Смеющаяся гордость рек и озер
глава 31
Вышивание
Писатель: Цзинь Юн
Переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин
глава 31 Вышивание
Ян Лянь-тин ледяным тоном произнес: «Тун Бай-сюн, как ты смеешь кричать в этом зале Торжества Добродетели? Увидев главу учения, почему не пал на колени? Как дерзнул не восславить высшую добродетель главы учения в военном и гражданском началах?»
Тун Бай-сюн, обратив лицо к Небу, расхохотался: «Когда я подружился с братом Дунфаном, где ты тогда был, малявка? В то время мы с братом Дунфаном прошли сквозь смерть и выжили, преодолели невзгоды, тебя, вонючего малявки, тогда и на свете не было, как ты можешь не в свою очередь со мной разговаривать?»
Лин-ху Чун повернул голову, и ясно увидел, что его седые волосы растрепаны, серебристая борода рассыпана наподобие лезвия алебарды, мышцы лица сведены судорогой, глаза выпучены, кровь на лице уже засохла – весь его вид внушал ужас. Его руки и ноги были скованы длинными железными цепями, когда он в гневе потряс руками, кандалы издали печальный звон.
До этого Жэнь Во-син неподвижно сидел на коленях, услыхав этот звон железных цепей, моментально вспомнил о своем заточении под озером Сиху, не мог уже больше сдерживать себя, его тело затрепетало, но в этот миг Ян Лянь-тин произнес: «Ты осмелился быть таким неучтивым перед лицом главы учения, совсем, видать, обезумел. Ты вступил в тайный сговор с великим бунтовщиком Жэнь Во-сином, признаешь свою вину?»
Тун Бай-сюн произнес: «Жэнь Во-син – прежний глава нашего учения, тяжело страдал от множества недугов, ушел на покой и стал отшельником, передал место главы учения в руки братишки Непобедимого Востока, как его можно называть великим бунтовщиком? Брат Дунфан, скажи ясно и четко, как это Жэнь Во-син стал мятежником, как он мог предать наше учение?»
Ян Лянь-тин произнес: «После того, как Жэнь Во-син излечился от тяжелой болезни, должен был вернуться в наше учение, однако он вместо этого отправился в монастырь Шаолинь, где имел переговоры с настоятелем монастыря Шаолинь, главой клана Удан, главой клана Суншань и другими, разве это не заговор против нашего учения? Почему же он прежде не явился к главе учения, чтобы выслушать его высокие наставления?»
Тун Бай-сюн рассмеялся: «Жэнь Во-син является прежним начальником брата Дунфана, его кругозор и боевое мастерство не ниже, чем у Дунфан Бубая. Брат Дунфан, ты сам скажи, это так, или нет?»
Ян Лянь-тин заорал: «Ты здесь своей старостью не спекулируй. Глава учения милосерден, не таков, как ты. Если ты глубоко раскаешься, завтра на главном алтаре перед всеми братьями по учению расскажешь о своих заблуждениях, гарантируешь, что впредь не будешь бунтовать, то глава учения, может быть и «откроет сеть с одной стороны» – сделает для тебя снисхождение, пощадит твою жизнь. В противном случае, ты сам знаешь, какие будут последствия».
Тун Бай-сюн рассмеялся: «Некоему Туну уже скоро восемьдесят лет, жизнь уже и так опротивела, чего мне бояться каких-то там последствий?»
Ян Лянь-тин заорал: «Ведите сюда людей!» Человек в фиолетовой одежде откликнулся: «Слушаюсь!» Раздался звон цепей, и в зал ввели более десятка человек, мужчин и женщин, с ними также было несколько детей.
Тун Бай-сюн, едва увидел этих людей, как его лицо изменилось, он изо всех сил закричал: «Ян Лянь-тин, великий муж сам отвечает за свои поступки, ты зачем захватил моих детей и внуков?». Он закричал так громко, что у всех в ушах зазвенело.
Лин-ху Чун заметил, что сидящий на троне Дунфан Бубай слегка вздрогнул всем телом, и подумал: «У этого человека еще не вся совесть исчезла, увидел, в какое положение попал Тун Бай-сюн, не смог сдержать своего сердца».
Ян Лянь-тин с улыбкой произнес: «Каково третье драгоценное наставление главы учения? А ну-ка, прочитай!» Тун Бай-сюн только расплевался, но ничего не ответил. Ян Лянь-тин произнес: «Все члены семьи слушайте, кто-нибудь из вас может произнести, каково третье драгоценное наставление главы учения?»
Один мальчик лет восьми начал говорить: «Третье наставление достигшего учености и воинской добродетели, справедливого и гениального главы учения:
– С врагом поступать надо люто,
с корнем траву вырывать.
Старых и малых, мужчин и женщин,
живыми не оставлять».
Ян Лянь-тин произнес: «Очень хорошо, очень хорошо! Малыш, ты все десять драгоценных наставлений главы учения наизусть знаешь?» Мальчик ответил: «Все знаю наизусть. Если один день не повторять драгоценных наставлений главы учения, то еда в горло не полезет, и сон не придет. А если каждый день повторять драгоценные наставления главы учения, то в воинском умении будет прогресс, и будут силы в борьбе с врагом». Ян Лянь-тин рассмеялся: «Очень хорошо, очень хорошо. Кто научил тебя этим словам?» Мальчик ответил: «Папа научил». Ян Лянь-тин указал пальцем на Тун Бай-сюна: «Это кто?» Мальчик ответил: «Дедушка». Ян Лянь-тин произнес: «Твой дедушка не повторял драгоценных наставлений главы учения, не слушался главу учения, взбунтовался против главы учения, ты скажи, это что такое?» Мальчик ответил: «Дедушка не прав. Каждый человек обязан повторять драгоценные наставления главы учения, слушать его слова».
Ян Лянь-тин обратился к Тун Бай-сюну: «Твой внук всего-навсего десятилетнее дитя, и то все понимает, ты же такой старый, отчего такой глупый?»
Тун Бай-сюн произнес: «Я просто поговорил с двумя людьми по фамилии Жэнь и Сян. Они склоняли меня к измене главе учения, но я не согласился. У Тун Бай-сюна один – значит один, два – значит два, он не может поступать неправильно». Он взглянул на схваченных родственников, и его голос невольно ослабел.
Ян Лянь-тин сказал: «Если бы ты это раньше сказал, не было бы столько беспокойства. Теперь признаешь свою ошибку, или нет?»
Тун Бай-сюн ответил: «Я не ошибался. Я не предавал учение, и тем более не изменял главе учения».
Ян Лянь-тин вздохнул: «Раз ты не признаешь своей ошибки, то мне тебя не спасти. Так или иначе, твоих родственников сейчас уведут, и они больше не получат ни зернышка риса, ни глотка воды». Несколько человек в фиолетовых одеждах откликнулись: «Слушаемся!», – и повели скованных. Тун Бай-сюн вскричал: «Подождите!» Обратился к Ян Лянь-тину: «Хорошо, я признаю свою ошибку. Я ошибся, умоляю главу учения о снисхождении». И тут он понял свою оплошность, его глаза будто полыхнули огнем.
Ян Лянь-тин холодно усмехнулся: «Что ты только сейчас говорил? Ты говорил, что когда ты вместе с главой учения преодолевал бедствия, я еще не родился, так или нет?» Тун Бай-сюн сдержал свой гнев, произнес: «Это моя ошибка». Ян Лянь-тин произнес: «Ты ошибся? Тут одним словом не отделаться. Почему ты не пал на колени перед главой учения?»
Тун Бай-сюн произнес: «Мы с главой учения в былое время побратались, обменявшись восемью поклонами, все эти десятки лет всегда были на равных». Тут он внезапно повысил голос: «Брат Дунфан, на твоих глазах старого побратима хотят извести, ты почему молчишь, ни одного слова не скажешь? Ты хочешь, чтобы старый побратим встал на колени, так это очень просто. Только скажи одно слово, старый побратим умрет ради тебя, глазом не моргнет».
Дунфан Бубай сидел без движения. Некоторое время в огромном зале висела полная тишина, люди глядели на Дунфан Бубая, ожидая его слов. Прошло довольно много времени, но он так и не вымолвил ни слова.
Тун Бай-сюн обратился: «Брат Дунфан, последние несколько лет с тобой было сложно встретиться. Ты ушел в отшельничество, упорно тренировал «Куйхуа баодянь», но знал ли ты, что в учении «старые звезды рассеялись», катастрофа уже перед самыми глазами?» Дунфан Бубай по-прежнему сидел в молчании. Тун Бай-сюн произнес: «Ты меня убьешь – это не беда, запытаешь меня – тоже не беда, но, если рухнет волшебное учение Солнца и Луны, сотни лет властвовавшее среди рек и озер – это будет зло, которое запомнится на тысячи лет.
Ты почему молчишь? Ты что, гунфу воспламенения тренируешь, дал обет молчания?»
Ян Лянь-тин вскричал: «Глупости говоришь! На колени!» Двое служителей в фиолетовых одеждах с криками подбежали, и «летящей стопой» ударили ему под колени. Послышался двойной звук удара, двое в фиолетовых одеждах сломали себе ноги, рухнули на пол, изо рта у них хлынула свежая кровь.
Тун Бай-сюн вскричал: «Брат Дунфан, я прошу тебя сказать несколько слов, и смерть мне будет в радость. Ты уже три года, как не промолвил ни слова, все братья заподозрили неладное». Ян Лянь-тин рассердился: «Что это вы заподозрили?»
Тун Бай-сюн заорал: «Есть подозрения, что глава учения попался на хитрость, ему дали яд, вызывающий онемение. Почему он не говорит? Почему он молчит?» Ян Лянь-тин холодно рассмеялся: «Золотые уста главы учения разве откроются для такого изменника и бунтовщика, как ты? Так или иначе, тащите его отсюда!» И восемь служителей в парчовых одеждах тут же откликнулись на его призыв.
