Всю книгу можно БЕСПЛАТНО СКАЧАТЬ на сайте LITRES.RU по ссылке: http://www.litres.ru/maksim-valerevich-fedosov/desyat
Все истории из книги «X» можно прочитать на сайте Максима Федосова: http://maximfedosov.ru/
1.
— Волков, ты почему опоздал? Ты видел, сколько времени?
— Анатолич…э… Георгий Анатольевич, ты же… вы же просили написать статью по… по поводу жилищно-коммунального…
— Костя, не парь мне мозги! — Главный редактор уже утром был задумчиво грозен. «Или не в настроении, или кто-то с утра «прошёлся по нему…», — подумал Костя и подпустил «виноватости» в глаза.
Пройдя по кабинету и заложив руки за спину, Медведев присел на краешек стола и пристально посмотрел на Костю.
— Не хочешь ли ты сказать, что написал её?
— Хочешь… В смысле? Написал! — Глаза Кости округлились, и по их яркому холодному блеску было видно, что он не врёт. Ну или почти не врёт.
— Ладно, потом покажешь. Тут… вот какое дело. Статью нужно написать… Как это тебе сказать. Обличительную… Нужно, понимаешь, Константин, — Медведев помолчал, задумался на минуту, — показать изнанку… — он опять задумался, — в общем, нужно собрать материалы… У нас тут в храм, в этот… ну, что в Ленинском районе, я забываю всегда как он называется… имени этого… В общем, назначен новый настоятель… ну, ты понял о ком я… Так вот, имеются сведения, что он... ну там какие-то странные сведения поступают... Ну, например, живёт в элитной квартире… понимаешь, о чём я?
Костя кивнул одобрительно. Посмотрел на часы, висящие на стене.
— Чего ты понял? Чего ты всё торопишься? — опять сорвался в крик Медведев. — Я сам ничего не понял, — он сделал паузу, — но… — успокоился, отдышался, затем посмотрел на телефон и продолжил: — поступил, как говорится, сигнал. Поэтому, давай, проверяй. Чего-то там нечисто всё. Он назначен к нам в город в конце прошлого года, прошло два месяца, он уже чего-то требует, там, — Медведев поднял палец кверху. — Вот так. Поэтому… есть определенное недовольство.
Константин Волков всё понимал.
Он не первый год работал в местной газете, он такие вещи просекал сразу. Газета на бедной самоокупаемости, а местная администрация вроде как выручает руководство печатного органа – подкидывает премии за публикации ряда нужных и важных для неё статей, кое-кому (Костя знал точно кому!) оплачивает отпуска за границей.
Сама газета существует лишь на скромные деньги рекламодателей и читателей, поэтому, чтобы привлечь побольше внимания к себе, собирает в городе самые актуальные новости и публикует их, особенно смакуя самые необычные, притягивающие внимание, и «горяченькие» опусы. К тому же новости, для их лучшего «разогрева», снабжают комментариями и наиболее пикантными фотоподробностями. В общем, газета, в которой Константин работал уже более пяти лет, называлась «Горячие новости», и этот яркий и броский заголовок безо всякого стеснения был набран крупными желтыми буквами прямо на черно-серой обложке.
Надо признаться, раскупалась газета неплохо. Как горячие пирожки по утрам «летели» её экземпляры, продаваемые на вокзале, на автостанции, в переходах, киосках и на базаре. Тираж газеты был совсем не маленьким для этого города, да и другой такой местной газеты не было. «Пикантных» новостей в городе было не так много, поэтому ежедневно в редакции раскалялся единственный телефон, журналисты постоянно работали (как они говорили) «на выезде», собирали актуальную информацию, а попросту — слухи и сплетни.
Посмотрев адрес, куда он планировал выехать, чтобы начать сбор материалов, Костя не нашёл на карте храма. Был указан лишь адрес, а на карте по этому адресу храма не было. Он хорошо знал свой город, и помнил, что в городе находится лишь один православный храм – в центре, рядом с центральной площадью, ещё перед ним, на площади высится заляпанный постамент с фигурой вождя со знакомой рукой, протянутой куда-то, в сторону храма. Так и стоят они напротив друг друга – вождь указывает на храм, словно призывает к чему-то или зовёт за собой, а белоснежный храм с золотыми куполами как будто пытается прикрыться молодыми берёзками от почерневшей от старости фигуры вождя. Но теперь Костя ехал к месту, где располагался, отсутствующий на картах, второй, недавно построенный храм.
Приехав на своем стареньком Вольво по указанному адресу, он вышел из машины и постоял, покурив и приглядевшись. На небольшом пустырьке за красиво выкрашенным забором располагался небольшой домик с покосившейся трубой и сенями, над которыми высился маленький купол с крестом. «Это и есть храм? — задумался Костя, — да, негусто… по сравнению с элитной четырехкомнатной квартирой...»
Он запустил окурком подальше на газон, смачно сплюнул и пошёл в сторону домика-храма. Войдя в калитку, он заглянул в стенд с объявлениями, прочитал, красивыми витиеватыми буквами набранные тексты, и не особо вникнув в суть объявлений, обошёл храм с другой стороны.
