распахнулась и я еле успел обежать назад в тень, которая образовалась тут от росшего большого дерева. Это вышел один из качков, который, встав метрах в тридцати от меня, начал справлять нужду. Это было ужасно противно, но мне нельзя было ни шевельнуться, ни тем более начать действовать в одиночку, потому как меня могли бы просто схватить и посадить в подвал гаража, или же просто убить как ненужного свидетеля. Скорей бы уже приехал Толя, потому что иначе вообще не известно, что будет дальше. Вот стоит сейчас этому быку просто пройти лишний метр влево, и он наткнётся на меня, и что тогда со мной будет — одному Богу известно…
               Но, к счастью, он ушёл. Я выдохнул и сполз по стенке вниз. Сейчас даже элементарно закурить было нельзя, а так хотелось, что просто жуть. Нужно было ждать, то есть заниматься самым ужасным и мучительным, что только есть на этой земле. Я ведь с самого детства был очень шебутной, и мне всегда все говорили, что я должен быть либо спортсменом, либо журналистом. Я выбрал журналистику, и начал применять свою энергию на практике. И вот сейчас, сидя тут, мне, для того, чтобы добиться успеха, нужно было просто ничего не делать — довольно странный способ, если учитывать, что без всякого действия не будет никакого результата…
               Вверху шелестела листва, которая своим шумом успокаивала  мою душу. Так было всегда. Я помню, как ещё в детстве в деревне ночами лёжа в постели слушал этот шум, который доносился до меня из распахнутого окна и вносил в общую композицию ночи какие-то свои особенные, бесценные ноты, заставляющие общий сумеречный оркестр звучать шире, громче и величественнее, являясь мне тем самым единственно истинным источником красоты, существующим на этой планете исключительно для того, чтобы показывать нам, простым смертным, на что бывает способна природа в своих созданиях, и насколько нам со всей нашей скудной фантазией далеко до всего этого…
             За всеми этими размышлениями я и не заметил, как ко мне подошёл командир спецназа и приказал отойти туда, где стоял Толя.

                ГЛАВА ШЕСТАЯ
               Когда я подошёл к нему, он завёл меня себе за спину и махом  руки отдал команду начинать штурм. Потом, когда бойцы окружили коробку, он обернулся ко мне и сказал: «Вот вечно ты во что-нибудь вляпаешься, а мне потом расхлёбывать — ещё с детства, блин…». И, обернувшись назад, он снова взмахом руки скомандовал начинать штурм. Меня при этом он отвёл ещё чуть подальше. Он всегда боялся за меня и пытался уберечь от опасностей словно своего старшего брата. Ещё в детстве, когда мы только начинали играть на улицах нашего небольшого городка, он уже никуда не отпускал меня от себя и всегда приходил на помощь. Прошло много лет, а наши отношения остались всё те же…
               Со стороны бокса послышался громкий шум, и через минуты  три мы с Толей вышли из своего укрытия и направились в гараж. Там уже лежала на полу с руками за спиной вся наша шайка, и в их затылки упирались автоматы спецназовцев. Я протянул Толе диктофон, на который я записал весь разговор от начала и до конца. Включив запись, Толя внимательно прослушал её всю, а потом, посмотрев в глаза Логнарёву, который в это время поднял голову, и сказал: «Гражданин Логнарёв, вы арестованы по обвинению в убийстве вашего друга и делового партнёра Максима Велединского. Вы имеете право хранить молчание, ибо всё сказанное Вами может быть использовано против Вас… Увести!».
           Задержанных подняли с земли и повели в машину, а Толя остановил меня в дверях и сказал:
- Скоро допросы начнутся… Я могу договориться, чтобы ты тоже поприсутствовал…
- Я думал, журналистов не пускают на такие мероприятия…
- Журналистов нет, а тех, кто постоянно оказывают неоценимую помощь следствию — на счёт них можно договорить по-свойски…
- Да, это было бы неплохо… Только мне сначала домой надо заехать — там уже Лера, наверное, с ума сходит…
- Да, давай, конечно!… Тогда завтра утром жду тебя возле СИЗО. Созвонимся…
- Хорошо, давай…
             Мы попрощались и я пошёл к своей машине. Дело было почти сделано. Впереди теперь были бесконечные допросы и дознания, и я не был полностью уверен в том, что Логнарёв не использует все свои связи, чтобы уйти от заслуженного наказания. Наверняка он притащит на суд самых лучших адвокатов, которые по кирпичикам разберут все наши доказательства, и тогда — этого я боялся больше всего — Логнарёв так нам отомстит, что мы очень крупно пожалеем, что вообще ввязались в это дело. Но и идти на попятную теперь уже было поздно: если нам всё-таки удастся засадить его за решётку, все наши труды будут потрачены не зря, тогда уже точно можно будет со спокойной душой уйти на заслуженный отдых…
             Я ехал домой, и чувство лёгкости оттого, что с моей души упал такой камень, не покидало меня. В самом деле, всё это время, пока шло расследование, мне было очень погано от того, что зная, кто убийца, мы долгое время ничего не могли сделать. И сейчас все наши доказательства держались на пистолете с отпечатками Логнарёва и диктофонной записи, на которую он, сам того не подозревая, наговорил нам целое чистосердечное признание, которого вполне должно было хватить в суде, чтобы доказать его вину и вину тех, кто заказывал это убийство, и отправить их всех в колонию лет на пятнадцать, чтобы было время на досуге подумать над своим поведением…
                Приехав домой, я поднялся и позвонил в дверь. Лера почти сразу же открыла мне её и крепко меня обняла. Я занёс её в дом на руках и поставил в прихожей. Посмотрев на меня с укором, она сказала:
- Если после свадьбы будет такая же ерунда, я запру тебя дома и вообще никуда не буду выпускать — мне нужен живой муж, а не…
- Не волнуйся — ничего со мной не случится…
              И я крепко прижал её к себе. Как же сейчас было хорошо дома, и её запах, ставший мне уже совсем родным, действовал на меня лучше любого успокоительного. Это было какое-то совсем особенное чувство родства, которое нельзя было объяснить на словах, но которое мы всегда легко понимали чувственно, и эти ощущения говорили нам всегда больше, чем тысячи самых нежных и выразительных слов, какие только можно было бы подобрать на этом свете, чтобы хоть как-то попробовать объяснить ту единственную силу, которая заставляет всех нас, живущих в этом мире, совершать подчас самые безумные поступки, чтобы снова и снова доказывать себе, что не зря существуем на этом свете…
                На другой день встав рано утром, я пулей помчался в СИЗО, где сегодня должны были начаться допросы задержанных. У меня за время расследования накопилось очень много вопросов к Логнарёву, и вот теперь наконец мне представилась возможность задать их ему лично, причём в данной ситуации он не мог мне на них не ответить. Поэтому ещё с вечера я набросал в своём блокноте большой список вопросов, среди которых наряду с вполне невинными были и самые каверзные, которые должны были нам помочь выудить наружу всю низкую сущность души Логнарёва, если конечно внутри него ещё осталось хоть что-то, связанное с этим общечеловеческим понятием...
                Когда мы шли с Толей по коридору к камере Логнарёва, он не переставал меня ежесекундно инструктировать:
- Значит так: допрос ведём вместе, но ты вперёд не лезешь — здесь всё-таки моя территория. Если у меня заканчиваются аргументы, тогда уже вступаешь ты, а до этого…
- Я не пойму, ты меня к своей славе великого сыщика ревнуешь что ли? Так ты не волнуйся: у нас у каждого своя ниша…
            Он сконфузился, и я понял, что попал в самую точку. Было довольно странно, что он так из-за этого переживал: я же был всего-навсего его помощником, и то неофициальным, и вся слава в отделе от раскрытия очередного преступления всё равно доставалась ему, и мне было совершенно непонятно, с чего вдруг в нём взялась такая профессиональная обида на меня за то, что я ему помогаю. А это была именно обида, потому как Толя уже давно жаждал повышения, и теперь очень боялся, что начальство, насмотревшись на наши успехи в раскрытии дел, спишет их на моё участие в расследованиях, а заслуги нашего великого Шерлока Холмса снова, как всегда, останутся без внимания свыше… 
                Так или иначе, но порог комнаты для допросов переступили мы с ним вместе и, присев за стол, за которым уже сидел товарищ Логнарёв, мы приступили к делу. Он был сегодня какой-то серый и вялый, и даже его большие и по-хитрому горящие глаза сегодня не хотели ни на что смотреть. Тем не менее, разговор должен был стать чрезвычайно интересным и содержательным, поэтому Толя достал свой диктофон и, включив его, положил на стол перед Логнарёвым. Потом он глазами дал нам обоим понять, что можно сесть по-свободнее — так лучше пойдёт разговор, и, посмотрев прямо в глаза Алексею, сказал: «Ну, а теперь, пожалуйста, всё с самого начала…». 

                ГЛАВА СЕДЬМАЯ
             Логнарёв немного подумал, опустив голову, а потом начал свой рассказ: «Знаете такое чувство, когда ты вроде бы дружишь с человеком, но он постоянно всеми своими словами, делами, отношением показывает вам, что вы с ним никогда не будете на равных — что он всегда и во всём будет подчинять вас своей воле, и вы ничего не сможете с этим сделать, даже если очень захотите. Вот примерно такие отношения и были у нас с ним. Он всегда, ежеминутно указывал мне на мои промахи, тыкал носом в мои ошибки, но делала он это не для того, чтобы помочь мне их исправить, а для того, чтобы лишний раз указать мне на моё место у его ног, повесить на меня своё клеймо крепостного или раба, и тем самым ещё больше возвысить собственную личность…».
                Мы с Толей переглянулись, и он указал мне бровью не него — дескать, действуй. Я слегка выправился от волнения и снова взгляд мой упал на Алексея:
- Скажите, при каких обстоятельствах вы впервые заметили этот тип взаимоотношений между вами?
- Да, я отлично помню тот день… — слегка улыбнулся Логнарёв — Это было осенью одного из классов школы — не помню точно, но вроде где-то шестой или седьмой… У нас был урок в школе, и нам дали задание разбиться на пары и придумать такую игру, которая бы точно отражала тип человеческой связи между нами. При этом нужно было нарисовать чертёж… И он нарисовал… Он изобразил великана, который, стоя на горе разных сладостей, держал на своей ладони маленького человечка, всего сжавшегося от страха… Он сказал, что это он меня так держит и всегда будет держать… Ну, я расплакался… Потом, когда вызвали в школу наших родителей и начали во всём разбираться, он сказал, что я просто неправильно понял его слова и что он имел ввиду совершенно другое… И эту историю постепенно замяли…
- Что было дальше? — спросил Толя уже относительно смягчённым тоном.
- После школы мы поступили в институт. Попали в одну группу. К этому времени отношения наши ещё более усугубились тем, что его родители начали вести бизнес, и его семья стала гораздо богаче моей. Он часто напоминал мне об этом, говоря, что я никогда не смог бы добиться того же, потому что у меня просто-напросто не хватило бы на это ума… Все самые лучшие девчонки в универе, все зачёты и экзамены куплены, прогуливай сколько влезет — всё было к его услугам за деньги его родителей, а с меня всегда драли три шкуры, и если вдруг у меня что-то не получалось, перед всей группой указывали мне на то, что я никак не могу дотянуть до его уровня…
- Но почему же вы тогда пошли к нему работать после всего этого? — удивился я.
- Его отец в то время взял моего к себе водителем. Нам очень нужны были деньги, а так как мы с ним вроде учились вместе, то и отцы наши договорились по-свойски… Когда я пришёл работать к нему, он сразу в первый же день сказал мне, что должность его заместителя достаётся мне только потому, что он меня пожалел. «Другой бы тебя с твоими умственными способностями даже дворником бы не взял» — сказал он мне, отдавая ключи от моего рабочего места, которое было в самом дальнем крыле здания… И началась рутина. Он ежедневно заваливал меня работой, за которую я получал сущие копейки, да ещё и унижал меня в тех случаях, если я вдруг случайно допускал самую незначительную оплошность в документах… Так продолжалось пять лет…
- Когда к вам впервые пришла мысль об убийстве? - спросил я как-то с некоторым сочувствием. 
- Полгода назад наша компания выиграла один очень престижный тендер, и нужно было выбрать ответственного сотрудника, который смог бы возглавить весь процесс. Собрался совет директоров, на котором должны были пройти выборы нашего представителя. Выдвинули две кандидатуры — мою и ещё одного человека, Павла Опарова. Павел очень быстро вырос в компании от рядового менеджера до заместителя гендиректора за счёт того, что всегда умел под кого угодно прогнуться и кому угодно подлизать. А я всегда работал честно, что очень не нравилось Совету, в котором засели те, кто умел только воровать, и ничего больше… И вот началось голосование. В состав совета входило тринадцать человек, и нам с Павлом досталось по пять голосов. Последнее слово было за Максом… Вы знаете, в тот момент, когда он поднял руку за Опарова, в моей голове будто бы какой-то пазл сложился и я понял, что мне уже не на что надеется в отношении того человека, которого я всю жизнь слепо считал своим другом…
- Вы уже тогда решились на это?
- Да… — покивал головой Логнарёв — Во мне в тот момент будто бы что-то щёлкнуло, и я понял, что ждать мне уже нечего…
- Как происходил сам процесс подготовки?
- Те люди, с которыми вы меня взяли, были нашими конкурентами по бизнесу. Когда я пришёл к ним и предложил свои услуги, они очень удивились, но я сумел объяснить им свою мотивацию… А дальше я получил на руки ствол и определил день, в который можно было бы наиболее удачно осуществить задуманное…
- Как вы его убили?
- Я дождался, когда все уйдут домой и пришёл в его кабинет… Он сидел там за своим столом и разрабатывал новый проект… Когда я постучался и зашёл, у него это вызвало раздражение: он сказал, что я, вместо того, чтобы идти и отрабатывать свою зарплату, шляюсь без дела по зданию, и что он устал всю жизнь тащить меня на своём горбу… Эти слова стали последней каплей… Я зашёл в ту зону, которую не захватывали камеры в кабинете, и выстрелил ему в висок… Когда я убедился, что он мёртв, я пошёл в серверную и вывел из строя все камеры, чтобы замести следы…
- Да, на этом мы вас и вычислили… — сказал Толя и, встав, постучал в дверь.
               Пришёл дежурный и увёл Логнарёва обратно в камеру. Когда его уводили, он вдруг обернулся и посмотрел на нас с Толей такими глазами, какие бывают у детей, когда их ставят в угол за какую-либо провинность. От этого взгляда у меня просто сжалось сердце, и когда его увели, я сел за стол и просто закрыл лицо руками. Мне сейчас очень не хотелось видеть этот мир, в котором возможны такие вот противоморальные вещи, когда на скамью подсудимых садится тот, кто был просто поставлен самой жизнью в такую ситуацию, где уже просто не было другого выхода, иначе как пойти на преступление и тем самым снять со своей души этот непосильно тяжёлый камень, который тянул в эту пропасть человека всю его жизнь…
               В тот вечер я приехал домой не слишком поздно, но сил уже не было ни на что. Я просто пошёл в комнату и лёг на кровать лицом к стенке, и пролежал так до следующего утра, не раздеваясь и не закрывая глаз. Я просто смотрел в одну точку на стене, но не видел ничего там, что могло бы привлечь внимание нормального человека…
             Через некоторое время состоялось последнее заседание суда…

                ГЛАВА ВОСЬМАЯ
               На оглашение приговора собралось очень много людей. Дело получило широкий общественный резонанс, поэтому провести этот процесс в закрытом режиме не вышло: набежало очень много моих коллег, написавших позже в своих газетах о том, с каким трудом удалось нам разоблачить эту банду, совершившую такое громкое преступление. Фамилия Логнарёва мелькала в прессе и телевизоре с такой завидной частотой, что по своей известности он уже мог бы поспорить с местными депутатами, которые, впрочем, все хором не сговариваясь воздержались от комментариев, не желая предавать этому делу какой-либо политический оттенок.
          Я помню то утро, когда, подъехав к зданию суда, я увидел вылезавших из автозака Логнарёва и его руководителей в данном деле. Заказчики, как не странно, были совершенно спокойны, и даже в каком-то смысле бодры, чего нельзя было сказать об Алексее, который выглядел крайне подавлено. Это было вовсе не раскаяние в содеянном, а скорее всего сожаление о том, что его сгубила его нетерпеливость, и теперь из-за неё он долгие годы должен будет провести за решёткой. А когда он выйдет на свободу, на которой уже не будет Велединского — вот тогда он, наконец, вдохнёт полной грудью, и больше никто и никогда не сможет помешать его счастью, которое он выстроит себе сам… 
                До начала заседания ещё было время, и всё это время я стоял и усиленно курил у входа. В перерывах между затяжками я замечал, как сильно трясутся мои руки, и я ничем не мог унять это волнение. Толя смотрел на меня с сочувствием, но ничего не решался сказать, так как понимал, что сейчас любые слова для меня будут совершенно бесполезны, и поэтому в конце-концов он просто отошёл в сторону, оставив меня наедине с моими мыслями, за что я был очень ему благодарен, и когда пришло время заходить внутрь, я подошёл к нему и, улыбнувшись, похлопал его по плечу, и тогда он тоже слегка в ответ мне улыбнулся…
           В зале было битком народу, и мы еле-еле протискивались между людьми, ища свободные места поближе, чтобы не упустить ничего важного. Когда мы наконец уселись, я с волнением оглядел зал и снова встретился взглядом Логнарёвым, который был поразительно спокоен, и даже подмигнул мне, дескать, всё будет хорошо… Переведя взгляд на семью Велединского, я ещё больше упал духом, так как их вид вообще не оставлял шансов на какое-либо утешение в этом забытом Богом месте… Я так и просидел почти всё заседание, и только выступая у трибуны нашёл в себе силы рассказать всё чётко и ясно, и во всех подробностях…
              Прозвучавший вскоре приговор суда — восемь лет строгого режима Алексею, и по пятнадцать заказчикам — словно удар грома разнёсся по всему залу, и Логнарёв сел на скамью, закрыв руками лицо. О чём он думал в этот момент? О том, что его жизнь на этом закончена? Или о том, что ещё относительно легко отделался, ведь ознакомившись с материалами уголовного дела, и в частности с тем самым протоколом допроса Логнарёва, на котором он всё рассказал нам с Толей, на суде Вера почему-то умолчала о том, что рассказывала нам о пожизненной вражде двух видимых друзей. Осознала ли она, что её муж был тоже далеко не ангел? На этот вопрос я также не знал ответа, и даже не решался делать какие-либо предположения на этот счёт…
                Выйдя на улицу после окончания всего этого довольно-таки невесёлого мероприятия, я первым же делом сел не лавочку возле старой грязной урны, и, закурив, начал затягиваться так глубоко, что Толя даже несколько ошалел от такой моей реакции на всё происходящее. Присев рядом со мной, он долго не решался что-либо сказать, но наконец собрался с силами и, пиная на валяющийся на асфальте старый жухлый лист, произнёс тихим голосом, который зазвенел у меня где-то глубоко внутри, и отозвался во всех, даже самых потаённых уголках моего сердца настоящим громким звоном, какой бывает, наверное, только от самых больших и важных колоколов на свете: «Тебе нужен отдых… Я больше не могу на тебя смотреть… Учти, Миша: если ты сейчас не согласишься на перекур, то это будет последнее дело, на которое я тебя взял. Решай…».
               И он, пожав мне мою висевшую внизу руку, ещё постоял где-то с полсекунды и быстро пошёл туда, где оставил свою машину. Сев в неё, он визгом сорвался с места и поехал неизвестно куда, а я остался ещё некоторое время сидеть возле суда и тупо смотреть вперёд на асфальт, где в маленькой луже купался одинокий воробей. Он то и дело поднимал свою маленькую головку, и мне казалось, что он смотрит именно на меня своим малюсеньким чёрным глазом, который то и дело беспорядочно бегал туда-сюда… 
                Я не помнил, как добрался до дома. Сидя в автобусе, я ни на кого не смотрел и просто ехал вперёд до своей остановки с глазами, в которых уже не отражалось абсолютно ничего, и была одна сплошная чернота и холод, способные у какого угодно человека вызвать самые что ни на  есть негативные эмоции и ассоциации при взгляде на такого субъекта, который в этот ясный летний день со своей хмурой физиономией зачем-то ездит в общественном транспорте и жестоко и бессердечно портит прекрасное настроение всем тем людям, которые, отработав свои положенные восемь часов, теперь с лёгкой душой едут домой, где их ждут их родные и близкие, и наверняка вкусный ужин, который они им приготовили…
            Когда я приехал домой и зашёл в квартиру, Лера, которая хотела показать мне мой костюм на свадьбу, сразу же поняла, что я сегодня точно не в состоянии рассматривать покупки и обсуждать гостей. Она посмотрела в мои глаза и просто подошла ко мне, и обняла. Сейчас, чувствуя её дыхание возле своего сердца, я пытался найти в этом мире те малюсенькие частицы света, которые ещё должны были остаться — в противном же случае во всей этой кровавой мясорубке лжи, подлости и предательства не было бы ровным счётом никакого смысла, ведь не этого же приходит в этот прекрасный мир человек…
              Вскоре мы с Лерой поженились. На нашей свадьбе были и мои друзья из редакции, и Толя и его коллеги с работы. Веселье было шумным, и в этом шуме я тогда и увидел всю ту неповторимую прелесть бытия, которое только может быть на нашей планете. Эти два дня гуляний внесли в моё существование тот особенный смысл, которого мне не хватало до этого, и теперь я хотел и должен был верно и свято нести его в своём сердце до конца своих дней, ибо только с этой силой внутри можно было противостоять всем тем ударам судьбы, которые ежедневно обрушиваются на человека, и, как говориться в одной известной поговорке, если не убивают его, то делают гораздо сильнее…
               После свадьбы Лера, как и обещала, категорически запретила     мне куда-либо отлучаться из дома и тщательно следила за малейшими изменениями в моём психологическом состоянии. Я и сам теперь не хотел ничего, кроме покоя, и только здесь я сейчас и мог его найти — в её тёплых, заботливых и любящих руках, с которыми теперь я был связан до конца своих дней на этой чудесной и яркой планете Жизни.

                ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
                ОСМЕЛИВШИЙСЯ               
                ГЛАВА ПЕРВАЯ
                «Я Господь, Бог твой … да не будет у тебя 
                других богов пред лицом моим».
                (Первая заповедь)
                Прошло чуть больше полугода, прежде чем в один из серых осенних дней мы вместе с Толей въехали во двор одной из тех старых больниц, о существовании которых, наверное, местные власти уже давным-давно позабыли. Сторож закрыл за нами скрипучие ворота из металлических прутьев с облупившейся краской, и, проехав несколько метров по широкой дороге до входа, мы завернули на парковку и остановились перед распахнутой дверью, служившей входом в подвал, чернота которого смотрела сейчас как будто бы прямо на нас, словно пытаясь заманить в свой безнадёжный плен, что сулил всем одну лишь погибель…
                Выйдя из машины, я огляделся по сторонам. Всецело данное заведение наводило на довольно унылые мысли. По дорожкам двора, огороженного высоким металлическим забором, неспешной походкой прогуливались пациенты. Они все были в полосатых пижамах, что больше смахивали на тюремные робы, и шли такой походкой, словно находились не на лечении в больнице, а именно что на каторге, и оттого было довольно жутко наблюдать, как после такого весьма мучительного промината они садились на лавочки возле главного входа и начинали довольно мило беседовать друг с другом, словно бы были и не здесь вовсе, а где-нибудь в далёком Крыму в санатории…   
        Насмотревшись вдоволь на это довольно-таки необычное зрелище, мы с Толей зашли внутрь через главный вход. В коридоре стояла темень, и было удивительно, как в таких потёмках с такой лёгкостью ориентируются не только сотрудники больницы, но и сами пациенты, которые шли ровными колоннами по стенам, совершенно не сталкиваясь друг с другом, и всегда точно знали, где и когда им нужно повернуть, а где необходимо пройти прямо, а где следует спуститься или подняться по этажам. В целом, жизнь здесь была весьма органична, и на первый взгляд это учреждение производило впечатление образцового подразделения здравоохранения. Но это только на первый взгляд, иначе бы нас сюда не позвали…
                Поднявшись на третий этаж к кабинету главврача, Толя тихо постучал в дверь. «Да-да, проходите!» — послышался из-за неё весьма бодрый голос, который был похож на шум эха в большом котле или на звуки раскатистого грома где-то вдалеке за лесом. Открыв дверь, мы вошли в небольшой, но очень светлый кабинет, окна которого буквально сверкали от чистоты и солнечных лучей. Возле одного из таких окон стоял плотный мужчина лет сорока пяти с густыми чёрными волосами и большими волосатыми руками. И хоть они и выглядели довольно грубыми, он весьма эстетично держал в них маленькую пластмассовую леечку, из которой поливал цветы, что стояли у него на подоконнике. При этом он делал это с такой заботой, что выражение его глаз можно было бы с лёгкостью перенести на мать, кормящую своего ребёнка…
                Увидев нас, он тут же оставил своё занятие и предложил нам присесть в два мягких кресла, стоящих возле его стола. Толя сел и, взяв со стола какой-то непонятный гвоздик, начал вертеть его в руках. А когда врач сел в своё чёрное кожаное кресло, он посмотрел на него и с какой-то ленью в голосе сказал:
- Ну давай, Антон Тимофеевич, вещай…
- В общем — начал с волнением доктор. — Я могу сейчас обратиться только к тебе, так как давно тебя знаю и доверяю соответственно. Не так давно в нашей больнице стали происходить странные, если даже не сказать жуткие вещи. В отделении морга каждое утро четверга стали находить изуродованные трупы тех, кто накануне туда поступил. Повторное вскрытие показывало, что следов сексуального насилия нет, но объяснить это безумие мы не в силах ничем. Этот кошмар продолжается уже больше полугода. И всё бы ничего, если бы три дня назад в отделении геникологии в одном из кабинетов хирургии не была найдена обнажённой одна из студенток местного медицинского института — так как мы ближе всего к ним, они все прикреплены к нашей больнице. Экспертиза показала, что она умерла от вскрытия наживую, которое ей сделал неизвестный… Процедура была проведена с поражающей аккуратностью, и мы перетрясли всех врачей в больнице, ища подонка, но ни один из них не смог бы этого сделать, так как у всех на момент совершения убийства было различное, но во всех случаях железобетонное алиби… Да, я забыл совсем: убитая Полина Ероева, двадцать два года, студентка третьего курса, по учёбе характеризовалась положительно…
- Ты говоришь, её утром в четверг нашли?
- Да, так…
- То есть, тело ещё в морге?
- Хочешь взглянуть?
- Ну так!
- Ну, пошли…
                Мы все втроем вышли из кабинета, и спустились на старом лифте в полутёмный подвал, который освещали только несколько длинных стрекочущих ламп под потолком. Выйдя из лифта, Антон повёл нас вперёд по тёмному коридору, и в конце-концов мы пришли в большой зал за белыми дверьми, освещённый только через окна, располагающиеся под самым потолком. Пройдя по залу между кушеток с почившими примерно до середины, Антон завёл нас к одной из каталок и поднял лежащую на ней белую полупрозрачную простынь. Потом он вышел обратно, пропустив вперёд Толю, который с большим вниманием склонился над обнажённым торсом девушки. Постояв так с полминуты и о чём-то поразмыслив, он жестом руки подозвал меня к себе. Когда я подошёл, Толя, не отрывая глаз от тела, сказал:
- Рассказывай…
- Разрез идеально ровный, значит работал профессионал, причём у него было на это время. Вот тут, где грудь, разрез особенно глубокий и широкий, значит именно это место для него играет определяющую роль, так как дальше характер разреза возвращается к исходному…
- Маньяком является один из врачей, и причём этой же больницы, потому как: А — доступ к пациенткам и возможность легко выбирать жертву и убивать; Б — как ты правильно сказал, профессиональный характер разреза и отсутствие признаков сексуального насилия, то есть убийцей в данном случае двигали не природные инстинкты, а извращённый профессиональный интерес… В общим, я считаю, что это… Кстати, Антон: а сколько патологоанатомов работает в твоей больнице?
- Один… Но к нам сюда часто привозят студентов на практику как раз из этого медицинского института…
- Ну, — повернулся Толя ко мне — соображаешь?
- Да… Во время практики он высматривает себе жертву и потом нападает на неё… Сделать это может только сильный взрослый мужик с неплохим опытом…
- Да, только вот дело в том, что в этом морге работает баба…

                ГЛАВА ВТОРАЯ
                Выйдя из морга, Толя помыл руки под висевшем тут же над старым тазом рукомойником, и, вытерев их о старое белое вафельное полотенце, поданное ему Антоном, по-командирски сказал: «Значит так, Господа хорошие: ты, Миша, с завтрашнего дня поступаешь в группу этих милых молодых людей стажёром, и начинаешь там очень активно двигать перископом во все стороны: кто что делает, куда смотрит и чем интересуется во время занятий…». И они пошли вперёд по коридору, а я ещё остался на месте в глубоком раздумье. Наконец, когда я сообразил, что меня словно в сказке отправляют туда — неизвестно куда искать то — не знаю что, я догнал парней и спросил у Толи с некоторой растерянностью:
- А… А кого мне искать-то?…
- Молодец, правильные вопросы задаёшь… — улыбнулся он, широко шагая вперёд по коридору. — Ищи того, кто внимательнее всех будет слушать преподавателя, задавать вопросы и рассматривать тела — именно такой персонаж нам и нужен… Если им действительно движет профессиональный научный интерес, значит, до дела своего он большой охотник, и уж точно не упустит не единой возможности почерпнуть для себя те знания, которые позже могут пригодиться ему в деле…
                Мы спустились вниз к машине. На сегодня работа была уже окончена, и можно было поехать куда-нибудь развеется. Лично меня очень удивила эта идея, но позже я понял все Толины «причуды» в этот день: приехали мы не абы куда, а в тот самый клуб, где обычно отдыхали студенты интересующего нас вуза — теперь надо было разведать это довольно-таки злачное место. А на мой вопрос о фальшивой стажировке Толя ответил, что у него на лбу написано, что он опер, а на меня там точно никто не подумает, и поэтому именно мне предстоит прямо сейчас приступить к выполнению задания… 
- В смысле, «прямо сейчас»? — опешил я.
- В прямом. Сейчас у тебя появится возможность вспомнить прекрасные студенческие годы. Внедришься внутрь их группы и всё выяснишь…
- А ничего, что я в медицине не бум-бум?
- Не бойся, — и он достал мне с заднего сидения коробку с книгами — по ходу будешь изучать помаленьку — на отличника ты всё равно не тянешь… 
                Это было чистой воды безумие. Да они же меня раскусят на первой же паре, когда я перепутаю печень с сердцем. Ведь у меня же в школе по биологии выше тройки никогда ничего не было, потому как я точно знал, что после выпуска буду поступать на журфак, а там мне все эти скелеты и бактерии совершенно не пригодятся. Да, знал бы я, куда я влезу и чем мне придётся заниматься, я бы ни одного урока не пропустил, а теперь мне нужно было сотворить практически невозможное: не просто подтянуть свои знания по биологии, а вместе с ней и по химии, но и вывести их на такой уровень, чтобы в разговоре меня нельзя было отличить от профессионального медика — авантюра, да и ещё какая!…
          Мы остановились на парковке возле клуба, и я вылез из машины. Посмотрев с грустью на вход, я неуверенно обернулся на Толю, но тот лишь направил меня рукой вперёд. Тяжело вздохнув, я неуверенно поплёлся вперёд. Прозвучавшие сзади два гудка дали мне понять, что нужно идти бодрее и веселее, и я выпрямился во весь рост и зашагал как солдат по красной площади, что со стороны наверняка смотрелось как проявления чрезвычайного сумасшествия. Мне было ужасно стыдно и неудобно перед окружающими, но нужно было продолжать идти вперёд, иначе, зная Толин характер, гудки бы непременно повторились, введя меня в ещё более неудобное положение…
               Войдя внутрь, я первым делом попытался определить, где же «моя» группа. Здесь все стояли вперемешку, и было абсолютно невозможно определить, кто и с какого курса где тусуется. Решив для начала выпить для храбрости, я начал продвигаться по залу к бару, который был здесь таким длинным, что за ним даже одновременно работало два человека. В меню из всего разнообразия ассортимента, представленного там, я выбрал то, что сейчас было бы наиболее безопасным для сохранения рабочего состояния, и начал постепенно набирать обороты, чтобы не выглядеть белой вороной на фоне всего этого бурлящего праздника молодости…
            Когда я опрокидывал третью стопку, в меня слева внезапно врезался какой-то парень в белой рубашке на выпуск и чёрных брюках с тщательно отглаженными стрелочками, который сразу же после этого еле шевелящимся от выпитого языком сказал:
- Ой, братишка, прости ради Бога!…
- Да ничего, всё нормально…
- Ты откуда тут? Я тебя что-то не припомню…
- А я только перевёлся из Москвы в местный Мед на третий курс… 
- О, так это ж ты получается в нашу группу попал! — обрадовался парень и залез рядом со мной на табуретку — Давай знакомиться: я Лёха…
- Очень приятно!
- А вот это вот Даша, Лена, Рома, Максим…
            Он показывал на подошедших к нам в это время ребят, но успел назвать только эти четыре имени, так как под воздействием выпитого свалился на бок и уснул на полу, и больше в этот вечер так и не поднялся.
- И часто он так напивается? — спросил я у ребят.
- Время от времени… — сочувствующе сказала Даша — Молодой ещё, глупый, не понимает, чем это может закончиться…
- Да уж… — сказал Максим, поднимая с пола друга — Мало нам своих проблем, а ещё этот маньяк в больнице объявился…
- Что за маньяк? — спросил я так, будто бы впервые слышу об этом.
- Да говорят, девушек молодых убивает… Режет их ножом на кусочки…
                «Ох, молва народная!…» — подумал я про себя. 
- Ладно, что вы, — вступила тут в разговор Лена — совсем уже парня запугали… Пошли лучше обратно в общежитие — нам завтра вставать к первой паре…
- Действительно! — согласилась с ней Даша — Вечно бы вам только какую-нибудь ерунду понапридумывать, и после рассказывать её всем незнающим — только бы людей попугать почём зря!…
              Вскоре мы все действительно отправились в общежитие. Я заселился в одну комнату с пацанами, которые пообещали, что по ходу будут вводить меня в курс дела. Эта фраза из их уст прозвучала как-то двусмысленно, и я немного напрягся, так как этот лихой кутёж мог бы запросто привести к провалу всей операции. Поэтому я начал на психологическом уровне выставлять барьеры вокруг себя, чтобы в океане развлечений и кутежа случайно не упустить главное, то, ради чего мы сюда, собственно, и приехали — обезвредить этого таинственного убийцу.
                Но планы планами, а жизнь всегда располагает по-своему… 

                ГЛАВА ТРЕТЬЯ
               «Итак, запишем…». Лектор диктовал довольно сухо и уныло, так что даже те, кто сидел здесь вроде как за отличников, смотрели на него хоть и внимательными, но абсолютно пустыми глазами. По ним было видно, что там в прямом смысле в одно ухо влетело — из другого вылетело, и это было довольно печально наблюдать, так как, учитывая всю важность и необходимость этой профессии, студенты, получающие её, должны были с крайней внимательностью и полной сосредоточенностью воспринимать даваемый им материал, однако этого совершенно не наблюдалось: ребята сидели и просто изнывали от скуки, с которой каждый справлялся как мог. Были те, кто рисовал на полях тетради каких-то маленьких причудливых зверушек — конечно же, это были девчонки; пацаны же резались на задних рядах в «Морской бой» и «Крестики-нолики», жадно смотря на часы и считая каждую секунду до окончания этой каторги…
                Если уж они так скучали, то чего уж было говорить обо мне, бывшем здесь «засланным казачком». Мне хотелось просто на стенку лезть от всех этих заумных слов и терминов, и от скуки я решил по-внимательнее изучить предоставленный мне контингент. Пробежав глазами по рядам, я увидел, что все ребята в группе были примерно одинаковые: все хотели учиться, но в каждом из них кипела молодость, требующая только гуляний и развлечений. У всех ребят под тетрадями лежали телефоны, в которых они все сейчас клацали не переставая, и я сидел и грустью думал о том, какие после этого медики из них получатся… 
               И вдруг моё внимание привлёк худощавый кучерявый парень в очках и клетчатой рубашке, надетой под фиолетовую безрукавку. Он сидел на самой первой парте и в отличии от всех остальных ребят буквально смотрел преподавателю в рот, жадно ловя каждое его слово и ревностно записывая всё в свою белую аккуратную тетрадь. Также он был единственным из всех студентов, у кого на парте помимо обязательного для данной пары учебника лежала ещё и куча всякой дополнительной справочной литературы, в которую он ежесекундно заглядывал и время от времени поднимал руку, чтобы задать вопрос преподавателю.
              «Так-так, — подумал я — на ловца и зверь бежит…». Потом, обернувшись к Лёше, который сидел позади меня в компании двух очаровательных студенток, я тихо позвал его и, указав на этот весьма примечательный субъект, спросил: 
- Это кто?
- А, да это Илья Гуляев — он у нас тут самый особенный…
- В смысле? Расскажи по-подробнее…
- Ну… С ребятами не гуляет, держится особняком… Отличник, активист факультета — любимчик преподавателей, блин… Кроме учёбы почти ничем не интересуется, всё время его ребята видят либо в библиотеке, либо на кафедре — он там научной работой занимается, всё хочет Красный диплом получить…
- А с дисциплиной как у него?
- О, ну тут вообще не подкопаешься. Он же ни с кем не ходит, нигде не косячит, поэтому…
                «Ага, — подумал я про себя — тихоня, значит…». 
- А что ты вдруг так им заинтересовался-то? — спросил Лёха.
- Да так, — ответил я задумчиво — на одного старого знакомого похож, обознался…
- Странно, что ты мог его перепутать — у Ильи друзей и знакомых отродясь не было…
- Ну да, — тихонько засмеялась сидевшая передо мной Лена, которая слышала наш разговор — это же вымирающий вид — последний девственник на факультете… 
- В смысле? — я даже поперхнулся от того, насколько оказались верны мои предположения.
- В прямом, — снова улыбнулась Лена — он ещё ни к одной девушке за три года учёбы не подкатывал
- Ну, может он просто присматривается… — предположил я смелым тоном, чтобы скрыть своё волнение.
- Ага, — сказал Макс — присматривается, да только не там, где надо. Когда мы в морг ходили на практику, этот чудик дольше всех у трупа стоял и чего-то там всё рассматривал…
         «Вот те раз! — подумал я — Надо бы с этим товарищем поближе познакомиться…». И обернувшись вновь к парням, спросил:
- Слушайте, а вы меня можете с ним познакомить?
- Нет, ну, можем конечно… — немного опешил Макс — Только зачем тебе?…
- Да так… — ответил я, снова глубоко задумавшись — Хочу подтянуть кое-какой раздел анатомии…
               …Когда прозвенел звонок с пары, вся наша компания дружно направилась в столовую на обед. В коридоре было не протолкнуться, и поэтому мы пошли по лестнице, находившейся прямо около лифта как альтернатива для тех, кто не хотел долго ждать долгую душную металлическую коробку и мог размять свои затёкшие за время пары ноги на больших бетонных ступенях, ведущих туда, откуда уже был слышен шум тарелок и ложек, и доносился запах свежесвареного супа или борща. Ребята мимо нас буквально летели на этот запах как пчёлы на нектар, и производили такой шум, что от него даже звенело в ушах…
                Мы тоже торопились. Но если ребята шли именно для того, чтобы удовлетворить сильное чувство голода, у меня на эти сорок минут была абсолютно другая задача. Поэтому, зайдя в столовую, я первым делом осмотрелся по сторонам, и когда увидел возле раздачи нашего клиента, направился прямо к нему.
              Он в это время как раз получал свою порцию и ребята, что стояли рядом с ним, поддержали его возмущение:
- Ну, что это такое! Опять не суп, а вода одна!
- Правильно! — поддержал говорящего другой парень — вы бы сами попробовали это съесть!…
         Я еле-еле успел к этому концерту, и, подбежав к раздаче, крикнул ребятам: «Спокойно, сейчас всё уладим!». После этого я сунул повару купюру, и он скребя сердце доложил-таки в котёл с кипящим бульоном лишний кусок мяса. Всё это было встречено бурными аплодисментами со стороны толпы, которая одобряюще загудела и, взяв тарелки, с довольными лицами пошла к своим местам. Я, в свою очередь, тоже взял свою порцию, и под предлогом поиска свободного места прошёл по залу и остановился возле стола, за которым сидел Илья:
- Можно к тебе?
- Да, конечно, — улыбнулся он — садись, пожалуйста!
- Вот спасибо… — улыбнулся я ему в ответ и осторожно поставил на стол тарелку, чтобы не расплескать налитый до краёв суп.
- Слушай, а ты же наш новенький, да?
- Ну да… — кивнул я головой.
- Интересный ты, — сказал он, окинув меня взглядом — такой молодой, а уже врач!…
                «Ты тоже интересный, — подумал я — такой молодой, а уже маньяк…».

                ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
                За дневными хлопотами незаметно пришёл вечер, и в здании студенческого общежития забурлила жизнь. Кто шёл стираться, кто в коридоре бурно обсуждал последние новости института, а кто-то просто сидел на своей кровати и слушал радио, по которому вместе с популярными песнями передавали последние новости, произошедшие в за сегодня в мире события и ещё кучу всякой никому не нужной дребедени, называемой на научном языке «рекламой». Радио это никто толком не слушал, ведь его включили просто для фона, чтобы в это время заняться другими, куда более полезными делами: поиграть в шашки, по-пускать самолётики, или даже поучить уроки…
           Сидя в холле в удобном мягком кресле с книгой в руках, я делал вид, что с головой погружён в изучение аспектов строение тела человека. На самом же деле меня сейчас больше заботило моё окружение, и в частности Гуляев, который сидел неподалёку от меня и рассматривал журналы, лежащие перед ним на столике. Причём из всего представленного там разнообразия он выбирал строго научные, что не могло не наталкивать не определённые мысли. И я сидел и внимательно изучал обложки тех журналов, которые он брал, чтобы составить хоть какое-то общее представление о возможной более узкой области его заинтересованности… 
                Тут ко мне внезапно подсел Леша, и мне пришлось на время упустить из виду свою цель. Обернувшись к нему, я улыбнулся и непринуждённым тоном спросил:
- Ну что, чем вы тут ещё занимаетесь помимо чтения?…
- Даже интересно, как ты его собираешься ловить…
                Я даже опешил от такого заявления, но вида не подал.
- В смысле? Ты о чём?
- Миш, я ж не дурак: ты такой же врач, как я пожарный… Ты сегодня на лекции сидел с совершенно пустыми глазами: человек, учащийся на третьем курсе, таким бы не был…
- Ну хорошо, — откинулся я в кресле — допустим, ты меня раскусил. Я не врач. Дальше что?
- Дальше слушай — осадил он меня. — Я уж не знаю, кто ты там по званию, но я думаю, что ты решишь этот вопрос. Короче: помимо всего того, что ты уже знаешь о Гуляеве, ты должен знать ещё кое-что… 
- Так, интересно, и что же?
- У меня сон плохой, сплю очень чутко. Комната моя расположена как раз напротив Гуляевской… Так вот: каждую среду, как только пробьёт два часа, он выходит из своей комнаты и направляется вниз на девчачий этаж… Однажды я тихонько выглянул в коридор, когда он уже прошёл, и увидел, как он нёс в своих руках небольшой чемодан, в котором гремели инструменты. Мне стало интересно, куда это он направляется в такой поздний час да ещё и с инвентарём, и я пошёл вслед за ним… Спустившись на этаж девочек, он подождал там одну у двери и пошёл вместе с ней дальше вниз. Потом оба они скрывались за дверью подвала. Так продолжалось каждую среду, и каждый раз он уводил новую девушку…
- И ты до сих пор молчал?! — всплеснул я руками.
- А что толку? — пожал плечами Лёша — Доказательств-то всё равно никаких…
- Вот то-то и дело, что никаких… — машинально повторил я за ним.
                В это время я увидел Толю, который шёл к нам по коридору с хмурым видом. Следом за ним еле поспевали Даша с Леной. Когда вся эта процессия подошла к нам, Толя посмотрел на меня и задал только один вопрос:
- Тебя сразу убить или как?
- А что случилось? — не понял я такого наезда.
- А ты посмотри…
              И он указал мне на девчонок, которые наперебой просили, чтобы мы взяли их в качестве приманки для маньяка. Я с претензией посмотрел на Лёшу, но тот лишь открестился:
- А чё я? Лена моя девушка — эта если прижмёт, так не захочешь расколешься…
- Эх ты! — махнул я рукой — Как же ты потом врачебные тайны хранить-то собираешься! Или что, тоже Лене доверишь?
                Лёха опустил голову, а Даша, которая была среди студентов группы самая рассудительная, сказала: 
- Так, нам сейчас не ссориться нужно, а думать, как Гуляева на чистую воду вывести…
- И то верно… — подтвердил Лёша.
- Ой, молчи уже, а! — сказала Лена и отвесила своему благоверному крепкий подзатыльник.
- Значит, надо будет его подкараулить — предложила Лена.
- Да, и с поличным взять! — поддержала Даша.
- Во, гляди, какую я тебе тут опер-группу собрал… — посмотрел я на Толю — Теперь можно и на покой…
- Ну сейчас! — кивнул он. — Нет уж, дудки! Ты на это дело сам вызвался — так что давай, доводи до конца…
- До конца, говоришь…
                Я встал и задумчиво посмотрел куда-то вдаль. Гуляев всё так же сидел за столиком и рассматривал журналы. Я увидел его взгляд, очень жадный и испытывающий, который медленно проплывал туда-сюда по страницам, будто бы сканируя всё то, что на них было написано и занося в свою какую-то особенную память, которая позже должна была выдать всю самую необходимую информацию в самый необходимый момент, и именно в этом и заключалась вся её функция для этого человека, ведь обычные для простых людей мгновения счастья его совершенно не радовали. Он даже находил их в каком-то смысле глупыми, так как из них нельзя было извлечь никакой практической пользы…
- Значит так, — сказал Толя — сегодня у нас понедельник, значит у нас есть ещё три дня, чтобы подготовиться к очередному убийству и взять его с поличным…
- А жертву мы как вычислим? — спросил я.
- Он должен будет познакомиться с ней послезавтра или за день до убийства — у него по-любому должно быть хоть сколько-то времени на то, чтобы её «обработать»…
- Слушай, а если мы не успеем спасти девушку до того, как он ей какие-нибудь таблетки даст?
- Не-е-ет, — улыбнулся Толя — он ничего ей не даст. Такие как он получают удовольствие от мучений жертвы: он захочет, чтобы она кричала — громко кричала, ведь не зря же он сделает с ней это в подвале — там никто ничего не услышит…
- Да, но почему они с ним туда идут?
- Потому что дуры молодые!… Подходит он к какой-нибудь Маше Ивановой и говорит: «Машенька, душа моя, а не хочешь ли ты для пользы науки и всего человечества поучаствовать в одном пустяшном эксперименте?». Вот тебе и вся арифметика…
            Толя был более чем убедителен, и на следующий день мы приступили к решительным действиям.