Тун Бай-сюн орал: «Брат Дунфан, я хочу увидеть тебя, кто сделал тебя немым?» Двинул руками, стальные цепи взвились, волоча за собой ножные кандалы, бросился к Непобедимому Востоку.
Восемь служителей в фиолетовом, видя его грозную мощь, не посмели атаковать. Ян Лянь-тин громко закричал: «Держите его, хватайте его!» Стражники за дверями только громко орали, не смея проникнуть в зал. В учении были строгие правила, если кто-то, имея при себе оружие, хоть на шаг заходил в зал Совершенной Добродетели, это приравнивалось к десяти непростительным преступлениям, и каралось смертью. Дунфан Бубай поднялся, и пошел в задний зал.
Тун Бай-сюн вскричал: «Брат Дунфан, не уходи», – и ускорил шаги. Его ноги были скованы кандалами, шел он не быстро, поторопился, и рухнул на пол. Он несколько раз дернулся, рванулся вперед, но между ним и Непобедимым Востоком оставалось около ста локтей. Ян Лянь-тин крикнул: «Дерзкий бунтовщик, замыслил убить главу учения! Бойцы, быстрее все сюда, хватайте бунтовщика!»
Жэнь Во-син увидел, что Дунфан Бубай скрывается как-то неуклюже, но Тун Бай-сюн все же очень далеко от него, выхватил из-за пазухи три медных монеты, и метнул их в Дунфан Бубая. Ин-ин закричала: «Начинаем!»
Лин-ху Чун вскочил одним прыжком, вытягивая из-под повязок меч. Сян Вэнь-тянь выхватил из носилок клинки, роздал Жэнь Во-сину и Ин-ин, дернул с силой, и вырвал из носилок гибкую плеть, которая была замаскирована под связывающую их веревку. Все четверо тут же раскрыли искусство легкости, и бросились вперед.
Тут послышался крик «А!» – в Дунфан Бубая попали медные чохи, и кровь закапала из ран. Жэнь Во-син бросал издалека, метил в лоб, хоть и вложил всю силу, но это была просто неглубокая ранка. Но ведь у Непобедимого Востока боевое искусство было первым в Поднебесной, как он мог не уклониться от медяков, это было совершенно невозможно.
Жэнь Во-син расхохотался: «Дунфан Бубай – поддельный товар».
Сян Вэнь-тянь щелкнул плетью, которая обвила обе ноги Ян Лянь-тина, и тот сразу же свалился. Дунфан Бубай бешено несся, закрыв руками лицо. Лин-ху Чун ткнул его мечом наискосок, преграждая путь, вскричал: «Замри!»
Но кто мог представить, что Дунфан Бубай не сможет остановиться на всем бегу, его тело едва не налетело на кончик меча. Лин-ху Чун поспешно убрал меч назад, ладонью левой руки хлопнул вперед, и Дунфан Бубай свалился лицом вверх.
Жэнь Во-син бросился вперед, схватил Дунфан Бубая за загривок, выставил его в дверях зала, и закричал: «Смотрите все, этот подонок выдавал себя за Дунфан Бубая, принес беду в наше волшебное учение Солнца и Луны, все смотрите на его лицо».
Вообще-то, чертами лица этот человек был весьма похож на Дунфан Бубая, но в этот момент он был в панике, разница между его выражением лица, и всегда невозмутимо-хладнокровным, имеющим твердую внутреннюю опору Непобедимым Востоком, была как между Небом и Землей. Охранники изумленно таращились друг на друга, все были поражены, и никто ничего не мог сказать.
Жэнь Во-син закричал: «Как тебя зовут? Не будешь отвечать, я тебе мозги разобью вдребезги».
Едва человек это услышал, тут же задрожал всем телом, дрожащим голосом заскулил: «Нич... нич... ничтожного... зов... зов... зовут...»
Сян Вэнь-тянь заблокировал Ян Лянь-тину точки, приволок его ко входу в зал: «В конце концов, как зовут этого человека?»
Ян Лянь-тин с достоинством ответил: «Кто ты такой, чтобы меня спрашивать? Я узнал тебя, ты – изгнанный из учения Солнца и Луны бунтовщик Сян Вэнь-тянь, с какой целью ты вернулся на Хэймуя?»
Сян Вэнь-тянь холодно рассмеялся: «Я поднялся на Хэймуя именно затем, чтобы с тобой, предателем, счеты свести!» Он хлопнул ладонью, раздался хруст, и голень левой ноги Ян Лянь-тина оказалась сломанной. Хотя его боевое искусство было заурядным, но воля оказалась крепкой, он закричал: «Ты же мне точки заблокировал, так убивай, так издеваться над человеком – разве достойно героя и отличного китайского парня?» Сян Вэнь-тянь произнес: «Так просто хочешь отделаться?» Хлопнул правой ладонью еще раз, и сломал правую голень Ян Лянь-тина, нажал левой рукой, и заставил того рухнуть наземь.
У Ян Лянь-тина обе голени были сломаны, обломки костей торчали наружу – можно было представить себе, какая боль, однако он не издал ни единого звука.
Сян Вэнь-тянь оттопырил большой палец, похвалил: «Хороший китайский парень! Больше тебе ничего ломать не буду». Легонько ткнул кулаком в живот поддельного Непобедимомго Востока: «Как тебя зовут?» Тот человек громко вскрикнул, и забормотал: «нич... нич... ничтожного зов... зов... зовут... Бао... Бао... Бао...» Сян Вэнь-тянь произнес: «Твоя фамилия Бао, так?» Тот человек ответил: «Да... да... да... Бао... Бао... Бао...» Заикался долго, а как зовут, выговорить не смог.
Тут всем в нос ударила вонь, и все увидели, что его штаны намокли, оказывается он еще и обделался от страха.
Жэнь Во-син произнес: «Дело не терпит отлагательств, мы срочно отправляемся искать Дунфан Бубая!» Встряхнул этого Бао, и громко произнес: «Вы все видели, этот человек выдавал себя за Дунфан Бубая, вносил смуту в наше учение. Мы сейчас все отправимся устанавливать истину. Я ваш настоящий глава учения, Жэнь Во-син, узнаете меня?»
Все охранники были чуть старше двадцати лет, никогда его раньше не видели, разумеется, не узнали. С тех пор, как Дунфан Бубай узурпировал место Жэнь Во-сина, его подручные, угадывая его мысль, не затрагивали вопрос о Жэнь Во-сине. Поэтому охранники даже имени его не знали. Наоборот, они полагали, что всю многовековую историю учения Солнца и Луны Дунфан Бубай был единственным главой данного учения.
Охранники переглядывались, не в силах поверить.
Шан Гуань-юнь громко вскричал: «Скорее всего, Дунфан Бубай уже давно погублен этим Ян Лянь-тином. Это глава учения Жэнь, именно он хозяин нашего учения. С этого дня и впредь, всем надлежит быть верными главе учения Жэню». Сказав, опустился перед Жэнь Во-сином на колени: «На коленях приветствую главу учения Жэня, главе учения здравствовать тысячи лет, объединить Цзянху!»
Воины знали, что Шан Гуань-юнь занимает высокий пост в данном учении, видели, как он преклонился перед Жэнь Во-сином, также увидели, что Дунфан Бубай – поддельный товар, а могущественному и властному Ян Лянь-тину сломали ноги и швырнули наземь, они уже не могли сопротивляться, несколько человек тут же бросились на колени перед Жэнь Во-сином, вскричав: «Главе учения здравствовать тысячи лет, объединить Цзянху!»
Остальные бойцы, от передних до задних рядов, тоже опустились на колени. Эти десять иероглифов «главе учения здравствовать тысячи лет, объединить Цзянху!», они произносили по несколько раз в день, и сейчас автоматически повторили привычные слова.
Жэнь Во-син расхохотался, некоторое время наслаждался, затем сказал: «Вам следует хорошенько стеречь дороги, ведущие к Хэймуя, никому не позволять спускаться или подниматься». Бойцы в один голос ответили согласием. В это время Сян Вэнь-тянь кликнул служителя в фиолетовой одежде, велев ему снять кандалы с Тун Бай-сюна.
Тун Бай-сюн очень беспокоился о судьбе Дунфан Бубая, схватил за шкирку Ян Лянь-тина, закричал: «Ты... ты... ты... наверняка погубил моего брата Дунфана, ты... ты...» Он переволновался, задохнувшись от рыданий, из его глаз потекли слезы.
Ян Лянь-тин закрыл глаза, не обращая на него внимания. Тун Бай-сюн дал ему оплеуху, и закричал: «Что в конце концов, с моим братом Дунфаном?» Сян Вэнь-тянь торопливо крикнул: «Полегче с ним!», – но опоздал, Тун Бай-сюн вложил только треть от своей силы, однако Ян Лянь-тин уже потерял сознание. Тун Бай-сюн начал его трясти, но его глаза остекленели, и он уже мало чем отличался от мертвого.
Жэнь Во-син обратился к прислужникам в фиолетовой одежде: «Если кто знает местонахождение Непобедимого Востока, быстрее докладывайте, вознаграждения будут немалыми». Повторил три раза, но никто не ответил.
В этот момент Жэнь Во-син почувствовал в сердце ледяной холод. Он более десяти лет провел в темнице под озером Сиху, кроме тренировки боевого искусства, утешал себя только тем, как он выйдет из заключения и расправится с Непобедимым Востоком. Мог ли он представить себе, что поднявшись на Хэймуя, обнаружит, что Дунфан Бубай – просто подделка. Стало очевидно, что Непобедимый Восток уже давно покинул этот мир, иначе, при его мудрости и способностях в боевом искусстве, разве мог бы он позволить Ян Лянь-тину творить бесчинства, заменить себя таким ничтожеством, как этот по фамилии Бао? Но пытать и казнить этих двух глупцов – какой в этом мог быть интерес?»
