Александр Львович Бертье-Делагард (1842 – 1920) — русский историк, археолог и нумизмат, генерал инженерной службы, вице-президент Одесского общества истории и древностей, член Таврической учёной архивной комиссии, член-корреспондент Императорской Археологической комиссии. Исследователь Херсонеса, Феодосии и «пещерных городов» Крыма. Автор сочинений по археологии и нумизматике Северного Причерноморья. Современники называли его величайшим знатоком Крыма, патриархом крымоведения.
А.Л. Бертье-Делагард
Случайная находка древностей близ Ялты
В конце прошлого (1905 года) в городе Ялте стали ходить слухи о находке какого-то клада древних монет, и в самом деле, скоро после того стали приносить ко мне и самые монеты.
Приносили разные люди, но их согласные рассказы и общий характер всего приносимого оказывались, до такой степени однородны, что не было сомнения в том, что слухи о кладе должны были иметь какое-либо основание. Не трудно было узнать, где именно сделана и самая находка, куда я и отправился тотчас же для подробного осмотра места.
На север от Ялты в горах, версты две от берега моря, выше селения Верхней Аутки,
Граничащего с Ялтой, есть довольно большой земельный участок, называемый Селим-бек, на границе которого вытекает обильный родник воды, орошая, по горному понятию, редкий и ценный кусок земли, мягкой, ровной и очень пригодной для культуры.
По причине таких выгодных условий эта местность всегда была занята какими-либо насаждениями, а её теперешний владелец, А. А. Смульский (инженер-полковник, живущий в Севастополе) задумал развести здесь фруктовый сад, для чего и стал подымать землю плантажем, перевалом, три-четыре десятины, на глубину около одного метра. В одном месте с землёю были выброшены с глубины и несколько монет, на что обратили внимание и нашли тут же ещё очень много и монет, и кое-каких вещиц.
Осмотрев место, я был поражён некоторыми странностями находок и нашёл, что всё это заслуживает расследования.
Владелец дал мне на то своё позволение, и я немедленно приступил к работам, для которых В.В. Шкорпил был так любезен, прислать мне лучшего и опытнейшего разведчика из Керчи. Приношу А.А. Смульскому и В.В. Шкорпилу глубочайшую благодарность.
Я не буду рассказывать постепенный ход открытий и моих предположений; дело очень простое и станет совершенно понятным, если я опишу всё в окончательном виде.
Прежде всего замечу, что ни на всём указанном земельном участке (около 17 десятин), ни в его ближайших окрестностях неизвестно и никогда не находилось каких бы то ни было следов или остатков древностей. На трёх-четырёх десятинах, поднятых плантажем, также не обнаружено каких-либо признаков жилья, ни остатков стен, ни даже черепков сосудов, и только в одном месте, на пространстве 15-20 квадратных сажен, сделаны все нижеописываемые находки.
Видя это, я, прежде всего, подумал, что, копая плантаж, не углубились до настоящего материка, до жилого слоя, и потому вновь тщательно перекопал всё место, доходя до материка и даже углубляясь в него.
Оказалось, что материк лежит именно на такой глубине, как копали плантаж, и лишь редкими местами он залегал немного глубже. Не смотря на открытие настоящего материка повсюду, никакого остатка жилья не обнаружено, но найдено нами на обобранном уже месте, всё-таки ещё до полутораста монет. Кроме сплошной перекопки того места, где были находки и вокруг него, я сделал много пробных раскопок вблизи его и вдали, везде находил материк на глубине ранее сделанного перевала и ничего не обнаружил по части древностей.
Все монеты по согласным рассказам рабочих, подтверждённым и моими раскопками, находились неправильно разбросанными на указанном пространстве, причём лежали на материке, большею частью в его впадинах, где образовывались их более значительные скопления, по несколько штук и даже десятков.
Не смотря на большое разнообразие происхождения монет по времени и месту, все они находились везде смешанными; можно сказать, каждая кучка заключала в себе чуть ли не все образчики находимых сортов.
Трудно сказать, сколько всего их было найдено, думаю, что не менее полутора тысяч.
Через мои руки таких, что я мог подробно обследовать и определить (а многие и приобрести), прошло 1078 штук.
НЕ трудно было сразу заметить, что вся эта масса распределяется на четыре группы: римские императорские, серебряные или соответствующие серебру – таких оказалось около 58% всего количества, босфорских царей, медные и посиповые, около 30%; города Херсонеса – медные, около 11%: всяких иных, медных, совершенно ничтожное количество, до 1%.
