Никудышным человеком был Дыба. Общество всячески избегало его и отторгало как стафилококковый вирус. Никто и никогда не желал ему светлого будущего.
Дело в том, что Дыба страдал недержанием мыслительного процесса – ругань по целым абзацам выпадала через его бледный рот, как выпадала она у сумасшедшей городской старухи, выгуливающей под аптекой свое обкусанное временем пальто. Он так много курил и так чертовски громко сквернословил, что на губах его каждый день проступали новые герпесы и заеды. Из последних сил Дыбу старались не замечать.
Но это еще не все. Беда в том, что Дыба не умел готовить кофе (что в наше время, согласитесь, существенный недостаток). Всегда у него получалась не то вяжущая язык глина, не то жиденькая, похожая куда больше на вчерашнюю чашку чая, похлебка. А поскольку отказаться от бодрящего тело и душу напитка он так и не смог, то решил, в конце концов, всему научиться. В его памяти тут же всплыли учреждения, где щедро торговали просвещением и научением любого сорта – продольному и поперечному шпагату, политической теории, скрещиванию яблока с грушей, выкраиванию париков и обрезанию ногтей у пуделе;й.
И пришел тогда Дыба к кофейных дел мастеру Пеле; Арабиковичу М. (холодная, как могильная плита, табличка на двери). С всклокоченной бородой в красном фартуке, он стоял за столом перед круглыми жестяными банками и отбивал по ним ритм первомайского марша. Дыба бросил денежный сверток в одну из них и взял в руки турку.
– Это Вам не понадобится, – сказал мастер и вместе с денежной банкой конфисковал турку куда-то под стол. – Разве не видите? Группы не набралось. Ступайте.
– Но я заплатил, – буркнул Дыба. – Да Вы знаете, кто? Жмот, идиот, гугенот, златокрот…
– Не новость, – устало отмахнулся Арабикович.
– Кашалот, жиропот…
– Ладно, успокойтесь и запоминайте. Главный кофейный совет Вашей жизни. Хвалитесь знакомствами. Если потребуется, привирайте. Запомнили? А теперь прошу меня оставить.
– Но при чем здесь кофе? – недоумевал он. – Вы свинья, Пеле; Арабикович. Петунья, горбунья, копотунья…
Но прошло совсем немного времени, и Дыба все понял. Он сидел в кабинете и, крутясь на стуле, снова умирал от скуки. Сотрудники-заговорщики игриво переглядывались между собой. А потом побежали в столовую. На местах остались лишь Дыба и худеющий кадровик Лилечка.
– А дельный, скажу я Вам, человек этот Моргунович, – сказал вдруг он, продолжая расчесывать на губах едва подсохшие коричневые корки.
– Вы, что, знакомы с Моргуновичем? – встрепенулась вдруг Лилечка. Первый и последний раз к Дыбе она обращалась полгода назад, когда оформляла документы о приеме. Мутант Моргунович закидывал мяч в сетку прямо за ее спиной. Она так и не сняла прошлогодний календарь. – Тем самым?
– Тем самым, – передразнил ее Дыба и, не сдержавшись, добавил: – А все же, Лилечка, Вы паршивка. Натуральная дрянь.
Но с Лилечкой, этой гордой Лилечкой что-то стряслось. Вместо того чтобы ошпарить Дыбу каким-нибудь скучным крикливым наречием («Подло!», «Бесчувственно!»), она только тихонько хихикнула себе в свитерок и вернулась к паровой котлете. А на следующее утро аккуратно присела с двумя кружками на подоконник, где Дыба имел привычку скучать всю первую половину дня.
– А откуда Вы с ним знакомы? – спросила она, от волнения залезая пальцами в горшки с настурциями, пускающими под себя черные лужи.
– Не Вашего ума дело, – отрезал Дыба, полоская теперь свой прокаженный язык в горячем кофе. – Нет, ну Вы, Лилечка, натурально, дура. И дрянь.
А Лилечка все смеялась. Слухи быстро расползлись по отделу. Дыба по привычке продолжал награждать своих коллег оскорблениями, но чем больше он теперь ругался, тем сильнее они к нему тянулись. Кофе ему стали предлагать трижды на дню.
– Моргунович, – только и слышалось за Дыбиной спиной. Сакральное имя невидимого духа произносилось с нежным нашептыванием. – Дыба с ним на короткой ноге.
Но когда Лилечку все же уволили (нервный срыв), с кофе начались перебои. Нет, его продолжали готовить другие, только доставалось теперь все новому кадровику. Обступив его стол, работники надрывали от смеха свои рыхлые животики и после каждой шутки не забывали подливать ему из кофейника. Моргунович-Дыба были забыты. В довесок Лилечка утащила с собой календарь.
– Ну, выкладывай, – прижал его Дыба, как только ему повезло остаться с кадровиком с глазу на глаз. – Арабикович натаскал? Отвечай, говорю.
– О чем это Вы, Дыба? – испугался новенький. – Вы в своем уме?
– Сейчас ты у меня все расскажешь, верблюжий клок! – Дыба чуть не вцепился своей жертве в горло, но промахнулся и ухватился только за воздух. – Скотина, хребтина, гильотина. Где учился? Отвечай!
– Помогите-е-е, – запищал от безысходности новенький.
– Тогда я позову Моргуновича, и он, знаешь, что…
От страха и трепета новенького пробрала нешуточная дрожь. Он полез под стол.
– Вы что? – послышалось снизу. – Знаете Моргуновича?
Дыба выдохнул. Все вставало на свои места.