Он обвел взглядом рассеянных по залу служителей в фиолетовых одеждах. На лицах одних был ужас, другие были в смятении, у некоторых вид был весьма плутоватый. Жэнь Во-син потерял всякую надежду, его волнение иссякло, он прокричал:
«Вы, подлецы, совершенно точно понимали, что Дунфан Бубай – поддельный товар, но вместе с Ян Лянь-тином обманывали братьев из нашего учения, это неискупимое преступление!» Он метнулся и тут же вернулся обратно, только послышался отзвук четырех хлопков, и четверо служителей в фиолетовых одеждах расстались с жизнью. Оставшиеся в ужасе стали разбегаться в разные стороны. Жэнь Во-син издевательски рассмеялся: «Хотите сбежать! Но куда вы убежите?» Он поднял с пола цепи, снятые с кандалов Тун Бай-сюна, размахнулся, и швырнул в убегающих, убив еще человек семь или восемь. Жэнь Во-син громко расхохотался: «Отправляйтесь вслед за Дунфан Бубаем, никто не уйдет живым!»
Ин-ин увидела, как изменился вид ее отца, он казался обезумевшим, воскликнула: «Батюшка!», и схватила его за руки.
Внезапно из толпы служителей выбежал один человек, рухнул на колени: «Докладываю главе учения, глава уч... Дунфан Бубай вовсе не умер!»
Жэнь Во-син необычайно обрадовался, бросился к нему, схватил за плечи, спросил: «Дунфан Бубай не умер?» Тот человек ответил: «Так точно! А!» Едва ответил, как тут же потерял сознание. Оказывается, Жэнь Во-син не рассчитал свои силы, схватил его чересчур сильно, и сломал оба плеча. Жэнь Во-син начал его трясти, но тот человек так и не пришел в сознание. Тогда он обернулся к служителям: «Где Дунфан Бубай? Быстрее показывайте дорогу! Опоздаете на миг, поубиваю одного за одним».
Один из служителей пал на колени: «Докладываю главе учения, местонахождение Дунфан Бубая является абсолютно секретным, только этот бунтовщик и изменник Ян Лянь-тин знает, как найти тайную дверь. Мы его приведем в сознание, и этот изменник сможет показать дорогу главе учения».
Жэнь Во-син распорядился: «Быстрее тащите ледяную воду!»
Эти служители оказались очень сообразительными, пять человек тут же опрометью бросились из зала, но обратно вернулись только трое, неся три таза с ледяной водой – двое сбежали. Три таза были вылиты на голову Ян Лянь-тина, он мало-помалу открыл глаза и очнулся.
Сян Вэнь-тянь произнес: «Ты, по фамилии Ян, я уважаю тебя за твердый характер, не собираюсь тебя пытать. Сейчас на утесе Черного Дерева все дороги перекрыты сверху донизу, если у Дунфан Бубая не выросли крылья, то ему не уйти. Отведи нас к нему, Великому мужу и настоящему сыну Китая к чему прятать голову, выставляя хвост? Давайте уже покончим с этим делом, разве так будет не славно?»
Ян Лянь-тин холодно усмехнулся: «Дунфан Бубай не имеет соперников в Поднебесной, вы на верную смерть идете, лучше и быть не может. Хорошо, я отведу вас к нему».
Сян Вэнь-тянь обратился к Шан-гуань Юню: ««Брат Шан-гуань, мы с тобой временно превратимся в носильщиков паланкина, отнесем этого парня к непобедимому Востоку». Сказав, подхватил Ян Лянь-тина, положил его на носилки. Шан-гуань Юнь ответил: «Слушаюсь!», – вместе с Сян Вэнь-тянем взялся за носилки. Ян Лянь-тин скомандовал: «Пошли внутрь!»
Сян Вэнь-тянь и Шан-гуань Юнь понесли его, прокладывая путь. Жэнь Во-син, Лин-ху Чун и Ин-ин вместе с Тун Бай-сюном шли позади. Они прошли зал Торжества Добродетели, прошли через длинную галерею, пришли в садик, там направились в каменную хижину на западной стороне. Ян Лянь-тин сказал: «Нажмите на стену слева». Тун Бай-сюн толкнул в нужном месте, оказалось, что стена здесь подвижная, открылась, как створка двери. Внутри была железная дверь.
Ян Лянь-тин снял с себя ключ, передал его Тун Бай-сюну, то открыл, и внутри показался проход.
Все начали спускаться в подземный ход. По стенам подземного хода стояли масляные лампы, бросающие тусклый свет. Жэнь Во-син подумал: «Этот подлец Дунфан Бубай заточил меня в подземелье под озером Сиху, кто знал, что ему самому придется получить то же воздаяние, он сам оказался в такой же клетке. Этот подземный ход ничуть не лучше того, что был в Сливовой усадьбе на Одинокой горе». Но они прошли несколько поворотов, и вышли на свет под ясными небесами. Все почувствовали прекрасный аромат цветов, и на душе сразу стало радостно.
Выйдя из подземного хода, они оказались в тщательно ухоженном саду. Здесь были алая слива мейхуа, зеленый бамбук, сине-зеленые сосны и изумрудные кедры, посаженные с великолепным замыслом. В маленьком пруду плескалось несколько уток-мандаринок, а рядом с ними стояли четверо белых журавлей. Никто и представить себе не мог такого прекрасного пейзажа, все были изумлены. Обогнули декоративную каменную горку, вышли к розарию с темно-пурпурными и светло-розовыми цветами, соревнующимися в своем благоухании, это было несравненно великолепно.
Ин-ин искоса взглянула на Лин-ху Чуна, увидела скрытое выражение радости на его лице, ему тут явно нравилось, она прошептала: «Скажи, тут правда прекрасно?» Лин-ху Чун улыбнулся: «Мы, после того, как прогоним отсюда Дунфан Бубая, проживем здесь несколько месяцев, ты будешь учить меня играть на цине, вот будет здорово!»
Ин-ин произнесла: «Ты меня сейчас не обманываешь?» Лин-ху Чун ответил: «Только боюсь, что не смогу научиться, так что прошу бабушку не ругать меня». Ин-ин пыснула со смеху, и разулыбалась.
Они вдвоем любовались прекрасным пейзажем, отстали немного, но вот Сян Вэнь-тянь и Шан-гуань Юнь, неся на носилках Ян Лянь-тина, вошли в изящный терем, Лин-ху Чун и Ин-ин поспешили войти следом. Едва вошли в двери, ощутили благоухание цветочных ароматов. В комнате висела вышитая картина – девичье рукоделие, на картине были изображены три красавицы, на стульях лежали парчовые подушки с вышивкой. Лин-ху Чун подумал: «Это же девичий терем, как тут может жить Дунфан Бубай? Точно, это покои его наложницы. Он тут расположился в уютном гнездышке, и забросил дела учения».
Тут из внутренних покоев послышался голос: «Младший брат Лянь, ты кого это привел?» Голос был тонким, но глотка грубая, словно мужчина пытался говорить женским голосом, у услышавших это невольно мурашки побежали по коже. Ян Лянь-тин ответил: «Это твои старые друзья, не могли с тобой не повидаться».
Человек внутри произнес: «Зачем ты привел их сюда? Сюда можешь входить только ты. Кроме тебя, я никого не хочу видеть». Последние две фразы были произнесены кокетливым ломаным голосом, с женскими интонациями, но тембр голоса совершенно очевидно был мужским.
Жэнь Во-син, Сян Вэнь-тянь, Ин-ин, Тун Бай-сюн и Шан-гуань Юн очень хорошо знали Непобедимого Востока, этот голос совершенно очевидно принадлежал ему, казалось, он специально сжимал горло, пытаясь петь оперную партию «хуадань», или шутил, изображая детский голосок. Все оторопело смотрели друг на друга в страхе и изумлении.
Ян Лянь-тин взлохнул: «Эх, все не так, это не я их привел, они хотели убить меня. Как я мог умереть, не взглянув на тебя перед смертью?» Человек внутри взвизгнул: «Это кто так расхрабрился, осмелился вредить тебе? Это Жэнь Во-син? Вели ему войти!»
Жэнь Во-син, услыхав, как тот по одной фразе понял, что это он пришел, невольно восхитился его мудростью, сделал знак рукой, чтобы входили все. Шан-гуань Юнь отдернул парчовый полог с вышитыми пионами, и пошел, неся носилки с Ян Лянь-тином, а за ним вошли и все остальные.
В комнате все было в цветах и вышивках, в нос ударил запах пудры и румян, на восточной стороне стоял туалетный столик, возле которого сидел человек в розовой одежде, держа в левой руке рамку для вышивания, а в правой – вышивальную иглу, человек поднял голову – цвет его лица был изумительным.
Но этот человек имел лицо очень странное, поразившее Жэнь Во-сина и других. Кроме Лин-ху Чуна, все узнали в этом человеке того, кто отнял у Жэнь Во-сина трон повелителя учения Солнца и Луны, первого в Поднебесной мастера боевых искусств Дунфан Бубая. Но сейчас Непобедимый Восток начисто сбрил бороду и усы, его лицо было покрыто пудрой и румянами, одежда на нем была вроде мужская – и не мужская, вроде женская – и не женская, цвет ее был прекрасен, она превосходно сидела на изящном теле, но была слишком яркой и разукрашеной, так что прямо глаза резало.
Выходило, что великий герой, потрясавший Небо и Землю, потрясающий ужасом всех героев боевых искусств этого мира, прятался в девичьей светелке за вышиванием!
Жэнь Во-син на что был разъярен, но в этот момент не удержался от смеха, прокричал: «Дунфан Бубай, ты сумасшедшим прикидываешься?»
Дунфан Бубай тонким голосом произнес: «Оказывается, это Жэнь Во-син! Ты в конце концов, пришел! Братишка Лянь, ты... ты... что с тобой? Они тебя ранили?» Метнулся к Ян Лянь-тину, обхватил его, поднял, и бережно перенес на кровать. Его лицо выражало безграничную нежность: «Сильно болит? Это всего лишь переломы голеней, не беспокойся, не переживай, я сейчас все сопоставлю». Он прикрыл его, исключая обувь и носки, ароматным вышитым одеялом, вид был такой, будто добродетельная супруга заботится о муже.
