Все относительно.
Я давно пришла к выводу, что люди делятся не на хороших и плохих, они делятся по степени причинения вреда лично тебе.
Хороший, но усталый и недалекий человек может уверенно вести в счете против умного и злого в степени причинения этого самого вреда.
Люди либо создают тебе тюрьму, либо ее разрушают, то есть делятся еще по степени закрепощения твоей психики и тут в ход идут самые запрещенные методы: подсечки, подножки, удушения, прессинг на грани фола...только все это невидимо и недоказуемо. Это не осознает даже сам человек, так как его мотивы скрыты от него самого, он всегда желает тебе добра. А та, другая ведомость невидимых его трудов - всегда за кулисами.
В одном фильме подсознание героя исследовали на детекторе лжи, показывая ему разные устрашающие картинки - измеряли уровень и качество эмоций. Вырисовывали его психический профиль, чтоб затем гонять по лабиринту, как крысу.
Я думаю эти господа зашли бы в тупик с моими реакциями на слова и образы.
При полном равнодушии к "гитлер" и "сталин", "геноцид", "голод" и "еврей" оно выдаст зашкаливающую реакцию на слова "кефир" и "два батона". У детектора лжи сорвет резьбу от шквала эмоций на которые он имеет шанс напороться в милом, на вид, существе.
А уж, если сказать ангелу волшебные слова "ты опять купила несвежий кефир, они все сплавляют таким, как ты олухам царя небесного", то я наброшусь на человека с кулаками или кирпичом и буду бить...бить беспощадно, до кровавой каши.
Ведь это говорится даже без взгляда на дату, это механизм психики. Если с кем - то такое происходит, помните, с вами говорит социальная машина вроде автоответчика.
- Как ты будешь жить, как, как...ты даже кефир купить нормально не можешь и все видят, что ты дура блаженная! Нельзя так людям улыбаться, они думают, что ты дура и больше ничего!
- А то, что мой папа не пьет коньяк, это нормально, они не думают, что он - дурак?
По - моему, папа, который не пьет коньяк, а пьет только кефир это и есть самый ужас и скрытый геноцид моей психики.
- Папе нельзя, у папы был гепатит, ему от спиртного плохо!
Отец называет ее "пилой" и, только она открывает рот, сразу прячется, бормоча себе под нос: "Ну, все, включилась!"
Когда я покупаю кофе, в квартире недовольны даже стены! Мать все время прячет пачки подальше от глаз, в ящики, чтоб не производило плохого впечатления на людей. Соседка же может зайти или придут счетчик проверять. Понятно, что вид всех этих банок и пачек их сразу шокирует. Они и так плохо обо мне думают, а тут еще это безобразие.
- Помни, доченька, что мы среди людей живем, а люди звери опасные!
Неужели семнадцатый год так глубоко застрял в генах. Тебе сейчас это смешно, но тогда твою семью чуть не посадили за столовое серебро и фарфоровый сервиз. Твоя маленькая бабушка пригласила на обед школьную подружку, а на следующий день ее отца вызвали для серьезной беседы. Еще через день весь фарфор был разбит в овраге, а на столе воцарились прочные и удобные тюремные миски.
Говорят в некоторых домах в Москве жильцы до сих пор трясутся от звонка в дверь.
Невозможно вспомнить случай, чтоб она не придралась к твоему кофе - он ей то воняет горелым, то слишком крепкий, то "сразу ясно дешевка, они ж что хотят в пачки насыпают, никакого контроля". "Что хотят", конечно бывает, но не так уж часто и это не такая уж большая трагедия. Но, по ее мнению, я пью кофе, как наркоманка и скупаю весь ассортимент окрестных магазинов - ты лакаешь эту дрянь, а они обогащаются!
Кажется, я должна кофе производить, если намерена его пить. Только так.
Моя мать - дерматовенеролог, а я у нее как венерическая болезнь - одно большое концентрированное зло и для его исправления, зло должно пройти суровое перевоспитание на кефире. Чтоб никаких рецидивов и никакой поддержки от своих в виде возбуждающих напитков. Все это венерическая болезнь души и очаг заболевания должен быть плотно забетонирован кефирным саркофагом, чтоб чувственная радиация не ползла по квартирам трудящихся.
