Предатель сунул мне кругленькую сумму и квадратный бокал чистого шотландского виски с горкой. Стало ясно, что мой шедевр пропадёт в Суоми, как польские паны в болотах Костромы, благодаря Ванькиному тёзке.
С расстройства, я, молча и не чокаясь, помянул картину, потом Высоцкого, а затем и Дассена. Боль потерь притупилась, но горечь разлуки осталась. Было обидно, что от любимой не осталось даже фотки на память.
С этой проблемой я снова столкнулся, когда в начале лихих девяностых к нам понаехали капиталисты. Они лихо скупали картины прямо со стен и вывозили за бугор, пользуясь отсутствием налогов и пошлины. Каждый обещал мне прислать фотографию или слайд для будущего каталога и долго впечатывал мой адрес в свою электронную записную книжку. Конечно, ни один представитель свободного мира не сдержал слово, зато я задолго до наших правителей узнал цену иностранным обещаниям...
В животе заурчало, и я вспомнил, что с утра у меня во рту не было даже маковой росинки. Закурив, я пустил дым в сторону ренегата, и, не глядя в его наглые зенки, буркнул:
– А поесть - то хоть купил?
– Да забыл. Но в холодильнике что-то есть.
– Конечно, забыл! И что я люблю лёгкие вина, а не крепкое поило, тоже забыл. Тебя как подолом поманили, так из твоей головы сразу всё вылетело.
– Перестань! Я не виноват! Бутылки все фирменные, дорогие и качественные. А жратву найдём, вот только хлеба нет.
Магазины уже закрылись, а я с девства привык к калачам. Тогда их пекли из ситной муки, а не из химических отрубей, замешанных на грибах плесени с картофельной палочкой.
Я позвонил высокой и безотказной девушке Ольге. У неё тоже не оказалось хлеба, но она тут же примчалась на такси с пакетом муки. Боевая подруга жаждала любви, была выездная и только что вернулась из «Вечного города». Там её поразила Сикстинская капелла, фонтан Треви и пицца Каприччоза. Мы же даже не догадывались с чем её едят, как и вся наша страна, самая читающая чёрте-что в мире.
Гостья поскребла по сусекам и отыскала три сосиски, два кусочечка колбаски, одно яйцо и полбанки маринованных помидор. Ещё она нашла сушёные грибы, вялую зелень и кусок сыра вдвое больше провороненного вороной. Слой начинки получился раз в пять толще лепёшки, и Оля приправила его специями, соусами и растительным маслом.
Такой вкусной пиццы я больше никогда не ел, даже в Италии. Так бывает с людьми, которые впервые пробуют наркотик. Потом они мечтают воспроизвести первое впечатление, но оно никогда не повторяется, сколько не увеличивай дозу.
Насытившись, я подобрел и уединился с красоткой в чёрном ажурном белье и чулках в тон. Доспехи она покупала на западе вместе с эротическими бестселлерами на языке носителей.
Ольга могла всю ночь пересказывать в постели пикантные воспоминания всяких проституток. Вняв их ухищрениям, она накачала мышцы вагины и при каждом удобном случае хвасталась своей силой с удовольствием. Её спортивное тело мигом оседлало рабочую лошадку и, пришпорив, понеслось то рысью, то галопом. Наездница покачивала в такт большой грудью и стонала, прикусив губу, пока не загнала меня за Можай.
Проснулся я разбитым, опустошённым и обезвоженным. Голова трещала, глаза открывались щёлочкой, а язык намертво прилип к нёбу. Женщины рядом не было, но деньги остались на месте! Я встал и преклонился перед великодушием всадницы-рыцаря.
С кухни мне улыбался поправившийся клятвоотступник. Махая рукой, он одновременно приветствовал и звал присоединиться к фуршету. Меня выворачивало от одной мысли о чём-то крепком. Я указал жестами на необходимость пива, которое было в дефиците, как и большинство нужных продуктов, вещей и услуг. Богатенькие Буратины по привычке подпоясались и двинулись в путь.
Ларёк находился верстах в пяти, у китайского посольства, но там почти всегда было бутылочное пиво. Его пили стоя прямо на улице и закусывали крутым яйцом с мочёным горошком даже жёлтые узкоглазые. Однажды один из них подарил мне значок с портретом Мао, за то, что я процитировал изречение Великого Кормчего:
– То, что мыслимо, то осуществимо!
Китаец был то ли мелкий помощник дипломата, то ли главный бригадир обслуги и хунвейбин, а я – то ли свободный художник, то ли раб большевиков и хиппи. Но это не помешало нам нажраться за дружбу народов и побрататься, а значок потом заиграли злые дети.
По пути в чайнатаун мы обследовали каждый магазин, но пива нигде не было. Внезапно, словно оазис в пустыне, перед нами открылся дворец из стекла и алюминия. Его возвели к Олимпиаде, для кормления иностранцев, и только что переделали в пивной ресторан.
Внутри работал кондиционер, а из мощных колонок гремел концерт «В рабочий полдень». Новенькие столы и кресла сияли яркой оранжевой пластмассой. За ними сидело всего несколько посетителей, пытаясь перекричать лёгкую зарубежную музыку по заявкам радиослушателей. Молодые официантки в белоснежных передничках расстилали белые, как перуанский кокс, скатерти и расставляли солонки, перечницы и пепельницы.
Мыча и жестикулируя, мы для начала заказали полдюжины кружек и тазик креветок. Они были ростом с широкопалого речного рака в расцвете лет и красные, как марксист, выпивший в одиночку жбан Розе де Пуркарь. Сначала я подумал, что ещё сплю, потом, что по просьбе трудящихся в город вернулся коммунизм, а затем увидел вблизи свежее пиво и перестал соображать.
Заливая пожар, я залпом хлопнул кружку свежего жигулёвского. Организм ожил, глаза приоткрылись, а речь восстановилась. На радостях я закурил и стал медленно потягивать второй бокал, наслаждаясь жизнью с прохладным неразбавленным пивом.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/05/17/1997