Все невольно переглянулись в ужасе, ситуация была смешной, но вся обстановка была столь зловещей, что смех не шел. Женская светелка с вышиваниями и расшитыми жемчугом занавесями была полна глубоко спрятанной демонической энергией.
Дунфан Бубай нащупал за пазухой и вытащил наружу зеленый шелковый платок, и начал медленно-медленно стирать со лба Ян Лянь-тина пот и грязь. Ян Лянь-тин разозлился: «Могучие враги стоят прямо перед лицом, к чему эти бабские нежности? Ты можешь сперва прогнать врагов, будет еще время для нежностей». Дунфан Бубай улыбнулся: «Слушаюсь, слушаюсь! Ты не сердись, ноги сильно болят? Такие страдания, в самом деле сердце болит».
О таких странных вещах Жэнь Во-син, Лин-ху Чун и другие прежде и слыхом не слыхивали, и видом не видывали. Разумеется, в мире бывают извращенные любители мальчиков, но, великий и безупречный глава учения Дунфан Бубай как он мог переодеться в наложницу? Этот человек явно был сумасшедшим. Ян Лянь-тин разговаривал с ним грубо и строго, а он однако, отвечал мягко и целомудренно, это было и удивительно, и в то же время, несколько отвратительно.
Тун Бай-сюн вдруг вышел на шаг вперед: «Братец Дунфан... ... ты что это творишь, в конце концов?» Дунфан Бубай поднял голову, и посмотрел на него сумрачным взглядом: «Когда напали на моего братишку Ляня, ты тоже принимал в этом участие?» Тун Бай-сюн произнес: «Ты зачем приблизил к себе эту тварь Ян Лянь-тина? Он нашел какого-то подлеца изображать тебя, самовольно отдавал приказы, творил безобразия, ты знал об этом?» Дунфан Бубай ответил: «Разумеется, я знал. Братишка Лянь заботится обо мне, старается. Он знает, что я не хочу заниматься делами учения, взялся за меня трудиться, что в этом плохого?» Тун Бай-сюн указал пальцем на Ян Лянь-тина:
«Этот человек хотел убить меня, ты и об этом знал?» Дунфан Бубай слегка покачал головой: «Я не знал. Раз уж братишка Лянь решил тебя убить, значит, ты был виноват. Почему ты не дал ему убить себя?»
Тун Бай-сюн поднял голову, и расхохотался громким смехом, в котором чувствовались горечь и негодование, отсмеялся, и спросил: «Он захотел убить меня, и ты бы ему позволил меня убить?»
Дунфан Бубай произнес: «Что братишка Лянь захочет сделать, то я ему и дам сделать. Во всем этом мире только он один хорошо ко мне относится. Старший брат Тун, мы с тобой вместе дружили всю жизнь, но тебе нельзя вредить моему братишке Лянь-тину».
Тун Бай-сюн покраснел всем лицом, громко произнес: «Я тебя сумасшедшим называл, а ты, оказывается в абсолютно ясном уме пребываешь, знаешь, что мы старые друзья, и дружили всю жизнь». Дунфан Бубай ответил: «Так и есть. Навреди ты мне – это были бы пустяки, но ты навредил моему братишке Ян Лянь-тину, так не пойдет». Тун Бай-сюн вскричал: «Я уже провинился перед ним, что ты теперь будешь делать? Этот изменник хотел меня убить, но это оказалось не так-то просто».
Дунфан Бубай протянул руку, и провел ей по волосам Ян Лянь-тина, мягким голосом произнес: «Братишка Лянь, хочешь, я его убью?» Ян Лянь-тин сердито произнес: «Действуй быстрее! Разводишь тут бабские нежности, утомил уже». Дунфан Бубай усмехнулся: «Хорошо!» Обернулся к Тун Бай-сюну: «Брат Тун, с этого дня наша дружба разорвана, так что не вини меня».
Придя сюда из зала, Тун Бай-сюн принес с собой взятую у стражника одиночную саблю, отступил на два шага, взял ее в руку, и принял боевую позицию. Он очень хорошо знал боевые навыки Непобедимого Востока, хотя сейчас тот, очевидно, был не в своем уме,
но все же не посмел относиться легкомысленно, сосредоточился, тщательно вглядываясь в противника.
Дунфан Бубай холодно усмехнулся, вздохнул: «Вот затруднительное положение! Старший брат Тун, когда мы с тобой странствовали в горах Тайханшань, на меня напали со всех сторон «Семеро тигров Лудуна». В то время мое боевое искусство еще не было совершенным, к тому же они воспользовались внезапностью, и я сразу же получил ранение в правую руку. Там бы мне и умереть, если бы не твоя самоотверженная братская помощь, смог ли бы я дожить до сегодняшнего дня?» Тун Бай-сюн хмыкнул: «А ты не забыл о том старом деле». Дунфан Бубай продолжил: «Как я мог забыть? В тот год я стал главой учения Солнца и Луны. Старейшина Луо, глава зала Чжу Цзюе, не покорился, поднял мятеж. Ты одним ударом сабли убил старейшину Луо, и с тех пор никто не смел полслова возражать. Твой подвиг поддержал меня в трудную минуту, заслуга немалая».
[Чжу-Цюэ (красная птица) дух-покровитель юга ]
Тун Бай-сюн рассерженно сказал: «Каким же глупцом я тогда был!»
Дунфан Бубай покачал головой: «Ты не был глупцом, ты был моим лучшим другом. Я познакомился с тобой, когда мне исполнилось одиннадцать лет. В то время наша семья жила в бедности, целиком зависела от твоей поддержки. Когда умерли мои родители, у меня не было денег их похоронить, и ты взял все заботы на себя». Тун Бай-сюн махнул левой рукой: «Дело прошлое, что о нем вспоминать?» Непобедимый Восток вздохнул: «Нельзя не вспомнить. Старший брат Тун, побратим не имеет злых намерений, не забывает былых добрых дел, да вот только провинился ты перед моим младшим братом Лянем, он возжелал твоей смерти, а ему я ни в чем не могу отказать». Тун Бай-сюн закричал: «Да хватит уже!»
В этот момент перед глазами людей словно облачко метнулось розовой вспышкой, и силуэт Непобедимого Востока слегка задрожал. Тут послышался звон – одиночная сабля выпала из руки Тун Бай-сюна, а его тело начало дергаться.
Тут он широко раскрыл рот, и внезапно рухнул навзничь, и замер без движения. Хоть он и был повержен в мгновение ока, но Жэнь Во-син, Лин-ху Чун и другие высокие мастера успели разглядеть, что у него между бровями, на обоих висках в точках тай-ян и в точке жэнь-чжун под носом появились четыре маленькие розовые точки, из которых показались маленькие капельки крови. Было совершенно очевидно, что Дунфан Бубай сделал это своей вышивальной иглой.
Жэнь Во-син и остальные пришли в ужас, и все невольно отступили на несколько шагов назад. Лин-ху Чун левой рукой отвел назад Ин-ин, встав перед ней.
Жэнь Во-син медленно вытянул из ножен меч: «Дунфан Бубай, поздравляю тебя, тебе удалось изучить боевое искусство трактата «Куйхуа баодянь»!» Непобедимый Восток ответил: «Глава учения Жэнь, этот «трактат Подсолнечника» был мне тобой передан. Я прочел его исключительно по твоей милости». Жэнь Во-син рассмеялся: «В самом деле? И поэтому ты решил заточить меня в тюрьме под озером Сиху, лишить солнечного света». Дунфан Бубай ответил: «Но я же тебя не убил. Стоило мне повелеть «четырем друзьям из Цзяннани» не давать тебе воды – вряд ли бы тебе удалось прожить больше половины месяца!» Жэнь Во-син произнес: «Получается, что ты ко мне еще неплохо отнесся?» Дунфан Бубай ответил: «Так и есть. Я позволил тебе взращивать долголетие на озере Сиху в Ханчжоу. Поговорка гласит – «На небе – райские палаты, на Земле – Сучжоу и Ханчжоу». Пейзаж озера Сиху – самый красивый в Поднебесной, а Одинокая гора со Сливовым поместьем – самое красивое место на озере Сиху».
Жэнь Во-син хохотнул: «Оказывается, ты меня на дно озера Сиху взращивать долголетие послал, я должен тебе еще и спасибо сказать».
Дунфан Бубай вздохнул: «Жэнь Во-син, ты всегда так хорошо ко мне относился, я этого никогда не забуду. Я изначально был в священном учении Солнца и Луны помощником возжигателя благовоний в зале Бури, ты в нарушение обычая непрерывно поднимал мою должность, вплоть до того, что и драгоценный «Трактат Подсолнечника» мне передал, решил сделать своим преемником в нашем учении. Это добро, эту благодарность Дунфан Бубай никогда не забудет».
Лин-ху Чун взглянул на мертвое тело Тун Бай-сюна, подумал: «Ты только что расхваливал добродетели Тун Бай-сюна, и вдруг в один миг убил его, теперь ты снова хочешь провести этот старый трюк, только Жэнь Во-син не попадется в твою ловушку».
Но Дунфан Бубай действовал столь быстро, столь непредсказуемо, будто молния и гром, это было просто ужасно. Лин-ху Чун поднял меч, целясь ему в грудь, стоило тому только дернуть конечностями, и в этот миг пошел бы выпад вперед, только опережением можно было спасти свою жизнь, если позволить Непобедимому Востоку захватить преимущество в темпе, то в этой комнате прибавился бы еще один труп. Жэнь Во-син, Сян Вэнь-тянь, Шан-гуань Юнь и Ин-ин вчетвером тоже внимательно вглядывались в Дунфан Бубая, в полной готовности к его атаке.