С твоим братом все хорошо, в детстве его звали "киселек", он так мило просил на раздаче в столовой "налейте мне киселек, пожалуйста!" - нежный, белобрысый, с румянцем - все поварихи умилялись "ну, и ангелочек сын докторши!" В школе о нем говорили, что он "добрый и любит животных", а ты только "отказалась мыть пол, отказалась красить дверь, не ходит на зарядку, прогуляла полчетверти, такие как ты - это начало конца!(замечание учительницы истории!)"
"Киселек" вырастет черствым и ко всему равнодушным человеком. Своей умирающей матери он признается, что любит только свою машину и дачу.
- Он ничто без машины, - скажет она тихо, - господи, как такое могло случиться с моим сыном?! Он любит свою "дачу"...да, это же сарай!
А ты...ты взойдешь на свою Голгофу, оплакивая каждый встречный куст.
Но ты познаешь жестокую школу красоты, ваяя свою душу заново не в мраморе, а в страдании, ты станешь своим собственным Пигмалионом и Галатеей и будешь получать редкие приветы от "своих" небес через случайных уличных пьяньчуг.
Ни раз и ни два такие люди будут подходит к тебе на улице в момент наивысшего отчаяния и говорить: "А вы знаете как вы красивы, помните это....ну, а остальное все вы и сами знаете!"
Кто вкладывал это в их уста...? Кто все время незримо поддерживал тебя?
А ведь есть еще благовония...
- Прекрати жечь эту свою дрянь, итак все думают, что ты наркоманка!
Хотя запах благовоний весьма далек от запаха конопли, а я ни разу не похожа на наркоманку. Какая наркоманка, если я по жизни спортивного вида, сухопарая и длинноногая веселая лошадка?!
Но она в чем - то неосознанно права, я наркоманка от красоты.
Это, действительно, скандал в нашем барачном мире постсоциализма, постмодернизма и постапокалипсиса! Лучше б пила, вон, как Люська, зато двое детей и нормально, выросли. Люська - это строгий классицизм и основной электорат. От него всем спокойно и здраво. Пока жива Люська нам не грозит потеря национальной идентичности.
Ты не скоро поймешь, что твои родители до сих пор боятся, они просто перестали замечать этот страх, он вошел в плоть и кровь. Они так замучены, что разучились веселиться. Замученный человек не может встать с колен, он может только в последнем рывке броситься на амбразуру или к колодцу с чистой живой водой.
Чтоб прильнуть...
Когда ты привезла им своего бультерьера на время, отец спросил: "Сколько это стоит?"
Услышав, про тысячу триста долларов, он чуть не заплакал, как ребенок.
- Это же можно было машину купить... - руки его тряслись.
У них в голове не укладывалось, что такую дорогую собаку кто - то может просто подарить. Это же бред, ты год работаешь хирургом и весь твой заработок воплощается в этот зубастый ужас "ни уму, ни сердцу, а его еще надо кормить, поди тонну мяса сжирает буржуйская псина!"
А может их ужас перед бультерьером это естественный страх беззубого перед откровенно зубастым? Кто в СССР мог позволить себе роскошь властелина - оскал и рычание - только власть! Даже сейчас никто рычать и кусаться на научился. Только тявкать из - за забора. Так, чтоб в прыжке и сразу в глотку - это не к нам...за этим на опасный Восток.
Впрочем, весь современный толерантный мир идет по пути СССР - видимого запрета нет, он весь забит в подкорку, как встроенный пакет программ. Тесновато, конечно, зато там и "вайбер" и "вотсап" и куча полезных приложений. Одно неудобство - за все это чудо технологии зубы на полку сдай на входе или оставь в камере хранения.
Моя душа погибла давно, лет в шесть. Когда на голову мне с полки, где хранилась вся медицинская библиотека родителей, упал журнал "Болгарская женщина".
Соскользнув с округлости головы, журнал мягко приземлился на пол, раскрывшись сам собой на случайном развороте. С пола на мир смотрели дивной красоты женские портреты, статья называлась "Прекрасные сорокалетние". Катрин Денев, Лайза Минелли, Софи Лорен - сорок пять, сорок семь, сорок три...Ангелы во плоти! Живое сияние рая.
