ЧАСТЬ 1
Глава 1
- Нет, только этого забираем,одного, только его,- монотонно повторял средних лет ненец.
- Вы хорошо подумайте, у Гоши большие способности к учению,- говорил седовласый мужчина, директор школы-интерната, - получается у него всё... Всего-то одна четвёрка, да и та по музыке. К тому же ему лишь тринадцать лет...
- В будущем году четырнадцать стукнет, - резонно изрёк ненец,- взрослый уже.
Стоявший неподалёку, невысокий, с палочкой, дед в добротной малице что-то крикнул сыну по-ненецки:
- Хадри нея, таросиди вэтлаби лусар, ятнахава. (Хватит уже выслушивать, напрасно русский всё говорит). Поторапливаться надо).
- А может, тогда уж Владика заберёте? Учится он неважно, без желания. Зато в тундре, при вас да при деле будет, - выдвинул последний аргумент директор.
Ненец повернулся к старику:
- Владикм та"амби. Ханзер нингува? (Владика отдают. Как поступим?).
Дед часто-часто замотал головой:
- Лусан ман: харна серва, харна нюва. (Скажи русскому: наше дело - наш ребёнок).
Гоша с радостью побежал в раздевальную интерната, спешно стал натягивать привезённые отцом бекаре: настоящие, как у взрослых мужчин, с разноцветными, плетеными подвязками, надел малицу и вышел к взрослым. Около интерната стояли три запряжённые упряжки. Звонок давно прозвенел на урок и мальчик, садясь на нарту, в последний раз посмотрел в школьные окна. Стало немного грустно: он увидел своих одноклассников, склонившихся над тетрадями, и подумал: Владька как всегда в коридоре, и, что надо было бы ему свои тетради оставить.
Выезжали из посёлка через совхозную контору и магазин рыбкооопа. Отоварились и тронули в путь. Мальчик на своей упряжке ехал посередине, замыкала аргиш дедова упряжка.
-Умеет... может...- довольно думал старый Кольчу, наблюдая за тем, как внук ловко, безо всякого напряжения, управляется с оленями. Специально ведь не подбирали послушных оленей, сноровистых запрягли.
Ехали легко. Как стало темнеть, сделали привал.
- Дорога ещё долгая, - сказал дед, - чай уже пора пить.
Мальчонка, легко соскочив с нарты, быстро насобирал сухостоя, пока отец приглядывал мёртвое дерево. Развели костёр, вскипятили чайник.
- Ты уже взрослый, - начал разговор дед, обращаясь к внуку,- а я уже сейчас почти не вижу. Отцу помощь нужна, твоим младшим сёстрам-братьям - тоже. Все на тебя смотрят.
- Домой, как приедем, накажу зоотехнику пусть бумаги на тебя делает, пока учеником пастуха будешь записан, - вступил в беседу отец,- потом в конторе трудовую книжку выпишут. Настоящий работник будешь. Маленьким сейчас ещё так много надо. Вон в декабре сам поедешь Владьку с сёстрами забирать на каникулы. Сейчас дорогу запоминай хорошенько.
Мальчик, молча согласно кивал, прихлёбывая горячий чай.
- А учёба? Ну, что учёба? В чуме у нас книг полно. Время выдастся - будешь читать, если тебе это так нравится, - продолжил дед Кольчу,- хотя, вот я совсем грамоты не знаю, а свои восемьдесят прожил как-никак. Дома - хорошо. Подрастёшь - сам хозяин будешь.
- Ну, хватит разговоры вести, - произнёс Онтли, отец мальчика - ехать пора, мать заждалась.
От этих слов на душе Гоши потеплело. И правда, подумал он, успеется может с учёбой, вдруг осенью отец надумает да и оставит в чуме Владьку вместо него. И они выехали в кромешную темень. Олени сами находили путь к чумам и это мальчика ничуть не удивляло. Так было всегда. Чем ближе становилось стойбище, тем быстрее становился бег оленей. И уже где-то вдалеке послышался лай собак. Сердце заколотилось, и он явственно услышал его стук. В голове роились мысли: ну, вот и дома.., мама...
Мать всегда встречала своих у самой двери. Издалека уже завидев едущих, она стояла так, пока не останавливалась первая упряжка. В жарко-натопленном чуме малышня уже вовсю посапывала, только шестилетняя упрямица Мар"на сидела у печки. Увидев вошедшего брата, девочка подскочила и деловито сказала:
- Мальчар тад, пибид янгас(давай малицу, бокари отряхни от снега- нен.), пон мимеда(долго вы ехали-нен.).
Вздохнула и как-то по-старушечьи стала суетиться около ящика с чистой посудой. Не найдя нужного, принялась теребить мать:
- Гоша-на хиди ханя мэсад?(Гошины чашки куда спрятала?- нен.).
Отнли, как и полагается главе семейства, устроился по центру, старик и мальчик расселились по обе стороны от него, мать поставив столик, стала подавать еду. Когда все принялись кушать, Яване ( так звали хозяйку), примостившись, как обычно, у края стола, завела разговор о Владике, погодках Сандре и Майме.
- Как девочки? Майме опять как в позапрошлый год косу остригли?- стала задавать она, пришедшие первыми на ум, вопросы.
Потом, уловив взгляд мужа, вдруг спросила:
- Учёбу хорошо терпят? Сандре наказали, чтоб сестрёнку смотрела?
Оторвавшись от чая, Гоша обстоятельно отвечал: девочки учатся хорошо, все учителя и воспитатели хвалят, коса у Маймы стала ещё длинней и Сандре теперь хлопот хватает.
- Им - то хорошо, вдвоём в одном классе учатся, а вот Владику теперь как? Один за партой будет сидеть, словно сирота... Без брата... Кто ему поможет? - вздохнула мать.
