Пережившим перестройку посвящается. Любовь и разлука. Измена и верность. Ревность и месть. История невероятная, но, увы, реальная. Действие происходит в конце восьмидесятых. Имена героев изменены.
* * *
Рита Чернецова трудилась санитаркой. В райздравовских яслях круглосуточного пребывания для тубинфицированных детей и детей, контактных по туберкулёзу – вот так длинно и официально. Работу свою она не то чтоб не любила – терпеть не могла. Да если по-хорошему разобраться, чего там любить-то: грязные горшки, грязную посуду и грязные полы? Единственный плюс – надбавка к зарплате да досрочный выход на пенсию. Ну, и рабочий день с семи до двух, или с двух до девяти. Если есть смена. А если нет – Рите поровну: жизнь одна. И сидеть тут до пенсии от зари дотемна она не нанималась: «Вот пойдёт Сашка в школу – и я свободна как птица!»
Трёхлетний Сашка ходил в районОвский детский сад тут же неподалёку, через улицу, и отличался отменным здоровьем. Другим девкам вон как везло: садились на больничный по уходу за ребёнком регулярно, как по графику, а бедная Ритка – паши как прОклятая без передыху.
Больше всего доставали горшки. Брезгливая от природы Рита изворачивалась, как могла, высаживая детей на один и тот же горшок по очереди, чтоб не перемывать все пятнадцать – именно столько киндеров было в группе. И все они, за редким исключением, посещали ясли без прОпусков.
Оно и понятно: в понедельник непутёвые мамашки любой ценой сбывали детей с рук и всю неделю колбасили на полную катушку. Хорошо, если в пятницу вспоминали, что надо зайти в ясли. Этих кукушек Рита ненавидела истово – всей душой. Особенно перед праздниками. И не потому, что подарков от этих шалашовок не дождёшься, а потому, что сидишь тут как пришитая вместо того, чтоб пробежаться по магазинам. Там, конечно, шаром покати, но чем чёрт не шутит! И нет бы, разобрать своих засранцев после обеда! Что ты, им же некогда. У них на работе – в-е-ч-е-р!!! И идёт эта цаца со своего вечера вся разодетая и размалёванная с полными сумками, а Рита тут – при горшках!
Ох, эти горшки! Особенно напрягали дни, когда на обед давали капустную запеканку: срали так, что обойтись одной посудиной на всех не получалось. Распахнув во всю ширь окно и стараясь не дышать, Рита с громкими бульками и желудочными спазмами опорожняла и ополаскивала ненавистные горшки, проклиная весь свет и своего мужа Пашку, из-за которого вынуждена была всё это терпеть…
При чём тут Пашка? А при всём: если бы не этот дурацкий залёт – она бы сейчас не в этих тупых яслях торчала, а гасилась на дискотеке в «Галактике». А у Пашки – ни денег, ни возможностей. Ладно, хоть однокомнатная хрущоба от бабки досталась. Ребёнка в садик устроить – и то не смог, приходится ей говнище ворочать за служебную путёвку…
* * *
Но однажды праздник случился и в её, Ритиной, жизни.
Накануне восьмого марта заведующая Людмила Ивановна – ушлая тётка – организовала в яслях ВЕЧЕР, на который пригласила шефов – работников троллейбусного депо. Родителей загодя предупредили о том, что в пятницу после обеда детский сад будет закрыт на санобработку: морим тараканов.
Всё утро свободные от смены сёстры и санитарки хлопотали, метались как заполошные между пищеблоком и музыкальным залом, где стояли вряд собранные со всех групп и накрытые простынками столы.
Рита в этих приготовлениях не участвовала: смена была не её, а переться на работу кромсать салаты и чистить селёдку – ищите другую дуру. Проводив сына в детский сад и наказав мужу забрать его вечером, она занялась собой.
Волосы взбила шапкой, подколола у висков и от души залила лаком «Прелесть». Покрутила головой, подумала и густо подвела глаза. Кончиком мизинца нанесла нежно-бирюзовые перламутровые тени. Нагуталинила ресницы «Ленинградской» тушью из картонной коробочки, обмахнула кусочком ваты, снова намазала и тщательно прочесала круглой кисточкой от «Луи Филиппа». Тональный крем, кирпичные румяна полосами, компактная пудра цвета «загар» – Рита уж и забыла, какой красивой была когда-то…
Перевела взгляд ниже и чуть не заплакала от обиды: поношенный лифчик с пристёгнутой на булавку бретелькой и страшные трусы на резинке…
Ну почему ей так не везёт? Ну чем она виновата? Рита совсем было скисла, но, снова бросив взгляд на своё отражение в зеркале, поняла, что даже в трусах с резинкой в тыщу раз лучше всех этих ясельных клушек.