Я прокралась вдоль стены тихой тенью и незаметно заглянула на кухню, где мать в старом, драном и засаленном на животе халате, с оттопыренными карманами, жарила картошку в огромной сковороде. Шкворчало и стреляло сало, вонь нестерпимая Лицо у матери было привычно усталое, равнодушное и нервическое. Ей было слегка за сорок...в карманах ее халата вечно скапливалась всякая дрянь - грязные носовые платки, огрызки яблок, карандашей, обмылки, смятые спичечные коробки, грецкие орехи, половинки конфет или печенек, пробки всех видов, обертки всех мастей.
Я все поняла моментально, я попала в очень хитрый капкан.
Поймет меня только тот, кто имел с рождения больную гастритом или колитом мать - истеричку и папу с гепатитом. Нет, печень он не пропил, это у него с детства. Все усложняется еще и их врачебной профессией, то есть соответственными настройками мозга и восприятия мира. Болезни их хлеб насущный, а свой хлеб надо уважать, холить и лелеять. Если ты, конечно, не идиот и не враг своему благополучию.
Особенно бесили фланелевые гинекологические халаты и, привезенные из Ессентуков кожаные тапки с меховой опушкой - от них разило минводами и диетой. Сами тапки ничем не пахли, но как фантомная боль им сопутствовал запах сероводорода и видение худой спины матери, которую под руки сажают в поезд, ее последний, мученический на тебя взгляд и запавшие щеки.
Лет с пяти тебя как пуделя в цирке учат покупать кефир и два батона.
Три кефира и два батона.
По батону папе и маме.
По кефиру им на вечер и один по стакану на утро.
Проходит десять, двадцать, тридцать, сорок лет, пятьдесят...(тут я прибавила для ровного счета).
Они все живы и требуют кефир.
Они достают тебя везде и своими плаксивыми жалобными голосами вымогают все тот же кефир и батоны. Есть только один способ успокоить их душу и вернуть им мир и стабильность, сдаться и послушно идти за кефиром.
Это производит чудодейственный эффект, а в противном случае - "можешь делать, что хочешь, ты - всегда свободна, но ты убиваешь свою мать, лишаешь ее смысла жизни".
Мир идеален, если в нем ты вечно ходишь за кефиром, а она вечно варит тебе картошку, уверяя, что сейчас приготовит "чудесное блюдо". К гадалке не ходи, это - вареная картошка! Потом ты, как овощ, идешь и без сил падаешь на кровать, тебе уже все равно, а она, веселая, уходит смотреть телевизор и звонить сыну и подругам. У нее видимо прибавляется сил и настроения, которые они привычным жестом получила у тебя как денежный перевод в кассе. А ты должен исчезнуть, как жмых после отжатия свежего сока.
Она выиграла очередной раунд беспроигрышного поединка. Кефир снова помог победить.
Кефир завалил тебя без труда на лопатки.
Твою реальность заклинило на этот "день сурка".
Все упирается в кефир и батон - батон только белый, не нарезанный. горчичный или столичный "смотри, чтоб не клеклый, а то они сейчас муку плохую кладут и вес уменьшили, а цена то та же, сволочи!"
Не дай бог купить нарезной - будет скандал. Хотя, трудно понять, чем ей не угодил нарезной.
Если пережаренный - тоже скандал и не пытайся объяснять, что в магазине другое освещение и там не видно - "ты с детства брехливая!"
Пачка кефира вздулась - тебе конец, опять обманули! А ты - шляпа, проморгала! Они ж пачку специально отложили, тебя, дуру, ждали.
В рейтинге особо выдающихся поступков матери одна сцена выделяется своим колоритом и сильным сценическим эффектом.
Это надо представить. Вот стоишь ты в очереди в кассу вместе со своей матерью и на тебя пристально смотрит мужчина. Заметив этот взгляд, мать, непринужденно подходит к нему и говорит: "Ну, и что вы на нее так смотрите? Не обольщайтесь, это просто красивое гавно, к тому же полубезумное! Ей нужен не мужчина, ей нужен опекун! Я рожала дочь для себя, а не для какого - то незнакомого мужчины!"
Мать, которая панически боится коммунальщиков, воров, темноты, одиночества, завзятый и заматерелый клаустрофоб, обретает эпическую смелость и наглость, когда дело касается тебя.