- А ему что?- взгляд мужа и отца посуровел,- как сидя с Гошей, не сильно хотел учиться, и без него также будет.
Утром отец поднял сына чуть свет.
- Пора-пора, пока тут дед дровами займётся, к оленям поедем. Собирать надо потихоньку - забойка скоро. Потом до кораля съездим, поправим, что надо.
Мать быстро стала наполнять рукомойник холодной водой, затем схватив чайник с печки, долила туда кипятка.
- Ну, и что ты творишь? На улицу пусть бежит, да снегом оботрётся,- не замедлил отреагировать Онтли,- ребёнка нашла!
За столом не рассиживали, собрали инструмент для ремонта кораля (на всякий случай), запрягли оленей, да и выехали.
Дед Кольчу тем временем уже возвращался с дровами.
За целый день присобрали в кучку до трёхсот голов.
- Остальные тоже поблизости пасутся, - сказал Онтли сыну, - далеко не уйдут. Завтра-послезавтра сам будешь на эту тундру выезжать - проверять. Мало ли волк появится. Зоотехника с собой возьмёшь, а то он, случается, плутает К вечеру доехали до кораля, поняли - работы здесь будет немало и, заехав в ближайший лесок, стали подыскивать листвяк для жердей. Развели небольшой костерок, поставили чайник, стали доставать еду из рюкзаков.
- Не устал ещё?- отец всегда был немногословен. - Не-а, - ответил Гошка, хотя у самого чувствовалась тяжесть во всём теле.
- Ну и хорошо. Значит, всё у нас будет хорошо, - сказал отец.
После еды уложили жерди - их получилась целая гора.
Уже к ночи вернулись домой: мать, приготовив суп, уложив малышню спать, сидела у лампы и скоблила здоровенную оленью шкуру, дед выстругивал для ребятни игрушечных оленят из сухой щепы.
- А мы целую гору жердей для кораля сделали, - поспешил сообщить мальчик.
- Видать, ты мои горы не заметил, - улыбнулся дед Кольчу, - утром, при свете увидишь.
- А в интернате все, наверное, уже давно спят,- подумал Гоша и провалился в глубокий сон.
- Ну, с новым работником, вас, - утром на пороге чума Онтли появился зоотехник Казимирыч,- сейчас по рации с конторой говорил. Приняли пока учеником, документы оформляют, а подпишете их, когда конторские на забойку приедут. В табель его включил со вчерашнего дня. Так, что? Едем сегодня с новым напарником? Пойду соберусь.
Зоотехник Казимирыч, так все его звали на стойбище, родом был с Украины и человеком был городским. Сам над собой шутил, дескать, в трёх соснах могу заблудиться. Поэтому он никогда не выезжал один в лесотундру и даже в посёлок по накатанной дорожке не рисковал отправляться. Никому не рассказывал, как судьба забросила его так далеко от родного края, только с наступлением весны Казимирыч становился сам не свой, и на взгляд окружающих и самой же его жены, странным. - Наломал веточек с дерева, в банку с водой поставил, вон у нас в чуме на столе стоит, - округлив глаза, рассказывала его жена Лиза соседкам,- то к оленям собрался и надевает светлую рубашку, клеёнку на стол требует, чтоб в цветочках была. Чудной...
На дежурстве с зоотехником ещё пару-тройку десятков оленей подбили к общему стаду. Дядя Слава, так мальчик называл зоотехника, собеседником был просто отличным: всё шутил, песенки напевал. За чаем рассказывал о своей родине.
- У нас Гошка, знаешь какая красота, особенно когда всё цвести начинает - глаз не оторвать, а какие вкусней яблоки у моих родичей в селе! Сад, конечно, много меньше твоей тундры, сколько груш, яблок снимаем.
- А я думал, что яблоки привозят с заводов, ну или как там, фабрик, - задумчиво произнёс мальчик.
Зоотехник поднял глаза, серьёзно посмотрел на мальца и сказал:
- А вот учёбу, хлопец, всё равно насовсем оставлять не надо.
Довольно скоро управились с ремонтом кораля. Казимирыч выходил на связь с конторой дважды в сутки, со дня на день ждали специалистов на просчёт оленей. Каждый вечер мужчины, а в бригаде было четверо оленеводов, приходили в чум Онтли, который уже много лет был бригадиром, толковали, рассчитывали, сколько ещё предстоит собрать голов. Всё по их расчётам должно было сложиться удачно, пришли к общему выводу. - Это потому что работников у нас теперь прибавилось, - улыбаясь в усы, заметил Герман, опытный оленевод.
Для взрослых забойка, также как и отёл, - самая работа, для детворы же - веселье, суета, многолюдье, много ранах угощений, которые старается привезти с собой каждый приехавший специалист. Гошке всегда нравилась забойка, но если в прошлые годы он был всего лишь на подхвате, то нынче - на полных правах, наравне со всеми. Дед Кольчу, хитро улыбаясь, выпытывал внука: - Ну, что справишься? Оленёнка в подарок мне заработаешь?
- Как не справится? Работать пришёл,- отвечала за мальчика мать, - завтра люди будут съезжаться - всем работы будет по макушку.
В тот же день все мужчины стойбища выехали на кораль. Зоотехник Казимирыч взял с собой жену: кашеварить будет, сказал, людей - то много. После просчёта отобрали тех оленей, которых предстояло забить.
