Рассказ первый об Алексее Казакове
Немного о себе
(из рукописи).
Родился я в 1932 году в простой крестьянской семье. Когда учился в начальной школе, то учителя не раз отмечали моё старание к учёбе. Но судьба распорядилась по-своему. Грянула война. Отец погиб на фронте под Ленинградом. Мы остались у матери пять ртов, мал-мала меньше. Об учёбе нечего было и мечтать, но свою-то, четырёхлетнюю школу я всё-таки закончил. Хотя и без учебников, бумаги и чернил.
После войны мы перебрались жить в Сибай, в посёлок Золото. Я с шестнадцати лет пошёл работать на шахту. Какая тут учёба? Да и профессии электрослесаря надо было учиться. Я ведь, кроме как быкам хвосты крутить, ничего не умел. А тут, такая техника!
С ума можно сойти деревенскому парню.
Затем я был призван в Вооружённые Силы. Отслужив в Германии три года, я вернулся обратно в Сибай, здесь и живу по сей день.
А писаниной я занялся, уже находясь на пенсии. От нечего делать, так сказать. Конечно, нелегко мне даётся сие ремесло без образования, но что уж получилось.
Алексей Казаков
Как будто побеседовал с отцом
Встреча не была тщательно подготовленной, но была она обдуманной с обеих сторон. Нужно было позвонить, назначить время, представиться, сказать: какой целью обусловлен приход, но и конечно, показать, что в этом направлении сделано. Телефонный разговор был дружелюбным, и встреча не заставила себя долго ждать. Солидный энергичный мужской голос произнёс: «Приходите в любое время, я всегда дома». И через час дверь мне открыл пожилой мужчина, коренастый, седой, среднего роста, и вслед за ним я направился в зал, там за столом и произошла наша беседа. Едва я начал, Алексей Ерофеевич вставил в неё своё слово: «Погоди, вначале я что-то должен сказать о себе». То, что пришлось услышать, меня немного сковало. Но атмосфера гостеприимства свела моё замешательство на «нет», наоборот, у меня исчезла излишняя суетливость.
Далее он продолжил: «Родился я здесь, в Башкирии, в Кугарчинском районе, в деревне Второй Саратовск. Отец работал старателем, ушёл на фронт, был сапёром, защищал блокадный Ленинград, погиб в сорок третьем году, был убит немецким снайпером. Детство было трудным: холодным и голодным. Хотелось получить образование, но где уж там».
Глядя на собеседника. Я забыл о том недуге, о котором он мне сказал в начале разговора.
Он напомнил мне моего отца: такой же круглолицый, такой же неспешный в разговоре, так же вырос без отца, который погиб на фронте. Так же их у матери осталось пятеро…
Алексей Ерофеевич Казаков любезно предоставил своё творчество, целиком и полностью, с чистым сердцем и откровенным доверием. И что поразило меня потом, когда я читал его стихи – это аккуратность: написано было разборчивым почерком, каждое стихотворение было на отдельной странице, без помарок и исправлений. Каждое стихотворение имело свой порядковый номер, хотя и были удалены некоторые страницы, но цифры шли строго одна за другой без пропусков. Были вложены газетные вырезки и отдельные листочки с такой аккуратностью, что описать это: просто нет слов.
Алексей Ерофеевич рассказал, как осваивал искусство столярного дела, как трудился на строительстве города, размечал расположение будущих улиц и домов, работал в карьере электриком. Вот здесь мы и ставили первые колышки, говорил он. Как жили они в посёлке Золото, затем перебрались в Сибай, жили на улице Островского, что служить в армии довелось в германии с1953 по 1956 год. И там ему пришлось восстанавливать шахты, разрушенные войной. И что сейчас вот всего-то три года, как живут со своей супругой Ниной Фёдоровной в новой квартире, в новом доме.