— Сегодни службы нету… молодой человек, — услышал он ангелоподобный тонкий голос невысокой бабули, появившейся из двери храма. «Ангел» держал в руках ведро и швабру с тряпкой. — Завтра, мил человек, приходи. Завтрась будет служба, и панихида будет… А сейчас никого нету. Убираюся вот...
Она заскрипела ведром дальше по узкой тропинке в сторону забора, а Костя, постояв и взвесив все возможности, заторопился за ней.
— Бабуль, а настоятель-то… э… новый у нас?
— Та новый…. Новый настоятель… да. Отец Алексий. Раньше-от отец Вадим был…, а теперь Алексий… степенный такой… молчаливый… хороший.
— А чего говорят, что он вроде как в элитной квартире живет, в городе… интересно?
— Какой там элитной... У него четверо детишек-то, вот наверное, и квартира-то большая нужна. Да, Бог его знает, чего он… мы-тось в таки вопросы не лезем… не наше дело это… Живёт и живёт, и дай Бог всем бы так. Дак, вон он идёт, уходит уже… надо чего, так подойди, спроси…
— Так как говорите, зовут его?
— Алексием, отец Алексий. Знаешь, как подойти-то?
— Чего там знать-то? — Константин развернулся и зашагал к тропинке, по которой в сторону калитки уходил настоятель.
Но пока он догонял его, все вопросы, которые Костя обдумывал по дороге к храму, каким-то непостижимым образом выветрились из головы. Он понимал, что любой вопрос по этой щекотливой теме, которая интересует его, вряд ли заинтересует священника, а хитрый вопрос с подковыркой он ещё не придумал. Он замедлил шаг, стал смотреть по сторонам, явно не желая догонять героя своей будущей публикации, и лишь украдкой приглядывался к настоятелю, к его одежде, обуви, толстому портфелю в руках. Отец Алексей вышел из калитки, три раза перекрестился в сторону храма, открыл дверь машины, сел и неторопливо вырулив на дорогу, уехал.
Константин ещё какое-то время бродил вокруг храмового забора, вспоминая, когда и где он впервые был в храме и… не мог вспомнить. Как-то, несколько лет назад, заходил он с соседскими мужиками на Крещение, после обильного застолья, — все почему-то вспомнили, что на дворе Крещение и нужно обязательно искупаться в проруби. Стояла морозная ночь, снег скрипел под ногами, где-то вдалеке красиво пели какие-то песнопения, и из открытой двери храма валил пар. Костя тогда и не думал серьёзно о походе в храм, просто пошёл вслед за соседскими мужиками, те серьёзно крестились, шептали чего-то, раздевались и, ахая и охая, лезли в полынью. Но он не верил в искренность своих застольных друзей, — ему казалось, что всё это некая игра в условность, – все идут в храм, и я пойду. Никаких мыслей о чём-то вечном, о каком-то спасении, о вере тогда не было в его голове. Мысли эти стали появляться ровно тогда, когда жизнь, обычная жизнь школьного учителя с мизерной зарплатой и несбыточными надеждами супруги на поездку к морю, стала давать трещину.
Кстати, тогда, — вспоминал он про себя, — была какая-то несмелая и довольно сумбурная попытка прийти в церковь, поговорить со священником, как-то успокоиться после очередного скандала с женой. Ну, выпил, поорал на неё, пригрозил даже вроде… чем-то… дверью хлопнул и ушёл в никуда. Петлял по городу, от магазина до палатки, и обратно. А тут… на пути, неожиданно возникла церковь, двери открыты, в самом храме не было ни души. Стоял Константин, стоял, покачиваясь, смотрел на иконы и не понимал, как… может быть… тут… спасение? Как можно отыскать здесь какие-то разгадки к тайнам своей собственной души, когда они и от самого себя закрыты на три печати? Тогда из какой-то дверцы вышел низенький старичок в рясе (Костя и не знал тогда, как выглядят священники), подошёл к нему, посмотрел внимательно своими щупленькими глазками и попросил… выйти на улицу, потому как закрывал храм. Костя тогда что-то мямлил про возможность «поговорить», но его собеседник то ли торопился, то ли ему не понравилось Костино «настроение» — он попросил прийти завтра утром. Расстроенный Костя в тот вечер ещё долго гулял по набережной, зарулил в какой-то бар и продолжал «гулять», чтобы как-то залить свои переживания и мутную догадку, что все проблемы – лишь внутри него, а не снаружи. С тех пор он даже и не думал заходить в церковь, сколько ни рассказывали ему о том, что сейчас священники уже совсем другие, и никто бы сейчас его просто так не выгнал бы из храма… Но, что было, то было — думал Константин, вспоминая свои прежние годы. К слову сказать, заявился он домой после той блудной ночи рано утром, и так поговорил окончательно со своей супругой, что поругался навсегда. Через месяц, получив развод, он вздохнул облегчённо, хотя про себя понимал, что тот вздох облегчения ещё долго не сможет выдохнуть.
Но судьба заплутала, запутала следы, через полгода он встретил Людмилу, ещё через пару лет нашёл работу в редакции газеты, постепенно всё стало налаживаться, и о тех, первых походах в православный храм Костя как-то и не вспоминал.