Уже подъезжая к коралю, Гошка увидел два временных чума и людей в поселковых одеждах. Олени же беспокойно томились в корале: как будто предчувствуя скорое, они метались по кругу друг за другом. Гоше вручили досочку: учёт пока будешь вести, сказали. Забойщики ловко один за другим отлавливали животных, забивали, и тут же рядом на специально оборудованной площадке обдирали ещё не остывшие туши. Их подвешивали на вешала, после чего ветеринар и зоотехник осматривали каждую тушу и ставили штампы. Мальчика немного утомила монотонная работа учётчика и он, оставив деду свою досочку, зашёл в кораль. Десяток оленей метались по небольшому загончику и все они были довольно крупные. Подросток мысленно рассчитывал свои силы. Выбрал, как показалось на его взгляд, самого спокойного и не большого среди них. Метнулся за ним в три прыжка и в одно мгновение обхватил за шею. Повалил оземь и в считанные секунды выдернул из ножен нож. - Хорошо дед наточил,- успел подумать, прежде чем вонзил его в шею оленя. Животное ещё пару минут билось в конвульсиях и притихло. Гошка, схватив его за рожки, поволок к площадке. - Обдирай аккуратней,- подошёл к нему кто-то из оленеводов,- тут ничего лишнего не бывает. 0
Все шесть дней забойки пролетели как один миг. Гоша наблюдал, как бесчисленные оленьи туши загружали в вертолёт, а он прилетал вновь и вновь. Покинули стойбище и приезжавшие на забойку люди. После суеты, бессонных ночей, потекла обычная размеренная жизнь. - Завтра, как поедешь к оленям, две нарты запряжёшь, - сказал за вечерним чаем сыну Онтли, - надо за младшими в посёлок ехать. Пораньше заберём на каникулы.
... Вдали замелькали огоньки посёлка. Как ни странно, долгая дорога как будто совсем не утомила мальчонку. Привязав оленей в ближайшем леске, он сразу же направился в интернат, чтоб к утру отправиться в обратный путь.
- Гошенька, - с нескрываемой радостью встретила его Лидия Алексеевна, воспитатель и она же учитель русского языка и литературы,- вернулся, а ведь мы так и думали. Ты не переживай, пропущенное нагонишь быстро, головушка у тебя светлая.
Мальчик молча стоял и обдумывал, как сказать о том, что приехал лишь за своими. А из воспитательской уже на голоса вышел завинтернатом Алексей Михайлович: - Ну, что Георгий, прибыл? Кровать твою с тумбочкой "стерегли, как могли", никого не допускали в твою комнату. Хорошо, родители одумались. Только тебе и учиться.
У Гошки пересохло в горле, едва откашлявшись, он произнёс:
- Да, нет. Я не учиться приехал. Владьку с сестрёнками отец велел забрать пораньше на каникулы.
Пару минут воспитательница с заведующим переглядывались друг с другом, лица их посерьёзнели.
- А, вона что...- разочарованно протянул завинтернатом, - ну, тогда тебе к директору, заявление напишешь. Коли засветло планируешь выезжать, переночевать можешь здесь, в своей комнате.
Толпа интернатских сразу обступила Гошу.
- Везёт Владику и Сандре с Маймой, раньше всех на каникулы уедут,- с завистью сказал Лёвка, хулиган и не самый прилежный ученик,- а мы тут - мучайся из последних сил.
Сестрёнки наперебой стали рассказывать старшему брату о своих успехах, показывать табели с отметками за четверть. В них стояли лишь пятёрки и четвёрки.
- А у тебя как с оценками?, - спросил Гоша брата.
- Пятёрка по немецкому языку, - гордо ответил младший и добавил:- можешь спросить у Виктории Кузьминины: я на уроках немецкого - первый ученик.
- А по другим предметам что?- допытывался старший.
- Мне главное - немецкий язык., - явно пошёл на попятный Владька. - Ясно всё с тобой, - с досадой произнёс Георгий.
Утром, забрав новогодние подарки в школе и совхозе, прикупив гостинцев для малышни. Родителей и дедушки, ребятишки отправились в обратный путь. Девчонки весело перекрикивались, сидя на нартах за спинами братьев.
- На ёлке жалко не побывали в школе, - огорчённо вздыхала Мама.
- А давайте по пути срубим красивую ёлочку и поставим в чуме, - предложила Сандра.
- Ну вот ещё чего!, - возмутился Гошка, - лес удумали рубить ради забавы, у нас около чума елей полно, любую наряжай. А так вырубишь и через три дня выбросишь мёртвое дерево. Какой прок? Даже на дрова ёлку эту не возьмёшь.
То бескрайняя тундра, то - непроходимый лес, иногда Майме казалось, что деревья так и норовят завалиться на нарты с двух сторон. Причудливые, мохнатые лапы кедровых ветвей в темноте пугали девочку и она, зажмурив глаза, старалась ухватиться за малицу или ремень брата, крепко держась правой рукой за ошейник Алто, любимой собаки отца. Только эту верную собаку Онтли давал сыну в дальнюю дорогу.
- А мы уже скоро будем дома? - то и дело спрашивала девчушка. Гоша остановил упряжку
.- Смотри, звёзд не видно, наверное, тучи нагоняет, снег повалит, - сказал он, обращаясь к брату, - сейчас привал сделаем, а то Майма уже ноет, устала...
Мальчишки развели костёр, в котелке разогрели консервы "завтрак туриста", вскипятили чайник.
- Точно, точно запуржит,- бубнил себе под нос старший, - придётся у костра заночевать или куропачий чумик устраивать. Как начнёт светать, так и выедем.
- Я не буду зарываться в снег, - заупрямилась Сандра, - он - холодный.
- Возьми сокуй, спи на нарте у костра, - в два голоса посоветовали ей братья.
- А если кто-нибудь придёт?- запищала трусиха Майма.
- Чё ноешь вечно? Кругом лес и тундра, кто к тебе придёт? - не смог скрыть раздражения Владик.
- А вот кто-нибудь возьмёт и придёт... Медведи, парнэ (ведьма. - нен.), волки, росомахи...- не унималась девочка.
- Медведи сейчас не ходят. Спят, - стал успокаивать сестрёнку Гоша, - а волки не осмелятся подойти, с нами Алто. Они сами его боятся.