Однажды, один из твоих родовитых женихов, обратил этот козырь вспять и заявил ей, что ты ночами в полнолуние катаешься по полу, выгибаешься дугой и воешь на луну, так что самое лучшее для них от тебя избавиться и выдать ему это несчастье на поруки, то есть замуж. При этом он умолчал, как сам со страшным рыком набрасывался на цыганок, изображая медведя или ходил полдня по городу с носом из пластикового стакана, изображая ибиса. Ибиса было два, вторым была я, с той лишь разницей, что если ты ибис, правнук эмира, то ты развлекаешься, а, если ты ибис дочь врачей, то у тебя шизофрения.
- Да в своем ли вы уме!Я родила ангела, а вы кто такой?!И своего ангела я вам не отдам! - авторитарно заявила ему мать.
Выглядело это так, будто на тигра бросился бешеный заяц и тигр испугался и убежал, решив, что психи тут все без исключения!
Ты кричишь ей: "Ты не имеешь права, слышишь, ты не имеешь права отнимать чужую жизнь, убери от меня свои руки! Я задыхаюсь от этого твоего хлама, ты вся состоишь из одной мелочности! Займи же чем - нибудь свой ум или верни свою душу из забвения! У тебя же была душа! Где она сейчас!? Без души ты чудовище!"
Она смотрит на тебя остановившимся паническим взглядом и медленно, как во сне сгибается. Хватается за живот, стонет как животное, учуявшее нож мясника.
Глухой коровий стон парализует все твои нервные окончания.
Ты тоже начинаешь заваливаться вбок от невыносимой боли во всем теле, перехватывает дыхание.
- Зачем ты так со мной, доченька.... - бьется твое собственное сердце или это уже галлюцинация...мама, нет, нет...не умирай, мама, я люблю только тебя! Я знаю, что ты не римская волчица, но ты дала мне жизнь, первое тепло мира я узнала на твоем многострадальном животе...мама...
Иногда думаешь, что ты уже бредишь и весь этот кефир тебе снится. Бывает же такое - долгий, страшный, томительный кошмар. Ты дергаешься там во сне, дергаешься, но волю как парализовало и ты не то что кричать, прошептать ничего не можешь, только хватаешь воздух ртом. Но встречаешь одноклассницу и она тебе говорит, что вспоминала как раз тебя и поражалась как много пили кефира в твоем доме.
- Как ни придешь к тебе, а тебя за кефиром посылают...
Это не сон! Это явь!
Ты даже переспрашиваешь для верности ее: "А это точно я, ты ничего не путаешь?!
- Да, конечно ты, забыла что ли как авоськи вечно таскала? Пока не принесешь кефир, тебя никуда не пускали! Даже бывало, что идем с тренировки, еле ноги переставляем и тут ты вдруг хватаешься за голову!
- Проклятье, кефир забыла купить, надо возвращаться! И мы вдвоем тащимся два квартала обратно.
Совершенно не запомнилось, как покупал другие продукты, колбасу, там, или рис с гречкой. Это не носит никакой эмоциональной нагрузки. Так же полностью стерты из памяти бесконечные походы по аптекам как на работу. Зато кефир звучит как заставка к "новостям", когда не помнишь через полчаса, что показывали в тех "новостях", но от этих звуков аж мороз по коже. Как молотком по башке!
Увидев на твоем лице первую морщину, мать неистово радуется и потирает артритные ручки. Она прям сияет как трудящиеся на первое мая в нашем недалеком прошлом.
- Ну, что, по кефирчику, отметим день сошествия с подиума!
Отлеталась, пора устраиваться уборщицей в поликлинику! Давай, пока есть блат!
Главное, чтоб все рядышком, хватит болтаться!
Я неистово завидую Шарлотте Генсбур и Настасье Кински!
Лучше б меня совращали папины друзья или даже мамины подруги. Но это утопия, впереди не моря и океаны, будущее скрыто за плотной завесой кефира и гастрита.
Все другие больные и несчастные во дворе, молящиеся на кошачьем и собачьем иконостасе ставят тебе невидимые подножки, когда ты, веселая, в шлейфе парфюма пролетаешь по двору!
- Когда ж ты уже допрыгаешься, сучка!
Местечко на лавочке, это как место на кладбище, оно тебя всегда ждет.
Такая она, Родина.