Бретельку решила не подшивать – дорогу зашьёшь. Новые чёрные колготки, узкая трикотажная мини-юбка, кофта фасона «летучая мышь» с люрексом, широкий пояс. Завершала образ крупная «золотая» бижутерия.
Рита едва не задохнулась от восторга, любуясь собой.
Лодочки на шпильках сунула в пакет и, сообразив, что уже опаздывает, рванула на трамвайную остановку.
* * *
– Марго, ну ты даёшь! – девки на работе пооткрывали рты. Только Людмила Ивановна как-то непонятно посмотрела, но ничего не сказала: в тамбуре захлопали двери, и заведующая вышла встречать гостей.
Рита едва успела переобуться, как в коридор ввалилась толпа мужиков.
Лёшу она увидела сразу. В сером костюме, с галстуком. В тон костюму – туфли, которые – Рита знала – почему-то назывались «корочки». Поймала его плывущий, ускользающий взгляд и поплыла сама: это была любовь…
* * *
Да, любовь, которую дано встретить не каждому: они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. И сердца их бились в унисон. И дыхание смешивалось. И пели в душЕ соловьи. И благоухали розы. И, прощаясь, они не могли разорвать сплетённых рук.
А прощаться приходилось часто, в зависимости от того, как выпадали смены в яслях.
Дело в том, что Лёша был давно и прочно женат на женщине прозаической и практической, не разделявшей его высоких устремлений и духовных исканий.
Валюха работала продавцом в рыбном отделе гастронома, за день выматывалась так, что даже на перебранку с мужем сил не оставалось: трясясь вечером в полупустом трамвае, она каждый раз боялась уснуть и пропустить нужную остановку. МЕста для романтики в её жизни не было: дом, сад, муж, сын-подросток, чем накормить, во что одеть. Да ещё пожилые родители, больные и от того вечно всем недовольные. Год назад померла свекровь. Слава Богу – прибрал, а то еле ползала: три года протянула после тяжеленного инсульта. Готовое из холодильника разогреть – и то не могла. Да, досталось тогда Вальке – крутилась колбасой, а помощи – фиг.
Лёшке-то что: пришёл с работы, поел – и с газеткой на диван. Любил он почитать что-нибудь умственное: про инопланетян, магов и экстрасенсов. А ещё гороскопы, которые не так давно вошли в небывалую моду. Такой макулатуры щас – на каждом углу. А дома – в каждом. Валя, тихонько матерясь себе под нос, собирала отпечатанные на жёлтой дешманской бумаге самиздатовские газеты и журналы да помаленьку стаскивала в сад – на растопку.
А недавно Лёшка совсем свихнулся: начал по утрам перед работой бегать от инфаркта в Уралмашевский лесопарк. Лучше б на халтуру бегал. С его окладом мАстера не шибко разживёшься, и если б не её, Валькина, треклятая работа – сосали бы они всей семьёй лапу.
* * *
В лесу одуряюще пахла молодая листва, гомонили птицы – воздух был пропитан любовью и нежностью. Лёша закинул голову и на мгновение прикрыл глаза, сливаясь с окружающим пространством.
– Ку-ку, ; пропел тоненький голосок, и нежные руки обвили его плечи…
* * *
– Ой, Ритка, и как ты только не боишься? У тебя – семья, у него – семья…– сменщица Катя делала большие глаза, где-то в глубине души восхищаясь Ритиной смелостью.
– Знаешь, Кать, устала я бояться. Не жизнь, а один сплошной страх. А жить-то когда? Когда зубы повыпадут? Что я со своим Пашкой вижу? Дай пожрать – и с газетой на диван, или вон в телевизор пялится – Горбачёва слушает. Перестройщик хренов! – обласкала Рита непонятно кого: то ли мужа, то ли Михал Сергеича. – Ребёнку внимания не уделяет, а детьми заниматься надо, а то знаешь, как карму испортить можно, – Рита ласково погладила по макушке подвернувшегося под руку малыша. Ребёнок, не привыкший к проявлениям нежности со стороны вечно раздражённой няни, сжался, втянув голову в плечи.
– Слушай, ну, а где вы встречаетесь-то? – пропустив непонятное слово «карма» мимо ушей, Катя вернула разговор в нужное русло
– Встречаемся… – Рита мечтательно улыбнулась. – Я, когда во-вторую, по утрам на пробежку бегаю. В Уралмашевский лесопарк.