Устроив сестрёнок на одной из нарт, укутав их в сокуи, ребята решили поочерёдно дежурить у костра. Вскоре прилёг на другую нарту и Владик.
...Майма проснулась от надрывного лая Алто, криков братьев. Они метались вокруг нарт и костра, палили из ружей в воздух. Спросонья девочке показалось, что всё кругом в огне, а в каких-то считанных шагах от их стоянки мелькали зелёные огоньки.
- Что это, что это? - причитала в слезах она,- мне страшно, надо ехать домой.
- Спи, давай, пугаешь только... - проворчала невозмутимая старшая.
И вскоре наступила оглушительная тишина, только вдалеке едва слышались не то подвывания, не то писк. Утром, проснувшись, Мама увидела совсем близко от места стоянки множество следов.
- К нам точно кто-то приходил, и много кто приходил...- заголосила тоненько девчушка.
- Совсем немного осталось до чума, - сообщил Гоша, - чуть темнеть начнёт и мы - на месте.
- Только родителям ничего не рассказывать, - предупредил Владик, и повернувшись в сторону Маймы добавил: - тебя это особо касается, хнычешь вечно...
Отдохнувшие, наевшиеся за ночь, олени легко неслись по заснеженной тундре. Стойбище было где-то совсем рядом.
- Всё-таки, весной быстрей получается добраться домой. Быстрей и надёжней. На вертолёте, - думал Гоша.
Глава 2
- Тётя, тётя, мамка чум порвала, - с криком бежал к чуму Онтли соседский малыш - пятилетний Назарка. Местами ещё лежал рыхлый весенний снег и мальчонка то и дело спотыкался и проваливался.
Яв"не вгляделась в сторону чума соседей. И вправду, соседка Таня какими-то неверными, порывистыми движениями, падая и поднимаясь вновь, срывала нюки, брезент, пыталась выдергивать снизу чумовые шесты. Старый Кольчу, ни слова не говоря, сразу метнулся к своей нарте. Гоша увидел, как дед достал какой-то округлый мешок из оленьей замши, и чуть ли не вприпрыжку, размахивая своей тросточкой, побежал в сторону соседского чума.
Мальчик хотел уже ринуться вдогонку за дедушкой, но мать остановила:
- Не ходи, он сам всё знает. Иди, заходи скорей в чум, не смотри.
- Что? что он знает? - пытаясь понять, что происходит, выспрашивал у матери Гошка.
Но краем глаза он увидел, как дед, обхватив соседку за обе руки, завернул их ей за спину и, взяв за пояс, стал клонить женщину к земле и кажется, он ей что-то говорил, тесно прильнув к её уху а она мотала головой в разные стороны, назад и вперёд, вправо и влево.. Потом притихла. Пока соседка, как мумия, сидела на земле, старик поправил быстро чум и подошёл к ней.
Взял её за руку, а она, как заворожённая, словно не видя ничего перед собой, послушно последовала вместе с ним в своё жилище
Вскоре Гоше послышалось что-то похожее на барабанную дробь, но не совсем такую, что доводилось ему слышать в школе, следом стали доноситься едва уловимые слухом, не то завывания, не то вскрики. Сделав щёлочку в двери, мальчик увидел, как из макушки соседского чума, валит то чёрный, то серый дым.
- Они сгорят, задохнутся там...- чуть слышно прошептал он, повернув голову к матери.
- Молчи, молчи... Он сам всё знает...сам... всё, - как заклинание тихо повторяла мать.
Залезли под нарты, поджав хвосты, собаки, перестал плакать младенец в чуме ещё одних соседей, на улице не было ни души.
В стойбище стало так тихо, что было слышно журчание ручейков, а от чума соседки Тани, едва переставляя ноги, брёл старый Кольчу.
Гоша слышал как на улице дед, увязывая что-то в нартах, с шумом перекидывал аркан то в одну, то в другую сторону, бормотал себе что-то под нос, и через пару минут вошёл в чум.
Молча, даже не посмотрев в сторону внуков и снохи, он прошёл к своей постели, лёг и уснул.
Утром прибежал Назарка.
- Мамка дрожжи попросила, хлеб ставить будем, - сказал он, обращаясь к хозяйке. Яв"не завернула в полотенце свежеиспеченную лепёшку, отсыпала дрожжей в баночку и, вложив всё это в руки малышу, произнесла:
- Хорошо всё будет, хорошо... пускай так будет. Ты беги - мать ждёт.
Гошка вышел на улицу, взгляд его упал непроизвольно в сторону соседей. Азарина мать собирала разбросанные ею вчера поленья, посуду, какой-то скарб, подтягивала ноки и брезент. Вид её был спокойным, лицо умиротворённым, а движения привычно ровными и ловкими. Завидев сыночка со свёртком, распростёрла руки, присела на корточки.
- Голова поправилась у неё, ум вернулся к ней, - услышал Гоша дедушкины слова, обращённые к матери. Его одолевало любопытство, и он даже несколько раз порывался подойти к дедовой нарте, но при каждой попытке какая-то неведомая сила тянула его назад. Он останавливался, стоял как вкопанный и чувствовал, будто подошва сапог намертво приросла к земле. Хотел спросить у матери о том, что же вчера произошло, а язык во рту становился неподвижным, и он не мог внятно сказать хоть что-то.
Мать, притихшая, ходила тенью по чуму, как заведённая занималась своими обычными делами. Дедушка, словно после долгой болезни, то и дело норовил прилечь, всё больше отдыхал. И даже привычных сказок после вечернего чая малыши в эти дни не услышали от него.Они раз за разом пытались пройти, а совсем маленькие - проползти, на дедову половину, но строгий взгляд матери останавливал их.