Далее опишу подробнее эти монеты, а теперь замечу, что время их чекана от конца I в. до Р.Х. до второй четверти IV в. по Р.Х., причём главная масса относится ко времени от конца II по последнюю четверть III века.
Большому обилию монет должны бы соответствовать и прочие находки, но именно этого и не оказалось. Найдено вообще очень немного и совершенно ничтожных вещей.
Довольно много бронзовых: браслетов и колец, в виде змеек по преимуществу, пряжек, пуговиц. Лучшею и единственною ценною находкою была бронзовая лошадь, около 8 сантиметров длины, грубой римской работы (у владельца). Несколько бус, но относительно мало, самых обыкновенных поздних сортов, из числа наиболее простых и грубых. Куски битой стеклянной посуды в небольшом числе.
Почти вовсе не найдено остатков глиняной посуды, только несколько самых грубых черепков.
Наиболее любопытные находки были сделаны в одном месте, несколько в стороне от нахождения монет, в углублении материка, где оказались, частью целые, а частью в виде обломков, терракотовые статуэтки, весьма своеобразные, подобных которым я ещё не встречал.
Лучшие из них представляют фигуру женщины в гиматии, наброшенном на голову, со сложенными руками, причём правая рука приложена к лицу. Вышина наибольшей – около 15 сантиметров. Работа обыкновенная плохая греческая, с мало рельефными, как бы смазанными частями фигуры и одежд.
Затем найденные фигурки ухудшаются, черты их всё более и более сглаживаются и, наконец, они переходят в нечто вроде пирамидок, наверху которых защипнутые кусочки глины изображают нос. Сама глина и обжиг, довольно хорошие в первых, становятся очень плохими, а последние едва и грубо обожжены. Впечатление такое, что первые фигуры привозное изделие греков, а потом местными мастерами делаются грубые подражания.
Не малый интерес представила также находка в стороне довольно большого пятна, около квадратной сажени, состоявшего из очень истлевших костей, лежащих плотным слоем, толщиной около двадцати сантиметров.
По разборе этого пятна, к величайшему удивлению оказалось, что кости в нём исключительно челюсти с зубами домашних животных: овцы, свиньи, собаки.
Вовсе между ними не нашлось не только черепов, но и таких прочных частей костяка, как позвоночники или рёбра.
Самые старательные раскопки вокруг всего этого места ничего более не обнаружили и, что всего главнее, не показали решительно никакого признака человеческого жилья.
Вывод из всего вышесказанного уже не трудно сделать, но так как главный интерес раскопок состоит в найденных монетах, то и прежде поговорю подробнее о них, что и выяснит точнее время, к которому относятся все находки.
Всего обильнее были римские монеты. Между ними оказалось, говоря в хронологическом порядке, серебро: Веспасиана, Домициана, Траяна, Антонина Пия, Фаустины младшей, Коммода, в очень ограниченном числе каждого. Всё это помещается от 69 по 192 гг. по Р.Х.
Затем идут: Пертипакса, Альбина, *Септимия Севера, Ю. Домны, *Каракаллы, Плавтиллы, *Геты, Макрина, Диадумениана, *Элагабала. Ю. Панды, Ю. Совмии, Ю. Мены, *Александра Севера, Орбианы, Ю. Маммеи, *Гордиана III, *Филиппа старшего, Отакиллы, *Филиппа младшего, *Траяна Декия, Этрусциллы, Гостилинна, *Требониана Галла, Волузиана, Эмилиана, *Валериана, Марипаны. Всё это от 192 по 260 гг. по Р.Х. и находилось в больших количествах, сравнительно говоря, особенно означенные звёздочками.
Далее нашлись монеты: Галлиена, Салопины, Клавдия II, Диоклетиана, Максимиана, Константина Великого. Всё это от 260 по 337 гг. и опять в малом числе.
Понятно, что я не имел возможности точно переписать все типы и определяю года не по ним, а просто по времени правления, что, разумеется, не будет совершенно точно.
Новых неизвестных типов не нашлось и очень редких также не попадалось. Однако, находились и не совсем обыкновенные, например, Пертинакса, Плавтиллы, Орбианы, Отакиллы, Маринианы. Удивительно было нахождение нескольких монет Альбина, тирана на западе, что объясняется, конечно, тем, что его монеты чеканил на востоке Септимий Север, пока не поссорился с ним окончательно.
Разумеется, всё это серебро и здесь оказалось обычного по времени качества, начиная хорошим и кончая едва помазанной медью.
Настоящей старой римской меди почти вовсе не находили: оказалось всего одна-две штуки Антонина Пия.
Всё это лишний раз доказывает, что медь была своя местная и только серебро, по необходимости, было римское.