– А Пашка?
– А что Пашка? – вскинулась Рита. – С Пашкой и поговорить-то не о чем. Вот с Лёшей знаешь, как интересно: сколько он всего знает! А у Пашки одна забота: где пива достать. Дуб дубом. Слушай, – она снова оживилась, – смотри, что он мне подарил…
– Кто, Пашка?
– Да задолбала ты меня с этим Пашкой…– психанула Рита. – Лёша, конечно…– горделиво улыбаясь, неторопливо расстегнула сумку и вынула яркий полиэтиленовый пакет.
– Ни фига себе! – восхитилась Катя, рассматривая крохотные разноцветные трусики с ажурной резиночкой. – «Неделька»! Шик! Прям, в руки взять страшно! Слушай, а здесь только пять. Вот, смотри: понедельника нет и вторника. Рит, а они, вроде, бэушные?
– Дай сюда, – Рита вырвала из чужих недобрых рук своё богатство. – Ладно, мне работать пора.
* * *
– Вот зараза – всё настроение испортила, – бурчала Рита, ополаскивая горшки. – Недаром бабка говорила: зависть – страшная сила!
Но потихоньку мысли её переключились на утреннее свидание, на шикарный подарок, и Рита размечталась о том, что когда-нибудь они с Лёшей всё-таки будут вместе. Всегда-всегда-всегда! За этими приятными мыслями она и не заметила, как закончила смену.
* * *
Валя не глядя запустила руку в комод. Ногти царапнули фанерное дно.
– Чё за дела? – она полностью вытащила ящик, подставив под край колено, и принялась перебирать вещи. – Нет, я не поняла. Лёша! Лёшка, иди сюда!
Лёша не торопясь вплыл в комнату, держа в правой руке заложенную пальцем брошюрку в блёклой обложке. Его честные глаза смотрели прямо на жену, но взгляд плыл и ускользал куда-то в сторону.
– Где «Неделька», которую мне Светка с юга привезла?
Лёша попытался сфокусировать взгляд в одной точке, но это ему не удалось.
– Где среда, четверг, пятница, суббота и воскресенье? – наступала Валя грудью вперёд.
– Валюша, о чём ты?
Но Валюша не первый день знала супруга:
–Я тебе покажу, о чём я! Я тебе покажу! – Валя схватила его за шкирку и поволокла в ванную. Там – на стиральной машине – стоял таз с грязным бельём. – Что это такое? Что это? Это – Понедельник! – Валя тыкала мужа носом в таз, как опИсавшегося кота. Лёша покорно кланялся под рукой супруги и молчал. – А это, – задрала она подол, – вторник! Где среда, четверг, пятница, суббота и воскресенье? – Валя чётко проговаривала каждое слово. – Признавайся, урод! Всё равно узнаю! А узнаю – откручу башку как курёнку: и тебе, и шалаве твоей…
– Валюша, успокойся…
То ли супруга утратила бдительность, то ли боевой запал прошёл, но она ослабила хватку и Лёша смог, наконец, разогнуться:
– Валюша, я не понимаю, о чём ты, – сделал он очередную жалкую попытку купировать скандал.
Жена выхватила из таза первую попавшуюся под руку шмотку и, сжав в кулаке, поднесла к самому носу изменщика. – О чём я? Ты у меня, гадина, узнаешь, как по ****ям шастать…Куда дел трусы?
– Валя, ну зачем МНЕ, – выделил он голосом последнее слово, – твои трусы? Это же абсурд!
– Абсурд?! Ах ты, говнюк! Я как прОклятая пашу с утра до ночи, а ты, гадёныш, от инфаркта бегаешь?! Дуру нашёл? Отдавай трусы! – не отставала Валя…
* * *
Рита не могла взять себя в руки, понимая – случилось страшное: Лёшу сбил самосвал и теперь он лежит в больнице под капельницами, весь в гипсе и бинтах, а она даже не знает, где. А, может, и не в больнице – в животе похолодело и съёжилось – а в морге? А её даже на похороны не пустят, да что там «не пустят» - она даже не узнает, когда и где его похоронили! Голова раскалывалась, тошнило…
Рита вышла из леса на дорогу и огляделась: пусто. Ни самосвала, ни скорой, ни пятен крови на асфальте…
Что-делать-что-делать-что-делать?...
Бежать к нему домой? Адрес она знает. Точнее, знает дом, и куда выходят окна – квартиру найдёт…
Или позвонить в депо?..