                ГЛАВА ПЯТАЯ
                И начались муторные трудовые будни. Наша компания ни на секунду не оставляла Гуляева без присмотра и ходила за ним по вузу буквально по пятам. Тем примечательнее было то, что во всё это время наш подозреваемый никак себя не проявлял. Говорят, что у подобных людей очень хорошо развито чутьё, почти как у зверя. И Илья постепенно начал преображаться из откровенного социопата в совершенно обыкновенного молодого человека, какие десятками и сотнями ежедневно ходят по нашим улицам. И это выглядело весьма мистически, так как было совершенно не понятно, как он мог догадаться о наблюдении и принять меры, если мы маскировались всеми доступными способами.
               В утро первого дня я сразу же сел Гуляеву на хвост, и повёл его из столовой на первую пару. Дойдя до самой аудитории, где уже собрались все наши, я на их вопросительные взгляды только пожал плечами, давая понять, что сам ещё не до конца понимаю дальнейший ход действий. В такой растерянности мы вошли в аудиторию, куда уже пришёл преподаватель и нам следовало бы поторопиться, чтобы успеть подготовиться к началу пары. Надо сказать, что к этому времени я уже успел почерпнуть из учебником максимум необходимой информации, чтобы не выдать себя. Плюс ещё ребята каждый вечер занимались со мной, объясняя мне материал, что было для меня огромной помощью…
            Проходя мимо первого ряда к своим, я случайно повернул голову наверх, и меня будто ударило током. Гуляев сегодня вопреки обыкновению сидел не один, а рядом с одной из студенток. Это была Даша. Мы обменялись с ней напряжёнными взглядами, и я ускорил шаг, входя на лестницу между рядами. Пройдя по ней вверх примерно до середины, я остановился возле наших, которые сидели и, делая вид, что готовятся к занятию, внимательно наблюдали за всем происходящим. Еле сдерживая свой гнев, чтобы не выдать себя и других перед остальными, находящимися в аудитории, я внимательно осмотрел всех сидящих передо мной и сквозь зубы спросил:
- Ну, и в чью светлую голову пришла эта великолепная идея?
- Твой, который из следственного комитета приказал… — испуганно ответила Лена.
                Я отошёл от них чуть в сторону и набрал номер Толи.
- Слышь, Шерлок Холмс, а ты мне ничего не хочешь рассказать?
- Сейчас же прекратить истерику! — послышался из трубки суровый Толин голос — У меня на это есть полномочия…
- Отлично! — всплеснул я руками — Вот сам потом и будешь с их родителями разбираться, почему мы не смогли уберечь их детей!…
               И я бросил трубку. Это уже был предел всему — так далеко мы ещё никогда не заходили. Почему Толя самостоятельно принял решение ловить на живца? Я никак не мог этого понять, и меня очень бесило то обстоятельство, что он даже не посоветовался в этом вопросе со мной. Нет, конечно, его компетенции были куда шире моих, но даже при этом условии он не должен был вот так вот просто распоряжаться чужой жизнью. Даша теперь была в опасности, в ничем не оправданной опасности, и это обстоятельство само по себе уже располагало к решительным действиям. Но только с чего их начать, эти решительные действия, я пока не знал…
                На следующий день я поймал в коридоре Дашу, которая шла с девчонками куда-то на улицу. Увидев меня, она сразу же опустила глаза и, отправив своих подруг вперёд, подошла ко мне. Я стоял и долго молча смотрел не неё. Перед нами проходили люди, звенели телефоны, были слышны книги, падающие у кого-то из рук, но на всё это мы сейчас не обращали совершенно никакого внимание. На какой-то миг мне даже показалось, что время застыло вокруг нас, и вообще ничего не было кругом, а были только я и она, и эта пропасть бесконечного непонимания, которая повисла теперь между нами и не давала друг друга услышать…
- Зачем?… — это было всё, что я смог выдавить из себя тихим голосом.
- Я должна эта прекратить. Мои подруги не должны страдать.
- Почему ты? Мы же вместе…
- Нет. В этой мышеловке должен быть добрый кусок сыра, чтобы потом было, кого прихлопнуть…
- Но почему именно ты?
- Среди убитых были и мои подруги тоже — были те, кто мне дорог. Он забрал у меня часть моей души — мою часть, значит я теперь тоже в каком-то смысле жертва… А если я уже заранее жертва, то чего же мне теперь терять?…
                Эти слова сейчас громом звучали в моём сердце, и мне было невыносимо больно оттого, что я даже не находил слов, чтобы оспорить это несомненно верное изречение… 
                В утро среды я проснулся в холодном поту. Сев на кровати, я почувствовал, как сильно сквозит из распахнутого настежь окна. Этот холод пробирал до костей, но от него было тяжело не столько телу, сколько душе, которая к этому времени уже просто превратилась в какой-то единый ноющий сгусток. Это было так похоже на липкий страх перед неминуемой опасностью… Но как же так может быть, чтобы столько взрослых и сильных людей боялись одного напрочь свихнувшегося психопата, который в погоне за удовлетворением своего дьявольского аппетита в одно мгновение смог превратить жизни десятков других людей в кромешный ад?…
              В ту ночь я спал невероятно плохо. Мне снилось, будто бы я стою один на солнечной лесной поляне. И вдруг свет солнца вокруг меня заслоняют огромные крылья коршуна, который начинает кружиться в небе над поляной, и уже выпускает свои когти, чтобы совершить свой единственный, но такой точный выпад, и наконец заполучить такую желанную и сладкую добычу — самую лучшую, какая только может быть на этом свете. Этот дьявольский образ начал преследовать меня и наяву, и вскоре я сам на личном опыте убедился, что сны действительно могут быть вещими и не стоит пренебрегать ими, особенно в те моменты, когда сама интуиция подсказывает тебе, что твои предчувствия тебя не обманывают…
               А начинался этот день как обычно. Я встал с постели, принял утренний освежающий душ и после сытного завтрака отправился нести свою вахту в моей группе. Сегодня лекции были не такие скучные, и был шанс даже почерпнуть для себя какие-нибудь новые и полезные знания. И шёл по коридору на пару под воздействием этого воодушевления, и на какое-то время даже забыл о своих ночных кошмарах. Действительно, сны снами, а всё-таки уже было необходимо взять себя в руки и начать приводить в порядок дела, состояние которых к этому времени, откровенно говоря, оставляло желать лучшего…
              Я зашёл в аудиторию и увидел своих подопечных в глубокой задумчивости. Подойдя ближе, я поинтересовался причиной этого всеобщего напряженного умственного процесса.
- Илья нашу Дашу сегодня вечером на свидание позвал… — сказала взволнованно Лена.
- Так… — протянул я, звоня Толе — А вот теперь пора подсекать…

                ГЛАВА ШЕСТАЯ
                После окончания занятий, в четыре часа мы пошли в общагу  в комнату Даши и Лены. Там мы присели на застеленные кровати, в то время как девчонки возле зеркала начали наводить марафет. Лена так активно и искусно работала плойкой, что я в какой-то момент засмотревшись на всю эту юную красоту даже раскрыл рот, чем вызвал незамедлительный подкол со стороны Толи: «Миша, держи себя в руках — ты же женатый человек!». Девушки засмеялись, а я только рукой на него махнул. Но получалось и в самом деле очень красиво, и я в эту минуту был более чем уверен, что Гуляев должен обязательно клюнуть на такую красоту…
               Когда работа была закончена и Даша повернулась к нам, мы все просто ахнули от того, насколько же замечательно всё получилось. Потом Даша встала и ещё вдобавок повертелась перед нами. Мы сидели и смотрели на неё как на ангела, спустившегося к нам с небес, ведь она сейчас буквально вся блистала от косметики и украшений, которыми Лена увесила её с ног до головы будто бы новогоднюю ёлку, взяв всё, что было у самой Даши, и добавив ещё парочку своих самых лучших браслетов и в завершение образа ещё побрызгав её самыми дорогими духами, какие только отыскались в её обширной коллекции.
                Взглянув на Дашу после преображения, Толя сплюнул.   
- Ну, что опять не так? — рассержено спросила Лена, которой было обидно, что её многочасовым стараниям дана такая оценка.
- Да ты посмотри на неё! — встал Толя и обошёл Дашу кругом — У неё же на лбу написано: «Я иду ловить маньяка»!… Зачем вот все эти побрекушки, косметика в три слоя — вот зачем это всё?!… 
- Толя, всё нормально… — подошёл я к нему и положил руку на плечо. — Он же как раз таких и выбирает: ярких, видных из далека… Значит, точно клюнет…
- Ну да, ты прав… — согласился Толя и присел на кровать.
- Не волнуйся ты так… — вздохнула Даша и села рядом с ним — Мне ещё с детства все говорили, что я хорошая актриса…
- Ага, — кивнул я — видать, часто родителям истерики закатывала…
- У меня не было родителей — я в детдоме выросла.
- Извини… — осёкся я.
- Да ничего… Это хорошо даже: если вдруг что-то пойдёт не так, то меня даже и искать-то никто не будет…
- Даже думать об этом не смей, слышишь! — посмотрел ей Толя прямо в глаза — Всё будет хорошо…
               Мы все немного помолчали — каждый о своём... Потом Толя встал и, надев на голову кепку, скомандовал нам всем спускаться вниз. Мы собрались и вышли из комнаты, дверь которой Лена заперла на два оборота. Потом мы двинулись вперёд по коридору. Хотя лифт был свободен, мы пошли по лестнице: очень хотелось сейчас как можно дальше оттянуть тот миг, когда на придётся передавать Дашу в лапы дьявола. И хоть сердцем каждый из нас это чувствовал, мозг всё-равно твердил, что это всё совершается для пользы многих людей, и что в случае успеха это будет одна из самых наших больших побед над злом. О возможной неудаче каждый из нас даже подумать боялся…
                Подойдя к месту назначенной встречи, Толя указал Даше на тот участок коридора, где именно она должна была дожидаться прихода Гуляева, а сам начал отводить остальных ребят на безопасное для наблюдения расстояние. Я немного задержался возле Даши, и на повторный Толин жест дал понять, что сейчас догоню. Потом я снова обернулся к ней, смотрящей на меня сейчас своими большими и совершенно бездонными глазами, от одного взгляда которых у меня  вся душа просто выворачивалась наружу, и сказал, с большим трудом пытаясь сдержать слёзы, которые уже подкатывали и начинали мочить глаза:
- Я тебя прошу… Я умоляю тебя: будь осторожна… Я не смогу простить себе, если вдруг…
- Миш, я не одна. Вот смотри… — улыбнулась она и вытащила из под платья маленький медный крестик на верёвочке — Он со мной… Я его дочь, верящая в него и чтящая все его заповеди, и потому он, мой Отец, не забудет обо мне в трудную минуту…
            Я поднял глаза и увидел её взгляд. Он был таким бесстрашным — более того, он так улыбался мне, что я вдруг почувствовал внутри себя такое нежное тепло, будто бы сам Господь, увидев мои страдания за эту девочку, решил утешить и мою душу тоже, принеся мне своё благо через её слова. И она тоже, чувствуя сейчас мою тревогу, подошла ко мне ближе и крепко обняла меня. Запах её духов окутал меня с ног до головы, и я стоял сейчас здесь в её объятьях будто бы самый маленький ребёнок на свете, прижавшийся в самую трудную минуту в своей жизни к чуткому и любящему его сердцу своей матери или сестры…
               Когда я подошёл к остальным ребятам, никто из них не задал мне ни одного вопроса — всем и так было понятно, что я чувствовал в этот момент. Лена с Толей только обменялись немыми взглядами, дававшими понять, что меня сейчас лучше не трогать. Я отошёл в самый дальний угол и сел на стул, опустив голову вниз. Я ничего сейчас не мог и не хотел видеть — это всё было слишком больно для моего восприятия. «Бедная, молодая, хорошая девочка — зачем же ей это всё?…». Я сидел и пустым взглядом смотрел вперёд, на весь этот жестокий и бесчеловечный мир, предлагающий нам свои законы игры, которые мы обязаны были исполнять всю свою жизнь, иначе бы нам не было места на этой планете вовсе…
             Я поднял голову вверх оттого, что услышал звук твёрдых и уверенных шагов по коридору. Это был Гуляев, который словно молния направлялся к Даше, чтобы поразить эту цель и завладеть всем её содержимым, и это было самое ужасное, потому что этот зверь в погоне за своей маленькой целью готов был разрушить какую угодно красоту — лишь бы достичь своего такого желаемого и такого  мелочного результата, который несомненно ставил его один ряд с самыми кровожадными хищниками, какие только могут существовать на этой планете в царстве всеобщей ненависти и жестокости, живущем лишь по одному закону — закону выживания… 
            Подойдя к Даше на расстояние шагов двух, Гуляев встал у окна и начал вести пространственные речи, плавно жестикулируя рукой в воздухе. Даша внимательно слушала его, и по ходу разговора даже задала ему несколько вопросов с крайне заинтересованным видом, после каждого из которых Илья ещё больше оживлялся и было видно, что он уже хочет пойти и непосредственно на практике показать ей всю свою позицию в отношении их разговора. Даша была просто на высоте, когда даже поторопила замешкавшегося Гуляева на пути к тому крылу здания, где находился уже известный нам вход в подвал.
          Мы тоже не отставали от них не на секунду, идя за ними буквально по пятам, но и держась при этом на таком расстоянии, чтобы не вызвать никаких подозрений ни у окружающих нас людей, ни у самого Гуляева, который всю дорогу то и дело оглядывался по сторонам, проверяя, нет ли за ними с Дашей хвоста.

                ГЛАВА СЕДЬМАЯ
             Осторожно спускаясь по длинной лестнице в подвал, я уже отсюда чувствовал запах сильного зловония, которое будто бы самый огромный малюск распласталось по всему помещению, пропустив свои длинные скользкие щупальца во все возможные щели, в которых были буквально все стены подвала. Из-за этого они сейчас больше смахивали на решето или на расстрелянные в тире мишени, которые забыли убрать и поменять на новые, и теперь они были обречены на вечное нахождение в этом полутёмном и страшно вонючем аду, где даже крыс и мышей было не видно, но зато вместо них плиточный пол был оккупирован целыми колониями из тараканов.
               Пройдя по этому довольно непривлекательному проходу, мы остановились за углом с осыпавшейся голубой плиткой, откуда вырывался яркий белый свет, и я присел на правое колено. В это время Толя сзади осторожно перезарядил свой табельный пистолет и снял его с предохранителя. После этого он подал мне знак, и я снова обернулся к углу. Подняв с пола валявшийся среди кучи другого хлама какой-то старый ржавый саморез, я еле дыша от волнения взял его двумя руками и расковырял в цементе между плитками дырочку, в которую можно было бы наблюдать за тем, что происходило в это время у Даши. После этого я положил свой инструмент обратно на землю, и, затаив дыхание, посмотрел через свою «бойницу» на то, что делал в это время Гуляев.
                Увиденное поразило меня до глубины души. Даша лежала на старом грязном операционном столе, привязанная к нему за руки и за ноги толстыми кожаными ремнями. Перед этим Гуляев приказал ей обнажиться, и её одежда была сейчас аккуратно сложена стопочкой на  табуретке, стоявшей в самом дальнем углу… Шесть крепких ремней буквально впивались в молодую и нежную кожу, несомненно оставляя на ней свои болезненные следы, и были распределены по всему телу жертвы таким образом, чтобы она не могла сделать ни единого движения и тем самым помешать проведению этого поистине варварского обряда, который уже вот-вот должен был начаться…
            Гуляев в это время стоял возле другого большого стола, на котором были разложены различные щипцы и скальпели, и с очень большим вниманием рассматривал все инструменты, выбирая тот, что был необходим ему для работы именно в эту минуту. Наконец, взяв со стола один из скальпелей, он самодовольно развернулся и направился к Даше. Подойдя к её столу, он наметил в воздухе проекции будущих разрезов, но вдруг, спохватившись, положил инструмент рядом с ней на стеклянный столик на колёсиках и отправился в дальний угол зала, где над эмалированным тазиком висел сверкающий железный ручной умывальник. Это невольно вызвало у меня даже какое-то восхищение: я никогда в своей жизни и профессиональной карьере ещё не видел настолько эстетичных и организованных убийц…
            Намыливая руки, Гуляев вдруг заговорил: «Вот ты знаешь, зачем я всё это делаю?… Ведь нас же здесь, по сути, ничему не учат! Ну что это такое: либо лягушек режем на парах, либо трупы в морге рассматриваем. Ведь это же всё не то: мы же будущие врачи — будем потом лечить живых людей, когда выпустимся… Так как же, хочется мне спросить, мы будем их лечить, когда внутрь живого человека даже ни разу и не заглядывали!… УЗИ, рентген — это всё не то: они не могут показать всей той полноты картины человека, созданное той природной стихией, которую мы все так уважаем и ценим!… Ты же тоже медик — ты должна меня понять… Ну ладно, это всё лирика… А мы с тобой всё-таки люди науки, так давай же наукой и займёмся»... И с этими словами он уверенно направился к Даше со скальпелем в руке…
                …От внезапного Толиного удара Гуляев выронил скальпель и упал на пол, но быстро поднялся. Нужно сказать, что драться этот горе-учёный умел, да и ещё как! По ходу поединка Толе то и дело приходилось уворачиваться от его подлых приёмов, которые он здесь использовал в весьма достаточном количестве. Но и подлости Илье было не занимать: он постоянно убегал от Толи на другую сторону кушетки, чтобы спрятаться от него, и кидал в него оттуда разные склянки, банки, железки и ещё кучу всякого другого хлама, которого у него там накопилось предостаточно за долгое время его подпольной деятельности.
              Когда я выбежал из своего укрытия Толе на помощь, с той стороны, где стояла кушетка, послышался взволнованный голос Даши:
- Мальчики, только не смотрите на меня — я же голая!…
- Не волнуйся, Дашутка, — улыбнулся Толя, запуская при этих словах в Гуляева очередной кусок отколовшейся плитки — нам с Мишей сейчас немного не до твоих прелестей, уж прости!…
          Надо сказать, что кинул он весьма удачно: плитка попала Гуляеву прямо в голову, отчего он присел на пол и не смог больше отбиваться. Мы с Толей навалились на него с двух сторон и, повалив на живот на пол, застегнули его руки в наручниках за спиной, После этого мы отдышались, и я встал и освободил Дашу. Потом на ощупь, так как она попросила меня зажмуриться, подал ей чистую простыню, которой она обмоталась как туникой и села на кушетке передохнуть, со всхлипываниями потирая запястья рук и ноги. Я присел рядом с ней и, немного отдышавшись, спросил у Толи, возившегося в это время возле Гуляева:
- Ну, и что мы теперь с ним делать будем?…
- Не знаю… — пожал плечами Толя — Можем вскрытие, а можем и трепанацию — тебе что больше нравится?
                Илья Гуляев, которому Толя вставил кляп в рот, чтобы тот не дёргался, задёргался на полу как уж на сковородке.
- Не, вишь, ему не нравятся твои идеи… — покачал я головой — Он, наверное, лоботомию хочет, да?
- Желание клиента — закон… — вздохнул Толя и встал на ноги — Где-то здесь кувалда была…
              У Гуляева тут просто агония началась. Он весь затрясся как старый испорченный мотор, и начал буквально биться головой об пол, так что мы насилу посадили его, чтобы он не убил себя раньше времени. После этого я посмотрел на Толю, у которого сейчас был просто звериный взгляд, и, отведя его за локоть в сторону, тихо сказал:
- Слушай, давай твоих вызовем, а? Вторую казнь нам уже точно никто не простит…
- А я хочу, чтобы этот гад сдох — прямо здесь и прямо сейчас!
- Толя, я всё понимаю, но подумай о том, что потом твои с нами сделают…
            Толя отошёл от меня и сел на стопку покрышек, лежавших здесь в одном из углов неизвестно по какой причине. Таких пустых глаз у него я не видел ещё никогда. Он буквально съедал сейчас глазами Гуляева, который весь уже сжался от страха в комок…      
- Выйди, и забери с собой Дашу…
- Толя…
- Я что-то неясно сказал?
                Я опустил голову и, взяв Дашу на руки, вышел вместе с нею в коридор. Через несколько секунд после того, как я захлопнул дверь, прозвучал глухой выстрел…

