В подвальчике, где продавали на разлив водку и пиво, спонтанно образовалась компания из четырех человек, шапошно знакомых по совместным «забеганиям» в сие чертоугодное заведение, как любил говорить один из присутствующих в этой компании мужиков, представившийся как Ленька.
- Ленька Казаков, - уточнял он, - мои предки были казаками, н да!
Такой вот был у него пунктик всё время после разлуки с этими выпивохами, представляться, словно забывал, что уже знакомился раньше.
Обычно завсегдатаи этой компании перебивали его и говорил:
- Знаем, знаем, что ты отставной козы барабанщик.
Но Ленька не смущался, и каждый раз сообщал какую-нибудь новую историю из своего прошлого. Вот и на этот раз он начал так:
- Память моя всё время бродит по прошлому и натыкается на самые разные истории. Вот история о песни, которую я услышал от грузчика в мебельном магазине, где и я подрабатывал в те времена, когда был молод и силен.
Начал свой рассказ Лёнька, обведя присутствующих своими черными на выкат глазами, отодвинув в сторону стакан с водкой.
- Вот ты Степан, раза два пытался чего-то спеть, а голосок то слабый, срывающийся, а душа поёт, особенно когда дойдешь до соответствующего градуса. Это я понимаю. Так вот мой приятель по мебельному магазину имел голос и недурственный музыкальный слух. Любил он песню, которую исполняла Клавдия Шульженко. Ты спрашиваешь, кто она такая, что я тебе скажу, да ничего я тебе не скажу, ты молод еще и … - он замялся, махнул рукой, и чуть было не смахнул со стола все ёмкости с пивом и водкой.
- Ты говорить - говори, а руками не размахивай, - заметил один из собутыльников.- Аккуратнее!
- Ну, так вот я о том, что Кучемасов, такова была фамилия грузчика из
мебельного магазина умел петь, а не реветь все песни на один мотив, как это получается у тебя Степан!
Но Степан, похоже не слышал, или не понял о чем сказал Ленька.
- Любил он…
- Кто любил, - переспросил Леньку очнувшийся Степан.
- Дебил – любил, - откликнулся еще один собутыльник на реплику Степана и захохотал.- Ну и че твой Кучемасов?
- Любил песню «Темно-вишневая шаль». И вот однажды, в такой же теплой и дружеской компашки, как сейчас, мы хорошо сидели, он запел: «Я о прошлом теперь не мечтаю, только сердце сдавила печаль, - при этих словах Кучемасов обычно тряс головой, словно лошадь в знойный день отгоняя мух, и продолжал петь: «И я молча к груди прижимаю эту тёмно-вишневую шаль».
А вот дальше, обычно прибавлял к песни еще собственный, им сочиненный куплет: «Мы припомним пиры и колбасы, и кипучую влагу вина, и как ты возлежишь на атласе, бесподобно красива юнна»
На замечание о том, что таких слов нет в песне, Кучемасов поднимал голову и устремлял на говорившего глаза, полные слез и было видно, что песня продолжала звенеть в нём, сотрясая это могучее тело до основания».
- Ну, ты прям поэт, вона, как вывернул, - заметил молчавший до этого еще один из компании, - песня сотрясала могучее тело, н да! А что и впрямь так. Русские мы, да! И пьем и бьём со слезами на глазах.
Кто-то буркнул, - «А че не плохо, только не на атласе, а на матрасе, - и хохотнул собственному варианту песни, которую пел неизвестный ему Кучемасов..
- О чем плачем, славяне! - Воскликнул, очнувшийся Степан, - давайте вздрогнем по граммульки.
И не дожидаясь ни кого, опрокинул в себя полстакана водки, судорожно протолкнув вслед ей, кусок студня и снова запел свою любимую: «Афган, Афган страна моя ты вся горишь в огне».
Степан два года отдубасил в Афгане, но это знали немногие. Единственное, что выдавало его, так эта переделанная старая престарая песня о бурах. Пожалуй, и сам Степан того, что эта песня была, когда-то очень популярна в России, не знал. В той России, которую мы потеряли в 1917 году, когда у многих в этой компании и деды еще не родились.
Такая вот длинная и причудливая память у нас, русских людей.
Май 2018 года.