- Займись малышами, - как только Гоша вошёл в чум, поручила ему мать, - набраться сил дедушке не дают.
- А он что? Приболел? - спросил мальчик.
- Силы потерял,...потратил, - коротко промолвила Яв"не.
Совсем скоро появились первые оленята. Гоша вместе с остальными пастухами ездил к оленям, помогал Казимирычу прививать питомцев, ездил на дежурства с отцом. В один из весенних вечеров Онтли раньше времени вернулся в стойбище. Да не один.
Малыши - Мар"на, Олежка и Гена - высыпали на улицу, встречать отца.
- Принимайте Авку, - сказал Онтли детям, - мамка бросила его. Будете сами ухаживать.
- Он будет у меня в пологе спать, я умею ухаживать,- заявила Мар"на братьям, - а вы будете гулять с ним, когда я разрешу.
Авку поселили в задней половине чума, принесли от соседей соску и бутылочку, берёзовых ветвей наставили вокруг оленёнка.
Той весной оленят появилось на свет как никогда много, и ни один не пал.
Бывалые оленеводы, вполголоса, будто боясь спугнуть удачу, говорили меж собой:
- Мальчонка-то у Онтли удачливый...
А потом прилетел школьный вертолёт, стойбище разлилось звонкими детскими голосами, забот хозяйкам прибавилось в разы. Но они только рады были им. Ява»не сновала из чума на улицу и обратно, доставала из нарт новенькие вещи, одевала на детей новые маечки, платья, рубашки, пекла булочки в чугунном котле, и сегодня совсем привычные, каждодневные дела делались, будто сами собой. Дети приехали.
И так будет из года в год, пока не уйдёт в совсем незнакомую, другую жизнь их самая младшая из детей - Некоча.
Онтли шёл по райцентру и совершенно ему незнакомые люди: женщины, мужчины, старики и совсем ещё молодые останавливали его и выспрашивали: - Это правда, что твои дети в Москву едут учиться? Повезло тебе с детьми. А старшие-то сыновья при тебе, значит?
Он смущался, что-то пытался говорить в ответ, и даже как будто оправдывался:
- Учились хорошо, да ведь и не по всем предметам сильны. Да, да.... Но и у вас ребятишки неплохие. Мои тоже, бывает, балуют.
- Но знаете ли, в столицах-то жизнь дороговата, не что наша, - стала просвещать тундровика Сорочиха, первая кумушка на селе, - денег надо много, чтоб двух девок-то учить. Остальным что останется? Зачем хоть детей народили тьму? Наследства нажили... тоже мне. Уж мы-то знаем, как в городе жить...
- У меня старший, Георгий хорошо работает, деньги неплохие получает, поможет своим младшим. Он всем поможет, - с уверенностью говорил Онтли, вслед уходящей Сорочьих. И одновременно думал, чтобы это значило - наследство? Всё же русский язык он знал не настолько хорошо.
ЧАСТЬ 2
Глава 1
Георгий лежал, отвернувшись к стене. В глазах появлялись и исчезали красные, жёлтые, фиолетовые, зелёные всполохи. Слепота поначалу пугала, а при ходьбе ему казалось, что он вот-вот провалится в неведомую бездну. Он стал малоразговорчив, с соседями по больничной палате говорил по необходимости. Вся его жизнь будто "ушла в голову". Целыми днями мужчину одолевали самые разные мысли. Он уже давно перестал задаваться вопросом: почему так всё случилось? Ответ на этот вопрос теперь знал твёрдо. Вспомнилось, как забирали с отцом умершего в больнице дедушку. Санитар вынес все нужные бумаги, справки, показал, где можно забрать тело. Потом передал под роспись Онтли вещи старого Кольчу, а затем, подбросив, кинул в руки Георгия тот самый округлый мешок из оленьей замши.
- А это парень, наверное, твоё наследство, - почему-то загоготав, сказал здоровенный детина-санитар.
Позже знакомая пожилая медсестра рассказала, как тяжело уходил из жизни Кольчу.
- Всё детей требовал к себе. Очень долго мучился. Бредил, путано что-то говорил и всё время твердил: - кто меня посадил в корыто с кровью? Внуки мне нужны...
Похоронили деда на поселковом кладбище, оставив с ним все его вещи, а вот замшевый мешок отец велел увезти в чум.
- А лучше б этого не делать, - думал теперь пятидесятисемилетний Георгий.
К тридцати годам Гоша уже бригадирствовал, сменив отца ушедшего на пенсию, но всё ещё продолжавшего пастушить и жить в тундре. К тому времени сёстры его - Сандра, Майма, Мар"на выучились- и работали в посёлке на хорошей работе. Владик и тот умудрился после армии поступить и закончить сельхозинститут, получил хорошую должность в соседнем районе, откуда родом была его жена.
Только у Гоши в жизни мало что менялось, да он и сам ничего не хотел менять. Семьёй своей не стремился обзаводиться и старый Онтли даже одобрял сына в этом: - Ну какая тебе жена? Какая семья сейчас может быть? Младшие ещё не совсем крепко на ногах стоят, помогать им надо... Вон девчонки замуж повыходили, дети скоро пойдут у них. Кто, кроме тебя, им поможет?
Худые времена почувствовались издалека. Однажды осенью Казимирыч, вернувшись из посёлка, сообщил: - Теперь демократия будет. Частная собственность, значит. Кто как захочет, так и будет жить. Государство теперь за совхоз и оленей ваших не отвечает. В конторе ни копеечки нет, еле вот на складе муку, сахар да чай наскребли.
Оленеводы задумчиво молчали.
- А ты, Герман, теперь своих "архаровцев" в школу сам будешь доставлять, - продолжал зоотехник.
- Да как же по осени-то, через сотни километров, болот и озёр человеку с детьми добираться до райцентра? - попытался возразить Онтли.
