Когда я вернулся с улёгшимися после перекура чувствами, уже почти угомонившийся и от этого, как всегда, слегка пристыженный, номер было не узнать – в нём было аккуратно и уютно. Свеча, уже окончательно выгоревшая, была вместе с банкой выброшена, верхний свет погашен, горел ночник, шумел чайник, стол с остатками вечернего перекуса был тщательно прибран, постель приведена в порядок. Именно так, как мама мне делала в детстве перед сном: аккуратно расправленное одеяло отвёрнуто на уголок - и остаётся только нырнуть в этот приглашающий конвертик и уютно закрыть глаза.
Тихий рай, в общем, был создан вокруг, хоть и гостиничный, но вполне душевный и умиротворяющий, пока я там на крыльце в одиночестве дымил, шипел, кипел и испарялся. Мои розы увядали в тепле, и я, вернувшись с улицы, снова чувствовал их запах. И Вероника сидела за столом, положив своё прекрасное лицо на свои прекрасные руки, и спокойно улыбалась мне.
- Прости меня, - недовольно пробурчал я, плюхаясь за стол. – Распетушился, как петух. Просто я не могу, когда лезут в мою жизнь со своими планами. Я всё ещё не могу забыть эту историю с армией.. в общем, не обращай внимания, я дурак…
- А мне что-то чаю захотелось… - тихо откликнулась Вероника. - Хорошо, что ты догадался набрать воды в чайник. Я бы забыла…
- Это местная народная традиция, - всё ещё хмуро заметил я, – панически запасать воду во все возможные ёмкости. Прописана на генетическом уровне.
Она разлила кипяток в две чашки, зачерпнула из пачки заварку дорожной ложечкой с дырочками, помешала в одной чашке, дождалась хорошей крепости и подвинула чашку мне, а сама стала медленно мешать ложечкой в своей чашке, и какое-то время мы оба зачарованно наблюдали, как бесцветная вода в белой чашке окрашивается янтарным цветом.
- Ты не думай, я тебя понимаю, - сказал я, не отводя глаз от чашки, - я прекрасно тебя понимаю. У тебя мало времени, ты занимаешься интересным делом. А я тут мешаю тебе со своими дурацкими чувствами... Ты из-за меня на два дня задержалась, а я, идиот последний…
- Ты, наверное, голодный… - невозмутимо сказала Вероника, как всегда, игнорируя мои терзания, - пирожки остались, бери... съешь их все. Вообще, всё доешь, пожалуйста, я же завтра улетаю, это всё надо куда-то девать...
Она подвинула мне консервы, блюдце с нарезанной колбасой и пакет с пирожками.
- Ешь, - приказала она. – Ты много калорий за эти два дня потерял.
Это был разумный вывод и разумный совет. Я взял пирог и с наслаждением откусил сразу половину.
- А ты так быстро здесь убралась, так здорово, – похвалил я, с удовольствием жуя. Вики права: я не столько злой, сколько голодный, всё правильно…
- А это мама меня так учила, - откликнулась Вероника. - Она говорила: когда на душе кошки скребут или ты не знаешь, что делать, как жить – иди уберись в доме или что-нибудь приготовь поесть.
- Мама права, - сказал я, активно подметая из банки рыбу в томате и радуясь смене темы. – А мне почему мама так не говорила? Это только девочкам такое говорят? А мальчикам что говорят? Откупори шампанского бутылку иль перечти «Женитьбу Фигаро»? Не помню, кто сказал. Сарман сказал…
- Пушкин сказал, - Вероника всё ещё задумчиво мешала ложечкой в чашке. - Знаешь, моя мама почти всё время сидела дома, и ей не на что было отвлекаться, когда на душе кошки скребли. А кошки скребли постоянно из-за папы… Неизвестно, когда муж уйдёт и неизвестно, когда придёт. Неизвестно, что ждёт тебя в любую минуту. Неизвестно, сколько ты проживёшь вот в этой комнате, может, уже назавтра придётся собирать чемоданы… И надо придумывать самой себе всякую психотерапию… Она вот такую придумала. У нас поэтому дома всегда был идеальный порядок, – она тихо улыбнулась. - Всё наглажено, начищено, носки с плафонов не свисают – она посмотрела на меня, и я хмыкнул и мотнул головой - все вещи на своих местах. И меня научила так справляться с кошками на душе….
- Я оценил, - сказал я, поднимая большой палец. – Передай маме благодарность за дочь.
Она засмеялась, протянула руку и поерошила мне чуб.
- Господи, какой же ты всё-таки балбес… - качая головой, сказала она. – Но даже из такого олуха я смогла бы через два года сделать отличного хореографа. У меня такие прекрасные преподаватели, они были бы счастливы с тобой работать.
- Ах, хореографа ты бы сделала! – я не выдержал и рассмеялся. - Ещё скажи, что поменяла бы мне пол… Вики, ты сама подумай, куда я пойду с этой хореографией? В клуб моряков чечётку бить? Развлекать пенсионеров и пьяных шкиперов?