Но Дунфан Бубай продолжил: «В первое время я всем сердцем стремился стать главой учения Солнца и Луны, хотел на тысячи лет объединить цзянху, а для этого мне нужно было твое место. следовало подрезать тебе крылья. Брат Сян, от тебя не укрылись эти мои планы. Можно сказать, что во всем учении Солнца и Луны, кроме меня и Жэнь Во-сина, ты – единственный талант».
Сян Вэнь-тянь держал в руках «гибкую плеть», был полностью сконцентрирован, и не посмел отвлекаться на разговор.
Непобедимый Восток вздохнул: «Сперва, когда я стал главой учения, был необычайно воодушевлен, но все эти похвалы «достигший учености и военной добродетели», «возродивший учение» было только бессовестным хвастовством. После того, как начал изучать «Куйхуа баодянь», только тогда мало-помалу понял сокровенную суть человеческой жизни. После этого наработал внутреннюю энергию, и, в конце концов, понял превращения Неба и Человека, важнейший Путь развития всех живых существ».
Люди слушали его речь, произносимую тонким голоском, и постепенно их ладони стали влажными от пота. Этот человек говорил совершенно логично, было ясно, что он в полном рассудке, но этот его вид не мужчины, не женщины был столь странным и зловещим, что люди, чем больше смотрели, тем больше содрогались.
Взгляд Непобедимого Востока медленно скользил, и остановился на лице Ин-ин: «Барышня Жэнь, все эти годы, как я к тебе относился?» Ин-ин ответила: «Очень хорошо». Дунфан Бубай вздохнул, тихо проговорил: «Не то, чтобы очень хорошо, я просто тебе завидовал. Родиться женщиной в сотни раз лучше, чем родиться вонючим мужчиной, к тому же ты была так молода и прекрасна. Если бы я мог поменяться с тобой местами, я бы не только от места главы учения Солнца и Луны отказался, я бы и императорского трона не пожалел».
Лин-ху Чун рассмеялся: «Если бы ты поменялся местами с барышней Жэнь, мне бы пришлось влюбиться в тебя, старого черта, а это малость затруднительно!»
Жэнь Во-син и другие, услышав его слова, невольно вздрогнули.
Дунфан Бубай впился в него обоими глазами, его брови вздыбились, а лицо позеленело: «Ты кто такой? Раз осмелился так со мной разговаривать, видать, смельчак». Эти слова он провизжал, было видно, что он возмущен до предела.
Лин-ху Чун ясно видел, что настал критический момент, но все же не сдержался от смеха: «Бородатый мужлан – хорошо, прекрасная девушка – замечательно, но вот что я больше всего ненавижу, это мужик, который переодевается в оперную старуху». Дунфан Бубай в гневе завизжал: «Я тебя спросил, кто ты такой!» Лин-ху Чун ответил: «Меня зовут Лин-ху Чун».
Лицо Непобедимого Востока приобрело злое выражение, он улыбнулся: «А! Так ты и есть Лин-ху Чун. Давно хотел увидеть тебя, говорят, барышня Жэнь безумно влюбилась в тебя, ради тебя даже готова была жизнью пожертвовать. Не ожидал, что ты такой привлекательный молодец. Эх, я-то человек заурядный, по сравнению с моим братцем Лянем разница весьма велика».
Лин-ху Чун улыбнулся: «Ничтожный ничего особенного не представляет, главная сила в постоянной честности. Этот уважаемый сударь Лянь, хоть и обладает геройской внешностью, да, к сожалению, слишком любит «травку пощипать, цветочки посрывать», бросается на все подряд...»
Дунфан Бубай вдруг потерял над собой контроль: «ты... ты такой дурак, ты что за глупости говоришь?» Его лицо стало вдруг красным, его розовый силуэт метнулся, вышивальная игла уколола в сторону Лин-ху Чуна.
Лин-ху Чун говорил эти слова, специально желая вызвать гнев, увидев, что его одежда дернулась, тут же кольнул мечом в направлении горла противника. Этот укол меча был очень быстрым, если бы Непобедимый Восток не уклонился, то меч пронзил бы ему горло. Но в этот момент Лин-ху Чун уловил движение влево, и тут же перевел меч в левую сторону.
Но все же скорость движений у Непобедимого Востока была очень быстрой, в самом деле, невозможно даже представить. В этот кратчайший миг, подобный вспышке молнии, или искре кремня, он собирался нанести укол иглой в лицо Лин-ху Чуна, но ему пришлось отвести руку назад, и иглой отражать меч. К счастью, укол мечом у Лин-ху Чуна тоже был очень быстрым, противник не мог не защищаться, к тому же Дунфан Бубай был разгневан, его движения были несколько резки, энергия грубая, и он не успел воткнуть иглу в точку жэнь-чжун Лин-ху Чуна. Игла в руках Непобедимого Востока была не длиннее вершка, едва он почувствовал дуновение ветра, успел, пока не стало слишком поздно, и своей иглой отклонил меч Лин-ху Чуна – боевое мастерство предельно высокое, невозможно поверить.
Лин-ху Чун был потрясен, он понял, что сегодня встретил самого сильного противника в своей жизни, ему оставалось дать противнику волю перемещаться, сам он не заботился о защите своей жизни, его меч свистнул четыре раза, указывая на жизненно важные уязвимые места противника.
Дунфан Бубай вскрикнул от неожиданности, похвалил: «Высокие методы меча». Повел иглой влево, вправо, вверх, вниз, отводя уколы меча Лин-ху Чуна. Лин-ху Чун изо всех сил следил за его руками, когда игла отклонила его четыре атаки, он развернулся, не открывая уязвимых мест, и в этот миг вместо укола с громким криком провел разрубающий удар в голову. Дунфан Бубай, сжимая иглу большим и указательными пальцами, поднял руку в защите, и отразил иглой рубящий удар.
Лин-ху Чун почувствовал онемение в руке, но снова заметил, как метнулась красная тень, будто что-то полетело колоть его в левый глаз. В этот миг он не успевал защититься, и уклониться тоже не успевал, его меч дрогнул, и тоже устремился в левый глаз Дунфан Бубая – это был метод взаимного поражения.
Этот взаимный удар был вынужденной мерой, вовсе не относился к приемам высокого уровня, этого приема не было в изученном Лин-ху Чуном методе «девяти мечей Ду Гу», он его провел импровизируя, но все же почувствовал слабую боль между бровями, и Дунфан Бубай отскочил назад, избегая его меча.
Лин-ху Чун понимал, что укол шел в его левый глаз, к счастью, противник уклонялся от его меча, и вышивальная игла не попала в цель, иначе он ослеп бы на один глаз, это ужасно, его длинный меч начал с безумной яростью хаотично наносить колющие удары, не позволяя противнику перейти в атаку. Дунфан Бубай влево отводил, справа защищался, по-прежнему собранно и неторопливо похваливая: «Хорошие методы меча, хороший меч!»
Жэнь Во-син и Сян Вэнь-тянь увидели, что ситуация требует их вмешательства, и ударил еще один меч, хлестнула гибкая плеть. В бой вступили три сильнейших мастера этого времени, ситуация была лютая, но Непобедимый Восток, держа в руках две вышивальные иголки, пронзал туда-сюда, наседал и отступал, как молния, не обнаруживая никаких признаков слабости. Шан-гуань Юнь, сжимая одиночную саблю, ринулся в бой, и их стало четверо на одного. Бой стал совсем напряженным, раздался бешеный вскрик Шан-гуань Юня, и его сабля упала на пол, он дернулся, прижимая руки к правому глазу, и все увидели, что Дунфан Бубай ослепил его на один глаз.
Лин-ху Чун видел, что Жэнь Во-син с Сян Вэнь-тянем атакуют с ужасной мощью, Дунфан Бубай уже не может идти в ответные атаки, только защищается, тут же использовал все свое мастерство меча, вложив его в атаки жизненно важных центров противника. Но Дунфан Бубай двигался как призрак, как привидение, внезапно приближаясь и удаляясь, как легкий дым. Кончик меча Лин-ху Чуна постоянно не достигал нескольких вершков до тела противника.
Вдруг раздался вскрик Сян Вэнь-тяня, и ругнулся Лин-ху Чун, оба по очереди получили по уколу иглой. Хотя Жэнь Во-син глубоко изучил «Великий метод Звездного дыхания», но Дунфан Бубай двигался столь стремительно, что с ним было трудно столкнуться, к тому же он использовал столь маленькое оружие, что через него было невозможно вытянуть много энергии. Прошло еще некоторое время, И Жэнь Во-син тоже вскрикнул «А!». Он получил уколы в грудь и горло, хорошо еще, что в этот миг Лин-ху Чун стремительно атаковал, и Дунфан Бубай был вынужден перейти к защите ради спасения собственной жизни, один его укол был не точен, другой попал в цель, но прошел не глубоко, и не успел принести смерть.
Четверо окружили Непобедимого Востока, и атаковали непрерывно, но даже до его одежды не могли дотянуться, однако, каждый получил укол иглой. Ин-ин наблюдала за схваткой со стороны, и все больше беспокоилась: «А вдруг иглы были отравлены ядом, невозможно представить такое!» Но она увидела лишь, что Дунфан Бубай движется все быстрее и быстрее, как будто клубится красная тень. Жэнь Во-син, Сян Вэнь-тянь и Лин-ху Чун в один голос вскричали, в звуках их голосов были и гнев, и ужас. Они вкладывали в свои клинки огромную внутреннюю силу, и рассекаемый воздух гудел, как ветер. Дунфан Бубай же был наоборот, совершенно бесшумен.
Ин-ин втайне подумала: «Если я влезу в драку, только мешаться буду, не помогу, но что же предпринять? Видно, что Дунфан Бубай противостоит троим, так трудно добиться победы». Вдруг увидела, что Ян Лянь-тин сел в кровати, с тревогой вглядываясь в битву. Ин-ин вдруг придумала, медленно-медленно прокралась к кровати, неожиданно выхватила левой рукой короткий меч, и всадила его Ян Лянь-тину в правое плечо. Ян Лянь-тин не успел приготовиться к защите, громко закричал. Ин-ин снова ударила его мечом, на этот раз в бедро.