- Ну, это его дети, значит и его проблемы. Сейчас так говорят. Вон в исполкоме мне сказали, что они уже при капитализме живут, - отвечал Казимирыч.
- А..а...а...- протянул оленевод, - мы-то значит, сами по себе, при себе живём..
- Тебе-то что переживать? Пенсия в руках, дети выучены, работают... Прокормитесь...- рассудил зоотехник.
- Так-то оно может и так... А с оленями как будем? Всю жизнь с ними...
В тот вечер против обыкновения не было совместного чаепития, как раньше, в одном из каких-нибудь чумов, не собирались мужчины на перекуры и беседы. Каждый сидел в своём чуме и с тревогой обдумывал дальнейшее житьё. Только Онтли допоздна упорно и с неведомой ему доселе яростью выстругивал на улице полозья для новой нарты. Мысленно сам себя уверял: пусть всё что угодно происходит, а нарты новые сыну ещё будут нужны. И только так ему хотелось думать.
Через несколько дней Казимирыч после связи с конторой известил оленеводов:
- Вертолёт завтра будет, директор с главным зоотехником и новыми хозяевами прилетят. Большая Корпорация нас забирает. Денег нам будут давать, а мы на них станем работать. Вы только не артачьтесь и права не качайте, на всё надо соглашаться. И почаще спасибо говорить.
- А за что спасибо-то говорить? За своих собственных полтысячи голов, что в стаде с совхозными оленями пасутся, сыну спасибо буду говорить, - вступил в перепалку Онтли.
- На них не написано, что это твои полтысячи голов. И давай как-нибудь мирно будем говорить. Времена другие настали: попадёшь в немилость - себе хуже. Благодарными надо быть...
Назавтра и вправду с утра пораньше прилетел вертолёт. Казимирыч собрал всех в своём чуме. Поставили стол и так за пустым столом гости стали говорить о своих планах. Самый главный из них, которого совхозное начальство и гости, называли меж собой Генералом, оглядев снисходительно оленеводов, выступил последним: - Непростая у вас ситуация. И мы искренне решили вам помочь. Будете нашим подсобным хозяйством, мясо станете нам поставлять. И это дело надолго не будем откладывать, завтра же должна поступить к нам первая партия оленины. Вертолёт будет летать столько, сколько понадобится.
- Так ведь до забойки далеко ..., месяцок бы хоть обождать... - робко попытался вставить своё слово Онтли. Тут Генерал метнул взгляд на главного зоотехника. Тот привстал и со своеобразным акцентом твёрдо произнёс, глядя прямо в глаза старому оленеводу:
- Сказано рэзать, значит будете рэзать. Другой вариант - нэт.
Вскоре гости и совхозные руководители засобирались к вертолёту, а главный зоотехник не замедлил подойти к Онтли.
- Ты бы старый нэ будоражил людей. Тебе какое дело, когда рэзать? Кто денег даёт, тот теперь приказывает. Понял? Вы тут себе пропитание легко находите, и мясо и рыба - всё есть. А конторские люди копейку не видят, купить ничего не могут...
Старый оленевод только махнул рукой в ответ.
Странная эта была забойка. Казимирыч дал указание подогнать к чумам сколько найдётся оленей, находившихся в эту пору на вольном выпасе.
- Хоть ночь забивать-обдирать будем, а к утру туши должны быть, - пытался он убеждать оленеводов и сам же начинал верить, вопреки своему внутреннему сопротивлению, в то, что так надо и по-другому никак нельзя.
Все работали молча, лишь изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. И если раньше, да в свою пору, работа эта была только в радость, то теперь между уже разделанных туш бродили, как неприкаянные, понурые, хмурые люди. У Онтли было тягостно на душе, так бывает, когда наступает опустошение от утраты. Но он всё равно старался делать всё, как положено: собирал кровь в вёдра и уносил в ледник, аккуратно растягивал сырые оленьи шкуры, очищал готовые туши от шерсти и прочего сора. Яв"не пришивала один к одному сырой камус мешком - для просушки.
- Да, бросьте вы этой ерундой заниматься, - подошёл к чете Казимирыч, - кроме мяса, сказали, ничего не надо.
Утром прилетел бело-голубой, расписанный вертолёт. Главный зоотехник критически осмотрев готовые туши, пересчитал их и остался не очень доволен.
- Негусто, негусто, - твердил он, следя за тем, как оленеводы загружали их в вертолёт, - на днях снова прилетим, будьте уж готовы. Надо, чтоб у хозяев интерес появился. Да выбирайте покрупнее оленей, хоть хоров (быков-производителей - авт.) под нож пустите.
- Эдак и без штанов останемся, - проронил Онтли. Но своих питомцев он точно решил уберечь от резни.
Вертолёт прилетал ещё не раз и не два. От почти пятитысячного стада к зиме осталась жалкая кучка. Первым не выдержал Семён, совсем ещё не старый оленевод, имевший пятерых маленьких и двоих детей-школьников.- В посёлок переберёмся, среди людей всяко лучше, да и свои на первых порах помогут. Если смогут, - делился он с мужчинами стойбища. Ему и вправду досталось больше всех: он с семьёй всегда жил очень скромно, хотя тянулся изо всех сил, оленей своих и пары десятков не нажил. - Мне одинаково теперь: тут ли, там ли, или где-то ещё. В посёлке может хоть что-то найду на свои руки, да и при детях буду, одно это только теперь душу греет,- вслух размышлял он.
Глава 2
Пережив ещё одну зиму и весну, сняв чум, в посёлок отправились и Онтли с женой и сыном. Пешком. В совхозной конторе встретили их холодно: хотите - увольняйтесь, хотите - можете просто числиться.
Так, Гоша, уволившись, решил податься в рыбаки. Знакомый селькуп подсказал, что один пришлый фирму открыл, где среди прочего рыбодобычей занимается.