                ГЛАВА ВОСЬМАЯ
- Так, капитан, давай ещё раз — говорил начальник местного отдела, когда Толя вёл его по линии оцепления. — То есть ты утверждаешь, что Гуляев оказал сопротивление при задержании и был застрелен при попытке к бегству через окно, так?
- Так точно, товарищ полковник!
- Тогда объясни мне, старому дурню: почему пуля твоя вошла ему в грудь, а не в спину, ежели он бежал? 
- Понимаете, товарищ полковник, — замешкался Толя — у него был пистолет, и он развернулся в оконном проёме, чтобы сделать выстрел, и мне ничего не оставалось, как применить табельное оружие… 
- Хорошо, верю… — кивнул головой полковник, но тут же напал на Толю с новым вопросом — Ну, и где его пистолет?
- Так его уже эксперты изъяли… — выкрутился Толя — Я вам потом бумаги покажу.
- Ещё одно такое дело, — строго посмотрел на него начальник — и ты мне свой рапорт покажешь, понял?… Тебе кто, сукин сын, давал право без суда и следствия людей расстреливать, а?
- А как вы?…
- «Как я» — передразнил его офицер. — О тебе в управлении уже легенды ходят — о тебе и об этом твоём журналисте… Кстати: это сейчас, когда всё более-менее нормально, тебя никто не трогает. Но стоит тебе хотя бы один раз оступиться — один единственный раз, и тебе там всё припомнят: и противозаконную казнь Коптеева, и Гуляева этого, ну и конечно же твоего дружка-журналиста — куда же без него!… Короче, я тебя предупредил — выводы тебе делать… Честь имею!…
               И он пошёл дальше к машине, а я подошёл к Толе и, положив ему руку на плечо, спросил:
- Ну, что он тебе сказал?
- Говорит: «Незаменимый ты, Толя, сотрудник — побольше бы нам таких…».
- Зачем ты врёшь — я же всё слышал…
- Ну, а нахрена ты тогда глупые вопросы задаёшь?…
                Он нервно сплюнул и пошёл к машине. Я поспешил вслед за ним…
             У самой машины я остановился, так как увидел вдалеке Дашу, которая стояла и смотрела прямо на нас. Она сейчас была такая красивая в голубом платье в белый горошек, вся такая неотразимая, что я невольно загляделся на неё. «Нам как бы ехать уже пора — тебя жена дома ждёт…» — сказал Толя, но я лишь отмахнулся, и, сказав ему, чтобы подождал пару минут, побежал к ней. Она стояла на полусгнившем деревянном настиле в высокой траве водила ладонями по предплечьям так как вечерний холод уже начинал потихоньку опускаться на остывающую землю и готовить почву для конкретных ночных заморозков…
             Подбежав к ней, я с улыбкой тихо спросил: «Ну, а ты чего тут мёрзнешь?». Она ничего не ответила мне, только посмотрела мне прямо в глаза. Даша заглянула в них так глубоко, что у меня внутри всё сжалось от этого пронзительного и такого невинного взгляда. В какой-то момент мне даже показалось, что это сам Господь смотрит на меня через неё, чтобы через эту чистоту острее показать мне все мои согрешения перед Ним, и вызвать во мне чувство искреннего раскаяния за все плохие вещи, которые я когда-либо совершал в этой жизни, желая того или нет, но всё это сейчас было исключительно для одной цели…   
             Внезапно мои губы обжёг поцелуй, бывший в списке того, чего бы я мог ожидать от неё в эту секунду, даже не на последнем, а на постпоследнем месте. Я даже не успел ничего понять прежде, чем эта маленькая хрупкая девочка заключила меня в свои объятья. И хоть спонтанная наша близость была весьма непродолжительна, мне было ясно видно, что она вложила в неё всю себя. Там было всё тепло её сердца, вся открытость и наивность её молодой и ещё не успевшей как следует узнать жизнь души, и конечно же эти юные чувства, что бережно хранятся в сердце каждого пережившего их с самой той секунды до последнего его вздоха на этом Свете…
            Резко оторвавшись от моих губ, она побежала назад через поле, ни разу не обернувшись. Я так и не решился её окликнуть, и лишь смотрел на уплывающие вдаль две косы, которые развевались на ветру будто военные флаги, которые солдаты несут с собой в атаку, чтобы как всегда поднять свой боевой дух и боевой дух своих верных товарищей, идущих с ними в одном строю нога в ногу, и не смеющих ни предать, не отступить, ведь дороже того, что они сейчас имеют, у них уже никогда и не будет, и они твёрдо знают это, и поэтому держат свою вахту до конца, до самой последней капли крови, пока уж смерть костлявая не укажет им на положенный им судьбою час…
           Я стоял так, и ветер продувал меня всего насквозь со всех сторон, будто бы какую солому, и от этого в бедную душу мою вдруг пришло столько чистоты, что я сам поразился тому, как это вообще возможно после всего того, что я пережил — сохранить эту духовную мягкость и восприимчивость, которые просто жизненно необходимы человеку, чтобы не превратиться в большой бездушный мешок с дерьмом, каким является каждый, кто однажды навсегда закрыл в свою душу дверь для Бога, впустив туда тёмные силы и, предоставив им своё сердце в полное распоряжение, добровольно поступил на их проклятую и противочеловеческую службу…
              Этим временем ко мне сзади подошёл Толя, которого я и не сразу заметил за свои бурным потоком мыслей. Положив мне руку на плечо, он спросил:
- Мы сегодня ехать-то собираемся?…
- Да… Да, конечно…
             Я будто бы очнулся от какого-то сна, и, обняв его, пошёл с ним к машине. Поле было не паханное, и идти по большим каменьям этой ссохшейся за долгое время глины было ужасно неудобно. Они то и дело перекатывались под ногами, и нужно было уметь сохранить равновесие, чтобы не грохнуться во всю эту смесь грязи, земли, воды и травы, которая здесь просто царила повсюду, превращая поле в одно огромное болото, которое было бы довольно грозным оружием против современных автомобилей с низкой посадкой, какие так любят покупать все представители нашей современной аристократии, и слыхом не слыхавшие о таком общеизвестном среди простого народа понятии как «весенняя распутица»…      
- И что теперь? — спросил Толя, начиная движение по грунтовке — Снова отдых и двухнедельный запой?
- Не-е-е, — помотал я головой, распечатывая новую пачку жвачки — двухнедельного мне в этот раз будет мало…
- Ты не боишься, что от такими темпами от тебя Лера уйдёт?
- Не-е-ет… — протянул я, пытаясь распечатать эту тупую обёртку.
- А, ну да, — усмехнулся Толя — у нас же теперь Дашенька есть… Кстати, она у меня попросила твой номер, и я не смог ей отказать… 
- Что?! — я даже выронил жвачку из рук — Да ты с ума сошёл!…
- Каждый в этом мире имеет право, по крайней мере, на один шанс — запомни это…
                Философ, блин!…

                ЧАСТЬ ПЯТАЯ
                СВИДЕТЕЛЬ
                ГЛАВА ПЕРВАЯ
                «Не произноси ложного свидетельства
                на ближнего твоего»
                (Девятая заповедь)
          Звонка Даши я ждал как огня, и больше всего боялся, что трубку возьмёт именно Лера. В этом случае мне даже нечем будет перед ней оправдаться, так как там уже факт измены будет точно на лицо… С мыслями об этом я провёл весь следующий месяц в полной прострации, и даже мой главный редактор, поначалу звонивший мне с требованием немедленно выйти на работу под угрозой увольнения, в конечном итоге махнул на меня рукой и сказал, что если бы я был не таким нужным ему человеком, он бы уже давно вышвырнул бы меня взашей из редакции за нарушение трудовой дисциплины. Но, как уже было сказано, на моё счастье старый еврей полютовал-полютовал, да и угомонился…
           И вот наконец однажды утром, спустя шесть недель моего беспробудного кутежа, когда я выходил и ванной с только что помытой головой, меня позвала с кухни Лера:
- Да… — сказал я, зайдя на кухню и обняв её.
- Ну, Миш… Спустись вниз: там Толя приехал — у него какое-то дело срочное…
- Что?!…
                Но это были ещё цветочки. Когда я вышел из подъезда и, на ходу застёгивая куртку поднял вверх глаза, я просто застыл на месте. Толя курил, сидя на капоте, а в заднем окне его машины отчётливо были видны Дашины очертания… 
- Ты что, совсем умом тронулся?! — набросился я на него — Какого чёрта она тут делает?!
- Ну, во-первых, здравствуй… — сказал он спокойным голосом, затушив о крыло сигарету — Во-вторых, там, куда мы едем, нам понадобится опытный медик…
- А почему именно она-то?
- Мы её уже знаем — с ней будет легче работать…
- Она ещё студентка
- Зато отличница… — улыбнулся он. — Марш в машину!…
                Я обошёл машину кругом и хотел было уже садиться вперёд, как вдруг увидел, что на переднем сидении стоит какой-то непонятный мешок, так что свободное место было только сзади, то есть рядом с Дашей. Я испепеляющим взглядом посмотрел на Толю, но он лишь непринуждённо пожал плечами и отвернулся. Я открыл дверь и, попросив Дашу слегка подвинуться, сел в салон и захлопнул дверь. Толя, посмотрев в зеркало заднего вида, завёл двигатель и, сняв машину с ручника, начал движение по двору. Потом мы выехали на магистраль, где ветер так хлестал в открытые окна, что не было слышно ничего, и понеслись вперёд…
                Мы остановились возле небольшого магазина, стоявшего на самом краю дороги, сразу же за которой начинался обрыв. Картина здесь была уже привычная: оцепление из молодых сотрудников едва сдерживало напирающую на них толпу уличных зевак, пришедших к этому месту зевак, которых вечно хлебом не корми — дай посмотреть на очередную сенсацию, чтобы после разнести её по всему своему району среди знакомых и друзей, образовав тем самым ту паутину слухов, от которой уже который год задыхаются наши города, и все порядочные люди знают, насколько пагубно для общества это старое как Свет явление…               
                Пройдя по узкой тропинке, мы встретились с участковым, и дальше пошли уже вместе с ним:
- Ну, что у вас тут случилось? — спрашивал Толя, осторожно шагая по грязевой каше.
- Утром продавцы шли на работу, обнаружили в траве труп молодой девушки — одной из их коллег. Изнасилована и убита примерно семь-восемь часов назад… При девушке грудной ребёнок — он живой, им сейчас наши медики занимаются. Это уже третий случай в нашем районе, почерк везде один и тот же: выслеживает, насилует и убивает…
- Ясно…
- Да, там ещё одна странность…
- Какая? — с интересом повернул голову Толя.
- После нападения на магазин выжил один из сотрудников, он сейчас в карете скорой помощи… Он описывает события, которые у нас совершенно не сходятся с протоколом…
- Не сходятся, говоришь… — Толя остановился и задумчиво опустил голову — Ну-ка, давай-ка сюда этого орла…
              Пройдя ещё несколько метров, мы остановились возле кареты  скорой помощи, которая стояла неподалёку на обочине. В ней врачи оказывали первую помощь молодому рыжему парню лет двадцати пяти, который почему-то был весь чёрный от сажи и так дрожал, что невольно вызывал к себе искреннее сострадание. У него были очень маленькие, аккуратные, почти детские руки, в которых он вертел обрывок какой-то непонятной бумажки, исписанной вдоль и поперёк синей ручкой толсто совершенно не читаемыми и абсолютно никому не понятными символами, смысл которых был открыт лишь для их автора, и ни для кого более…   
            Присев возле него на корточки, Толя благожелательно спросил:
- Тебя как зовут?
- Л-Лёня… — ответил тот, слегка заикаясь.
- Ну давай, Лёня — рассказывай, что видел…
- Они приехали в три часа на машине, обстреляли весь магазин — я еле успел спрятаться… Потом зашли внутрь. Двое-то из них стали кассу потрошить, а третий в это время, видимо, заметил на улице эту случайную свидетельницу. А она ж с малышом была, поэтому как могла убежать… Ударил её в спину, ребёнок вылетел. Потом избивать начал сперва, а после уже насиловать… Как они уехали, я выбежал к ней, а она там уже мёртвая лежала…
- Да, дела… — протянул Толя — А приметы у них были какие-нибудь особые?
- Да я их плохо рассмотрел, гражданин начальник… Помню только, что все очень крепкие были — спортсмены, наверное, бывшие…
                Толя задумчиво покивал и, встав с колен, пошёл обратно на улицу. Я вышел вслед за ним на широкий пыльный тротуар и, дав ему прикурить, спросил, глубоко затянувшись:
- Ну, что думаешь?…
- Странное дело, очень странное…
- Ты про Лёню этого?
- И про Лёню, и про налёт… Понимаешь: дико это как-то всё, совсем не современно… Такие налёты на магазины — это ж прошлый век…
- Ну погоди: сейчас потихоньку дела пойдут — всё узнаем…
- Ага, если раньше шеи не свернут…
                Он сплюнул и, бросив сигарету, направился к машине.

                ГЛАВА ВТОРАЯ
               На следующий день Толя вызвал меня в отдел, где с самого утра кипела работа. Подняли все дела с подобными эпизодами, но ни в одном из них о сексуальных составляющих не было ни слова. Тем более странным казался факт обнаружения на месте преступления трупа изнасилованной девушки, да ещё и с ребёнком. Из этого мы смогли выделить всего лишь две наиболее правдоподобных версии развития событий: либо девушка действительно оказалась случайной свидетельницей преступления, и изнасилование было лишь актом спонтанной агрессии злоумышленников, либо, учитывая подобные изнасилования во всех трёх эпизодах, главным стимулом были именно они, а всё остальное было лишь прикрытием.
                Но в таком случае речь шла не просто о преступной группе, а о целой банде серийных насильников и убийц, что было просто из ряда вон. Сказать, что лично для меня, повидавшего многое вместе с Толей, это был нонсенс — это значит не сказать ничего. Ведь обычно воры презирают и опускают насильников, а тут такое сотрудничество, да и ещё какое успешное! В каждом эпизоде из кассы ограбленного магазина исчезала довольно внушительная сумма, и все девушки, что были изнасилованы и убиты, отличались необычайной красотой. В какой-то момент у нас даже начало создаваться такое впечатление, что одни из составляющих банды нанимали других, чтобы элементарно замести следы. Никак иначе мы объяснить это не могли…   
               После обеда мы поехали в морг. Здесь у Толи тоже были свои знакомства, и поэтому он заверил меня, что всё будет в шоколаде. Я и не сомневался, и когда мы прошли в помещение, он сразу же подошёл к одной из медсестёр, которая с разрешения старших повела нас в холодильник. Нужно сказать, что хоть шли мы туда недолго, я успел за это время рассмотреть её как следует: ростом она была выше среднего, справная, на лицо довольно симпатичная — в общем, Толя умел выбирать себе знакомых. Звали эту прекрасную девушку Полина Краснова, было ей двадцать три года, но опыта в своём деле ей уже было не занимать…
           Подведя нас к телу продавщицы, она откинула простынь и, отойдя обратно, с насмешкой сказала: «Любуйтесь». Толя по нашему уже сложившемуся обычаю любезно пропустил меня вперёд. Я в свою очередь поклонился и, пройдя по белой сверкающей плитке на полу, подошёл к железной каталке, на которой теперь покоилась юная и ещё не успевшая вдоволь пожить девушка. Она лежала сейчас так просто и свободно, что казалось, будто бы она всю свою жизнь ждала этой одной единственной минуты, чтобы уже наконец освободиться от всех тягот этого мира и просто один раз в жизни по-человечески отдохнуть…
- Рассказывай… — сказал Толя, садясь на высокую табуретку.
- Кровь под ногтями, но ран нигде не видно — значит это его кровь…
- Миш, ну что за детский сад — я это и без тебя прекрасно вижу.
- Так… — встряхнул я головой и снова внимательно посмотрел на тело — Блин, Толь, я даже не знаю…
- О Господи!… — провёл рукой по голове Толя и спросил у медсестры — Эту девушку обмывали уже?
- Нет, зачем — перед похоронами же… 
- Ну, включай мозги! — повернулся он снова ко мне.
- Сейчас, сейчас… — покивал я, ещё раз внимательно осмотрев тело жертвы, и меня будто осенило — Погоди-ка… 
- Ну… — с ожиданием протянул Толя.
- Она же чистая… — посмотрел я не него растерянно.
- Ух! — довольно выдохнул он — Так, и что из этого следует?
- Если её по словам этого Лёни насиловали на улице в траве, где в это время ещё и дождь был, значит она там возилась и сопротивлялась, то есть обязательно должна была испачкаться, потому что как иначе-то…
- Вывод… — сухо сказал Толя.
- Лёня врёт, и изнасилование было совершенно по-другому…
- Правильно, поэтому давай-ка мы сейчас с тобой поедем в больницу и зададим этому фиговому свидетелю пару интересных вопросов!…
                Выйдя на улицу и сев в машину, Толя завёл мотор и что есть мочи вдарил по газам. Мы со свистом вылетели на дорогу и понеслись вперёд по левому крайнему ряду. Я сидел, крепко вцепившись в сидение, молил Бога о том, чтобы этот псих не дай Бог не убил нас обоих. Но ему сейчас было хоть бы хны: он сидел сейчас рядом со мной и с таким невозмутимым видом смотрел на дорогу, что мне в какой-то момент начало казаться, что его просто застопорило, и он сам сейчас не осознаёт, какого чёрта творит, по этому я попытался закричать как можно громче, чтобы он услышал меня сквозь свист камней под колёсами:
- Ты какого чёрта творишь?!
- Я же сразу всё понял — говорил он, как будто бы вовсе не слышал моего вопроса. — Воры насильников давили всю жизнь — это же всем известно. И чтобы вдруг какой-то урка да против понятий пошёл — да его свои бы замочили в тот же самый день!…
- Так, и что ты хочешь этим сказать?
- То, что сейчас надо брать этого Лёню и под белы рученьки везти в СИЗО, и колоть его там пока он сам не пожалеет, что во всё это дело ввязался!…
- Умник! — всплеснул я руками — Что ты ему предъявишь, кроме своих догадок?
- А то, что дверной замок на входе целёхонек…
                При этих словах я аж поперхнулся:
- То есть…
- Соображай: подъехали они к магазину — который обычно в это время закрыт на учёт и войти только с чёрного входа можно — и спокойно себе прошли через главный, наворовали самое ценное, да ещё и с продавщицей позабавились. Тебя это не на какие мысли не наводит?
- Погоди… Если ты говоришь, что воры с насильниками не работают…
- Да
- Входят они через главный вход — их пускает свой человек. Дальше находят изнасилованной продавщицу и свидетеля, который видел преступников…
- Так…
- Но кто же в здравом уме будет такого ценного свидетеля в живых оставлять?
- Вот, Миша, а вот это главный вопрос, на который нам с тобой предстоит ответить… 
- Этот Лёня по-любому в деле: они его для прикрытия оставили, чтоб следы замести
- Верно
- Значит, нужно его колоть
- Да, и именно этим мы с тобой сейчас и займёмся…
              С этими словами он завернул и через красивые чёрные ворота въехал на территорию районной больницы.

                ГЛАВА ТРЕТЬЯ
                Войдя в отделение, мы тут же отправились на медпост. Но и уже по дороге туда было понятно, что в больнице твориться что-то не то: все медсёстры бегали по блоку как сумасшедшие, врачи орали, а пациенты, застывшие в дверных проёмах своих палат, с интересом наблюдали за всем происходящим. Складывалось такое ощущение, что все они, до этого находившиеся в своём полусонном спокойствии, в один момент были растревожены каким-то чрезвычайно важным известием, которое в миг перевернуло всю их жизнь с ног на голову и принесло с собой столько всяких неудобств, что не бегать теперь было просто невозможно…
             Пройдя по этому дурдому несколько метров, мы увидели в конце коридора у ординаторской самого главврача, который стоял там задумчиво возле своих коллег. Когда мы подошли к ним ближе, этот мужчина средних лет поднял на нас глаза и с тоскливой строгостью спросил:
- Вам чего, молодые люди?
- Следственный комитет — Толя показал ему своё удостоверение. — Нам нужно задать вам несколько вопросов… 
- Ну что же… Пройдёмте в мой кабинет.
                Мы вместе с ним прошли к лифту и поднялись на два этажа вверх. Там врач провёл нас несколько метров по узкому коридору до чёрной кожаной двери своего кабинета, который был просторным и светлым внутри. Здесь за шикарным столом из резного дерева стояло дорогое кресло. Был сейф, телевизор, компьютер — в общем, врач явно не бедствовал. Тут же на столе лежали ключи от дорогой иномарки и стояло несколько семейных фотографий, на которых доктор был в окружении жены и четверых детей. В целом, всё выглядело довольно мило и культурно, и ровно на столько же скучно, как это обычно бывает…
- Ну, я вас слушаю… — сказал доктор, слегка покачиваясь в своём кресле.
- Позавчера вечером вам должны были доставить человека с ранением с места, где магазин ограбили
- А, так вы на счёт этого Леонида что ли?
- Да
- Я вас поздравляю, гражданин следователь: сегодня ночью этот тип сбежал из больницы через окно.
- То есть как? — опешил я.
- А вот так вот: открыл окно, вскрыл замок на решётке и убёг… — на последнем слове доктор даже вздохнул от сожаления.
- А как же больничная охрана? — напряжённо спросил Толя — Ведь они же не могли ничего не увидеть.
- Сегодня утром я лично разговаривал со всеми дежурившими в эту ночь людьми: все они в один голос утверждают, что за всю ночь не слышали не единого шороха.
- Ну не мог же он по воздуху улететь в самом деле! — расстроенно пристукнул я по столу.
- Я прекрасно понимаю ваши эмоции, молодой человек, но ничем не могу помочь… 
            …Сев на капот машины, я дрожащими руками закурил и начал глубоко затягиваться. 
- Вот только не говори мне сейчас, что врач тоже с ними в сговоре — насмешливо сказал Толя.
- Не, он не с ними, — помотал я головой, машинально вдыхая дым — Они ему просто очень хорошо заплатили, вот и всё…
- Или очень хорошо запугали…
- Возможно, но почему тогда он был так спокоен при разговоре с нами?
- О-о, — довольно улыбнулся Толя — да ты уже рассуждаешь как настоящий следак!
- Ну так, ё-моё!…
- Хорошо… Допустим, что врач действительно замешан. Но какова тогда его роль в этом деле?
- Молчать и заметать следы — такие «белые воротнички» больше ни на что другое не способны…
              Толя усмехнулся и посмотрел куда-то вдаль. По нему было видно, что он мной доволен, и от этого мне было очень приятно. Я всегда боялся его подвести, потому что в таком случае подставлял бы его под двойной удар. Такой страх был для меня отличным стимулом к самосовершенствованию и напоминанием о том, что я в любую секунду могу оказаться на самом дне, где с нас обоих уже спросят по полной за нашу самодеятельность, и там уже хочешь не хочешь, а придётся отвечать за свои порой необдуманные поступки по всей строгости закона…
            Всю обратную дорогу до дома мы молчали. На полпути по стеклу застучали мелкие капли дождя, и этот стук сейчас как ничто другое отражал моё настроение. Огни машин и фонарей сверкали словно яркие звёзды, и в этом свете было вовсе не видно ни деревьев, скрытых чёрным покрывалом вечера, ни дальних домов, которые уже спрятались на ночёвку под шапку из белого тумана, и теперь им там было так тепло и уютно, что казалось они вовсе не хотят больше выбираться обратно наружу в этот промозглый вечер, захвативший всю эту землю своей многомиллионной армией зажигающихся звёзд на небе, где теперь было только спокойствие и мир… 
                Я сидел и завороженно смотрел в окно на проплывающий за ним город, и поражался тому, насколько родным и чужим разом стало мне всё это сплетение проспектов, улиц, домов, парков, подворотен… Мне казалось, что мой город смотрит на меня сейчас всеми своими окнами как на предателя, который в самую ответственную минуту показал своё истинное лицо, и теперь заслуживал самого жестокого наказания, какое только могло быть предусмотрено его кодексом. Это было очень странно, и я почему-то всё сильнее вжимался в кресло, думая, что таким образом смогу защититься от нашествия сих весьма дурных мыслей…
                Подъехав к дому, Толя остановился возле подъезда и сказал:
- Всё, а теперь спать — тебе нужен отдых. Потом Лере позвоню — проверю…
- Так точно, товарищ капитан!…
             Я шуткой отдал честь и вылез из машины. Толя поехал, а я медленно пошёл к подъезду… 
            Поднимаясь в лифте, я думал только о том, чтобы сейчас с порога прямо не раздеваясь просто упасть на свой диван и проспать так несколько часов беспробудно. Мне сейчас так хотелось хотя бы на немного оставить все дела и просто побыть наедине со Вселенной, чтобы найти ответ на вопрос: зачем это всё? Потому что сам я этого понять никак не мог, да и сил понимать что-либо уже просто не было…
                Зайдя в квартиру, я разделся в прихожей и вдруг заметил, как ко мне из комнаты вышла Даша…
- Ты что тут делаешь? — спросил я с некоторым недоумением.
- Тише… — ласково прозвучал в звенящей тишине её голос.
                И, сбросив с себя шёлковый халат, она подошла ко мне…   

                ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
                Очнулся я только уже рано утром. Повернув голову набок от мешавшихся на моём лице волос, я увидел Дашу, мирно дремлющую у меня на груди в нашей с Лерой постели. Потом, посмотрев в другую сторону, я увидел и нашу одежду, которая была хаотично разбросана  по всей комнате. Между джинсов и кофт, валяющийся на ковре, также находились непонятно откуда взявшиеся две бутылки из-под вина, три использованных контрацептива и недоеденный бутерброд, теперь уже присохший, который лежал посреди комнаты на тарелке с узкой голубой каймой, стоявшей прямо напротив стола у окна, распахнутого настежь, через которое ветер заносил в комнату какой-то непонятный мусор с балкона…
                Я сел на кровати и обхватил руками голову. «Господи, что же я наделал»… Что я теперь скажу Лере? Да скорее всего даже ничего и не успею — она просто уйдёт от меня и всё, когда узнает… А если не узнает?… Да не, точно узнает — вон я какой бардак вокруг развёл… И ведь главное, ни черта ж не помню!… Как это вообще всё могло получиться — пёс его знает, а что теперь делать — тем более непонятно… Но ведь должно же, в конце-концов, быть хоть какое-то логическое объяснение тому, что произошло между мной и Дашей сегодня ночью. Нет, я, конечно, ещё в прошлый раз после первого её поцелуя понял, что она ко мне неровно дышит, но чтобы настолько…
           В этот момент я буквально обмер, потому что в замочной скважине заскрежетал ключ. «Вот теперь точно конец, — подумал я — добегался…». Наскоро одевшись, я выбежал в прихожую. Это был Толя, который занёс в квартиру две большие сумки и захлопнул за собой дверь. Я стоял весь белый от ужаса, потому что стоило ему сейчас всего лишь пару шагов сделать вперёд, и он увидит, что я за эту ночь тут натворил. Нет, Лере он звонить не станет — друг же ведь всё-таки — но выслушать мне от него в этом случае придётся ох как много, а говорить он мне будет отнюдь не похвалы, и, зная его, просто так я потом точно не отделаюсь…
- Ты чего трубку не берёшь? — спросил он бодрым тоном — Спал что ли?
- Ну да… — ответил я, нарочито зевая.
- Миш… — послышался в это время из комнаты Дашкин голос.
                Да твою ж мать — что же тебе не спится-то, а?!…
              Толя как стоял, да так и застыл над коробкой. Потом, встав прямо, он посмотрел на меня так внимательно, как не смотрел ещё никогда до этого, и сказал тихо и напряжённо:
- Лёню в розыск объявили, так что ты можешь пока передохнуть…
- Хорошо…
- Миш, — сказал он, напряжённо посмотрев в сторону комнаты — я надеюсь, что ты знаешь, что делаешь…
- Чувак, блин — да я сам не понял, как это получилось!…
- Ну да… — покачал он головой — Лере скажешь?
- Я не знаю… — присел я на гарнитур прихожей — Понимаешь: с Лерой у нас всё как-то искусственно получилось, а здесь тяга…
- Тяга у него!… — усмехнулся Толя — Слышь, печник: ты чем думал, когда в ЗАГСе «Да» говорил? Тылом, так это точно…
- Слушай, вот давай я как-нибудь сам с этим разберусь, хорошо? — сердито сказал я.
- Ха, да ради Бога!… — поднял он руки кверху так, будто собирался сдаваться в плен — Если что, знакомый юрист у тебя есть — помогу с разводом…
- Толя!
- Хорошо, что вы ещё детей заделать не успели! — сказал он, еле сдерживая смех.
- Так, всё, иди отсюда!… — сердито сказал я и начал выпроваживать его за дверь…
                Мы вместе дошли с ним до лифта. Там я нажал кнопку, и мы стали ждать. Толя всё время смотрел на меня будто бы на музейный экспонат, и это меня очень бесило. Но ещё больше меня бесило то, что я был неправ в данной ситуации. Я не знал, почему так получилось: вроде бы только недавно была свадьба с Лерой, и мы с ней так любили друг друга — я всё готов был за неё отдать, а теперь...
А теперь я и сам не мог понять, куда вдруг делись все наши чувства и почему вдруг меня так потянуло к Даше, с которой мы были знакомы всего ничего, но между нами, похоже, уже успела пробежать та искра, которой нам с Лерой, по-видимому, в своё время не хватило, и хотя жили мы с ней без скандалов, но и особенно яркой нашу жизнь тоже назвать было нельзя. В общем, это был полный тупик…
          Проводив Толю, который на прощание взглянул на меня с какой-то жалостью, я вернулся в квартиру. Даша в это время уже была одета и красилась сидя на диване, положив ногу на ногу…   
               Пройдя по комнате несколько шагов, я сел в мягкое кресло и, подперев руками голову, глубоко задумался. Я думал сейчас вовсе не о Лере и своей жизни, а о том, как продолжать дальше это непростое расследование, где всё уже, казалось, настолько перепуталось, что уже вовсе было не видно, с какой стороны подходить к этому клубку, чтобы потянуть за нужную ниточку и размотать эту хитросплетённую сеть, которую сплели наши не поддающиеся никакой традиционной классификации подозреваемые. И их явление в этом деле проходило особым пунктом, так как было не понятно до конца их полное между собой взаимодействие…
              С этими мыслями я вскипятил чайник и сел за кухонный стол. Под еду всегда лучше думается, и я надеялся, что так ко мне быстрее придёт решение этой важной и чрезвычайно запутанной задачи, что от этого становилась только увлекательнее. Надо сказать, что мне не давала покоя продавщица, и я уже перебрал в голове все варианты того, почему с ней расправились именно таким жестоким способом, но ни одно из каких-либо моих предположений совершенно никаким образом не вписывалось не в преступные понятия, ни в элементарные законы логики, и оттого дело всё более смахивало на глухарь, как не прискорбно было об этом говорить…
                Действительно, побег из больницы единственного свидетеля наталкивал на определённые мысли. В версию о бегстве из-за страха расправы я не верил категорически, так как Лёня знал наверняка, что его местонахождение засекречено органами, и что он этой больнице в полнейшей безопасности — мы сами ему это говорили. Поэтому мысль о том, что он действительно был оставлен прикрывать группу, стала вскоре в нашем деле основной, и Толя, проконсультировавшись со специалистами в области психиатрии, примерно составил общее представление о том, чем дышал Лёня до того, как начал помогать бандитам.
                А выяснилась совершенно потрясающая вещь. При проверке в местном психиатрическом диспансере на Лёню всплыла карточка, по которой он проходил как социопат. Потом мы с Толей просмотрели все протоколы допросов и просто пришли в неописуемый восторг: в тот день на месте преступления никто не видел никакой машины и никаких грабителей. 
         Это и стало поводом для объявления Лёни в федеральный розыск как маньяка-серийника… 

                ГЛАВА ПЯТАЯ
                После того, как Толя дал мне временную передышку, у меня появилась наконец возможность заняться личными делами, которых к этому времени накопилось уже порядком. Первым делом мне было необходимо разобраться в своей личной жизни, где в настоящий момент творился такой бардак, что и описать нельзя. Толя конечно же не стал ничего говорить Лере, и поэтому вся тяжесть этого довольно невесёлого разговора легла полностью на мои плечи. Я долго думал о том, что именно я скажу ей в своё оправдание, но ничего толкового придумать так и не смог. Да и что вразумительного я мог сказать ей теперь…
                В тот вечер, когда она должна была вернуться, я как обычно сидел на кухне за столом с газетой в руках и пил чай с оладьями и брусничным вареньем. Настроение было прескверное, и даже моя свежая статья, напечатанная в этой газете на первом развороте, меня совершенно не радовала. Я буквально не мог найти себе места, где бы можно было спрятаться от дурных мыслей, и был подвержен им весь этот день, что было совершенно невыносимо для моей и без того ослабшей психики. Я был уже готов на что угодно, лишь бы поскорее прекратить все эти мучения и переехать к Даше, которая уже давно ждала меня…   
                Лера сняла туфли и прошла с сумками на кухню:
- Ну, что ты, не скучал без меня? — при этих словах она поцеловала меня в щёку.
- Да, у нас тут такие дела творятся, — махнул я рукой — особо не заскучаешь…
- Да уж, мне Толя по телефону рассказывал… — говорила она, убирая продукты из пакетов в холодильник — Интересное у вас дело в этот раз!
              «Это точно…» — усмехнулся я про себя, посмотрев в пустую кружку.
- А как там у Даши дела?
- Не знаю — мы с ней почти не общаемся…
                Вот ведь засада, а!
- Странно… — сказала Лера уже переодевшись и войдя на кухню — Ты же ей, фактически, жизнь спас — она теперь тебе должна руки целовать!…
- Не знаю…
               Да, блин, и не только руки! Ох, чувствую — добром это не кончится…
                Я встал и ушёл в комнату. У меня было чувство загнанного в клетку зверя, которого вот-вот уже затравят до конца, и не было видно каких-либо выходов из сложившейся ситуации. Единственное, в чём я сейчас был уверен более или менее полно, так это в том, что Толя Лере пока ничего не рассказывал, иначе бы она бы не была такой спокойной, и уже сегодня собрала бы свои вещи и ушла от меня. Но ситуация показывала совершенно обратное: у неё был вид жены, что очень соскучилась по своему любимому мужу, и теперь была готова провести рядом с ним без перерыва хоть целую неделю, что в моём положении было бы просто невыносимо…   
            Чем дольше Толя молчал, тем сильнее я чувствовал внутри себя напряжение, от которого водка уже не особо-то и спасала. Этот перекур был дан мне словно в наказание за моё предательство Леры и слабость, проявленную при выполнении очередного особо важного задания, которое теперь грозило обернуться для меня в чем-то более значимым, чем просто очередное успешное расследование. Тут уже во всю пахло либо уверенной победой, либо полным провалом, причём по всем фронтам, и вот тогда уже точно справедливо падут на наши с Мишей головы мечи правосудия, которое у нас работает как надо и никогда не промахивается…   
              Я было совсем уже во всём разочаровался, как вдруг в одно утро мне позвонил Толя и сказал, чтоб я был готов и через час ждал его внизу как штык! Я до того обрадовался, что надел свой лучший костюм и, спустившись к подъезду, даже боялся сесть на лавочку, чтобы ни дай Бог его не испачкать. Так я и ходил вдоль по тротуару добрых полчаса, пока наконец с другой стороны двора не показалась сигналящая Толина машина, которая, проехав до меня пару десятков метров, остановилась возле старой помойки, и Толя, высунувшись наполовину из двери, бодро сказал: «Карета подана, сэр!». Я быстро прошёл к нему и сел в тёплый салон:
- Ну, что у нас?
- Да кажись, засветился он, голубчик, в соседней области… — говорил он, выруливая обратно из двора — Сегодня рано утром пришёл отзыв на нашу ориентировку — говорят, похож. Далеко же он убежал, гад…
               По приезду в отдел, Толя сразу же повёл меня к обезьяннику. Там каких только кадров не наблюдалось: алкоголики, дебоширы, бомжи, наркоманы и прочие асоциальные элементы. Мы сразу же узнали Лёню, который сидел в углу у стенки надвинув кепку на глаза и делал вид, что спал, хотя на самом деле очень внимательно смотрел за тем, что происходило вокруг. Его сокамерники вовсе не обращали на него внимания и делали вид, что его вовсе и не существовало. Тем не менее, когда к камере подошёл конвоир и позвал Лёню на допрос, остальные узники после его ухода вздохнули с облегчением, что не могло не наталкивать на определённые мысли…
            Комнаты для допросов в отделе не оказалось, поэтому нам предоставили один из свободных кабинетов на втором этаже. Толя, учитывая предыдущий неудачный опыт, распорядился выставить у дверей кабинета охрану, и предупредил Лёню, что в случае попытки побега его ждёт стрельба на поражение, и в таком случае он уже не ручается за сохранность его жизни и здоровья. Лёня быстро смекнул свои печальные перспективы, и заточку сдал добровольно на входе, что дало нам надежду на эмоциональную победу над преступником, и, как следствие, его глубокое и честное раскрытие перед нами, которое обязательно должно было привести нас к какому-то крупному  и чрезвычайно значительному результату…
                Когда Лёню завели в кабинет, Толя показал ему присесть на табуретку, стоящую перед рабочим столом за которым он сидел. Лёня прошёл и сел перед нами. Вид у него был, откровенно говоря, очень измученный: бледный цвет лица, круги под глазами. К тому же он беспрестанно зевал, что приводило Толю в некоторое непонимание его поведения, ведь всеми этими выходками он ещё больше усугублял своё и без того незавидное положение, и мотивация его поступков в этом отношении была нам абсолютно не ясна. Тем не менее, Толя через некоторое время начал уже понемногу уставать от всего этого цирка и откровенно заявил подозреваемому:
- Слушай меня сюда, птица-феникс: если ты и дальше будешь Ваньку валять, я велю отдать тебя настоящим ворам, и когда они узнают, кто ты таков есть на самом деле, они тебя не пожалуют, уж поверь…
- Я его знаю, он шутить не будет — сказал я для большего эффекта.
- Хорошо, что вы хотите? — устало спросил Лёня.
- Всю правду, с самого начала.
- Ну, хорошо… Значится так: первый раз я сел в шестнадцать лет…

                ГЛАВА ШЕСТАЯ
- За что сидел, бедолага? — спросил я с улыбкой, глубоко затягиваясь.
- Да… — махнул он рукой. — Молодой был, глупый… Решили мы, в общем, как-то раз деревенский ларёк грабануть с корешами — всё ж хоть какие-то деньги… Ну, ночью взяли мы инструмент, да и пошли через поле — тишь, благодать!… Подходим — вокруг никого. Ну, подходим мы ближе, залезаю я в заднее окно, а там внутри местный участковый дрыхнет — пьяный в хлам!… Ну, нас и повязали. Хотели штрафом, да мент шибко ретивым оказался: определил нас в детскую колонию… Я через два года вышел и всё — понесло меня, мужики…
- Ну ладно, с этим, допустим, понятно… — затушил я сигарету и по Толиной просьбе разлил нам всем троим чаю — Ну, а зачем же ты баб-то насиловать начал — ведь это же совсем не по твоему профилю, да и не по понятиям как-то…
                Лёня отвернулся вправо, но я всё-равно увидел слезу на его щеке. 
- Мужики… Мне пожизненное дадут?…
- А это сейчас только от тебя зависит — сказал Толя. — Будешь мне тут выкобениваться, я лично об этом с прокурором договорюсь, а если расскажешь мне тут всё как на духу — так уж и быть: скостят тебе до двадцатки на первый раз… И последний…
- Хорошо, я всё расскажу — утвердительно кивнул Лёня. — Значит так: после того, как я несколько лет мотался по нашей необъятной родине, меня подобрал к себе один человек из авторитетов. Сказал, что даст мне то, чего у меня никогда до этого не было — женщин. Взамен я работал сторожем или продавцом в разное время в разных магазинах — ну, был наводчиком, проще говоря… И вот однажды во время одного из налётов меня сильно ранил один опер, которого я потом застрелил… Так вот: идти я не мог. Наши текают, а мне что делать?… Ну, подполз я к одному из охранников магазина, да и в его форму переоделся, а труп спрятал… Приехали менты: расспросы, допросы, но меня они раскусить так и не смогли. Вот тогда-то у нас и возникла идея «подставлять» меня легавым, чтобы я их потом по ложному следу пускал… 
- Складно рассказываешь, но только маньяки-то одни работают…
- Ну да…
- Вот что — не юли, а рассказывай всю правду, иначе мы тебе ничем не сможем помочь, даже если захотим…
- Девочкам я с самого детства не нравился… — Лёня снова опустил глаза — У всех моих ребят были подружки, все с кем-то встречались, а я всегда был один… Так продолжалось до двадцати лет, пока вдруг однажды в деревне, где мы жили с мамой, не случился пожар. От не потушенного кем-то костра на опушке ветер разбросал красные угли по всей округе. Так получилось, что эти искры попали на баню, которая стояла рядом. Хоть баня и была огромная, заполыхала она мгновенно, так как погода в то лето стояла жаркая и засушливая. К счастью, почти все успели выбежать, кроме одной девочки, которая заблудилась в этом чёрном дыму. Мать её забилась в истерике и на коленях умоляла меня, чтобы я пошёл и спас её единственную дочь. И меня, как самого крепкого на селе, послали на её поиски… Когда я забежал внутрь, я ничего не мог разглядеть, потому что вокруг был один сплошной дымовой занавес. Я долго в нём блуждал, и уже совсем было отчаялся найти ребёнка, как вдруг услышал сверху чей-то писк. Я сразу, понял что это была она. Мне на тот момент было уже двадцать лет, и я бы с лёгкостью вынес эту четырёхлетнюю девочку из огня, но… Поднявшись на второй этаж, я увидел ребёнка, который стоял посреди бушующего пламени в одних трусах и горько плакал. Её любимое платье загорелось прямо на ней, и ей пришлось его сбросить, чтобы не погибнуть… Когда я увидел её обнажённое тело в свете полыхающего костра — я не знаю, что случилось со мной в этот момент… Я быстро подошёл к ней и повалил на землю. Потом стянул с неё трусы. Она билась в истерике, но я зажал ей рот ладонью, чтобы она не могла кричать… Когда, наконец, всё закончилось, я осторожно убрал руку от её рта, и только в этот момент заметил, что она мертва. Она умерла прямо подо мной!… Потом я встал, оделся, одел на неё её обгоревшие обрывки тряпья, и понёс её на выход. Там нас встретила её мать… Тогда она просто обезумела от горя, увидев, что случилось с её ребёнком… На меня тогда никто и подумать не мог, потому что меня вечно в пример всем ставили… Потом были похороны, и её мать позвала меня нести гроб своей дочери. Она сказала, что несмотря на смерть ребёнка, она всё равно заметила мои старания к спасению её девочки… Я также копал ей могилку — это было довольно странное чувство… Мне было очень легко от того, что один я знаю всю правду, а все остальные, стоящие вокруг меня, думают, что я и вправду герой… Наивные, глупые люди…
               Толя около трёх раз промахнулся зажигалкой мимо сигареты, прежде чем у него наконец получилось закурить. Не отрывая глаз от Лёни, он протянул мне из своей пачки одну папиросу, но я не то, что закурить — я даже не смог элементарно взять её в руки. После чего я встал и молча подошёл к окну допросной комнаты. За запотевшим окном с металлической решёткой была отличная погода: светило яркое жаркое солнце, то и дело туда-сюда сновали различные птички, чьё пение разносилось на всю округу вместе с вольным ветром, который сегодня дул как-то совсем тихо-тихо, как будто бы боялся потревожить чей-то очень чуткий сон… 
- Ты как с этим живёшь?… — всё, что я смог выдавить из себя, делая между словами небольшие паузы.
- На счету некоторых маньяков тридцать, или даже триста детей — ты меня спрашиваешь, как я с одним живу?
- Вот что, — сказал Толя, закрывая папку — я пойду этого молодого человека отпаивать, а ты тут не скучай без нас — может, до суда ещё доведётся свидеться… Да, Лёнь: ты прости конечно, но после твоего рассказа ни о какой двадцатке и речи быть не может. И я, и прокурор — мы оба теперь будем настаивать исключительно на пожизненном заключении. Извини, но ты сам понимаешь: за то, что ты сделал, тебе и смертной казни было бы мало… Ладно, ты тут не скучай, а я пойду Мишу отпаивать, а то после твоего рассказа жить не хочется от одной только мысли, что жизнь эта протекает на одной планете с тобой… Конвойный!…
                …Когда Толя вывел меня на улицу, я весь буквально дрожал от озноба. Я не мог идти сам, и поэтому он вёл меня под руку, как он сам потом мне рассказывал, чтобы я не упал. После, сидя на лавочке, я ещё минуты три не реагировал ни на какие его слова, и только спустя минут двадцать, когда ему уже это всё надоело и он обрызгал меня принесённой в ладонях водой из фонтана, я более-менее как-то начал постепенно приходить в себя. Потом он присел возле меня и сказал каким-то отвлечённым голосом:
- Да, весело: арестовывали вора и насильника, а в суд педофила отправляем…
- Как ты думаешь: он врал, что это у него единственный раз было?
- Миш… Пока мы возились с ним, мои ребята шерстили картотеку. В общем, они откопали ещё семь подобных эпизодов, в том же году…
                И вот тут у меня началась истерика.