Ян Лянь-тин в этот момент разгадал ее план, что его стоны будут отвлекать внимание Непобедимого Востока, вытерпел боль, и больше не издал ни стона. Ин-ин зло спросила: «Будешь кричать, или нет? Я тебе пальцы буду по одному отрезать». Длинный меч затрепетал, и отсек ему один палец на правой руке. Но неожиданно Ян Лянь-тин оказался очень стойким, хотя он и испытывал сильную боль, но не издал ни звука.
Но самый первый его вскрик все-таки дошел до ушей Непобедимого Востока. Он краем глаза увидел, что Ин-ин подошла к постели, и рубит Ян Лянь-тина мечом, выругался: «Убью девку!», – и красная тень клубящимся облаком ринулась к Ин-ин.
Ин-ин торопливо отстранилась, не зная, сможет ли она избегнуть иглы Непобедимого Востока. Лин-ху Чун и Жэнь Во-син обрушили удары мечом на спину Дунфан Бубая, а Сян Вэнь-тянь хлестнул плетью по голове Ян Лянь-тина. Дунфан Бубай, не считаясь с собственной жизнью, перехватил иглу, и ткнул Сян Вэнь-тяню в грудь.
Сян Вэнь-тянь только почувствовал онемение во всем теле, его плеть упала на землю, а Лин-ху Чун и Жэнь Во-син одновременно вонзили свои мечи в спину Дунфан Бубая напротив сердца. Дунфан Бубай содрогнулся, и рухнул на постель к Ян Лянь-тину.
Жэнь Во-син обрадовался, вырвал меч, и приставил его острие к затылку врага, закричав: «Дунфан Бубай, сегодня, в конце концов... в конце концов, ты попал в мои руки». Он бился так, что теперь едва говорил из-за одышки.
Ин-ин еще не оправилась от потрясения, ее ноги дрожали, тело качалось, она едва не падала.
Лин-ху Чун бросился поддержать ее, и заметил, что у нее с левой стороны лба стекает тоненькая струйка крови. Однако, Ин-ин произнесла: «А ты получил немало ран».
Она стала рукавом стирать кровь с лица Лин-ху Чуна, и скоро весь рукав пропитался свежей кровью. Лин-ху Чун обернулся к Сян Вэнь-тяню: «Рана не тяжелая?» Сян Вэнь-тянь горько усмехнулся: «Пока не умер!»
На спине Непобедимого Востока кровь ручьями лилась из двух ран, ранение предельно тяжелое, он не сдержал стона: «Братишка Лянь, братишка Лянь, эти демоны тебя погубили!»
Ян Лянь-тин зло произнес: «А что же ты каждый день хвалился, что нет тебе равного в Поднебесной, почему не убил этих демонов?» Дунфан Бубай ответил: «Я... уже... я...» Ян Лянь-тин зло бросил: «Что Ты?» Дунфан Бубай ответил: «Я уже все силы израсходовал, они... их боевое искусство очень мощное». Вдруг он затрясся всем телом, и скатился на пол. Жэнь Во-син испугался, что тот может сбежать, и рубанул мечом по его левому бедру.
Непобедимый Восток горько усмехнулся: «Глава учения Жэнь, ты, в конце концов, победил – я разбит». Жэнь Во-син расхохотался: «Теперь твое великое прозвище, вероятно, стоит изменить?» Непобедимый Восток покачал головою: «Не имеет смысла менять. Если Непобедимый Восток побежден, то ему больше незачем жить на этом свете». Он раньше говорил тонким голосом, но на этот раз постарался говорить более низким тоном, продолжил: «Если бы мы бились один на один, то ты бы не победил меня».
Жэнь Во-син немного помешкал, произнес: «Так и есть. Твое боевое мастерство выше моего, я восхищаюсь». Дунфан Бубай произнес: «Лин-ху Чун, твои методы меча высочайшие, но в бою один на один ты тоже не победил бы меня». Лин-ху Чун согласился: «Именно так. На самом деле мы бы и вчетвером тебя не одолели, только из-за того, что ты заботился о Ян Лянь-тине, потерял внимание, и получил раны. У вашего превосходительства высочайший уровень боевого искусства, вы не зря носите прозвище «Непобедимый Восток», ничтожный восхищается».
Дунфан Бубай слегка улыбнулся, произнес: «Вы двое смогли это сказать, значит – настоящие Мужи великого Китая. Эх, это расплата, это мне отмщение, я изучал «Куйхуа баодянь», раскрыл тайну драгоценного трактата, ради совершенствования энергии самого себя оскопил, создал пилюлю бессмертия и принял лекарство, мало помалу борода моя выпала, голос стал меняться, пол изменился. С тех пор я перестал любить женщин, убил семерых молодых наложниц, но... но всеми помыслами устремился к этому бородатому мужчине Ян Лянь-тину. Если бы я родился женщиной, это было бы лучше. Жэнь Во-син, я... я скоро умру, прошу тебя об одной вещи, пожалуйста...
... ты заметил, что эти несколько лет я был очень добр к твоей доченьке...»
Жэнь Во-син спросил: «Ну и что из того?» Дунфан Бубай произнес: «Прошу тебя пощадить Ян Лянь-тина, изгони его с Хэймуя». Жэнь Во-син расхохотался: «Я ему устрою казнь десяти тысяч кромсаний, растяну его мучения на сто дней. Сегодня ему отсекли палец на руке, завтра отрежу ему половину пальцев на ногах.
Дунфан Бубай разозлился: «Какой же ты бессердечный!», – и неожиданно прыгнул на Жэнь Во-сина.
Он имел тяжелые раны, и его методы перемещений были уже далеко не такими быстрыми, как прежде, но этот его бросок потряс людей. Жэнь Во-син нанес прямой укол мечом и проткнул его от груди до спины. Но в этот самый момент Непобедимый Восток щелкнул пальцами, и вышивальная игла вонзилась Жэнь Во-сину в правый глаз.
Жэнь Во-син выдернул меч, и с истошным криком отпрыгнул назад, врезавшись спиной в стену. Раздался треск, и стена завалилась в сторону. Ин-ин стремительно прыгнула к отцу, и всмотрелась в его глаз. Игла вошла точно в середину зрачка, хорошо еще, что силы у Непобедимого Востока были уже на исходе, и игла не проникла в мозг, но глаз, похоже, был потерян.
Ин-ин попробовала захватить иголку пальцами, но она была очень короткой, кончик торчал меньше, чем на вершок, пальцами было не ухватить. Она развернулась, бросилась к отброшенной Непобедимым Востоком раме для вышивания, выдернула шелковую нить, легко и плавно вставила ее в игольное ушко, и выдернула иглу. Жэнь Во-син вскричал, игла повисла на шелковой нити, с нее маленькими капельками стекала кровь.
Жэнь Во-син рассвирепел, и изо всех сил пнул труп Дунфан Бубая. Мертвое тело взлетело, и с хрустом врезалось в голову Ян Лян-тина. Жэнь Во-син был в ярости, удар вышел очень сильным, головы несчастных любовников столкнулись, и лопнули, забрызгав все вокруг мозгами.
Жэнь Во-син осуществив великую месть, вновь вернул себе место главы учения Солнца и Луны, но из-за этого лишился глаза. В его груди радость схлестнулась с гневом, он расхохотался, задрав голову к небесам, так, что задрожала черепица на крыше. Но все же, его смех был полон гнева.
Шан-гуань Юнь произнес: «Поздравляю главу учения, сегодня ты покарал великого преступника за преступление против трона. Теперь наше учение находится под твоим управлением, его слава и мощь достигнут четырех морей. Главе учения здравствовать тысячи лет, объединить цзянху!»
Жэнь Во-син со смехом разругался: «Что за чушь! Какое еще здравствовать тысячи лет?» Но вдруг он почувствовал, что если бы в самом деле можно было прожить десять тысяч лет, объединить мир рек и озер, то это было бы величайшем счастьем во всей жизни. Он вдруг снова рассмеялся, но на этот раз его смех шел из самого сердца, он смеялся от всей души, исполненный радости.
Сян Вэнь-тянь был уколот в точку над сердцем, все его тело занемело, и только к этому моменту он смог восстановить движения в конечностях, он присоединился к поздравлениям: «Поздравляю главу учения, желаю радости!» Жэнь Во-син рассмеялся: «Ты совершил подвиг возвращения трона, покарал преступников». Повернув голову к Лин-ху Чуну, произнес: «Заслуги Чун-эра тоже умалять не стоит».
Лин-ху Чун взглянул на Ин-ин – по ее белому, как чистый нефрит, лбу, стекала струйка алой крови, вспомнил все подробности недавней битвы, и его сердце снова сжалось от тревоги: «Если бы Ин-ин не догадалась напасть на Ян Лянь-тина, то убить Дунфан Бубая было бы не так уж просто». Он помолчал, и добавил: «Хорошо еще, что иглы не были отравлены».
Ин-ин вздрогнула всем телом, и прошептала: «И не говори. Это не человек, это нечистая сила. Эх, в детстве, он часто брал меня с собой в горы, мы собирали ягоды, играли, а вот сегодня все это пришло к такому концу».
Жэнь Во-син протянул руки к Дунфан Бубаю, и вытащил у него из-за пазухи тонкую тетрадку, сплошь исписанную мелкими иероглифами, помахал ей в воздухе: «Эта тетрадка как раз и есть «Куйхуа баодянь», наверху указано: «Хочешь навык сей изучить, нужно ножом себя оскопить», старый муж еще не выжил из ума, чтобы заниматься такой ерундой, ха-ха, ха-ха...»
Он поколебался, и произнес: «Однако, боевое искусство этого трактата очень мощное, любой человек, изучающий боевые искусства, взглянув, вряд ли сможет не увлечься. К счастью, в то время я уже изучал «великий метод звездного дыхания», иначе бы тоже мог погрузиться в изучение этого вредоносного гунфу, наверняка не скажешь». Он еще раз пнул мертвое тело Непобедимого Востока, рассмеялся: «На что ты был хитрый черт, а не смог догадаться, почему старый муж подарил тебе этот трактат. Ты был амбициозен и падок до власти, своеволен и горд, думаешь, Старый Муж этого не разглядел? Ха-ха, ха-ха!»