- Огромные машины с рыбой гоняет по зимнику в город, денег не очень много платит, зато продукты выдаёт под будущий заработок, - рассказывал знакомый. Он же отвёл Георгия к начальнику этой фирмы.
- В подсобники пока пойдёшь на мою базу. Там мусор подметать, дрова, опилки для коптильни готовить будешь, рыбу мыть, ванны обрабатывать. Рыбаков у меня сейчас хватает, выбор большой, с совхоза все ко мне бегут,- распорядился начальник.
Отработав первый месяц, Гоша получил в кассе бумажку, на которой было написано "500 рублей".
- Что это? - спросил он кассиршу.
- Что-что? Иди да отоваривайся в нашем магазине,- отвечала она. В магазине он был не один на эту самую отоварку.
- Ну, что? Отблагодаришь за то, что помог хлебное место найти? Вместе и выпьем, - подошёл к нему знакомый, устроивший его на работу.
С этого времени Гоша всё чаще стал прикладываться к бутылке. Казавшаяся ему бессмысленной и бестолковой работа забирала без остатка физические и моральные силы. Да и, живя с родителями в квартире Сандры, постоянно чувствовал: лишние они тут, и что здесь их только терпят. Сестре с семьёй и самой было нелегко, а поэтому ещё по снегу перевезли в посёлок со стойбища все более-менее ценные вещи. Меха, кампусы, еще совсем новые малицы, бокари, золотые украшения матери, новенький в упаковке "снегоход" и прочее. Всё это потихоньку распродавалось, как появлялась нужда. И хоть привыкал Гоша к поселковой жизни тяжело, но вскоре обзавёлся знакомыми, нашёл новых друзей.
Ходил по гостям, а выпив и захмелев, начинал чувствовать лёгкость на душе, и ему казалось, что ничего страшного на самом деле не произошло.
Он всё глубже и глубже втягивался в выпивку. Вскоре бросил то самое "хлебное место", стал пропадать по квартирам малознакомых людей и новых друзей.
Однажды утром к нему после очередной попойки пришли двое новых, как они сами себя называли, "крутых" друзей. Представлялись и обращались друг к другу исключительно по прозвищам. "Окунь" и "Паровоз" в общей сложности провели в местах заключения каждый под два десятка лет. Хвалились тем, что в любой ситуации могут подсуетиться. Вот и сейчас, едва Гоша поднял голову, как получил вопрос в лоб:
- Ну чё, хант, шкурьё есть? Барыгам можно унести или Люське-самогонщице. Всё берут. Давай показывай чё-нибудь.
Вроде не угрожали, не давили, не принуждали, но под взглядами бывших сидельцев Гоша сникал и, словно робот выполнял, что укажут.
- Там в кладовке надо смотреть, а меха вроде отец унёс в сарайку холодную, ключа нет, - вставая с кровати, сказал он.
- Ну, ну, давай, шевелись, селёдка, - стал подталкивать оленевода Окунь, - открывай закрома.
И только растворились дверки кладовки, как проворный Паровоз схватил первое, что попалось ему под руки. Гоша протёр глаза: это был тот самый округлый замшевый мешок деда. Хотел уже выхватить его из рук чужака. Но не тут то было. "Крутые" уже вытряхивали содержимое.
- Да ты, глянь, Окунь, - расплылся в изумлении Паровоз, - какие раритеты тут закопаны?!?!.
И повернувшись к Гоше, процедил сквозь зубы:
- А чё раньше таил это богатство, хант? За наш счёт всё норовил "бухнуть" и опохмелиться?
Окунь натянул на свою лысую голову меховую шапку, и в маленьком коридорчике раздался стонущий, протяжный перезвон колокольчиков. Паровоз встал рядом с ним с колотушкой и бубном:
- Ну, чё поколдуем, Окунь? Может, подфартит в жизни?
Гоша молча наблюдал за этим безумным действом, трясущимися руками пытался снять шапку с головы Окуня, и сказать, что не стоит трогать эти вещи. Но желание выпить перебороло. Он легко согласился на предложение визитёров.
- В обиде не будешь. Счас вот снесу одному барыге, он заплатит, а потом нужным людям в город по зимнику увезёт, - заверил Паровоз, - в общем, жди покуда.
Под вечер новоявленные дружки явились с пятью сотнями рублей, были уже навеселе. - Вот твоя доля, мы себе понемногу взяли. За хлопоты и ноги. Барыга сказал, что вещицы эти твои сейчас в цене. Непростое барахлишко водилось у тебя. Людей, имеющих интерес к ним, не только в городке ближнем знает. Говорит, даже на "большую землю" может это добро "сбагрить". Так, что Гоха, богатенький ты, оказывается наследник. Был. Буратино, твою мать.. А чё раньше в молчанку играл? - сверкнул глазами Паровоз.
Глава 3
- Точно, точно, - мысленно перебирал сейчас воспоминания Георгий, - с этого-то момента всё и началось.
Будто кто-то взял и разом перевернул жизнь его семьи.
Он вспомнил, как тихо ушла из жизни мать. Поселковое житьё ей совсем было не по душе. Когда Сандра, укутавшись в пуховую шаль, ёжилась от холода, включала обогреватели, чтоб нагреть в комнатах, мать вдруг заявляла. Что не хватает воздуха в квартире.
-Душно, так душно, что взяла бы и растворила эти стены, - говорила она. Ворчала на дочь: - Потолок что ли перекрась в голубой цвет... Буду думать спросонья, что небо...
Однажды, когда у Гоши был редкий трезвый день, отец пришёл домой обескураженный:
- Сейчас к Майме ходил, - и, понизив голос, продолжил, чуть ли не перейдя на шёпот,- ...она... пьяная. Белый день на дворе, почему-то не на работе сегодня, а в доме полно гостей. Ещё мне предлагает, давай, говорит, батя, выпьем. Надо вечером ребятишек её из садика забирать.