- Ты не понимаешь, - она покачала головой. - Ты не представляешь себе, что можно сделать в этой сфере. Какие великие вещи. По-настоящему великие. Ты же ничего толком не видел, кроме школьных соревнований по танцам. Ты не знаешь, какие великолепные возможности здесь открываются. И всё только разворачивается, и нужно успеть, занять нишу. А ты... ты именно балбес. Ты горюешь про свои шестнадцать лет, но совершенно не заботишься, что будет завтра. Да, я знаю, тебе это надоело слушать, но пойми, не вечны твои прекрасные 20 лет. Это быстро кончается, я тебя уверяю, - она вздохнула. - Всё очень быстро проходит...И нужно думать о том, что будет дальше.
- А ты думаешь?
- Конечно. Обязательно. Мне сейчас тридцать один год. Мне ещё танцевать в полную силу лет шесть. А дальше меня вытеснит молодёжь. Даже несмотря на мою очень хорошую школу.
- И что тогда будет?
- Что будет? Через пять лет я уже активно буду учить молодых, тренировать, заниматься постановками, разрабатывать проекты. Но прежде чем это случится, у меня должно быть имя, заслуженность, должен быть… как это у вас называется… имидж, авторитет, известность. Я должна иметь в портфолио значительные работы, понимаешь?
- Ронни Вейзен, звезда танцпола, - продекламировал я, усмехаясь.
- Да! Что ты смеёшься? Так и должно быть, если ты хочешь чего-то добиться. Почему у тебя не так?
- Не знаю. Я об этом не думал.
- Но почему?
- Наверное, нужды не было, - я пожал плечами. – У меня же всё хорошо. Я везунчик. Хата с красивым видом – есть. Друганы хорошие есть. Родных полно, пропасть не дадут. Девочек красивых навалом. Чего мне ещё надо?
- Я же серьёзно…
- И я серьёзно. У меня всё есть. У меня есть море. Вышел из подъезда – и через пять минут – вот оно…
- Неужели, кроме моря и девочек, ничего не нужно?
- Знаешь, - сказал я весело и упрямо. – На самом деле, в большинстве случаев человеку мало что надо. Ты мне когда-то давно говорила, что это – слова неудачников. Но вот сейчас мне кажется, что так оно и есть – человеку нужно немного. А море нужно, да. Тем, кто рожден у моря, оно нужно. Знаешь, у меня в армии все два года море в ушах шумело. Ложусь в казарме в койку, закрываю глаза – море шумит. Утром просыпаюсь – море шумит. Глаза открываю – а моря нет. Тайга, мороз трещит, сугробы… Я когда приехал – первым делом к морю кинулся. Слез с троллейбуса и потопал на пляж, не разбирая дороги. Стоит вот такой же декабрь, Новый год на носу, на ёлках лампочки горят, а я, как дурак, снимаю сапоги и лезу в холодную воду. Чуть не заплакал. А может, и заплакал… Домой пришёл весь мокрый, волна окатила. Мать разохалась, а я такой счастливый был… Думал, ну, всё, теперь всё будет хорошо… Дом рядом, море рядом. Дороги эти, знакомые с детства…Знаешь, такое невероятное чувство – после каких-то странствий идти в свой дом по дорогам своего детства… где каждый поворот знаешь и каждый камешек на этом повороте...
Я замолчал, охваченный вдруг воспоминаниями.
- Дорога в детство где-то рядом, - тихо проговорила Вероника, не поднимая глаз от стола., - я слышу смех сквозь шум проблем... Чтобы увидеть детство, надо раскрыть окно средь белых стен...
- Вот, - сказал я. - Очень похоже. Именно так: дорога в детство где-то рядом. И это самое главное. Это стихи такие? Чьи стихи?
- Стихи, да… Чьи? Ну, дружили в школе когда-то две девочки, - она улыбнулась, не поднимая глаз, - писали стихи…глупые девочки, глупые стихи…
- А вот и ничего подобного, - сказал я. – Это как раз очень важные стихи. Читай дальше.
- Я слышу сказку в звездном небе, - послушно заговорила она, - и шелест елочных ветвей, шаги скрипучие по снегу волшебных снов, волшебных дней. И удивление во взгляде, и трепетный, святой восторг, когда Мороз в своем наряде приносит в дом мечты простор*...
- Это про меня стихи? - я воззрился на неё. - Это же про меня стихи...
- А я думала – про меня, - улыбнулась она и подняла на меня взгляд.
- Да, - сказал я и посмотрел ей прямо в глаза. – И про тебя. И я даже знаю, где это окно среди белых стен.
- В твоём детстве? – спросила она заинтересованно.
- Нет, - я взял её за руку. - В твоём домике. Там, где ты жила тогда…В мои прекрасные, дурацкие шестнадцать лет...
-----------------------------------------
* стихи Эльвиры Шамиловой
продолжение http://www.proza.ru/2018/06/06/1089