«Стихи начал писать от тоски, - сказал Алексей Ерофеевич, - грамотности-то мало, а может и что получится, что-нибудь выберете». Выбирать было сложно, потому что брать можно все произведения. В стихах Алексея Казакова присутствуют одни и те же персонажи: туман, журавли, тополя, но они каждый раз приобретают новый оттенок, проявляются по-иному – характер их не повторяется при переходе из одного стихотворения в другое. Природа описывается не только с редким личностным видением, но и с использованием простонародных слов, свойственных деревенскому разговорному стилю. Описание тяжёлой жизни в деревне, во время больших испытаний для страны и народа, к Родине – есенинское, и вместе с тем – свой стиль, своё личностное, откровенное. «Люблю я красоту природную. Как мне это сильно нравится: цветочки, лепесточки, бабочки. Обожаю рыбалку и охоту. Три года жил за границей, но меня туда никакими калачами не заманишь, не могу от родных мест оторваться, люблю я наших башкирят, - откровенно рассказывал он, - Председатель городской писательской организации Хайдар Тапаков сказал, что читая мои стихи жить хочется заново и по-новому.
Хочется сказать личное мнение – «грустно, но красиво» или «грустно и красиво». Что-то не могу выбрать правильное, наверное, правильно и то, и другое. Не стану углубляться, а предлагаю вам прочесть стихи, некоторые из них, и последнюю запись в рукописи. К счастью мы можем это сделать.
Наш Урал
Много ездил я по свету,
Много рек перевидал,
Но не любил я их, как эту –
Наш красавец, наш Урал.
С ним я в детстве побратался,
Сколько рыбы половил,
И с семьёю в нём купался,
И с друзьями водку пил.
Теперь редко там бываю,
Но душа болит всегда…
Перекаты меня манят,
Талы манят, берега.
То гаишников охота,
То финансы вслух поют,
То работа, то забота
Мне поехать не дают.
Брошу канитель я эту,
Этой нынешней весной,
Обязательно поеду,
Отдохну там всей душой.
Скворечник
За окном ссутулив плечи
Стоит тополь, весь седой,
На суку грустит скворечник,
Одинокий и пустой.
С осени жильцами брошен,
Приютился меж ветвей,
Снегом белым запорошен
В ожиданье вешних дней.
Ждёт, как солнышко пригреет,
Приближаясь, без дорог,
Ярче зори заалеют,
Зарумянится восток.
И с попутными ветрами
Гости с юга прилетят.
На заре похулиганят –
Под окошком засвистят.
И опять придёт отрада –
Все печали нипочём!
Игры, свадьбы, серенады –
Снова жизнь забьёт ключом.
***
Ночью тёмной, черноокой
Остывает пекло дня,
Плач кукушки одинокой
Грусть наводит на меня.
Тьма зенит перевернула,
Бродят призраки во мгле,
Небо в речке утонуло,
Блещут звёздочки на дне.
От любви большой, бедовой,
Сердце в клочья рвётся,
Месяц – маг бритоголовый
Мне в лицо смеётся.
Волчица
Толпа звериная кружится
По бурелому вдоль ручья,
По ней матёрая волчица
Бредёт, чуть ноги волоча.
В смертельной схватке проиграла –
Не одолела секача,
И струйкой кровь её сбегала
Из рваной раны, из плеча.
А в дебрях там, где яма,
В норе, где света не видать,
Её волчата встали рано,
Ждут, не дождутся свою мать.
А мать волчица умирая,
Ползёт кровавою тропой
Туда, где дети ожидают
В норе под сваленной сосной.
Ирандык
Мой любимый Ирандык:
Скалы, солнце и простор,
Как ты сказочно вписался
В красоту Уральских гор.
Я с тобою всю жизнь прожил,
Как один денёк,
Весь изъездил, исходил –
Вдоль и поперёк.
Знаю озеро Талкас,
Хмурый Карасай,
И весёлый Хандугаз
И село Басай.
Любил часто ночевать,
Где ручей журчит,
Вдоволь думать и мечтать
У костра в ночи.
Мы с тобою, Ирандык,
Связаны судьбой,
Ты мне дорог и любим,
Как отец родной.
Знать прогнозы наперёд
Дадено природой,
Ты загадочно шумишь
Перед непогодой.
Прощай навеки, Ирандык,
Горные распады,
Прощай, озеро Талкас,
Прощайте водопады.
Ухожу я в ту строну –
Всяк туда уйдёт,
Где нет житейской суеты,
Где нет людских забот.
Ничего не вижу, я ослеп.
24 июля 2012 года.