Или он сам позвонит в ясли? Точно, вот она дура-то – надо срочно бежать на работу: он, наверное, уже телефон оборвал …
* * *
– Любовь Ивановна, мне звонили?
– Тебе? – завхоз Любовь Ивановна, полноватая холёная блондинка, величаво вздёрнула брови. – А кто тебе должен звонить?
– А, – Рита досадливо махнула рукой и направилась, было, в группу, но потом резко развернулась и кинулась обратно: коридорный телефон висел на стене между кабинетом завхоза и пищеблоком.
– Людмила Михална! – прокричала она в окошко раздачи.
– Чего тебе? – вынырнула из подсобки повариха. – Э-э-э-э-э, ты куда в уличном-то? Халат где?
– Да я только спросить, - Рита заискивающе улыбнулась, – мне никто не звонил?
– Ну, ты и спросила! Мне только и дела, что у телефона дежурить. Не знаю, может, и звонил. У Эльвиры спроси.
В медицинском кабинете стоял параллельный аппарат, но и медсестра Эльвира Степановна, суетливая и многословная, ничего толком не сказала, только привязалась с расспросами:
– Ну, я не знаю, я ведь на месте не сижу: обход по группам сделала, пробу снимала, витаминизацию делала, кварцевание проверяла, хлорку в подвале разводила. А чего случилось-то? Кто-то приехал? Или ребёнок заболел? Если на больничный собралась – с Катериной сама договаривайся – смены нет…
– Да не хожу я на больничные, – резко оборвала Рита словесный поток, развернулась и понуро побрела в группу.
* * *
– Алексей Николаич! Вас тут к телефону! Девушка какая-то! – голос уборщицы звонким эхом отражался от высокого потолка механического цеха.
– Что Вы, Светлана, кричите? Я же не глухой. Скажите – нет меня, – Лёша всем видом изобразил чрезвычайную производственную озабоченность и кинулся к выходу:
– Я – к начальнику депо. Вызывает…
– Она уже три раза звонила…
* * *
– Катя, ну, выручи! Я только до депо и обратно. К шести вернусь, ужином сама накормлю! Ну, пожалуйста! Ну, что ты хочешь? – Рита готова была пообещать хоть луну с неба.
– Ну, ладно, так и быть – иди, – Катерине и самой было любопытно, что же там такое стряслось с Лёшей. – Но с тебя причитается!
– Замётано! – крикнула Рита уже из коридора.
* * *
– Лёша!
От неожиданности он качнулся в сторону:
– А ты как здесь, Ритусечка? У тебя же смена?
– Поменялась. Как ТЫ? Что с тобой? Я в лесу ждала-ждала, а тебя нет, – её голос зазвенел близкими слезами.
– Тш-ш-ш-ш-ш…– Лёша взял любимую под локоток и повёл вдоль забора подальше от проходной.
– Я уже не знала, что думать…
– Ну, что ты, глупыш… Могла бы позвонить…
– Я звонила… Всё утро… Там баба какая-то… Гундосит так противно... Говорит, что тебя нет, и не знает, когда будет…
– Странно – разберусь, – Лёша построжал голосом.
Наконец они свернули за угол и отошли подальше от дороги ; в заросли прошлогоднего бурьяна.
– Что случилось? – выдохнула Рита, сжав его руки и стараясь поймать ускользающий взгляд.
Лёша горестно вздохнул:
– Видишь ли, Марго, какое-то время мы не сможем видеться. Обстоятельства сильнее нас! Злой рок! Я обречён лишиться того, что люблю больше всего на свете…
– Это чего? – Рита раскрыла рот от удивления.
– Тебя, любимая! Тебя, моя королева! Иначе я навлеку несчастье не только на себя, но и на тебя тоже! Сам я ничего не боюсь, но рисковать тобой – не имею права. Ты понимаешь меня?
Рита так и застыла с разинутым ртом, будучи не в состоянии переварить услышанное.
– Ведь ты же понимаешь меня, как никто, – продолжал Лёша, не давая любимой опомниться. Это ненадолго: неделя – две – месяц. От силы полгода. Нет-нет, – остановил он её молчаливое возмущение, – конечно, нет, это я так…– он пошевелился, аккуратно высвобождаясь из захвата, – …с запасом.
Нежно улыбнулся, обнял и шепнул в самое ухо: – А трусики, ну, те, «Недельку», придётся вернуть…
Тут Риту словно током шибануло. Она вышла из ступора. Резко оттолкнувшись локтями, разорвала кольцо объятий, и на любимого обрушился поток словесных помоев, самыми приличными из которых были: мудак и падла.