Кажется я покупаю кефир всему двору и он меня тоже не отпускает. Интимно, приобнял, уговаривает: "Давай, заработай деньжат и сваргань мне клумбочку, беседки поставь, лавочки обнови! В подъезд купи пальму!Хорошо же живем, дружно!"
Обвился виноградом и лианами, прильнул пыльными плитами заплеванного тротуара.
Ни ты, ни родители не могут сдвинуться с места. Больные же, куда! В поезде или самолете нет правильного кефира, да, и пить его там неудобно, непривычно. Стыдно даже при чужих, это ж интимное давно. Это рассказ - исповедь о твоих психических потрохах пред всем честным народом. Практически стриптиз. Они каким - то чутьем понимают, что у кефирного шоу не должно быть зрителей, как у самого жесткого домашнего порно. Зритель может оказаться неподготовленным и возмутится этим террором, а тем временем кефирный козел отпущения, выйдя из гипноза, сбежит!
Ты и кефир и у них слились воедино. Кефир, принесенный другими не тот, не настоящий. Ты и кефир явились в их мир одновременно, твой старший брат играл с детьми и не знал этой муки. И потом они его тоже не посылали, потому, что это не его пытка, это - шоу только для тебя.
Они хотят чтоб ты, иначе зачем они тебя рожали?
Веселый, легкий, красивый, молодой нес им кефир. Прошелся по подиуму и скорей домой, по пути кефир не забудь захватить.
Они видят тебя, а ты их постные кефирные лица, вечно удрученные болезнью и общей усталостью. Они держат тебя за глаза, как влюбленные держатся за руки. Они давно взяли за глотку твою душу костлявыми руками своей болезни. И это их шанс на долголетие. Ведь ты ничего не замечаешь, ты привык жить в полупридушенном состоянии.
Смотри сюда, это мы, твои папа и мама и больше тебя никто на свете не любит.
Бога нет, есть только эта больная материя и ее больные эмоции. Это твое родное трамвайное кольцо. Кольцо на твоем пальце и уме, ты замужем пожизненно за их болезнью, если конечно у тебя есть совесть и стыд. Наша ты кровиночка кефирная.
Ровесники твои уже давно сами начали умирать, а эти живы, хотя обещают умереть каждый день уже лет двадцать, серьезно каждый раз доказывая, что им остались считанные дни. Эти "считанные дни" плотно утрамбованы в полноценные годы кефирного мрака.
Они пьют кефир! Замешанный на твоей психической крови.
Ты изучил уже все интонации предшествующие просьбе купить кефир.
Ты знаешь все схемы прямые и левые.
Ты знаешь все спектакли с выбрасыванием чужого кефира в мусорное ведро, а затем...трагическое выражение лица и...
- Сходи купи кефир в угловом киоске, там всегда свежий! Беги быстрее, ты что не видишь, у меня от плохого кефира уже колики и спазм! Сейчас будет непроходимость, беги же!
Если ты скажешь что - то не то, она тут же сгибается и с гримасой боли хватается за живот. Краем глаза все ж следит за тобой и этот напряженный, цепкий взгляд странно контрастирует с позой.
Это уже не смешно, ты уже не способен быть ни клоуном, ни философом.
Уже и поп грехи последний раз отпустил, раскрыты врата вечности, а человек тебе из гроба шепчет: "Запомни, как "отче наш" - лучший кефир в угловом киоске!"
Ты с искаженным лицом орешь уже в разверстую могилу: "Я никогда не буду покупать кефир, он мне не нужен, я ненавижу кефир!"
Оттуда слышен последний вздох, как стон самой земли: "А ты не зарекайся, просто запомни!"
До последнего этого самого вздоха кефирный террорист свято верит, что жил только ради тебя и твоего блага. Ни капли эгоизма или вины не светится на просветленном лице, ты и только ты был смыслом и средоточием всей жизни. Ее сладостной сердцевиной.
В тебе медленно зреет убийца.
Кефирный Голем. Кефирный террорист - смертник, кефирный маньяк.
Ничего плохого, просто кефир.
Буддисты мне объяснили, что родители это враги из прошлой жизни.
Вот я голову теперь ломаю, чем я могла так досадить богу кефира, чтоб нарваться на такое кармическое воздаяние...
Эх, не родись красивой - родись подальше от кефира и этой неизученной формы терроризма!