Ялу. Так звали эту чудесную девушку.
В тот день она возвращалась с учебы домой. Утомленная, но ни в коем случае не уставшая. Была весна, а значит не положено по определению быть уставшим, ведь жизнь, по сути, начинается весной.
Все вокруг начинало оживать, возрождаться, точно и не было этой зимы, холодного ветра и колючего снега. Некоторым особо чувствительным людям казалось, что даже солнце стало ближе к земле, что оно по-особому теплое, каким не бывает ни зимой, ни осенью. Тогда люди еще не воспринимают тепло как должное, сейчас же они могут ощущать его в полной мере.
Но люди торопятся. У всех миллион забот. Ни за что нельзя осуждать таких людей. Некоторые загружают себя, чтобы отвлекаться от чего-то неприятного, некоторые просто привыкли жить в таком быстром темпе, некоторые, по случайному совпадению, работают только сегодня.
Ялу же шла по парку, хотя и парком это место трудно было назвать. Голые деревья были скорее похожи на памятники тем пышным красавцам, стоявшим тут полгода назад. Птиц было еще совсем-совсем мало, но пели они на удивление громко, и, казалось, что сами деревья подпевают им своим глухим шелестом, а земля принимает звук и позволяет ему течь невидимыми реками.
Как всегда, постоянными спутниками голых деревьев были старики. Почему-то им очень нравится эта пора года. Пару раз замечал, что они любят гулять по паркам со своими внуками. Меня всегда очень трогает эта картина: каждый раз кажется, будто эти рыцари жизни, знавшие много сражений, показывают свой Зал Славы, как бы передавая его по наследству.
Ялу тоже нравились старики. Иногда она им очень завидовала, хотя и сама не понимала почему. Есть что-то спокойное и тихое в старости, словно ты после долгой охоты в дождь наконец приезжаешь домой и садишься напротив пылающего камина.
Так вот, Ялу гуляла по парку. Проходя сквозь тернии парка, она вспоминала что-то чудесное, какие-то строчки из песен:
– Я слышу сирены, сирены… Я слышу скрипки, скрипки, – тихонько напевала она.
Проходя около площадки, где обычно гуляли дети, она засмотрелась на что-то, находящееся в центре сине-белой живой кучи голубей, и столкнулась с женщиной.
– Простите, – чувствуя неловкость, быстро проговорила Ялу, – извините, я не хотела.
– Совсем не видят реальной жизни, только и шепчут себе что-то под нос, – пробурчала женщина, отвернувшись от девушки.
Но Ялу не расслышала ее слов, потому что старательно рассматривала нечто в центре. Она пошла в кучу голубей. Некоторые из них нехотя и даже брезгливо отходили в сторону, а другие, видимо, еще совсем молодые, отлетали. Но это нечто не двигалось.
«Ласточка, – испуганно подумала Ялу и повторила: – Ласточка!»
Она быстро, но аккуратно подняла ее на руки и приложила к уху. Послышалось слабое биение сердечка и тусклые хрипы.
Ласточка была жива, но держалась из последних сил.
«Наверное, коты», – догадалась девушка, увидев капельки крови на крыльях.
Ялу с ласточкой в руках, не обращая внимания на удивленные взгляды окружающих, побежала домой. Восьмой этаж, конечно, высоко, но лифт сейчас – непозволительная роскошь. За несколько мгновений Ялу поднялась на свой этаж.
Уже в квартире она поняла, что ни разу в своей жизни никого не лечила.
Когда она позвонила маме с просьбой о помощи, та лишь попросила смириться и не принимать все близко к сердцу. Ялу осознала, что сейчас здоровье ласточки только в ее руках.
Она вспомнила, что первым делом следует промыть рану. Отрегулировав воду, как ей казалось, до нормальной температуры, она дрожащими руками стала капать воду на крылья. Чуть осмелев, Ялу убавила силу напора и поднесла под него птицу. Та слегка дернулась, но тут же успокоилась.
После этого она нашла темную непрозрачную коробку, пробила там несколько дырок для воздуха, постелила на дно немного ваты и аккуратно положила птицу.
Птица спокойно спала, редко, но регулярно дыша. Ялу сидела рядом, неподвижно следя за ней. Так прошло несколько часов. Может, два, а может, и пять. Только когда птица проснулась, девушка поняла, что ни она, ни птица совершенно ничего не ели уже долгое время.
Сначала Ялу решила дать ласточке попить. Капая на палец воду, она поддерживала птицу, которая слабо касалась клювом пальца. Через некоторое время ласточка, напившись, отстранилась от пальца. После этого Ялу дала ей немного творога, на всякий случай. Птица нехотя поклевала его и снова уснула.
Только тогда Ялу заметила, что на дворе уже глубокий вечер.
Готовясь ко сну, она открыла форточку, а коробку со спящей ласточкой поставила возле изголовья кровати.
– Да ты в горошек, – усмехнулась Ялу, увидев, как вдоль крыльев ее маленькой подруги симметрично расположены белые бусинки.
Ялу заснула и проснулась, как ей показалось, через секунду. Молниеносно вскочив с кровати, она посмотрела в коробку.
Она была пуста. Странное чувство наполнило Ялу: с одной стороны – это радость, что ласточка была жива и здорова настолько, что смогла улететь, а со второй – чувство одиночества. Но счастье за ласточку в горошек победило чувство одиночества.
Идя через парк, опаздывая в школу, она снова увидела стариков с укутанными внуками, мам с колясками и деревья. Но что-то в них изменилось: Ялу показалось, что они дышат. Подойдя к одной из худых веток, она заметила несмелые почки, только собирающие силы. Вдруг откуда-то послышался довольно странный звук: как будто тысяча маленьких птичьих голосов, не сравнимых ни с чем в этом мире.
Ялу подняла голову. Почти все обозримое небо над парком было в маленьких быстро движущихся точках. Ласточки кружили над деревьями, исполняя свою первую в этом году песню. Может быть, они танцевали, но Ялу этого не поняла. Пока она смотрела за круговоротом птиц, ей на плечо что-то резко опустилось.
Девушка аккуратно повернула голову, но ласточка улетела. И даже пусть она исчезла в ту же секунду, Ялу все равно успела заметить знакомые белые бусинки на ее крыльях.