Мне семь, и я иду по крыше, иногда подбираясь к самому краю, рассматривая черепицы, аккуратно уложенные дедом.
- Татачка! – кричит бабушка. – А ну, слазь немедленно, пока не свалилась!
Спустившись по скрипучим половицам деревянной лестницы, оглядываю чердак. Бабушка не разрешает ходить по дому босиком, называя меня «любительницей заноз». По траве – можно, а по дому – нельзя. Выбегаю в сад и, уткнувшись носом в бабушкин мягкий живот, смеюсь в ответ на укорительный взгляд. У бабушки нет правого глаза - в молодости наткнулась на ветви – но она с удовольствием читает мне сказки по вечерам.
- Пойдем-ка, ягоды соберем, - говорит моя одноглазая старушка, улыбаясь. Беру её за руку – всегда теплые ладони – и вприпрыжку направляюсь к кусту с малиной.
Каждое лето я гостила у бабушки. Деревянный дом с небольшим садом казался мне самым лучшим местом на Земле. Позже я, конечно, ездила по миру: Греция, Италия, Испания, Франция, Таиланд, Куба. Но нигде не было спокойствия этой маленькой деревни, любви, что таил деревянный дом с чердаком, воздушных лепёшек, которые умела делать лишь бабушка. Каждый раз после небольшого путешествия, вернувшись в родной край, издалека завидев любимую женщину, ожидавшую меня на пороге, становилось тепло и радостно. На небольшой кухне пахло свежими булочками с корицей, а в чайнике кипела заварка с листьями мяты. Я присаживалась за круглый стол, покрытый клеенчатой скатертью с цветочным рисунком, и рассказывала бабушке о теплых краях, в которых побывала. Беседа длилась часами, а на душе делалось легко. Чем старше я становилась, тем чаще на выходные выбиралась загород к близкой сердцу подруге, умевшей слушать и молчать. В старом деревянном доме никто не обвинял в неумении делать верные выводы, излишней обидчивости, что мешает жить, неправильном выборе профессии, замкнутости и придирчивости, наивности и глупости. Бабушка принимала меня с распахнутыми объятиями.
- Жизнь нужно жить, несмотря на горе, проблемы и неудачи, - говорила моя старушка, нежно целуя в макушку.
Дед умер, когда мне было четырнадцать. Бабушка горевала, но продолжала хлопотать в саду, печь воздушные лепёшки и ухаживать за коровой, к которой я боялась приближаться.
- Ты скучаешь по нему? – спросила я однажды.
- Всегда, - ответила она, улыбнувшись сквозь подступившие слёзы.
- Как же ты справляешься с одиночеством?
- Никак. С ним не нужно справляться. Мы живём вместе.
Безответная любовь в девятом классе, и не менее грустная история на втором курсе университета были восприняты со всей серьёзностью, хоть и сквозь улыбку, появившуюся в уголках серых глаз. Она всегда находила необходимые слова среди множества ненужных, не умаляя переживания, но придавая надежду, утверждая, «всё будет хорошо».
- Ох, уж эта любовь! – восклицала бабушка, стоя на пороге, завидев поникшее лицо непутёвой внучки. – И как ты умудряешься находить таких проказников!
Она внимательно слушала, раскладывая клубки разноцветной пряжи, которые я привозила из города, как молодой человек после двух лет совместной жизни ушел к другой. Затем, прикоснувшись теплой ладонью к моему плечу, говорила: «До свадьбы заживёт». Зажило.
Три года назад я вышла замуж. Свадьбу сыграли в бабушкином саду. Моя одноглазая старушка, подмигнув, одобрила выбор невесты. На утро нас ждали воздушные лепёшки и чай с мятой, а вслед - вылита банка воды.
Через три месяца после свадьбы я прибежала к порогу, встретившему скрипом, с благой вестью, и бабушка принялась вязать пинетки правнуку. Мне не удалось выносить ребенка, но справиться с пустотой в ещё недавно появившемся животе вновь помогли слова и тепло ладоней моей старушки.
Перед уходом бабушка протягивала мне веточку мяты, которые стояли затем в стакане с водой на подоконнике нашей квартиры. Жаль, что моя одноглазая красавица не любила город, но запах мешочков с лавандой, сшитых ею, хранился в шкафу с постельным бельём.
Два года назад бабуля начала хворать. Не думаю, что внезапно, просто скрывать от меня недомогания и боли у неё получалось. Врач, к которому я привела любимую старушку, сказал, что надежды нет, но есть время, хоть и немного.
А вчера, когда супруг вдруг решил покинуть непутёвую жену, оказалось, что мне не к кому бежать. Придя к порогу, который встретил скрипом, вспомнила, что деревянный дом с чердаком пуст. Вот уже семь месяцев. Захотелось забраться на крышу, как в детстве, разглядывать черепицы, аккуратно покрывавшие кровлю. Вернув ключи в карман, отправилась в город, накинув капюшон.
Бабушка любила дождь, особенно если он случался с утра. Вечерний, он наводил на ненужные мысли, призывал тоску и склонял к неверным поступкам.
- Татачка! – проносится в голове. – А ну, слазь немедленно!
Мне двадцать семь, и я стою на крыше семиэтажного дома, всматриваясь в воздух. Это не выход, знаю, но всё равно поднимаюсь на парапет. Капли дождя касаются щеки, смешиваясь со слезами. «Жизнь нужно жить», - тихий голос бабушки, словно касание теплой ладони.
- Хорошо, бабушка, - отвечаю спускаясь, и остаюсь жить.