Сохранность монет оказывалась самая разнообразная, начиная от истёртых и кончая превосходными, настоящими A fleur de coin. Это замечание относится не только к римским, но и ко всем другим.
Довольно много находилось римских официально поддельных монет, лишь потянутой серебряной плёнкой.
В группе монет босфорских царей оказалось: царя Е, царя Р, Миерадата III, Савромата I, Котиса II, Савромата II. Всё это от конца I в. до Р.Х. по 211 г по Р.Х. и попадалось по одной, редко по две, три монеты каждого.
Затем, Рискупорида III, Котиса III, Савромата III, Инилоимея, Рискупорида VI, Тейрана, Савромата IV Фофорса, Рискупорида VII. Всё это от 212 по 342 гг. по Р.Х., считая по царствованиям, однако, позднейшие из датированных, которую я видел, была 324 года.
Все эти монеты встречались в изобилии и медные, и потиновые. Между последними были, но мало, и соответствующие им медные без годовых чисел, с изображениями Кивеллы.
Каких-либо неизвестных или даже вариантов не оказалось. Не нашлось и ни одного статира из электра или серебра.
Херсонесские монеты находились почти исключительно с надписью элейферии, всех известных типов: Аполлон (?) и Артемида стоящая, Артемида и Бык, Асклений и Гигиен – преимущественно первые. Кроме того, не мало было и так называемых варварских без подписи города – Артемида, поражающая оленя, и Бык.
Довольно много оказалось также больших медных, чеканенных в 79, 87 и 96 годах, с изображением Аполлона (?) и Артемиды стоящей, с надписью о мире.
Все они были крайне истёрты, до совершенной неузнаваемости, и определяются только по известному на этих монетах клейму стоящей Артемиды.
Между херсонесскими нашлись две-три не изданные и весьма интересные, о которых я скажу в особой статье.
Все херсонесские, по времени чекана, или обращения относятся со второй половины II по вторую половину III века по Р.Х.
Наконец, встречались и, так сказать, чужие монеты, т. е. принадлежащие разным заморским греческим городам, но в совершенно ничтожном количестве, около десятка.
Затем повторилось тоже, что мы видим и в результате всех раскопок у нас, т. е. обнаруживается крайняя редкость, случайность нахождения чужих монет, даже ближайших соседей.
Найденные здесь были самого разнообразного происхождения и времени: Амис (врем. Мифрадата Евпатора), Амастрия (Ант. Пия), Гераклея (Каракаллы), Никополь на Истре (Каракаллы), Ольвия (Алекс. Севера), Томи (Септ. Севера), Пантикапей (Пан и грифон)
Объяснить все эти странности находки, мне кажется, можно только одним: всё это печатки лесного святилища, принадлежавшего какому-либо варварскому народу, находившемуся в торговых сношениях и с Босфором и с Херсонесом, но, вероятно, от них обоих независимого.
Влияние или торговое значение Босфора было, однако, гораздо большее, чем Херсонеса, так как монет первого найдено втрое более чем второго, несмотря на то, что святилище лежит гораздо ближе к Херсонесу, почти в соседстве с ним.
Впрочем, отчасти это объясняется также и тем, что с половины III века херсонесские монеты перестают чеканить и их приходилось заменить иными, а так как и римские почему-то уменьшаются в тоже время повсюду в обращении в Тавриде, то и оставалось лишь босфорские, но этим одним нельзя объяснить сравнительно большее число босфорских монет первой половины III века, когда и херсонесские, и босфорские, и римские находились в обращении в изобилии.
Масса найденных монет и вещиц представляют ex volo, принесённые в жертву священному месту и охраняемые боязливым представлением о гневе божества за расхищение сделанных ему даров. Всё это покрывалось травой, осыпающимися листьями, а затем потоками дождевой грязи с окружающих высот и таким путём дошло до нас в целости.
Божество, которому поклонялись и посвятили рощу или дерево, или протекавший ручеёк, было женского рода, судя по найденным терракотам, вероятно, именно его и изображавшим, а также и потому, что оно служило предметом поклонения исключительно женщин, так как все вещицы оказываются именно женского обихода и ничего мужского, особенно оружия, вовсе не нашлось.
Челюсти, конечно, также приносились в жертву божеству теми же женщинами от съедавшихся домашних животных.
Святилище начинает получать значение, а, может быть, и народ там поклонявшийся появился в этих местах, около I века по Р.Х. (две-три значительно более ранние монеты объясняются случайностью их давнего нахождения в руках и жертве божеству того, что давно уже не имело никакой практической ценности).