Выговорившись, Ритусечка развернулась и, кипя от злости, кинулась на трамвайную остановку.
Всю обратную дорогу брошенная возлюбленная изобретала планы мести. Один лучше другого. Но даже это увлекательнейшее занятие не помогло остудить и умалить обиду. Наоборот, углУбило и расширило – в свете существующих в стране установок.
* * *
Катя без лишних слов поняла, что сейчас соваться с расспросами не стоит и потихоньку смылась.
Рита не помня себя на автомате получала ужин, накрывала на столы, собирала и мыла посуду.
В чувство пришла только перед неровными рядами полных горшков.
Горшочек, вари! – в памяти не к месту всплыли волшебные слова из детской сказки. Рита взяла один горшок и вывалила его содержимое в другой, повторив заклинание: горшочек, вари! Потом – ещё, ещё, и ещё раз. Наконец, горшок был полон. Рита аккуратно упаковала его в полиэтиленовый мешок. Туда же сложила квач – палку с намотанной на неё медицинской клеенкой, разрезанной в виде бахромы – прообраз современного ёршика для унитаза.
В трамвае Рита нервно хихикала про себя, тайком разглядывая пассажиров и прикидывая, что сказал бы каждый из них, узнав, какой груз она везёт.
Нужную квартиру нашла сразу – дорогу подсказали любовь и ненависть.
Бережно поставила свою нелёгкую ношу на пол, распаковала, и начала тщательно и методично обмазывать двери содержимым горшка.
Горшочек, вари!
Остатки вывалила на коврик перед входом, сложила инструменты в пакет и двинула домой. Квач выбросила по дороге: сделаю новый, а горшок сполоснула в луже и припрятала в кустах у своего подъезда: заберу завтра.
* * *
Заведующая сняла трубку после первого же гудка.
– Добрый день. Погадаев.
–Узнала Вас, Владислав Михалыч! – жизнерадостно поприветствовала Людмила Ивановна начальника троллейбусного депо. – Как дела?
– Да дела такие, что сразу и не объяснишь. У Вас работает такая – Чернецова?
– Санитаркой, – Людмила Ивановна слегка напряглась: о Ритином романе она слышала и теперь не сомневалась, что разговор пойдёт именно об этом.
– Тут у меня сидят председатель профкома и жена нашего, – Погадаев говорил медленно, с трудом подбирая слова, – мастера Залётова Алексея Николаевича. Так вот, она – Залётова – утверждает, что ваша Чернецова вчера вечером измазала двери их квартиры…– Людмила Ивановна затаила дыхание, – …дерьмом.
Людмила Ивановна с шумом выдохнула.
– Но это ещё не всё…– Людмила Ивановна с замиранием сердца ждала продолжения. – Ваша Чернецова вроде бы как украла у Залётовой какие-то трусы. Если нужно, она сама готова прийти и всё Вам рассказать, – Владислав Михайлович с явным облегчением закончил разговор и передал трубку Валентине…
* * *
Беседа с Чернецовой далась Людмиле Ивановне нелегко. Собственно, и беседы-то как таковой не получилось.
– Пойми, это же уголовное дело! – щурила глаза начальница. – Так что лучше ты с этой Залётовой не связывайся. Торгаши они такие – ничего не докажешь. А у тебя семья, ребёнок. Представляешь, что будет? Поверь мне – не связывайся…
Маргарита на контакт не шла, сидела, набычившись, но заведующая всё же убедила отставную любовницу в том, что трусы следует вернуть владелице: Чернецова мотнула головой и вышла из кабинета.
Часа через два она вернулась и молча шлёпнула на стол яркий полиэтиленовый пакет.
– Ну, вот и умница, – Людмила Ивановна с облегчением вздохнула и, дождавшись, когда Маргарита выйдет, сняла трубку телефона.
* * *
– Вот ведь засранец, пакет такой клёвый где-то надыбал, – Валя с раздражением рассматривала трофей: в кабинете председателя профкома делать это как-то постеснялась. – Все хоть вернула? С этой шалавы станется…
Валя направилась в ванную, намереваясь бросить трусы в стирку. Перевернув пакет, вытряхнула содержимое в таз и не поверила глазам: на дне лежала кучка трикотажных лоскутков, настолько мелких, что никто и никогда не смог бы опознать в них мечту советских женщин – набор трусов «Неделька».