                ГЛАВА СЕДЬМАЯ
               Тем временем близилось начало судебного процесса. Я уже нисколько не сомневался в обвинительном приговоре, так как у нас на руках была куча вещественных доказательств, плюс чистосердечное признание Лёни, которое теперь словно огромный магнит притянуло к нему тяжкие оковы пожизненного заключения. И хоть умом я чётко осознавал, что иного приговора в этом деле быть просто не может, всё  же что-то терзало меня изнутри словно ржавая игла: я почему-то очень боялся, что что-то пойдёт не так как надо, и Лёне каким-то чудом удастся избежать справедливого возмездия при помощи своих высших чёрных сил. 
              К этому времени опергруппа уже успела выйти на след тех  воров, о которых сообщил Лёня. Точнее сообщить наверху, что банды никакой отродясь не было, и что все первоначальные показания Лёни были лишь попыткой прикрыть мелким преступлением свои куда более страшные злодеяния. Когда об этом узнал Толин генерал, у него чуть не случился сердечный приступ: столько сил было потрачено на то, чтобы обезвредить эту очень загадочную и опасную группировку, и вот теперь получалось, что один жалкий маньяк водил столько времени за нос целое ведомство. Позже Толин начальник сказал ему открытым текстом, что если бы Лёне всё же удалось бы уйти от этого справедливого возмездия, то он бы заставил его сидеть вместо этого изверга — для справедливости.
              Я просил Толю дать мне возможность взять ещё несколько интервью у монстра. Мне предоставили такой шанс, но с одним условием: Толя потребовал, чтобы во время этих бесед вместе с нами находился врач — он объяснил это моим состоянием после первого сеанса откровений убийцы. Я не стал спорить, и когда в очередной раз перешагнул порог допросной комнаты, вместе со мной туда зашёл опытный доктор лет семидесяти, который работал ещё в Афганскую кампанию. Мне специально подобрали человека с такой спецификой биографии, чтобы врач сам не поплыл после первого же откровения нелюдя.
                И вот пошли детали, от которых реально тянуло блевать. Я всё время по ходу Лёниных рассказов пытался ответить себе только на один вопрос — как вообще возможно существование такого зверя на земле — но всё никак не мог найти какое-либо хотя бы в малой степени рациональное объяснение его поступкам. Мне казалось, что передо мной сидит дикарь из самого далёкого племени на планете, но и те вряд ли способны совершить такие злодейства. Это поистине был какой-то не от мира сего, какой-то представитель первобытности, уже давно отошедшей в тень прошлого, но, тем не менее, иногда дающей возможность увидеть своих представителей в общей толпе здоровых и абсолютно нормальных людей…
             Закинув в рот таблетку и перевернув страницу блокнота, я спросил:
- Тебя когда-нибудь посещало чувство вины после очередного дела?
- Вины… — не на шутку задумался Лёня и даже почесал затылок — Знаешь, тут всё было как у всех преступников: сначала, вроде, как-то не по себе, но потом, со временем привыкаешь…
- И ты привык убивать?
- Поначалу это было просто необходимостью — чтобы меня мои же жертвы не сдали — а потом… Знаете, потом для меня сам этот ритуал непосредственного умерщвления жертвы стал превращаться в какой-то чрезвычайно важный и крайне необходимый процесс, иначе у меня уже не выходило достижения удовольствия…
- Типичный гедонист-разрушитель — сказал я.
- Именно — кивнул Толя. — Ладно, Лёня: иди отдыхай, мы тоже устали — завтра продолжим… Жди суда и моли Бога о том, чтобы моя просьба к судьям пошла тебе впрок…
                И он позвал конвоира. Уходя, Лёня с улыбкой посмотрел на нас и улыбнулся. После того, как Лёни увели, я обернулся к Толе: 
- Ты же сказал, что будешь о пожизненном просить?
- Эх, Миша… — грустно посмотрел на меня Толя — Не будет никакого суда.
- В смысле? — опешил я — Так он же…
- Я знаю, знаю, кто он такой… — успокоил меня Толя, положив руку на плечо — Потому мы ещё вчера всё обговорили с его сокамерником: сегодняшний вечер последний в его жизни…
- Толя, а вот это уже статья и реальный срок!…
- А ты докажи!… У нас эта система уже годами работает, и никто пока ещё не раскололся…
- Ну да…
- Ладно, пошли ко мне чай пить…
- Давай…
                Через месяц суд всё-таки произошёл, правда уже по другому делу. Толя всё-таки не сдержался и рассказал всё Лере, которая не смогла меня простить и подала на развод. Разводили нас через суд, а не через ЗАГС, потому что на тот момент оказалось, что Лера на втором месяце беременности, и ей нужны будут деньги на содержание ребёнка. Узнав об этом, я хотел поначалу остаться в семье, но она была категорически против и добилась развода, сказав, что беременна вовсе не от меня, а от другого мужчины, и так как вернуть нас в ЗАГС было уже проблематично, да и неохота, нас с ней быстро развели. Позже я узнал, что она не слукавила: ещё находясь в браке со мной она завела себе любовника — своего бывшего друга детства из того самого маленького областного городка, где и началась вся эта история…
              Я собрал все свои вещи и переехал жить к Даше, которая была счастлива до безумия. Помню, когда я перевёз в её квартиру последние сумки и пакеты, она буквально прыгнула мне на шею и всего зацеловала. Такой счастливой я не видел её ещё никогда. Было такое чувство, будто бы она наконец дождалась своего принца на белом коне, и теперь ни за что не хотела никуда его отпускать. И мне, как это не странно, внутренне было с ней гораздо лучше — возможно, мы просто действительно нашли друг друга на этой огромной планете общего счастья, где именно нам было положено быть вместе, и я теперь жил только для неё…
                После похорон Лёни в отделе началось шушуканье. Никто не верил в версию о бытовой ссоре: говорили, что его убрали по указу кого-то из отдела. Это косвенно подтверждал и тот факт, что после его убийства в ходе проведённой показной проверки виновные так и не были найдены. Руководство СИЗО отделалось выговором, и вскоре все вообще забыли об этом инциденте. Его помнили только те, кому Толя пообещал хорошую награду за эту операцию. И он сдержал своё слово. Через некоторое время администрация изолятора заметила, что в одну из камер во время обеда стали носить куски мяса побольше да получше, и щи наливать подобрее да пожирнее. Заметить-то они это заметили, да на этом дело и кончилось, потому что каждый понимал, от кого избавил эту землю тот, кому теперь в награду за это давали такой знатный паёк…   
                А на тюремном кладбище появился новый холм безо всякой таблички, потому что каждый и без того знал, кто именно под ним лежит…

                ГЛАВА ВОСЬМАЯ
                Был первый за долгое время день, когда нам с Дашей можно было вообще ничего не делать. Я лежал на застеленном диване и тупо глядел в потолок. Даша лежала рядом со мной на боку, свернувшись калачиком, и аккуратно водила пальцем по моей руке. Я чувствовал её легкое дыхание рядом со своей шеей, и от этого во мне пробуждалось желание остановить всё это безумное движение вокруг меня хотя бы на одно мгновение, но только чтобы это мгновение продлилось целую вечность, иначе зачем тогда вообще существуют чувства и Вселенная, в которой эти чувства живут и цветут всю свою жизнь, чтобы наконец наполнить собой бесконечную чашу космоса, в котором он просто так, по законам природы заключён теперь на всю свою жизнь…
                Телефон молчал уже несколько дней. После окончания этого в высшей степени дьявольского дела я и сам был рад некоторое время ни с кем не общаться. Да и с кем я сейчас мог бы поговорить? Всё равно никто и никогда бы не смог понять всего того запутанного клубка чувств, который сейчас сидел внутри меня и буквально не давал мне покоя: меня просто разрывало на части от того, что имело место быть в последнее время вокруг меня, и все уговоры и утешения Даши о том, что всё это скоро пройдёт и забудется, абсолютно никак на меня не действовали. В конечном итоге это всё привело к тому, что Даша не выдержала и позвонила Толе, на которого теперь была вся её надежда.
                Когда Толя приехал и увидел, в каком состоянии я нахожусь, он просто пришёл в ужас. На меня действительно было жалко смотреть: я очень сильно похудел, побледнел, у меня впали щёки. К тому же я почти совсем перестал есть и всё время только и делал, что ходил взад и вперёд по комнате, слушая классические мелодии, что в настоящее время объяснялось мною, как способ успокоения. По правде говоря, меня это занятие нисколько не успокаивало, наоборот: от этих ритмов я ещё больше сходил с ума, но я сейчас определённо не мог в этом признаться, иначе бы началось долгое и муторное лечение, после которого я был бы уже не я. Да и помогло бы оно мне, это лечение, определённо сказать тоже никто не мог, потому что я ещё не показывался врачам по этому поводу, и моё состояние ещё не было профессионально оценино.
                Но так продолжалось недолго. В конечном итоге Даша всё ж таки настояла на походе к одному из своих знакомых врачей, хотя я и отнекивался до конца как мог. Но её было невозможно переубедить. Плюс ещё Толя обеими руками поддержал эту идею, хотя я думал, что он чисто из-за мужской солидарности будет на моей стороне. Да я и сам был бы рад поехать, но я ужасно боялся, что уже и в самом деле заболел какой-нибудь жуткой и опасной фигнёй, которая уже совсем скоро непременно превратит меня в самого настоящего психопата, и вот тогда уже я точно не смогу больше сделать для пользы так горячо любимого мною человечества… 
               Толя приехал к нам в районе десяти часов. К этому времени мы с Дашей уже были почти собраны и ждали только его звонка, чтобы можно было выходить на улицу к машине. Мы сидели в прихожей, и я тревожно держал Дашу за руку, отчего она смотрела на меня с такой снисходительной усмешкой, что я уже и сам не знал, что вообще с ней такое и почему она смеётся вместо того, чтобы высказать мне своё крайнее недовольство моим поведением, которое сегодня и вправду не отличалось особо ничем хорошим. Я бы на её месте злился, но она сидела совершенно спокойно и с невозмутимым видом рассматривала какой-то модный журнал, валявшийся на тумбочке в прихожей с тех  пор, как мы последний раз ходили в супермаркет…
            Наконец позвонил Толя и сказал, что уже подъехал, и мы с Дашей спустились вниз к подъезду. Толя сидел в машине и барабанил по рулю пальцами. Увидев нас, он проворно вышел и открыл нам заднюю дверь:
- Ну что, готов? — бодро спросил он.
- Ага, как пионер… — ответил я без малейшей капли энтузиазма.
                Такой мой настрой на дело явно огорчил их с Дашей, но они не стали останавливаться на данном эпизоде, а просто сели в машину и поехали… 
              Ехали мы долго. Частная клиника находилась за городом, и добраться туда быстро не представлялось никакой возможности. К тому же сегодня на дорогах, как будто бы назло, были жуткие пробки, из-за которых мы просто одурели на солнцепёке в душном салоне, где не было кондиционера. Открытые окна спасали плохо, так как через них внутрь попадал лишь жаркий воздух, добро наполненный пылью, выхлопными газами и всякими другими вредными составляющими уличной атмосферы…
                Когда мы подъехали к зданию больницы, меня восхитил его внешний вид. Это был современный, хорошо оснащённый центр, где оказывались услуги по самым различным направлениям. Наверное, и здесь были свои недостатки, как и во всех подобных местах, но одно можно было сказать смело: люди, работающие здесь, не зря получали свои зарплаты: вдоль аллеи, ведущей ко входу в здание, стояло много больших белых плакатов, на которых подробно расписывались успехи врачей данной больницы. Рядом были фотографии счастливых людей — бывших пациентов клиники, которые уже прошли здесь лечение и начали «новую, полную красок, полноценную жизнь»…
              Мы с Толей прошли по аллее и, поднявшись по гранитным ступеням, вошли в большие стеклянные двери, которые распахнулись перед нами словно бы мы были какие-нибудь депутаты или министры с визитом. Узнав в регистратуре номер кабинета, мы поднялись на лифте на четвёртый этаж и вышли в большой и светлый коридор, в котором стояли мягкие кресле, кофейные аппараты и множество цветов в горшках, больших и маленьких, которыми здесь буквально было заставлено всё более-менее свободное пространство. В каждом углу, на каждой даже самой маленькой полочке обязательно стоял какой-нибудь цветочек, пусть даже он был вовсе и не заметен на первый взгляд…
                Пройдя по коридору несколько метров, Толя остановился у двери с большой и красивой табличкой, на которой было написано большими буквами «Врач-психотерапевт Грохотов Д.В.». «Нам сюда» — сказал Толя и постучал в дверь. Когда из-за неё отозвались, он вошёл в кабинет, предварительно протолкнув меня вперёд. Я вошёл словно бы на эшафот и поздоровался.
- Здорово, Васильич!…
- Здравствуй, здравствуй! — улыбнулся рыжий грузный доктор сорока пяти лет, пожимая Толя руку и посматривая на меня — Так, а это, я так понимаю, у нас тот самый Михаил…
- Что значит «тот самый»?! — сердито посмотрел я на Толю.
- Да не волнуйтесь вы так — всё будет в порядке… Вот, садитесь ради Бога… Так… Ну-с, начнём. Михаил, скажите мне, пожалуйста, только ради Бога ничего не бойтесь: замечали ли вы за собой в последнее время усталость, резкие перепады настроения, недомогание?
- Доктор, я уже полтора года вместе вот с этим товарищем бегаю за маньяками. И те чувства, которые вы сейчас назвали, за всё это время были самыми приятными из всех, какие я испытывал…
                Толя и Дмитрий Васильевич, как я прочёл на его бейджике, слабо усмехнулись.
- Ну, с юмором, я вижу, у нас всё в порядке… Ну, а что же нервы?
- Доктор, вы действительно хотите об этом поговорить?
- Да, ведь именно для этого вы ко мне и пришли
               Я опустил голову. Что я мог сказать ему на счёт своих нервов после всего того, что я видел вместе с Толей? Казалось, сейчас любая моя фраза, любое моё так или иначе неверно брошенное слово будет повёрнуто против меня — в доказательство присутствия у меня этой болезни…
- С нервами, доктор, у меня всё в порядке — весело сказал я.
- Да? — поднял он бровь.
- Точно.
- Ну что же, раз у вас и вправду полный порядок, то мне и нечего вас задерживать. Только ответьте мне прежде на один вопрос: как часто вы употребляете алкоголь?
- Ну, бывает периодически…
- Периодически, это сколько раз в неделю?
- Я пью не чаще одного-двух раз в месяц — твёрдо сказал я.
- Ага, и много вы выпиваете?
- Нет, мало…
- Мало — это сколько?
- Слушайте, доктор, а что вы мне тут допросы устраиваете как в отделении? Я сюда не за этим пришёл…
                Толя посмотрел на меня испепеляющим взглядом.    
- Да, Михаил, это уже серьёзно — сказал Дмитрий Васильевич, сняв очки. — Ваша агрессия говорит лишь о том, что вы сами не хотите признавать болезнь внутри себя, но кому вы этим делаете хуже? Поймите, что сейчас у вас ещё есть время всё исправить, потом уже будет поздно…
- А что будет потом, доктор?… — спросил я уже с некоторой дрожью в голосе.
- Потом… — он встал и медленно пошёл по кабинету — Потом у вас могут начаться приступы неконтролируемого гнева, агрессии, вы не сможете больше жить в мире с самим собой, и начнётся очень долгая и мучительная конвульсия, которая в перспективе сможет вас очень быстро погубить.
- А от этого разве умирают? — спросил я с искренним интересом.
- Молодой человек… — расстроенно встал доктор и подошёл к окну — Смерть человека отнюдь не всегда выражается в прекращении его жизнедеятельности — существуют и куда более страшные формы небытия…
               Меня очень задели эти слова. Я ещё никогда в своей жизни не слышал, чтобы человек говорил кому-нибудь такие вещи, да ещё и с таким серьёзным видом. Это всё сейчас больше смахивало на какой-то страшно дурацкий фильм ужасов, который почему-то происходил наяву, да причём в таких ярких красках, в каких бы его не смогла бы изобразить ни одна, даже самая талантливая режиссёрская фантазия в мире. А здесь это получалось так легко, что становилось жутко от одной только мысли, что человек, сидящий напротив меня, говорит абсолютную правду, и что у меня в перспективе действительно могут появиться подобные проблемы со здоровьем…
                Когда мы с Толей вышли на улицу после приёма, он был так бледен, что на него было страшно смотреть. Он присел на лавочку и, достав из кармана пачку сигарет, вытащил из пачки одну папиросу и глубоко затянулся…
- Это я виноват… — сказал он наконец после долгого молчания — Это я пошёл у тебя на поводу как дурак — допустил тебя к делам…  Не надо было…
- Вообще-то я твой друг, так что…
- Вообще-то, друг, ты у нас теперь серьёзно болен, так что на время своей болезни можешь забыть обо всех расследованиях.
- Но Толя…
- Всё, я всё сказал — теперь уже точно всё…
             Он встал, затушил сигарету об урну и пошёл к машине. Я побежал за ним следом:
- Толь, да ты чего? Да я здоров как бык!
- Ага, эту сказку кому-нибудь другому расскажи — мне не надо.
- Но Толь…
- Значит так! — резко остановился он и повернулся ко мне — Сядешь дома и будешь сидеть, пока я конвой не сниму — ты меня хорошо понял?
- Да…
- Прекрасно, поехали…
                И он сдержал своё слово. Вскоре мне был введён режим…

                ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
                НАПЕРЕКОР
                ГЛАВА ПЕРВАЯ
                «Почитай отца твоего и мать твою,
                чтобы продлились дни твои на земле,
                которую Господь, Бог твой, дает тебе».
                (Заповедь пятая)
                Прошло ещё некоторое время, прежде чем я наконец пришёл в себя. Это было довольно непросто, но всё это время Даша была со мной рядом, поэтому было намного легче справляться с тем, что поселилось теперь внутри меня навсегда. Толя тоже приложил к этому руку, строго-настрого запретив кому бы то ни было сообщать мне о любых изменениях в расследовании дел. Правда, запрет этот выполнялся чисто условно: находились те люди, которые понимали то, насколько мне, как журналисту, важно находиться в центре событий, и поэтому они втайне ото всех передавали некоторые весьма интересные факты о многих незаурядных делах. Это теперь несколько утешало меня, давая свежий материал для работы…
             Наконец через несколько недель мне позвонил Толя, сказав, что нам нужно встретиться. Я сразу собрался и поехал в назначенное место, потому как к тому времени уже ужасно соскучился по работе. Оставив машину на парковке, я вышел на бульвар и, пройдя десять метров по плиточному тротуару, зашёл в летнее кафе, где за одним из  столиков сидел Толя и пил кофе. Перед ним на столе лежала серая папка без всяких надписей, и я сразу понял, что в ней и находится моё новое интересное приключение. И когда подошёл к нему и присел, он снял свои большие чёрные очки и отвлечённо сказал: 
- Хорошая сегодня погода…
- Да, неплохая — согласился я, снимая куртку. — Ну, что у нас в этот раз: насильник-канибал или садист-потрошитель?
- Нет, у нас в этот раз киллер.
- Ух ты, а вот это уже интересно!…
             Он достал из внутреннего кармана пиджака фотографию и положил её передо мной на столе. «Вот, посмотри-ка сюда: Красивов Вячеслав Владимирович, сорок пять лет, подполковник МВД на пенсии, в последнее время работал специалистом по экономической безопасности в крупной строительной компании. Застрелен вчера поздно вечером у своего дома. Свидетелей, естественно, нет… Я ума не приложу, кому понадобилось его убивать — он ведь не решал никаких крупных финансовых вопросов, поэтому…».      
            Я взял фотографии и стал внимательно рассматривать. Там был изображён лежащий на земле труп, который был весь в крови и грязи. 
- Что с семьёй?
- С сыном от гражданского брака никогда не общался, с родителями тоже. От второго, официального брака осталось двое детей: дочь Анастасия десяти лет и сын Владислав, двадцать один год. Бывшая жена Иванюшина Ольга Петровна, сорок три года, продавец…
- Ты с ней уже говорил?
- Нет, она сказала, что ей до бывшего мужа нет никакого дела…
- А сын чем занимается?
- Сын — студент театрального института, заканчивает второй курс…
- А из-за чего семья распалась?
- Не знаю… По словам жены, постоянно пил и шлялся, поднимал на них руку… Терпение после очередной драки лопнуло, подала на развод…
- Ясно, она тебе ничего не скажет сто процентов…
- Кстати, сын ему это до сих пор простить не может.
- Я думаю, что надо с сыном поговорить…
- Ну поехали, у них как раз сейчас репетиция — там мы должны его перехватить…
                Мы оплатили счёт и пошли к машине. Всю дорогу до вуза я думал, что дело нам попалось в этот раз довольно неординарное. Ведь обычно Толя звал меня ловить всяких маньяков, а тут какое-то одиночное убийство полковника полиции, пусть даже и в отставке. Этим прокуратура должна заниматься, а не мы…
- Толь, — спросил я с каким-то скептицизмом — а почему это дело вашему ведомству поручили?
- Потому что нашей прокуратуре сейчас не до этого. У них там какой-то аврал случился, так что им и без этого работы хватает, а мне надо тебя тренировать.
- А, ну понятно…
                Когда мы подъехали к институту, было уже как раз то время, в которое здесь обычно заканчивались занятия. Поэтому, выйдя из машины, мы сразу же попали в поток студентов, который буквально рекой лился от самого входа по направлению к ближайшей станции метро. Среди этого потока было довольно непросто найти нужного нам человека. Толя внимательно смотрел поверх голов, и через минут пять наконец дал мне знак продвигаться вслед за ним, а сам пошёл через толпу, рассекая её словно скопление льдов в океане мощный атомный ледокол, управляемый старым опытным капитаном, всегда знающим, как поступить в непростой ситуации…
               Дойдя до невысокого худого парня в чёрной одежде, он встал у него за спиной и окликнул:
- Влад!…
- Вы меня? — обернулся тот и снял капюшон с головы.
- Да — сказал Толя, подходя ближе. — Меня зовут Анатолий, я из следственного комитета (Толя показал удостоверение). Нам нужно задать тебе несколько вопросов.
- Вы на счёт отца?
- Да
- До свидания…
- Стоять… — Толя обошёл его и встал спереди — Если ты не в курсе, то по закону ты обязан подчиниться…
- Закон… — усмехнулся Влад и сплюнул.
- Послушай, — сказал Толя, посмотрев ему прямо в глаза — я знаю, как тебе больно, но пойми: нам нужно найти убийц твоего отца, иначе справедливости, о которой ты так мечтаешь, в этом мире не будет вовсе, пойми… Помоги нам… Пожалуйста…
              Влад тяжело вздохнул и присел на лавочку. Положив голову на руки, он проглотил ком в горле и сказал:
- Прошло уже почти семь лет — я только-только начал всё забывать, весь этот кошмар, а вы опять за своё…
- Влад, пойми, — присел я возле него — семь лет назад уголовное дело против твоего отца закрыли только благодаря его связям. Сейчас, когда он уже мёртв, нам никто не сможет помешать расставить всё на свои места, и если ты действительно так любишь справедливость и хочешь, чтобы душа твоя была спокойна на счёт всего этого дела, просто поверь: расскажи нам всё, и тебе станет намного легче, потому что только выпустив из себя всё дурное, ты сможешь по-настоящему от этого избавиться…
- Хорошо — сказал Влад, немного подумав — здесь недалеко есть приличный ресторан — пойдёмте туда, а то уже холодно становится...