Долгое время после того значение святилища или масса самого племени были не велики, но всё это стало возрастать, а с тем вместе увеличились и культурные сношения с соседями, что и выразилось, с конца II века, обилием приношения всяких монет.
По-прошествие ещё одного века с небольшим, в первой четверти IV в., значение святилища стало падать и вскоре оно, в смысле почитания, было покинуто совсем, но не было расхищено.
Такое положение, мне кажется, скорее всего, объясняется переменой религиозных представлений, причём долго не исчезавшая боязнь старого божества охранила принесённое ему ранее в жертву.
Возможно, думать, что именно христианство, в эту пору официально признанное и давно уже проповеданное в соседнем большом городе Херсонесе и его области, вытеснило старый культ.
Нельзя не заметить, что монеты вышеописанной находки имеют близкое подобие с открытыми при раскопках в соседней крепостце Ай-Тодоре, лежавшей всего в семи-восьми верстах к западу от ялтинского святилища.
Всё там найденное, описано, с объяснением значения крепостцы, М.И. Ростовцевым (Ростовцев. «Римские гарнизоны на Таврическом полуострове», отдельный оттиск, С. 12-17).
Однако, при всей аналогии монет, найденных в этих двух местностях, есть между ними и довольно существенные различия, а потому из их рассмотрения и сравнения можно сделать, как мне кажется, и некоторые выводы общего свойства по истории края.
В Ай-Тодоре находки римских монет не идут далее Гордиана III, т. е. приблизительно, половины III века, а в ялтинском святилище те же римские монеты нашлись и гораздо позднейшие, почти целым веком.
Впрочем, раскопки в Ай-Тодоре ещё далеко не закончены и, возможно, хотя и маловероятно, что, продолжая их, найдут и более поздние монеты.
Ещё более характерно в Ай-Тодорских находках отсутствие монет босфорских царей, столь многочисленных в соседнем ялтинском святилище. Если это не случайный пропуск в описании найденного в Ай-Тодоре, то это обстоятельство, весьма решающее, даёт возможность совершенно ясно определить политическое положение края в то время.
Для пояснения моей мысли, позволю себе ещё раз указать, что ни в какую пору и нигде в Тавриде (да и повсюду) не были в обращении чужие монеты, кроме, конечно, римских, которые как общеимперские и единственные серебряные, везде были у себя дома.
Прилагая этот принцип к находкам южного берега Крыма, мы можем сделать следующий вывод: Ай-Тодор не был исключительно римской крепостцою, ибо тогда в нем не встречались бы иные монеты, кроме римских, или находились бы всякие, как в нейтральном месте. И если мы в нём встречаем в изобилии херсонесские монеты и, напротив того, вовсе не находим босфорских, обращающихся, однако, тут же по соседству, то из этого непременно следует, что первые были у себя дома в Ай-Тодоре, который, стало быть, был не римский, а херсонесский, хотя и имел, вероятно, частью римский гарнизон временами.
Присутствие последнего определяется не римскими монетами, бывшими повсюду, а находками там кирпичей с римскими штемпелями.
Теперь будет понятно, почему эти кирпичи могли приготовляться в Херсонесе, если только допустить такое предположение, кажущееся мне маловероятным. Глина не лучше в Херсонесе, чем на южном берегу, топлива там гораздо меньше, перевозка оттуда затруднена.
Приготовляя даже кирпич, Херсонесу не было никакого основания ставить на нём римские штемпеля.
Наконец, и кирпичей с римскими штемпелями, сколько помню, в Херсонесе не находили. Можно с большой уверенностью предполагать, что выделка кирпича и вообще грубой посуды производилась тут же, в самом Ай-Тодоре, и вот по каким соображениям.
Несколько выше Ай-Тодора есть в горах месторождение превосходной, пластичной глины и теперь называемое «Глинище», а вблизи самого Ай-Тодора в имении В.К. Александра Михайловича, при постройке дворца, была открыта большая куча остатков гончарной посуды, ясно указывавших на существовавший здесь завод кирпича и посуды, так как все эти остатки были гончарным браком.
Это место не было точно обследовано, но самый рассказ о том мне известен от лица, вполне компетентного своими строительными знаниями для определения значения этих остатков.
Но чем же был Ай-Тодор для Херсонеса? Какая была цель его устройства?
И на это можно ответить, рассматривая и сравнивая находки Ай-Тодора и ялтинского святилища.
Обратив внимание на положение Ай-Тодорского мыса, мы увидим, что он в отношении южного берега вообще не имеет решительно никакого особенного стратегического или торгового значения Большего, чем какие-либо иные, даже соседние пункты. Его военно-морские природные удобства не только не лучше соседних мест, но даже и вовсе плохи, а пребывание там военного или торгового флота и совсем невозможно.