Лин-ху Чуна пробил мороз по телу: «Оказывается, глава учения Жэнь с самого начала не с добрыми намерениями передал ему «Драгоценный трактат Подсолнечника». Они оба обманывали друг друга, каждый втайне лелеял козни». Он взглянул на Жэнь Во-сина: у того из правого глаза непрерывно текла кровь, а он при этом безумно хохотал, вид был таким свирепым и лютым, что Лин-ху Чун невольно ощутил еще больший ужас.
Жэнь Во-син просунул руку в мотню мертвого Дунфан Бубая и убедился, что тот действительно был кастрирован, расхохотался: «Этот «Куйхуа баодянь» надо бы преподавать охране из дворцовых евнухов, это было бы лучше всего». Он положил тетрадку между ладоней, и тщательно растер, так, что старые пожухлые листы превратились в мелкие клочки бумаги. Он махнул руками, и ветер унес за окно мелкую бумажную труху.
Ин-ин вздохнула с облегчением: «Уничтожить эту зловредную вещь было самым лучшим выбором!» Лин-ху Чун рассмеялся: «Ты боялась, что я возьмусь за изучение?» Ин-ин покраснела всем лицом, сплюнула: «Полслова порядочно сказать не можешь». Она взяла лекарство от ран, и стала смазывать раны отца и Шан-гуань Юня – тот весь был исколот. Потом она подошла к зеркалу, и только тут увидала, что у нее самой тонкая струйка крови сочится со лба. Хотя рана была сущей царапиной, кровь было трудно остановить, и она невольно опечалилась.
Лин-ху Чун произнес: «Тебе несказанно повезло, даже духи будут тебе завидовать, эта мельчайшая отметина на лице сулит бесконечное счастье в будущем». Ин-ин произнесла: «Да разве мне повезло?»
Лин-ху Чун произнес: «Ты и умна, и прекрасна, боевое искусство высокое и мощное, твой отец - глава учения, все герои Поднебесной преклоняются перед тобой. К тому же ты девушка, тебе даже Непобедимый Восток завидовал». Ин-ин прыснула от смеха, и временно забыла о проблеме с ранкой на лице.
Жэнь Во-син и остальные пятеро покинули терем Дунфан Бубая, прошли садик, подземный ход, и вернулись в большой зал. Жэнь Во-син передал приказ, чтобы все старейшины всех залов, главы возжигания курильниц явились на общее собрание. Он сел на кресло главы учения и рассмеялся: «Ну и подлец этот Дунфан Бубай, что за дьявольская мысль поставить место главы учения на таком отдалении и так высоко? Он наверняка хотел этим внушить трепет подчиненным. Кстати, как этот зал называется?»
Шан-гуань Юнь ответил: «Докладываю главе учения, этот зал называется «Зал Торжества Добродетели», смысл в том, что он восхваляет совершенство владыки учения в гражданском и военном началах, полноту его воинской добродетели». Жэнь Во-син посмеялся: «Военное и гражданское начало, да еще и добродетель! Быть полным талантом в военном и гражданском началах – это весьма непросто». Поманил рукой Лин-ху Чуна: «Чун-эр, подойди сюда». Лин-ху Чун подошел, и встал перед его троном.
Жэнь Во-син произнес: «Чун-эр, тогда, в Ханчжоу, я уже приглашал тебя вступить в наше учение. Я в то время был нищим и голым, попавшим во множество невзгод, дал тебе множество обещаний, ты наверняка с трудом мог в них поверить. Но теперь я вернул себе свое место главы учения, и первым делом хочу поднять старый вопрос...»
Договорив до этого места, он правой рукой несколько раз похлопал по поручню кресла: «Это место рано или поздно достанется тебе, ха-ха, ха-ха!»
Лин-ху Чун произнес: «Глава учения, мой долг благодарности перед Ин-ин огромен, как горы, чтобы ты не повелел мне сделать, я не буду отказываться. Да только я уже откликнулся на просьбу людей, взял на себя великое дело, не обессудь, я никак не могу войти в союз с волшебным учением».
Брови Жэнь Во-сина медленно встали дыбом, и он мрачно произнес: «Какие могут быть последствия для того, кто не слушает моих приказов, ты очень скоро узнаешь!» Ин-ин быстро шагнула вперед, взяла Лин-ху Чуна за руку: «Батюшка, сегодня счастливый день твоего возвращения на место главы учения, к чему портить настроение такими мелкими вопросами. Об этом деле его вхождения в союз с нашим учением, не спеша поговорим позднее, не опоздаем».
Жэнь Во-син скосил на них свой левый глаз, хмыкнул в нос: «Ин-ин, да тебе муж нужен, надоел уже старый отец?»
Сян Вэнь-тянь со стороны усмехнулся: «Глава учения, братишка Лин-ху – молодой герой, характер невероятно твердый, разреши подчиненному мало-помалу наставлять его...»
Едва он договорил до этого места, как за дверями зала раздались голоса более десятка человек: «Старейшина зала Сюань У – духа-покровителя Севера, главы залов, заместители глав залов, пять глав возжигания курильниц с заместителями прибыли на аудиенцию к достигшему совершенства в военном и гражданском навалах, обладающего совершенной воинской добродетелью, человечному и справедливому гениальному главе учения. Главе учения, возродившему славу учения, напоившему своими милостями сирых, здравствовать тысячи лет, объединить цзянху!»
Жэнь Во-син рассмеялся: «Входите!» В зал вошли более десятка человек, и рухнули на колени.
Жэнь Во-син прежде уже был главой учения Солнца и Луны, с подчиненными держался как с братьями по учению, при встрече приветствовали друг друга, обнимая ладонь, без всяких поклонов. Сейчас, увидев множество людей, упавших перед ним на колени, он тут же вскочил, махнул рукой, произнес: «Не нужно...», – и вдруг в сердце своем подумал: «Без престижа нет и повиновения масс. В те годы я потерял пост главы учения из-за козней, все потому, что был чересчур добр к людям. Этот ритуал коленопреклонения был введен Непобедимым Востоком, мне не стоит его отменять». Так что он не стал договаривать эти два слова: «много церемоний», и сел на свое место.
Прошло некоторое время, и еще одна партия людей явилась в зал. Когда все опустились на колени, Жэнь Во-син уже не вставал, а только сидя покивал головой.
К этому времени Лин-ху Чун уже отошел к выходу из зала, был уже далеко от сидящего на своем месте Жэнь Во-сина, светильники давали тусклый свет, и на таком расстоянии облик Жэнь Во-сина казался смутным и неясным. В сердце закралась мысль: «Какая разница, кто сидит на этом месте, Жэнь Во-син, или Дунфан Бубай?»
Только и слышалось, как многочисленные главы залов и главы курильниц наперебой воздают славословия. Чем больше они говорили, тем отчетливей в их голосах угадывался страх – они более десяти лет прислуживали Непобедимому Востоку и постоянно ругали Жэнь Во-сина, и теперь боялись, что вернувший себе место новый хозяин сведет с ними старые счеты, подвергнет мучительной казни. Были с ними и те, кто вступил в учение недавно, и не знал Жэнь Во-сина. Они привыкли прославлять Дунфан Бубая, чтобы получить повышение и избегнуть бед, полагали, что новый глава учения тоже таков, так что все орали в голос, воспевая здравицы.
Лин-ху Чун стоял у выхода из зала, за его спиной закатное солнце пробилось своими лучами, освещая ярким светом все вне зала, а внутри длинного помещения по-прежнему царил полумрак и около сотни людей пресмыкались, стоя на коленях, выкрикивая прославления. В его сердце поднялось невыразимое отвращение, он подумал:
«Ин-ин так ко мне относится, словно в самом деле хочет, чтобы я вступил в волшебное учение Солнца и Луны, я против ее желания ничего не говорил. Вот отправлюсь на гору Суншань, не дам Цзо Лэн-чаню добиться власти в клане Пяти твердынь, передам его управление великому наставнику Фан Чжэну и даосскому наставнику Чун Сюю, потом вернусь на Хэншань и выберу из учениц ту, которая примет пост настоятельницы, тогда стану совершенно свободным, вот и наступит время обсудить союз с волшебным учением.
Но, насколько я понял этих людей, разве можно их людьми считать? После того, как я возьму Ин-ин в жены, Жэнь Во-син будет моим тестем, ударить ему челом, стоя на коленях – это вполне справедливо. Но каждый день напролет талдычить всякие там «возродившему славу учения, напоившему своими милостями сирых», какие-то «обладающего совершенной воинской добродетелью, человечному и справедливому гениальному», бесстыжие слова – такое хорошему китайскому парню и Великому Мужу совершенно не достойно, это позорит рыцарскую чистоту! Поначалу я считал, что все эти бесстыжие речи Дунфан Бубай и Ян Лянь-тин придумали, как средство мучить людей, но глядя на эту ситуацию, вижу, что все эти льстивые речи Жэнь Во-сину пришлись по сердцу, он ничуть не чувствует отвращения!»
Снова подумал: «Тогда, на стене пещеры на скале Размышлений я видел свидетельства уровня боевого искусства десятерых старейшин колдовского учения. В те времена в колдовском учении в самом деле, было немало доблестных героев. Если бы не было так, то как бы колдовское учение сотни лет сопротивлялось кланам истинного пути?
Но если говорить о нашем времени, то большой брат Сян, Шан-гуань Юнь, Цзя Бу, Тун Бай-сюн, четверо друзей из Цзяннани из Сливового поместья на Одинокой горе – разве они не являются выдающимися воинами? Если таких принуждать каждый день перед одним человеком стоять на коленях, постоянно его славословить, в глубине сердца они его проклинать будут. Тот, кто говорит бессовестные слова, получает неучтивое обращение. На самом деле, тот, кто заставляет других быть бессовестными, сам еще более бесстыжий. Если он так унижает героев Поднебесной, то разве его самого можно считать героем?»