                ГЛАВА ВТОРАЯ
                Присев за один их свободных столиков, мы сделали заказ и занялись беседой.
- Что конкретно вы хотите узнать? — спросил Влад уже куда более миролюбивым тоном.
- Нас интересуют подробности того, как складывались ваши с отцом отношения, начиная с самого твоего детства.
- Вы меня подозреваете? — поднял он бровь.
- Нет, ну что ты… — опустил глаза Толя — Просто это нужно, чтобы составить общую картину о жизни вашей семьи…
- Картину… — скептически усмехнулся Влад — Ну ладно, слушайте, если вам и вправду это интересно. Мои мама с папой ссорились все 16 лет совместной жизни. Отец очень часто напивался и избивал нас с мамой, но мама терпела и не разводилась, потому что не смогла бы вырастить меня одна. 30 июля 2011 года мы с моей семьёй отмечали на даче 30-летие свадьбы моих бабушки и дедушки. Сначала всё было хорошо. Мама с бабушкой готовили на стол, дедушка и дядя с тётей готовили музыку и караоке для праздника, я ушёл кататься на велосипеде, чтобы не мешаться взрослым под ногами, а мой отец занимался моей младшей сестрой. Так как он с шестнадцати лет страдает острой алкогольной зависимостью, он не смог удержаться и выпил целую бутылку водки, добавив после этого двухлитровую бутылку пива, и уснул за столом. А в это время мама вышла на улицу, и увидела, что он спит, а сестры нет рядом. Сестра в это время ушла к дедушке слушать музыку в машине. Отец почему-то решил, что сестра ушла со мной, и вышел на улицу на дорогу. В это время, по роковому стечению обстоятельств, мы с ребятами ехали мимо моей улицы. Ещё издалека я увидел, что с отцом что-то не так — он как-то нетвёрдо стоял на ногах — но значения этому не придал (это было моей самой главной ошибкой). Когда мы поравнялись с ним, он спросил меня, где моя сестра. Я сказал, что она осталась дома. Он сказал, что я вру, и, стащив меня за шкирку с велосипеда, поволок домой. Дома навстречу нам выбежала мама и стала успокаивать отца, но он уже никого не хотел слушать. Сначала он избил мою маму, а потом дедушку, который попытался за неё заступиться. Дедушка чудом остался жив. Помимо этого он ещё говорил очень много нехороших вещей в наш адрес, но я сейчас не буду об этом… После этого мы написали на отца заявление в полицию. Бабушка с дедушкой потратили на нас всю свою жизнь, постоянно давали нам деньги без возврата — это всё при условии, что дедушка у меня приёмный. Так как мой отец по образованию юрист и двадцать лет отработал в милиции, он знал все тонкости таких дел и в ответ на наш шаг написал встречное заявление, в котором написал, что это мы его избили, и заявил, что «либо они с дедушкой сядут оба, либо не сядет никто». Нам пришлось забрать своё заявление из милиции, чтобы спасти дедушку от тюрьмы…. Я очень стыжусь своего отца. Один раз его двоюродный брат рассказал мне, что мой отец, пользуясь своим служебным положением, помогал его бригаде организовывать «коридоры» для перегона наркотиков. За это он получал очень большие деньги. Вот только денег этих мы с мамой никогда не видели, так как в тайне от мамы отец завёл сберкнижку и клал их туда…. По ходу всей жизни отец часто грозился отнять у нас квартиру, часто унижал нас с мамой и не давал денег. Я не знаю, что будет дальше, но мне очень противно, что этот человек являлся моим отцом… С тех пор прошло уже почти семь лет, но до сих пор у меня перед глазами встаёт ужас пережитого. И из-за этого я не могу переступить через себя и начать нормально относиться к нашим внутренним органам. Я прекрасно понимаю, что далеко не все сотрудники полиции такие как мой отец, но я ничего не могу с собой поделать — теперь один вид полицейской формы вызывает во мне исключительно негативную реакцию, и я не знаю, как мне избавиться от этого. Я на самом деле очень хочу, чтобы это поскорее прошло во мне, но я не знаю, как мне переступить через себя и начать снова доверять людям в форме…. Именно потому я и не хотел с вами разговаривать сначала…
                Толя сидел и крутил в руках обрывок салфетки. По его лицу было видно, что его глубоко тронула эта история. Я тоже задумался и не сразу уловил себя на мысли, что мы немного отошли от первоначальной темы разговора. «Прокатишься с нами в морг?» — спросил Толя с каким-то чувством вины в голосе. Влад чуть слабо кивнул головой, и мы пошли к машине, оплатив счёт. Когда я шёл за спиной Влада, у меня внезапно появилось какое-то странное чувство на счёт него. Нет, я сейчас вовсе не ждал от него скорби, но всё же его общее состояние говорило мне о том, что он нам с Толей всё-таки что-то недоговаривает — уж слишком спокоен был этот юноша теперь… 
                Подъехав к зданию морга, мы припарковались под большим тенистым деревом и пошли внутрь. Влад шагал рядом с нами так проворно, что мы с Толей еле за ним поспевали. Он резво заскочил через ступеньку на крыльцо и, открыв входную дверь, придержал её нам. Потом мы пошли уже знакомым маршрутом в подвал, где на столах лежали те, кто ещё совсем недавно ходил, пел, шутил, а теперь просто лежал себе скромно под белой простынкой с номерочком на ноге и никого вокруг не беспокоил, и не требовал к себе лишнего внимания, и вообще больше не подавал никаких признаков жизни, так как вся эта жизнь из него теперь вышла вон…
                Пройдя по залу, мы остановились у кушетки, на которой под простынкой лежал грузный мужчина. Сопровождавший нас весь наш путь патологоанатом поднял простыню, и Влад молча кивнул головой. После этого Толя дал нам знак отойти, и мы оставили отца с сыном наедине. И как только мы это сделали, я заметил, как Влад что-то прошептал, но слов его я разобрать так и не смог, так как на тогда уже находился на весьма отдалённом расстоянии. Я только смотрел на это совсем ещё юное лицо, которое теперь было словно искажено какой-то судорогой, потому как Влад беспрестанно дёргался и озирался по сторонам…    
                Когда мы вышли на улицу, Влад надел чёрные очки и, встав перед нами, сказал:
- Ну, спасибо вам за интересное мероприятие — дальше я на метро. До свидания…
- До свидания — кивнул Толя.
                Я тоже присоединился к этому жесту. Когда Влад скрылся за поворотом тротуара, я обернулся к Толе:
- Да, вот это фрукт!
- Не говори…
- Слушай, ты ему веришь?
- Абсолютно. Но только здесь есть один момент: он явно очень многое не договаривает…
- Боится?
- Чего ему бояться? Нет, Миша, тут дело в другом… Такие люди как он если чего-то и боятся, то только самих себя…
- О чём это ты?
- Поехали, по дороге объясню…

                ГЛАВА ТРЕТЬЯ
              Мы съехали с эстакады и помчались вперёд по левой крайней полосе. В полуоткрытые окна хлестал холодный вечерний ветер, но от этого совершенно ничего не менялось в пространстве салона, где за целый день настоялась такая духота, что невозможно было просто находиться здесь, и даже включённый кондиционер никак не исправлял ситуацию. Сейчас машина мне буквально напоминала одну большую микроволновку, в которой мы жарились уже полчаса сряду, и не было видно ни конца, ни края всему этому металлическому аду на колёсах, извергающим из себя в воздух миллионы звуков сигнала и просто невообразимую кучу выхлопных газов…
- Как думаешь, врёт?… — спросил я, рассматривая журнал, который купил на заправке.
- А чёрт его знает… — пожал плечами Толя — Вроде бы и правду говорит, а вроде бы и такое ощущение, что что-то тут не то…
- А он может знать, кто убил отца? Знает и молчит…
- Я думал об этом, но тогда этот факт совсем не клеится с его личностью. Что это такое: образцовый студент, отличник, и вдруг покрывает убийц, да ещё и родного человека — всё-таки согласись: какой-никакой, а он ему отец был… 
- Ну да… Сложно, очень сложно…
- Слушай, у меня тут идея возникла. Нам с тобой завтра утром надо в Новые Химки съездить — там у нашего потерпевшего родители живут…
- А они сейчас смогут с нами разговаривать?
- Я уже созвонился с его отцом: он сказал, что за мать не ручается, но сам сможет с нами переговорить.
- Отлично, нам это сейчас очень нужно… А сейчас что?
- А сейчас я тебя домой отвезу — мне уже Даша звонила…
- Волнуется… — улыбнулся я.
              Когда мы подъехали к дому, я попрощался с Толей и пошёл навстречу горячему ужину и уютной атмосфере. Поднявшись на лифте на свой этаж, я открыл входную дверь и сразу же услышал, что на кухне у Даши кипит работа.
- Сейчас, Миш, — сказала она, выйдя в коридор и поцеловав меня — ужин уже минут через пять будет готов.
- Да ты не торопись, — улыбнулся я — мне же ещё руки мыть…
               Зайдя в ванную, я включил воду. Все мои мысли сейчас были заняты Владом и его отцом. Я упорно пытался построить между ними хоть какую-то связь, но не находил ничего, за что бы мне можно было зацепиться. Мог ли он его убить? Этот вопрос не давал мне покоя, и я упорно пытался найти на него логичный, а самое главное правильный ответ, но логическая цепочка моих рассуждений почему-то к нему не приводила. В моей голове боролись тысячи аргументов как «за», так и «против» причастности Влада к убийству родного отца, и мне никак не удавалось найти те самые ключевые точки, от которых можно было бы оттолкнуться, и в конечному итоге построить целостную картину случившегося со всеми явными её составляющими…
               Сидя за кухонным столом и тыкая вилкой в куски картошки, я снова и снова возвращался в своих мыслях к дневному разговору, и пытался выудить оттуда все слова Влада, которые как-то косвенно могли бы указать на причины такого его поведения в отношении нас. Если он действительно решил отомстить родному отцу и убил его, то нам потребуется максимум усилий, чтобы доказать его вину, так как преступление, по которому шло дело, относилось к разряду тяжких, и нельзя было просто так вот рубить с плеча. Я бы никогда не смог себе простить, если бы из-за моей ошибки за решётку попал невиновный человек…
                Уже лёжа после душа в постели, я вдруг подумал о том, что на самом деле из всего окружения Вячеслава Владимировича мотив для его убийства на самом деле имело множество людей, которым он в своё время перешёл дорогу, но всё же из всего их огромного числа наверняка были те, у кого желание избавиться от полусумасшедшего спившегося подполковника уже просто зашкаливало. Входил ли в их число Влад? Я ясно осознавал, что пока мы не найдём ответ на этот вопрос, никакого продвижения в расследовании у нас не будет, и весьма вероятно, что это обстоятельство в конце-концов сделает из этого дела очередной безнадёжный глухарь…
               Утром я проснулся оттого, что с кухни очень вкусно пахло сырниками. А когда я услышал ещё и звук выключившегося чайника, дальше лежать в кровати стало просто категорически невыносимо. Поэтому заправив свою постель, я наскоро оделся и побежал в душ. Я надеялся, что прохладная, бодрящая утренняя процедура поможет мне разложить в своей голове всё по полочкам, и наконец уже смочь определиться с планом дальнейших действий, который сейчас от нас требовал крайне чёткой структурированности, вследствие чего я весь этот день набрасывал в голове схемы того, как из всех вариантов этих трагических событий они могли бы развиваться в том случае, который казался мне сейчас наиболее правдоподобным…
                Толя приехал в районе двенадцати, и по нему было заметно, что он крайне озабочен текущим ходом событий. Он выглядел очень уставшим, и мне было его искренне жаль, так как в отличии от меня он не имел права устраивать себе импровизированные выходные как только ему заблагорассудится. На это у него было своё начальство, и если с меня после каждого дела мой редактор требовал только статью поинтереснее, то его, бедного, долбили статистикой раскрываемости днём и ночью, и поэтому у него просто не было другого выхода, как полностью забыть про свои желания и отдаваться делу на все триста процентов, иначе бы никакого результата достигнуть определённо не удалось…
               На подъезде к месту назначения, я начал заметно нервничать, так что Толя даже заволновался, всё ли со мной в порядке. Я дал ему понять, что настроен на рабочий лад, и он посмотрел на меня своим хвалебным взглядом. Это было весьма приятно, если учитывать, что искренней похвали от Толи дождаться можно было нечасто. Он не был из числа тех людей, которые говорят только ради того, лишь бы что сказать — он крайне выверено и тщательно обращался со словами в своей речи, что делало её крайне гармоничной, особенно когда ему приходилось выступать на торжественных мероприятиях или же на совещаниях в министерстве, где его всегда ценили за его природную лаконичность…   
             Мы въехали во двор и припарковались возле боллерной, где росла высокая и тонкая берёза. Выйдя из машины, мы направились к одному из подъездов, который был в ближнем доме. Сегодня была замечательная погода, и двор был полон детских криков и смеха. Ребятишки бегали по детской площадке, играя то ли в войнушку, то ли ещё во что, и было видно, как счастливы они в этой своей юной беззаботности…
                Поднявшись по нужному адресу, мы позвонили в дверь. 
- Кто там?… — спросил приятный пожилой голос.
- Римма Николаевна, это Толя, я вам звонил…
- Ах, да-да, сейчас открою…
                Дверь отворилась, и на пороге показалась старая женщина в очках.

                ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
                «Проходите, пожалуйста, в гостиную, а я сейчас сделаю вам чай…» — сказала хозяйка и расторопно пошла на кухню, а мы в это время пошли в комнату здороваться с хозяином дома. Он сидел там на диване возле разложенного стола и внимательно рассматривал призы за спортивные достижения, оставшиеся от сына. Он бережно брал в руки кубки и грамоты и, посмотрев, так же осторожно клал их на место, беря следующие. Так он постепенно перебирал весь комплект, а потом возвращался в начало и проделывал один и тот же ритуал уже который раз подряд. Наконец, закончив очередной смотр, он поднял на нас свои старые и больные глаза:
- Это всё, что нам от него осталось… Это, и несколько фотографий…
- Владимир Иванович, — тяжело вздохнул Толя и сел рядом с ним — как вы думаете: кто мог желать смерти вашему сыну?
- Я не знаю… — покачал головой старик, и по его щеке снова потекла слеза — Я не хочу говорить ничего плохого о сыне, тем более теперь, когда его уже нет… Но у Славы всегда было много врагов, причём и среди его коллег тоже… 
- Ему завидовали? — спросил я, садясь в мягкое кресло возле дивана.
- Нет, — чуть слабо улыбнулся дед — скорее ненавидели… Знаете, он ведь с самого раннего детства был индивидуалист… У него всегда всё было самое лучшее… Мать его баловала, а у меня не было на него времени — я в те годы работал в три смены, да ещё после того вагоны разгружал по ночам, чтобы их обеспечить. Тяжёлое было время… А он вместе со своими братьями занялся чёрным делом… Знаете, когда я впервые нашёл у него наркотики, я даже его выпороть не смог, потому что смотря на него, я не узнавал своего сына — это был чужой для меня человек, совершенно чужой…
- Владимир Иванович, а Влад вам часто звонит?
- Два раза в год — на Новый Год и на День Рождения… Да и зачем мы ему: у него же из-за нас вся жизнь наперекосяк пошла…
- Почему?
- В молодости бабка мать его невзлюбила — изводила с первого же дня, да и от отца им порядком доставалось… Мы тогда расстроились сильно, что он его старшего брата с первой женой бросил, ну вот и вышла у нас не жизнь, а сплошное мучение…
- А какие у вас с ним были взаимоотношения?
- Какие взаимоотношения… — тяжело вздохнул дед — Вы знаете, мы с матерью всегда старались вложить в него как можно больше, но он ничего не давал взамен — всё как в бездонную бочку уходило… Даже когда вырос, не изменилось ничего — даже наоборот хуже стало… Он мог меня обматерить, матери грубое слово сказать — это запросто… А когда в запои уходил!… Вы знаете, я прекрасно могу понять Ольгу: выдержать такое свинство — это дорогого стоит… А она его терпела почти семнадцать лет. Пьянки, измены, побои — ему всё сходило с рук…
- Но почему?
- Такой уж у наших русских баб менталитет: муж один и до гроба, и каким бы он извергом ни был, никуда ты от него не денешься…
                Мы ненадолго замолчали, и эта пауза нам всем показалась довольно неловкой. В это время хозяйка принесла поднос с чаем и сладостями, и, поставив его на столик около дивана, присела рядом с мужем. У неё был очень измученный вид, но, немного помолчав, она сказала:
- Вы знаете, Олечка нам всегда была как родная дочь, и когда семь лет назад у них произошла вся эта драма с разводом, Володя Славу даже на порог не пустил — так и вынес ему вещи к лифту и сказал, чтобы тот шёл, куда знает… Я, как мать, конечно пыталась как-то их примирить, но куда там…
- Как вы думаете, кто мог его убить?
- Не знаю… — покачала она головой — Но одно я могу сказать вам точно: Господь никому и никогда не простит те грехи, за которые сам человек не чувствует за собой вины… 
               Мне стало абсолютно ясно, что фигура Вячеслава во всей этой истории если и не была чёрным пятном, то по крайней мере замыкала на себе все её негативные компоненты, потому как именно с него пошло всё то зло, за которое ему в конечном итоге всё же пришлось ответить перед Богом и перед тем, кто своими руками всё-таки нанёс ему роковой удар возмездия оборвавший его такую хитросплетённую жизнь, в которой он уже, кажется, и сам потерялся, ибо тот, кто верно идёт по своему пути, не может так просто с него сбиться и угодить в небытие…
            Следующим утром я поехал на кладбище, где мы договорились встретиться с Владом. Меня весьма удивило, что он назначил встречу именно там, но с другой стороны сегодня была дата, и поэтому когда я увидел его возле могилы в чёрном костюме с двумя алыми розами в руках, я понял, что он сегодня готов рассказать что-то важное. Когда мы подошли к нему ближе, он положил цветы на погост, а сам сел на лавочку возле могилы и, достав из одного из внутренних карманов пиджака бутылку водки, разлил нам её по стаканам. Мы выпили не чокаясь, а потом он налил в свой стакан ещё водки и, положив сверху кусок чёрного хлеба, поставил его к подножию креста. После этого он вытер тряпкой руки и, убрав её обратно в пакет, посмотрел на нас:
- Ну что?
- Влад, мы найдём его — мы тебе обещаем…
- Ищите… — усмехнулся Влад.
            Потом он встал со скамьи и, посмотрев ещё раз на фотографию, направился к выходу…    
- А вы с ним очень похожи… — сказал я, когда мы догнали его в аллее.
- Да, Слава Богу только внешне… — закатил он глаза.
- Влад, не надо так, — одернул его Толя — зачем ты?…
- Зачем?!… — тут Влад посмотрел на него своими большими, полными боли глазами — Я любил его, искренне любил, а он взял и всю жизнь мне искалечил в одно мгновение, и после этого спокойно пил себе, гулял, жрал, спал, а я мучился. Вся ненависть его родных и всё непонимание моих родных — всё это обрушилось на мою голову, и никто не пришёл и даже не попытался помочь мне со всем этим справиться — им всем было наплевать!… А вы теперь от меня чувств каких-то требуете — да их уже нет давным-давно! Тут уже всё до того пусто (показал он на сердце), что я уже и сам не знаю, а нужно ли, чтобы там вообще хоть что-то было…
                После этого он развернулся и быстрым шагом пошёл прочь. Я хотел догнать его, но Толя попридержал меня за плечо:
- Стой…
- Но он же…
- Не надо — он тебе сейчас всё-равно больше ничего не скажет… Так что поехали лучше…
                И я пошёл вслед за ним к машине. Мне опять было не ясно, почему Влад срывает на нас свою обиду на отца… 

                ГЛАВА ПЯТАЯ
- Куда мы теперь едем? — спросил я, когда мы миновали ворота этого невесёлого места.
- Вчера ночью, пока кое-кто спал, — сказал Толя, выруливая на шоссе и посмотрев на меня при этих словах с некоторым укором — я пробил по своим каналам окружение нашего нелюдимого юноши, и выяснил одну весьма любопытную деталь… Тебе фамилия Красницкий о чём-нибудь говорит?
- Александр Петрович?
- Так точно, — кивнул с довольной улыбкой Толя — Александр Петрович Красницкий — наш дорогой и всеми любимый областной прокурор…
- А при чём здесь он?
- А при том, Мишенька, что при жизни наш товарищ полковник так сильно ему насолил, что его самого чуть не уволили…
- Это как же?
- А вот так: как-то раз пришла наводка на крупную бригаду, которая занималась оружием и наркотой. Хотели уже было брать, но в последний момент вдруг выяснилось, что кто-то в отделе слил эту оперативную информацию торговцам. Угадаешь, кто?
- Вячеслав? — изумился я.
- Именно! Ты дальше слушай. Естественно, что после этого началась заварушка, и нашего стукачка хотели засадить, но не тут-то было — его опять Химкинская братва прикрыла…   
- Обалдеть!
- А теперь, Миша, готовься увидеть вишенку на торте: мы с тобой сейчас едем к его дочери, которая по иронии судьбы учится в одном университете, на одном факультете, на одном курсе и в одной группе с нашим Владом, и в которую он, бедолага, влюблён по уши… Но так как у неё там свой парень есть, причём обеспеченный, ему ничего не светит… Вот такая вот дилемма, понимаешь ли…
                Я сидел в полнейшем шоке. Такого закрученного сюжета не в каждом романе встретишь, а тут реальная жизнь, и мне было весьма интересно сейчас пообщаться с этой юной особой, чтобы узнать её мнение по поводу всей этой ситуации. Скорее всего, она была вообще не в курсе событий, но так как Влад был с ней какое-то время близок, он наверняка что-нибудь рассказывал ей…
               Подъехав к большому торговому центру, мы остановились на парковке и пошли внутрь. Поднявшись на второй этаж на эскалаторе, мы прошли к секциям, на которые мне заранее указал Толя. Дело в том, что Виктория, а именно так звали интересующую нас девушку, работала здесь в одном из бутиков продавцом-консультантом, и как раз сегодня у неё была смена. Надо сказать, что я с самого начала довольно скептически отнёсся к идее поговорить с ней, так как к любым разговорам о своих нежеланных воздыхателях дамы по своему обыкновению не расположены, и вряд ли мы бы сейчас смогли у неё выведать хоть какие-нибудь интересующие нас подробности…
               Тем не менее, мы с Толей зашли в ту секцию, где работала та, ради кого мы сюда ехали, и стали рассматривать товар. Надо сказать, что два здоровых взрослых мужика смотрелись перед витриной с тем, что больше необходимо женщинам, довольно забавно, поэтому минут через пять к нам от кассы направилась молодая красивая девушка с длинными каштановыми волосами и неплохой фигурой в костюме классики, у которой на груди висел большой белый бэйдж «Виктория — продавец-консультант». Миша взял было в руки какую-то вещь, но тут же положил её на место, по-видимому решив, что в нашем деле не стот отвлекаться на такие глупые шутки… 
                А Виктория тем временем подошла и приветливо спросила: 
- Что вам угодно, молодые люди?
- Нам, девушка, пожалуйста, правду, и причём во всех возможных её фасонах — сказал Толя, показав ей удостоверение.
               Вика сразу же побледнела и, опустив глаза, сказала девушке в таком же костюме, проходящей мимо неё, что придёт через минут пять. Потом она указала нам на подсобку, куда мы зашли за ней и она заперла дверь.
               Когда мы сели на какие-то запечатанные коробки, Виктория сказала, всё так же испуганно смотря на нас:
- Я знала, что вы придёте…
- Тем лучше — сказал Толя, усевшись поудобнее — в таком случае и тебе, и нам будет проще вести этот разговор… Скажи, какие у вас с Владом сейчас взаимоотношения?
- Никаких… Он же… Я сама не хочу с ним ничего…
- А раньше у вас было по-другому?
- Ну, мы общались какое-то время, но потом перестали, потому что… Потому что он же реальный придурок!
- Ну, все влюблённые люди немного не от мира сего… — улыбнулся Толя — А всё-таки?
- Я его прощала, давала шанс, но он снова накосячил, так что…
- Ну ладно, это всё лирика… Давай о деле. Тебе отец когда-нибудь что-либо рассказывал о своей работе на счёт его отца?
- Нет, папа обычно дома не обсуждает такие вещи… Но как-то раз я ночью вышла на кухню попить воды, и до меня со стороны комнаты родителей донеслись отрывки его телефонного разговора…
- Ты не помнишь, о чём он говорил?
- Сейчас уже нет… Но там было что-то про очередную проверку в их управлении…
- Он упоминал имя Вячеслава Красивова?
- Да, он вскользь о нём сказал — сказал, что ему светит приличный срок, и на этот раз он уже точно не отвертится…
- На этот раз? То есть, он уже и раньше занимался этим делом?
- Я не знаю — я слышала только эти слова…
- Хорошо… Скажи: а Влад мог узнать о тёрках ваших отцов и просто помочь твоему, чтобы отомстить своему? Он мог бы на такое пойти? Хотя бы ради того, чтобы получить твою благосклонность?
- Вообще не знаю… Вы знаете, он всегда совершал какие-то поистине безумные поступки, был готов на что угодно — лишь бы добиться моего внимания… Но чтобы кого-то убивать ради этого, а тем более родного отца — это надо быть полностью сумасшедшим…
- А разве Влад по жизни не такой? — посмотрел я ей прямо в глаза — Сама подумай: решил подкатить к самой красивой девушке в вузе, да у которой ещё и парень есть, да которая и сама круче него, да и ещё и социальные слои абсолютно противоположные — да он же самый настоящий псих!…
             Мы все глубоко задумались. Внезапно я понял, что сам всё прямо сейчас разложил по полочкам. Теперь мне было очевидно, что у  Влада на самом деле были железобетонные мотивы для убийства отца, и в этом плане его запросто можно было понять. И делая выбор между сыновьим долгом и чувствами к этой девушке, он естественно выбрал второе, так как ему уже нечего было терять. Вот только думал ли он в тот момент о последствиях этого выбора?… Хотя, ему это уже было, скорее всего, неважно, потому как вся его жизнь теперь была заключена в этой молодой девушке, с которой ему никогда не суждено было быть вместе…