Со стороны житейской это место также весьма посредственно, даже печально, по каменистости места и ещё более по совершенному его безводию, а вода во всякие времена была в Тавриде душою культуры и самой жизни.
Этим можно объяснить, почему в Ай-Тодоре никогда, кроме случайной крепостцы или какого-либо монастыря, не было человеческого жилья и даже ныне таковые удерживаются там с большим трудом.
Но зато вся гряда, идущая от главного хребта к морю и кончающаяся мысом Ай-Тодор, составляет одну из очень, хороших поперечных границ, разделяющих южный берег на части. Она является резкой культурно-топографической чертой, отделяющей водные, и, стало быть, культурные, места запада (Семеиза, Алупки, Мисхора, Гаспры) от таких же восточных (Ялты, Массандры), на лучшей части южного берега.
Вот именно этим свойством гряды и воспользовались, закрепив его постройкой укрепления.
В ялтинском святилище, а стало быть, и в его долине, мы видим свободное хождение и босфорских и херсонесских монет, значит, здесь население было нейтрально, не подчинялось ни тому, ни другому, но в Ай-Тодоре мы находим только херсонесские монеты и не видим босфорских. Отсюда, в соединении с топографическими особенностями, пограничность этого места становится вне сомнения и именно ею определяется построение укрепления в таком малопригодном месте.
Разумеется, временами это укрепление занимали римские гарнизоны, также как они это делали в самом Херсонесе и, надо думать, одновременно.
Таким образом, мы можем сказать, что владения Херсонеса простирались на южный берег в течение около двух веков, с половины или конца I века по половину III века, а их точно определённой границей был Ай-Тодор.
Затем, Ай-Тодорское укрепление покинули, так как позднейших монет в нём не находили.
Покинули-ли его потому, что перенесли границу в другое место, или потому, что она стала безопасной, или просто по жизненным неудобствам, трудно сказать.
Я склонен всего более придавать значение последнему обстоятельству, так как босфорское влияние в ялтинской долине, важнейшей на южном берегу Тавриды, продолжалось неизменно ещё очень долго после упразднения Ай-Тодорского укрепления, на него самого не распространялось.
Видя влияние Босфора в ялтинской долине, мы имеем основание полагать, что и весь берег к востоку находился под этим влиянием, хотя едва ли прямо подчинился Босфору, и, во всяком случае, как пограничные места, не отказывался от сношений и с Херсонесом, признаком чего служат довольно значительные скопления монет последнего.
Количество римских монет, найденных в ялтинском святилище, после времени Валериана, т. е., приблизительно, позднее 260 года, значительно падает, тогда, как монеты ещё более поздних босфорских царей всё ещё находились там, в немалом числе.
Это уменьшение римских монет свидетельствует скорее об уменьшении влияния римской культуры вообще в Тавриде, чем об умалении значения святилища.
Случайная вышеописанная находка, которую удалось обследовать довольно подробно, сопоставленная с соседними открытиями, обнаруживает уголок жизни и местного варварского населения на южном берегу Тавриды, и его соседей, греческих городов, подымая вместе с тем не мало разных вопросов времени первых веков по Р.Х.
Мне кажется, что этот случай показывает в достаточной степени, что на южный берег давно пора обратить внимание и заняться его археологическим обследованием, чего мы до сих пор не делали.
Не ограничиваясь одной лишь случайностью, мы можем надеяться, что в недалёком будущем отношение этого уголка Тавриды в общей культуре и истории перестанет быть неведомым делом.
Заинтересованные моим рассказом, быть может, поинтересуются и самими находками, несмотря на их ничтожность, поэтому прибавлю ещё и указание их судьбы.
Большая часть всего найденного осталась в руках владельца.
Добытое при моих раскопках поступило к нему же, но владелец был так любезен, что уступил часть терракот и несколько мелких вещиц музею Одесского Общества.
Туда же и я передал лучшие и даже сколько-нибудь годные монеты из числа купленных мною у рабочих.
Не мало монет было куплено и некоторыми частными лицами в Ялте, в том числе и маленьким музеем Крымского Горного Клуба там же.
Кое-что, надо думать, и сейчас ещё находится в руках рабочих.
Для монет довольно и краткого описания, но вещи желательно было бы сосредоточить в одном месте, к сожалению, на это едва-ли можно рассчитывать.
А. Бертье-Делагард
Март, 1905 год, г. Ялта
Источник: ЗООИД, № 27, 1907 г., отд. 5 С. 270-278