- Ну, выпила и выпила, и что такого?- вступил в разговор Гоша, - сейчас все пьют.
- Мне предлагает...мне...отцу..как ... почему она мне-то предлагает водку? - тихо негодовал сам себе старый оленевод, - что хорошего найдёт?
Потом, через совсем короткое время, Онтли получил известие из части, где служил его средний сын Олежка. В письме сообщалось, что парень находится в госпитале и будет демобилизован раньше положенного срока, в связи с состоянием здоровья, по болезни. Старик недоумевал: какой болезни? Ведь сын с самого детства рос здоровеньким, простуды и то редко подхватывал. Вспомнил, как удивлялись доктора на призывной комиссии, а самый главный из военных советовал Олежке идти в спецвойска: - Вот такие крепкие парни там требуются, все показатели выше нормы, - сказал напоследок отцу человек в военной форме. Но в письме из воинской части никаких подробностей не сообщалось. И родные стали ожидать приезда своего солдата.
Неприятности сыпались как из рога изобилия. В один из осенних вечеров в квартиру Сандры заявился участковый. При виде его у отца ёкнуло сердце. Хотя какое-то непонятное предчуствие было, но плохие мысли он всегда старался не пускать в голову, отгонял прочь.
- Младшая ваша, Некоча, в КПЗ у нас сидит. Пока допрашивают, - стал рассказывать он старику, - вроде и трезвая была, а делов...в общем... начудила она. Срок получит, по всему ясно ...
- Зачем?- задал совсем уж неуместный вопрос растерянный Онтли.
- Недалеко от посёлка с подружками и дружками стреляла из ружья по пивным банкам. Свидетели все на неё указывают, как зачинщицу, тем более ружьишко её молодого человека. Правда, зарегистрировано оно, но взято было у хозяина без спроса. Сам он так утверждает, и ему верят, - продолжал страж порядка.
Онтли молча выслушал участкового, попрощался и поспешно закрыл за ним дверь. Молча потом сидел на кухне, долго смотрел на фотографию покойной своей жены, но в голову никакие мысли не приходили.
- А что теперь сделаешь? - сказал он пришедшей с работы Сандре, - уже случилось. Хоть плачь, хоть кричи. Завтра надо в милицию пойти, еду унести, вещи, говорить с начальником, её хоть увидеть...
- Случилось, случилось... Да я ещё раньше тебя знаю, вся учительская у нас гудит, разговору на весь посёлок... раньше всем надо было думать...Они тебе скоро на голову сядут, а потом будем говорить, что уже случилось... - с годами старшая дочь всё больше становилась похожей на мать и внешне, и характером. Отец молча выслушивал её, как когда-то всегда выслушивал покойную Яв"не, мать своих детей.
Но сам решил идти к своему старинному приятелю, которого знал как человека сведущего и бывалого. У кого стоит спросить, так это у него.
- Вот ты удивил! - старик Ветлугин по обыкновению был абсолютно спокоен и невозмутим, - мои вон тоже "заливают" все выходные дни, и что? На самоуничтожение живут, пьют с пятницы до понедельника и что? А насчёт младшей твоей - тут адвокат нужен хороший.
- Это кто это? - спросил Онтли.
- Ну, юрист такой, защитник, - стал объяснять дед Ветлугин, - если хорошо заплатишь, то и вовсе условно могут дать.
- Как это так - условно? - опять задал вопрос Онтли.
- Да что ж ты тёмный-то такой? Как ребёнок, ей богу, - раздосадовался приятель, - на свободе будет ходить, только проверять её будут постоянно милиционеры. А что дети пить стали - об этом даже не думай. Только пусть на работу ходят, а то потом будешь кормить их до самой их же пенсии. Свою голову всё равно им не поставишь, так что старайся меньше думать... Я вот не думаю и мне хорошо.
Старый оленевод согласно кивал, но внутри у него всё протестовало. - Как может быть хорошо человеку, если детям плохо?
Он сердился на детей, досадовал, но ничего не высказывал вслух. Делал, как положено то, что требовали обстоятельства и даже наедине с собой не признавал, как "далеко от него ушли его дети". Старался увидеть их прежними, здоровыми, весёлыми, пытался "вдохнуть в них жизнь". Но чувствовал, как медленно уходит жизнь из него самого. В свободное от забот время перебирал старые фотографии детей, вспоминал...
Только однажды он крепко поговорил со старшим сыном.
- На тебя смотрят младшие, то и "теряют ум" один за другим, - камнем падали слова отца. Он не кричал, не срывался, ничего не предлагал, но слова будто сами срывались с его уст. Георгий молчал. Хотя мог сказать, что в редкие дни трезвости ему и самому было горько видеть, как рассыпается на глазах то, что строилось годами.
- Проснитесь, проснитесь. - В лицо Георгия ударил резкий запах лекарств,- что вы кричите на всю больницу? Что? Где болит?- склонилась над ним медсестра. Ещё не придя в себя после сна, мужчина спросил: - Кто сейчас заходил в палату?
-Что вы? Никого не было. Сосед ваш на выходные ушёл, - ответила медсестра. Георгий перевёл дыхание, присел на кровати... Это был всего лишь сон. Он увидел себя тринадцатилетним рядом с дедом. Дед Кольчу что-то говорил совсем невнятно, и настойчиво что-то пытался вложить ему в руки... Потом вдруг появился Окунь в звенящей колокольчиками меховой дедовой шапке ... А дед стоял рядом и вновь говорил и говорил, но Георгий не мог разобрать: не то бежать, не то беречь...
Мария Салиндер (Маргарита Пяк)