Глава одиннадцатая
Бесспорный успех
Чуть углубившись в сквер, сестры Лачиновы расположились на скамье под сенью чахлой липы. Прасковья Александровна все порывалась встать и, хныча, требовала чернил и бумаги, а Анна Александровна, ласково, но крепко удерживала ее за локоть и увещевала.
Через какое-то время к ним подсел молодой человек – не кто иной как Павел Ошанин.
– Он ушел, – сообщил Ошанин взволнованно-радостным голосом.
Прасковья Александровна после этого известия облегченно выдохнула, кружевным платочком отерла от слюны подбородок, а взгляд ее тут же обрел осмысленность взамен пустоты.
– Слава богу, – сказала она.
– Вы превосходно сыграли, – отдал должное Павел. – Не знал бы, подумал бы, что вы и правда того – ума лишились.
– Вот когда пригодились наши домашние спектакли, – заметила Анна Александровна. – Помнишь, Прасковья, в детстве?.. Ты пьески сочиняла, а мы в них все – братья и сестры – играли. Ты для себя главные роли оставляла.
Прасковья Александровна кивнула.
– А вы знаете, я его узнала, Райского этого, – промолвила она. – Конечно, внешне он сильно изменился, постарел, потерял весь лоск. Но штаны – штаны остались такие же, клетчатые. Я даже не удивилась бы, что не такие же, а те же! Бедный, несчастный Райский!
На лице ее проступила печаль и жалость.
– Несчастный? – переспросил Ошанин. – Отнюдь! Он теперь положительно счастлив! Он полагает, что желание его сбылось, что вас постигло безумие и тем самым восторжествовала справедливость. А еще, – улыбнулся он, – а еще вы не слышали, а я в нескольких шагах от него за афишной тумбой прятался и расслышал, как он сказал сам себе: «Это я написал!» Очевидно, он опять думает, что он – автор «Семейства Снежиных».
– Что вы говорите? Не было бы из-за этого у нас еще неприятностей, – покачала головой Прасковья Александровна. – Куда он пошел?
– В распивочную, надо полагать, отмечать, что он опять стал Ближневым. – Ошанин рассмеялся. – Это хорошо вы придумали, Анна Александровна, подтвердить, что якобы не Прасковья Александровна сочинила «Снежиных». Это его окончательно убедило. Уверяю, теперь он к вам не будет иметь никаких претензий и более вас не побеспокоит.
Сестры переглянулись. Незаметно от Ошанина Прасковья подала Анне знак молчать.
Да, Райский снова был обманут – но теперь уже не самим собой, а людьми. Присущее Прасковье Александровне здравомыслие ни на миг не покинуло ее. Вся эта сцена перед сквериком, с пусканием слюны на подбородок, сумасшедшими глазами, повадками и смехом, была разыграна для Райского с умыслом.
Идею подал Павел Ошанин. Когда его бывший учитель рассказал ему свою историю, полную безумия и боли, ему стало жаль его. И в то же время он испугался за Прасковью Александровну. Видя, как Райский желает ей того же помешательства, что испытал сам, Павел предположил, что если тот такового не увидит, то может причинить женщине страдание, вплоть до смертоубийства. «Ведь он может потерять над собой контроль, если увидит ее в уме и в здравии. Еще кинется душить ее или прибьет чем, – вон как глазами сверкает, по всему видно, что это человек непредсказуемый, а посему опасный. Да и недаром же он про убийства вспоминал, пусть и воображаемые, но сам факт, что он их в голове прокручивал, о многом говорит, – так думал Ошанин, смотря на прихлебывающего чай Райского. – Что же делать?»
Отказать ему в помощи и выставить за дверь не годилось в качестве решения. Лачиновы – фамилия известная, и Райский бы нашел их место жительства и без посредства Ошанина. А так хотя бы под присмотром…
Выход подсказал сам Райский, когда начал повторять: «Вот бы и вправду с ума сбрендила, гадина этакая!» Ошанин улыбнулся: «А что, это мысль! Предъявить ему якобы душевнобольную Лачинову. Глядишь, успокоится и отстанет!»
На другой день, разузнав адрес через общих знакомых, Павел посетил Лачиновых. Он начал издалека, с отвлеченной беседы о писательстве, в ходе коей выяснилось, что Прасковья Александровна не бросает литературы и издается под псевдонимом П. Летнёв (и как только Райский, с его пристрастностью, не встретил нигде ее произведений).
А потом Павел перешел к делу и рассказал о «писателе» Райском и о его истории, а также посоветовал, как можно раз и навсегда отделаться от него, чтобы не подвергнуться с его стороны каким-нибудь нехорошим каверзам.
При разговоре, кроме собственно Прасковьи Александровны, присутствовали ее сестра Анна Александровна и брат Павел Александрович. Последний возмутился предложению своего молодого тезки:
– Что? Перед каким-то проходимцем разыгрывать спектакль? Да я и без этих ухищрений найду способ защитить свою сестру! Есть полиция, в конце концов!
Но Прасковья постаралась его успокоить:
– Павел, умоляю, не кипятись! Не нужно никакой полиции. Молодой человек дело говорит. Мне, как писательнице, нравится его идея.
Анна Александровна поддержала сестру:
– А почему бы и нет, это будет весьма забавно!
Павел Александрович поднял вверх руки, показывая, что он сдается.
– Тогда давайте обсудим программу наших действий, – улыбнулась Прасковья Александровна.
И все прошло так, как они и задумывали. Павел Ошанин при всей этой сцене перед сквером был рядом на случай, если Райский, не поверив в душевную болезнь Лачиновой или не удовлетворившись оной, вознамерится вдруг применить физическую силу. К счастью, участия Павла не понадобилось: Райский вел себя вполне прилично.
В общем, дело увенчалось бесспорным успехом. Впредь Райский никак себя не проявлял и вообще не появлялся и не давал о себе знать.