                ГЛАВА ШЕСТАЯ
- Ну что, надо брать этого сизого голубя, пока не ушёл — сказал Толя, когда мы вышли на парковку.
- А что ты ему предъявишь? — посмотрел я на него, открывая дверь машины — Улик прямых у нас против него никаких — только Викин рассказ, ведь ты же даже с неё показания не снял…
- Вот давай сейчас начистоту — Толя положил руки на крышу. — Будь у тебя такой отец, ты бы его убил?
- В идентичной ситуации?
- Да
                И я задумался. Эта пауза напугала не столько Толю, сколько меня самого. Я вдруг почувствовал, что не могу дать определённого ответа на этот вопрос, потому что та ситуация, в которую я был Толей помещён, была крайне неоднозначной, и чтобы найти самое верное решение, следовало поставить себя на место человека, у которого отняли абсолютно всё, и после бросили выживать в одиночку как ему самому заблагорассудится… Если бы у меня был такой отец, убил бы я его?… А может ли вообще родной человек быть таким? Нет. И если его отец действительно был тем, кем он был, он отрёкся от него по праву, так как не обязан был пожизненно терпеть все его издёвки над своей судьбой…
             «Алё, ты что так завис-то?… — окликнул меня Толя — Ладно,  поехали…». И с этими словами он открыл дверь машины и сел…
                Мы решили сделать небольшой перекур и поехать домой. Я к этому моменту уже просто выбился из сил, и работать дальше мог только после хорошего ужина и двенадцати часов крепкого сна, о чём и поставил Толе ультиматум, который он охотно поддержал, так как сам уже был на последнем издыхании. Поэтому когда я попрощался с ним возле своего подъезда, я с такой радостью пошёл в квартиру, что Даша, встретившая меня на пороге, даже удивилась, чего это я иду такой весёлый со своей муторной работы. Я лишь поцеловал ей в лоб, и, пройдя в комнату, завалился на свой любимый диван, где и проспал беспробудным сном до самого утра…
                А утром началась самая настоящая канитель. В десять часов позвонил Толя и сообщил просто ошеломляющую новость: два часа назад в один и московских отделов явился Влад и написал явку с повинной. Это было уже не просто ещё одно раскрытое дело — тут речь уже шла о повышении Толи в звании и награде, ведь был пойман ни абы кто, а сам убийца старшего оперуполномоченного УСБ ГУВД города Москвы, а такие птицы не каждый день в руки следователей попадают. И тем более приятно, и в то же время более погано было осознавать, что именно мы приложили руку к его поимке и передаче в руки правосудия…
               На первый допрос в камеру СИЗО мы с Толей шли как на все те мероприятия, которые обычно проводятся во всех официальных организациях на высшем уровне, и где обязательно нужно выстроить всё так, чтобы никто не смог ни к чему подкопаться. Собственно, он и  не собирался выкручиваться — наоборот, готов был теперь ответить по всей строгости закона, и хоть в этом и была наша победа, радости мы совсем не чувствовали, так как в этот раз закон и справедливость разошлись так далеко друг от друга, что вряд ли могли бы ещё когда встретиться вместе, чтобы наполнить собой весь этот безутешный, суетный мир…
              Зайдя в допросную, мы сели за стол, разложив на нём всё, что нам было необходимо. Через несколько минут конвоир привёл Влада. С первого взгляда на него я был изумлён тем, насколько невозмутим и спокоен он был в этот момент. Казалось, что он чувствует себя как дома, потому что, сев за стол, он преспокойно достал одну папиросу из предложенной ему пачки и, глубоко затянувшись, посмотрел на нас с Толей так, будто бы это не он у нас, а мы были у него на допросе, и вот сейчас он как раз собирался задать нам какой-то чрезвычайно важный вопрос, на который мы непременно должны были ему дать полный и честный ответ, ведь это теперь по неким представлениям и было всем тем, что ещё оставалось в этом мире на нашей совести…
                Толя глубоко затянулся и посмотрел на Влада:
- Ну что, Владислав Вячеславович — значит, всё-таки решили сесть, да?
- Ну да, а что… — невозмутимо ответил Влад — За свои поступки надо отвечать — я за справедливость!…
- Ты мне эту поэзию брось, — сморщился Толя, стряхивая пепел — не в театре… Скажи-ка лучше: что чувствовал-то, когда отца убивал?
- Вы знаете, наслаждение… — искренне улыбнулся он — Я когда его застывшие глаза увидел, мне вдруг так легко стало, что я даже на радостях совсем забыл себе алиби обеспечить… Хотя, с другой стороны, ну зачем оно мне — и так же всё понятно…
- Странный ты человек: то жалеешь, что алиби себе не обеспечил, а то чистосердечное признание пишешь — чудно…
- Да я вообще загадка… — улыбнулся он — Меня даже мать моя до конца разгадать не может, а вам-то уж куда…
- Ну-ну-ну, — улыбнулся в ответ Толя — зря ты нас недооцениваешь. Мы ещё и на таких, как ты кололи…
- Ой, знаем мы эту фразу! — махнул рукой Влад — Все так говорят, когда им больше предъявить нечего…
- Ты считаешь, что у нас на тебя компромата не хватит? — засмеялся я.
- Да нет, посадить-то вы меня посадите — это-то проще простого… А вот хотите ли вы меня понять на самом деле — вот это уже вопрос…
- Хотим, — наклонился Толя вперёд — очень хотим. Но чтобы мы тебя поняли, ты же должен нам всю правду рассказать как на духу…
- Вы же уже сами всё знаете
- Всё, да не всё — закрыл папку Толя. — Вот скажи: если бы мы тебя не поймали, чтобы ты дальше делал?
- Жил бы…
- И всё?
- Ну, а что ещё-то?…
                Мы ненадолго замолчали, так как не знали, чем ответить на такую прямолинейную позицию…
- Да, Влад, серьёзное ты дело замутил… Даже не знаю: вроде и жалко тебя, а вроде бы и по закону поступить надо…
- Так проведите мне как непредумышленное, и всего делов!…
- Э, брат, чего захотел! — усмехнулся Толя — Может, тебе ещё штраф выписать?
- Я не против…
- Не, ну ты это слышал! — посмотрел он на меня — Он «не против»!… Ну уж нет, дорогой мой — прости, придётся тебе отвечать по всей строгости закона, иначе с меня вообще, на хрен, погоны снимут — скажут, что совсем уже наши органы обалдели — отпускают убийц под честное слово направо и налево!…
- Я понимаю…
- Да ни хрена ты, Владик, не понимаешь!… Ты себе этой статьёй всю жизнь теперь искалечишь, а что тебе с того толку — всё-равно ничего не добьёшься…
- Расскажи нам лучше ещё о вас с Викой… — попросил я.

                ГЛАВА СЕДЬМАЯ
- Зачем вам это?…  — поднял он на нас свои усталые глаза.
- Да я вот понять хочу, — сказал Толя, доставая из пачки ещё сигарету — это ведь как же надо бабу любить, чтобы ради неё такие кренделя выписывать!…
- Ну вот так вот… — улыбнулся Влад.
- Чем она тебя хоть зацепила-то? — спросил я.
- Это вот так сразу и не объяснишь… Знаете, я ведь сам по себе-то человек творческий, поэтому и искал себе всегда не просто девушку, а музу… Идеал… И вот когда я её нашёл, это оказалась она…
- И ты в неё сразу влюбился?
- Нет… Поначалу это было просто увлечение, обусловленное нашими низменными инстинктами. А вот потом…
- А потом? — заинтересованно спросил я.
- А потом это уже стало похоже на что-то нечто большее, чем просто на желание заняться сексом.
- Так, ладно — с этим понятно… Дальше что было?
- Дальше я начал постепенно уходить в неё, и в конце-концов стал ей полностью одержим.
- Ты это сам определил?
- Да… А ведь это же очень просто. Я элементарно не мог уже без неё дышать, каждая наша с ней встреча была для меня просто подарком судьбы!…
- А она взяла и не дала, да? — выдал вдруг с улыбкой Толя.
                Я оторопел, не зная, чего ожидать дальше, но Влад, к моему великому удивлению, остался совершенно спокоен.
- Поначалу я и сам не просил — мы оба с пониманием отнеслись к этой непростой ситуации. Но потом демоны начали грызть мою душу.
- Во, — улыбнулся Толя — сразу видно — поэт! Гляди, Миш, каким высоким слогом говорит!…
- Ага… — я тоже чуть слабо улыбнулся.
- Так, и что же дальше?
- А дальше я стал искать любые возможные пути к её сердцу, и нашёл
- Ну понятно… — сказал Толя, одевая куртку и беря со стола пачку сигарет — Ладно, так уж и быть: перед тем, как поедешь по этапу, я тебе-таки сделаю небольшой подарок… Принцесса твоя уже полчаса тебя в переговорной дожидается — сейчас отведём тебя к ней…
                Потом он позвал конвоира и мы все вместе пошли туда, куда обещал Толя. Во всё время этого перехода я думал, что же случится сейчас там, в стенах это комнаты? Как она его сейчас встретит? Быть может, она вообще сейчас отвернётся и даже не смотреть не захочет на него. А может быть и наоборот: под воздействием всех этих дел она станет к нему более благосклонна и поймёт и оценит весь его порыв. Я не знал точного ответа, и даже не предполагал вероятный исход этой встречи, но тем не менее было довольно странно думать, что это свидание пройдёт также, как и сотни других точно таких же каждый день по миру. Это был совершенно особенный случай…
                Я и Толя встали с двух противоположных сторон прозрачной стены, что разделяла комнату. Возле неё стояли телефонные аппараты на полочках и стулья. Посадив Влада за третий номер, мы все стали ждать прихода Вики. Пока дверь на той стороне комнаты не открыли, Влад очень нервничал и барабанил пальцами по дереву. Я посмотрел на Толю с немым вопросом: «Неужели передумала?», но он лишь чуть слабо пожал плечами и покосился на эту дверь, словно бы мысленно приказывая ей открыться и впустить в эту комнату ту, без которой у нас дальше по ходу разработки нашего клиента абсолютно ничего бы не вышло.
              И когда наконец в комнату растворилась дверь, через которую несмело вошла Вика, я почувствовал такое облегчение, что его нельзя было бы выразить никакими словами. Она прошла к стулу и, повесив на него свою сумку, села и взяла в руки трубку. Позже, когда мы с Толей уже встретились в коридоре, мы рассказали друг другу части этого разговора, соединив его в одно целое, и подивились, насколько же всё-таки необычной была эта встреча. Ниже я привожу разговор этих двух молодых людей, который нас с Толей поразил до глубины души, ибо мы ещё никогда не видели такой чётко выстроенной системы отношений. Первой после некоторого молчания заговорила Вика:
- Здравствуй…
- Здравствуй — ответил Влад с улыбкой. — Спасибо, что пришла. Я, честно говоря, до последнего сомневался…
- Я решила, что мы всё же должны увидеться хотя бы ещё один раз…
- Ты решила!… — усмехнулся он. — Конечно, у нас же всё всегда решаешь ты…
- Перестань!
- А то что? Хуже-то уже всё равно не будет…
                Повисла долгая пауза. И ситуация бы окончательно зашла в тупик, если бы Вика не сказала:
- Отец обещал помочь…
- Я ни в чьей помощи не нуждаюсь! — ударил он кулаком по столу.
- Послушай…
- Нет, это ты послушай: ты сейчас явилась сюда вся такая из себя, и думаешь, что этим мне сделала легче. Да нифига подобного! Я тебя люблю, люблю больше своей жизни, но ты никогда не будешь со мной, потому что у тебя там парень, своя жизнь, гулянки и всё такое. На кой чёрт ты пришла? Сделать мне ещё больнее? Да мне и без того хватает в жизни дерьма, поверь!… И вот эти вот подачки твои никому не нужные — я в них совершенно не нуждаюсь!…
                И с этими словами он бросил трубку и встал, сложив руки за спину. Конвоир с недоумением посмотрел на нас с Толей, дескать, уводить ему арестанта или нет, на что Толя кивнул головой и тот положил руку Владу на спину и повёл его к выходу. У двери Влад ещё раз обернулся и посмотрел на Вику. В этот момент я заметил, как в уголке его правого глаза блеснула маленькая капелька, которую он быстро смахнул рукой и, повернув голову назад, быстро зашагал вперёд под чутким руководством конвоира. И когда он наконец уже скрылся за поворотом вдали коридора, Вика закрыла лицо руками и её плечи быстро и судорожно затряслись…
               Я посмотрел на Толю, который стоял рядом со мной белый от нервов с ног до головы, и мне стало очень не по себе. Присев на стул, стоявший рядом со мной, я спросил, глядя в пол:
- И что теперь?…
- А теперь, Миша, всё… — сказал он и тоже пошёл в коридор.
              Я остался сидеть на месте с совершенно каменным видом, и совершенно ничего не видя перед собой. Теперь уже точно всё было кончено, и не предвиделось никаких порывов к тому, чтобы исправить это чудовищное недоразумение, которое произошло неизвестно по какой причине. Почему же он её прогнал? Ведь она же сейчас та что ни на есть единственная соломинка, за которую он ещё мог уцепиться и спасти свою жизнь, а теперь он уже точно был обречён. И если до этого момента мы ещё хоть чем-то смогли бы ему помочь, то теперь уже его положение окончательно становилось безнадёжным, и даже самые квалифицированные адвокаты не смогли бы теперь его спасти.

                ГЛАВА ВОСЬМАЯ
              Суда над Владом я так и не смог дождаться, так как за неделю до первого заседания у меня случился мой первый в жизни приступ. Это произошло внезапно, когда я сидел дома с Дашей. Я как сейчас помню: мы сидели на диване в большой комнате и смотрели новости. Там как раз анонсировали грядущий процесс, и когда я увидел кадры, на которых Влад сидел в камере СИЗО, у меня всё просто поплыло перед глазами и я упал на пол, а когда очнулся, находился уже в больнице в кабинете Дмитрия Васильевича, который склонился надо мной, лежащим на кушетке, и светил фонариком в глаза. Возле него стояли крайне обеспокоенные Толя с Дашей, которые внимательно следили за каждым его движением.
- Дим, началось?… — спросил Толя с сильной тревогой в голосе.
- Да похоже на то… — вздохнул врач, убирая в нагрудный карман все  инструменты, которыми меня только что обследовал — Доигрались вы, что я могу сказать…
- Доктор, что с ним? — спросила Даша сквозь слёзы.
- Непсихотическое расстройство личности — ещё немного, и всё… — сказал Дмитрий Васильевич, садясь в своё кресло — Я тебя, Миша, не хочу пугать, но скажу всё так как есть: это начало конца, потому что процесс у тебя уже необратим…
               Даша зарыдала ещё пуще прежнего, а я спросил, застёгивая рубашку:
- И сколько у меня ещё есть времени?
- Ты действительно хочешь знать ответ на этот вопрос? — посмотрел на меня Дмитрий.
              Я замолчал. По-видимому, это действительно был конец, ведь дальше по словам врача эта болезнь будет только прогрессировать и постепенно полностью мной завладеет, превратив, по сути, в овоща. Я никак не хотел мириться с такой перспективой, поэтому мне было совершенно необходимо поскорее начать реабилитацию, о которой меня уже буквально умоляла Даша. Она сейчас переживала за моё здоровье больше меня самого, и это было в высшей степени ужасно, потому как до сих пор мне ещё никогда не было настолько наплевать на своё состояние, а теперь я уже и сам не знал, что мне вообще ещё может помочь, да и нужна ли мне какая-либо помощь, или же на этом всё так и закончится…
                Когда мы вышли из кабинета врача, я сел на кушетку, а Толя с Дашей стали думать, что нам делать дальше. Мне определённо не было отныне дороги в отдел, так как теперь любое, даже самое ничего не значащее потрясение могло бы стать для меня фатальным. Именно поэтому необходимо было прямо здесь на месте придумать, что нам делать дальше, и как выпутываться из этой непростой ситуации, куда я угодил по собственной глупости и упущению. Я до последнего был почти уверен в том, что меня пронесёт — по крайней мере, надеялся на это — но судьба распорядилась иначе, и теперь я был здесь словно большой жук в банке, которого поймали и которому больше не светит никакой свободы…
               Выйдя за территорию больницы, я сел на лавочку и, достав из кармана пачку сигарет, затянулся что есть мочи.
- Ты совсем с ума сошёл?! — воскликнул Толя — Тебе сейчас в твоём положении только курить!…
- Толь, отстань…
- Что, прости? Отстать? Да ты уже совсем охренел, Миша… Знаешь что, короче: на этом наша совместная работа окончена — счастливо оставаться!…
- Да? — крикнул я ему вслед — Ну и вали нахрен вместе с этой своей демагогией — я и без этого…
                Но договорить я так ничего и не успел. Внезапно у меня всё потемнело перед глазами и сильно закололо слева в груди. Я упал на землю и почувствовал, как начинает холодеть моё тело. Этот озноб был таким внезапным, что я даже не успел ничего понять. Всё, что я осознавал в тот момент, был этот холод и голоса Толи и Даши, которые кричали наперебой:
- Миша!
- Давай-давай, вставай же! Ну!…
                Даша забилась возле меня в истерике, а Толя выхватил свой телефон из кармана и, по видимому, стал набирать скорую. Даша всё время держала меня за руку, и я чувствовал её тепло. Я продолжал его чувствовать уже находясь в машине скорой помощи, которая летела на полной скорости под вой сирены. В ней я уже и начал отрубаться от лекарств, которые мне вкололи врачи. Последнее, что я помнил, были слова одного из докторов, который указывал водителю, в какое именно место меня нужно вести… 
           Больше я ничего не помнил. Отключившись, я наконец-то обрёл тот покой, о котором мечтал всё это время…
              «Здравствуй, дорогая и любимая моя мамочка! Прости, что не писал тебе так долго, просто нам только сегодня привезли новые карандаши, а свои старые я случайно потерял в прошлый раз, когда мы с ребятами строили шалашик. Не ругайся на меня, пожалуйста, я просто очень хотел поиграть, а все остальные игрушки были заняты, и поэтому мне пришлось играться ими…
             Мне здесь очень нравится. Каждый день нас выводят гулять во двор, чтобы мы подышали свежим воздухом. Знаешь, у нас тут растут очень красивые деревья, и я уже насобирал много-много листиков, чтобы сделать тебе гербарий, ведь ты же так их любишь…
           Ты можешь мною гордиться, потому что я слушаюсь наших няничек и каждое утро съедаю всю тарелку каши до самого конца. Меня ставят в пример другим ребятам, которые кушают плохо, и они все стараются быть на меня похожими, чтобы их тоже также хвалили, как и меня…
                Мамочка, я хотел тебя попросить: когда приедешь навестить меня в следующий раз, купи мне, пожалуйста, такую же машинку как у Кирилла. Я обещаю, что буду очень хорошо себя вести, а то мне очень хочется в неё поиграть, а он не даёт — жадничает, а мне обидно…
           Сегодня мы рисовали счастье, и я нарисовал твой портрет, потому что я очень сильно тебя люблю, ведь ты у меня самая лучшая, добрая и красивая…
                Кстати, дядя Толя с тётей Дашей недавно приезжали ко мне и привезли целый мешок конфет и новые раскраски. Они все такие большие и красивые, что я был так рад, что даже поцеловал тётю Дашу в щёчку…
                Мам, я очень скучаю по тебе, когда ты долго не приезжаешь — приезжай, пожалуйста, почаще — я буду очень рад тебя видеть. Мы с тобой будем ходить гулять по улице. Я тебе хотел показать, какие я научился делать куличики. Они хоть пока у меня и не совсем ровные получаются, но зато я их делаю сам, мне уже никто не помогает — видишь, какой я уже у тебя самостоятельный…
                Мамочка, ответь мне, пожалуйста, на это письмо как только сможешь. Дядя Толя говорит, что ты там на Небесах всё видишь, значит ты сможешь написать мне хотя бы малюсенькую записочку. Я буду очень её от тебя ждать.
                Горячо любящий тебя сын Михаил».