Тут сияющий от счастья Жэнь Во-син провозгласил из своего конца зала: «Прежде вы все находились под принуждением Непобедимого Востока, это дело прошедшее. Данный глава учения уже давно втайне все тщательно расследовал и подробно записал. Но данный глава учения имеет широкую душу, за прошлое винить не будет. Но впредь будьте верными главе учения, и получите его благосклонность, разделите с ним богатство и знатность».
И в этот миг над толпой раздались еще более громкие крики славословий: «Человечность и справедливость главы учения накрывают Небо, его душа подобна морю, Великий муж не винит ничтожных людей, все с трепетом получают наставления главы учения, прежде всего – иероглиф «верность», войдем в кипяток и в пылающий огонь, не откажемся от десяти тысяч смертей, решили раз и навсегда быть преданными главе учения».
Жэнь Во-син подождал, пока звуки постепенно стихнут, и продолжил: «Но если кто дерзнет бунтовать, не подчиняться приказам, то подвергнется строгой каре. Один человек совершит преступление – будет уничтожена вся семья, старые и малые». Толпа в один голос взревела: «Подчиненные ни в коем случае не посмеют».
Лин-ху Чун слышал дрожащие голоса этих людей, пораженных ужасом, и мысленно произнес: «Глава учения Жэнь точно такой же, как и Дунфан Бубай, страхом запугивает людей. С виду все послушны, а внутри сердца трепещут от возмущения, и не покоряются, о каком там иероглифе «преданность» можно говорить?»
Тут некоторые стали обличать преступления Дунфан Бубая, говорили, что правдивые слова резали ему слух, он прислушивался только к Ян Лянь-тину, как он вырезал невиновных, произвольно издавал указы, любил слушать славословия, вверг в смуту и беды волшебное учение. Некоторые говорили, что он извратил правила учения, посылал хаотичные приказы, заставлял людей принимать пилюли «трех трупов мозга и духа». Другие жаловались, что тот был в принятии пищи крайне расточителен, на один прием пищи забивал трех быков, пять свиней и десять баранов.
Лин-ху Чун подумал: «Даже если человек ест, как обжора, как он может съесть трех быков, пять свиней и десять баранов? Он наверняка пригласит друзей или разделит трапезу с подчиненными. Дунфан Бубай был главой учения, забил нескольких быков и баранов – разве это можно ставить в вину?»
Но тут все наперебой стали перечислять преступления Непобедимого Востока, чем дальше, тем больше, и чем дальше, тем пустячнее. Кто-то ругал его за переменчивое настроение, «Он то плакал, то смеялся», некоторые порицали его за роскошные наряды, уединенный образ жизни. Также ругали его за поверхностные знания, глупость и невежество; один человек заявил, что у него был предельно низкий уровень боевого мастерства, только и знал, что обманом запугивать людей, а на самом деле вовсе не было никаких навыков.
Лин-ху Чун подумал: «Вы тут ругаете Непобедимого Востока и так, и сяк, я уже и не знаю, где правда, а где ложь. Однако, только что мы впятером бились против него одного, едва живыми остались, чудом избегли смерти от его вышивальных игл. Если уж у Непобедимомго Востока уровень боевого искусства был предельно низкий, то значит, на всем свете нет ни одного сильного бойца. Но это же предельная ерунда».
А тут как раз Дунфан Бубая заклеймили, как пьяницу и развратника, что он силой забирал девушек из простого народа, бесчестил замужних женщин, без счета рожал незаконнорожденных детей.
Лин-ху Чун подумал: «Дунфан Бубай практиковал «Куйхуа баодянь», «чтобы учение это изучить, самого себя требуется оскопить» – он давно стал евнухом, какие там обесчещенные замужние женщины, несчетные незаконнорожденные дети, ха-ха, ха-ха!» Подумав об этом, уже не смог сдержаться, и зашелся в смехе.
Этот взрыв хохота моментально разлетелся по всему залу. Все обернулись, и посмотрели на него, и взоры были весьма гневными.
Ин-ин увидела, что ему грозит беда, подошла, и взяла его за руку: «Чун гэ, они обсуждают дела Дунфан Бубая, тут слушать нечего, давай-ка сойдем с утеса прогуляться». Лин-ху Чун высунул язык, рассмеялся: «Чтобы твоего батюшку не разгневать».
Они вышли плечом к плечу, прошли мраморную арку, и сели в бамбуковую клеть.
Двое сели рядышком в бамбуковой корзине, глядя на проносящиеся мимо клочья тумана, мрачная атмосфера зала на утесе Черного Дерева сменилась совсем другим миром. Лин-ху Чун поглядел на утес, там искрилась в лучах солнца беломраморная арка, и на него нахлынуло удовлетворение: «Я, наконец, уеду отсюда, и дела вчерашней ночи забудутся, как ужасный сон. С этого дня и впредь, я ни за что не вернусь сюда».
Ин-ин спросила: «Старший брат Чун, ты о чем задумался?» Лин-ху Чун ответил: «Хочешь поехать вместе со мной?» Ин-ин покраснела: «Мы...мы...» Лин-ху Чун спросил: «Что?» Ин-ин опустила голову: «Мы не поженились, я... я... как я могу с тобой отправится?» Лин-ху Чун произнес: «А разве прежде ты не бродила вместе со мной по рекам и озерам?» Ин-ин ответила: «То было вынуждено обстоятельствами, к тому же, из-за этого и так пошло немало праздных пересудов. Батюшка мне только что говорил... сказал, что я выбрала тебя, забросила отца, если я с тобой сейчас уеду, батюшка будет очень недоволен. Батюшка больше десяти лет провел в темнице, характер его изменился, я хочу побольше побыть с ним. Лишь бы ты ко мне не переменился, и мы с тобой встретимся, и будем вместе очень долго». Последние слова она произнесла совсем тихо, уже почти неслышно.
Как раз в этот момент приплыло белое облачко, и обволокло их обоих. Лин-ху Чун оглядывался вокруг, но все было тусклым и неясным, хотя Ин-ин крепко прижалась к нему, но казалось, будто она находится где-то очень далеко, будто она уплыла в облака, и ее уже не достать рукой.
Бамбуковая корзина достигла подножия утеса, и они выбрались наружу. Ин-ин прошептала: «Так ты хочешь уйти?» Лин-ху Чун ответил: «Пятнадцатого числа третьего месяца Цзо Лэн-чань пригласил меня на собрание по выдвижению главы союза меча Пяти твердынь.
Он жаждет власти, это не принесет ничего хорошего героям Поднебесной. Я непременно должен прийти на это собрание на горе Суншань». Ин-ин покивала головой: «Чун гэ, в технике фехтования на мечах, Цзо Лэн-чань тебе не соперник, но прими меры против его тайных козней».
Лин-ху Чун ответил: «Да».
Ин-ин произнесла: «Я должна была бы пойти вместе с тобой, но ведь я демоница из колдовского учения, если поднимусь вместе с тобой на гору Суншань, помешаю твоим великим планам». Она помолчала, и печально произнесла: «Ты станешь главой клана меча Пяти твердынь, твое имя будет потрясать Поднебесную, мы не сможем быть вместе, как Добро и Зло, это... это... это будет еще труднее».
Лин-ху Чун взял ее за руку, мягко произнес: «Ты что, до сих пор мне не доверяешь?» Ин-ин скорбно улыбнулась: «Доверяю». Помолчала немного, и блеклым голосом добавила: «Только чувствую я, что чем выше у человека уровень боевого искусства, чем больше его известность в воинском сообществе, тем больше меняется его характер. Он сам этого вовсе не замечает, но его поведение постоянно изменяется. Так случилось с дядюшкой Дунфаном, и, опасаюсь, то же происходит с батюшкой». Лин-ху Чун рассмеялся: «Твой батюшка не будет изучать боевое искусство, содержащееся в трактате «Куйхуа баодянь», он уже растер в пыль этот драгоценный трактат, даже если захочет, то не получится». Ин-ин ответила: «Я говорила не о боевом искусстве, а о человеческом характере. Даже если бы дядюшка Дунфан не изучал «Куйхуа баодянь», то, когда он стал бы главой учения Солнца и Луны, получил бы в свои руки великую власть, мог бы дарить жизнь и отнимать ее, жаловать и низвергать по своему усмотрению, то он бы непременно возгордился».
Лин-ху Чун произнес: «Ин-ин, заботься о других, обо мне вовсе не нужно беспокоиться. Я всю жизнь буду бездельником и гулякой, никогда не смогу корчить из себя ничего такого. Даже если я и возгоржусь, то для тебя я вечно буду таким же, как и сегодня».
Ин-ин вздохнула: «Ну и славно».
Лин-ху Чун вдруг вспомнил об одной вещи: «О наших с тобой отношениях уже давно прекрасно знает вся Поднебесная. Нельзя ли теперь вернуть назад тех друзей, которых ты сослала в ссылку на далекий остров в Южном море?» Ин-ин улыбнулась: «Я уже послала людей, чтобы они сели на корабль, и вернули их обратно».
Лин-ху Чун привлек ее к себе, обнял легко-легко: «Теперь пора прощаться. Закончу с делами на горе Суншань, и приду за тобой, и с этого времени мы больше не будем разлучаться». В глазах Ин-ин вспыхнул свет, она озарилась счастьем, прошептала: «Желаю тебе, чтобы все у тебя получилось, и ты бы вернулся как можно скорее. Я... я здесь днями и ночами буду ждать тебя». Лин-ху Чун ответил: «Быть по сему!», – и, вытянув губы, легонько поцеловал ее в щеку. Ин-ин вспыхнула всем лицом, бесконечно застыдилась, отодвинула его обеими руками.
Лин-ху Чун расхохотался, подтянул лошадь, сел верхом, и отправился прочь от учения Солнца и Луны.