До сегодняшнего дня.
— Вот… дал «Медведь» задание… — сквозь зубы цедил он. — Чего писать… когда нечего писать… не о чём писать. Ну, квартира… Стоп. Квартира. А кто прописан в ней? Во, зацепка… — неожиданно обрадовался он своей находчивости. Так, прописка — раз. Оценочная стоимость квартиры — два. Ну, и соседи… — три.
Костя совершенно легко отбросил тень сомнения, которая начала мучить его внутри церковного забора, и, ободряя себя уверенностью, что так недалеко и до героя детективного сериала, дошёл до машины и уверенно стартовал в местные паспортные органы, где были у него давнишние знакомые.
За первый день работы над редакционным заданием Волков собрал немного информации, но уже была определенная конкретика, которую, однако, предстояло еще оценить и переварить. Дело в том, что квартира, в которой проживал священник, принадлежала не ему. Фамилия — Егоров С.А. — настоящего владельца четырехкомнатной квартиры в элитном доме на набережной, тоже ничего не давала. Граждан с такой же фамилией и инициалами проживало в городе 18 человек, и чтобы добраться до наград героя детективного сериала, нужно было обработать их всех. Ближе к вечеру, после того, как он просмотрел несколько сотен бумаг в местной жилищной инспекции, Костя доехал до редакции, оставил машину на парковке у редакции и поднялся в офис.
Гневные крики главного редактора были слышны уже на первом этаже редакции. Пока Костя поднимался наверх, ему уже шепнули, что в редакцию приехал мэр города и поэтому Медведев «рвёт и мечет», кидаясь на всех без разбору. Более опытные журналисты, проработавшие в редакции не первый год, подсказали, что у главного редактора с некоторых пор «замаячила» карьера в администрации, поэтому он сейчас «жмёт» изо всех сил, стараясь ублажить мэра по всем вопросам. И только поднявшись наверх, Волков осознал, что утренний заказ статьи про местного настоятеля – одна из ступенек к этой новой вершине в карьере Медведева. «Ага, — подумал Волков, — не зря Жора так взялся за настоятеля.
Он хотел было не подворачиваться под «горячую» руку главреда «Горячих новостей», но тот вместе с мэром сидел в большом рабочем зале: Медведев, уткнувшись в бумаги, о чём-то рассказывал мэру Чугунову, а тот, закинув ногу на ногу, пил кофе и смачно причмокивал.
— А, вот и он, — Медведев рукой пригласил Костю Волкова присесть, — шатаешься где-то. — Так вот… — продолжил он, — тираж газеты увеличился до тридцати тысяч экземпляров…
— Чего ты мне тут…— мэр грузно поднялся со стула. — К чему мне твой тираж… Я не об этом говорил… Я говорил о качестве работы журналиста. Общее качество материалов в газете, — полный отстой… на, вот, — он поднял со стола свежий номер «Горячих новостей» — что за заголовки «КАМАЗ провалился под лед», или вот… «Горячая вода хлестала из трубы»… что это? — он обвёл сидящих в комнате журналистов и глазами вернулся к Медведеву. — Это что за цирк? Что будут думать читатели о городских властях? На кой мне нужна газета, которая не умеет правильно поставить себя и вот так подаёт работу коммунальных служб? Вы забыли что ли, кто вам зарплату платит? Кто вас вообще оставил тут работать…. Года два назад, когда у вас кризис творческий начался? Вы у меня дождётесь, я не посмотрю на ваш тираж!
Медведев, опустив голову, переминался с ноги на ногу, — ему был неприятен этот разговор, который должен был состояться в его кабинете, с глазу на глаз, но мэр захотел сразу и при всех вот так высказаться по поводу редакционной политики.
— В общем, это последнее китайское предупреждение… товарищ главный редактор… пойдём, зайдём, я тебе ещё пару слов скажу… Чугунов, не попрощавшись, прошел по коридору, за ним засеменил Медведев.
Костя и сидевшие в комнате журналисты переглянулись…
— О чём это он?
— О чём, о чём… выборы намечаются в следующем году… Вот о чём. Он все свои газеты начинает заводить – мол, как писать и о чём писать…
— Да…
— Волков, зайди ко мне! — пронесся по коридору крик главного редактора.
Зайдя в кабинет, Костя Волков прикрыл за собой дверь.
— Ты ему поручил эту статью? — Мэр города был явно недоволен – подбородок был выдвинут вперёд, брови клинообразно сошлись на переносице.
— Ему. Он уже собрал материалы… — прошелестел страницами газеты Медведев, затем развернулся к Косте, — это по поводу настоятеля.
— Чо собрал-то? — протянул мэр.
— Ну…, был в храме у него, посмотрел…. Квартиру определил, где живёт… Он не прописан в этой квартире… она принадлежит некоему Егорову… сейчас по линии МВД запрос сделал… кто и что… в общем… работаем.
— Работаем… Ты мне смотри, не спугни его. Надо как следует проработать… Этот…. В общем, он уже второй раз в наши городские дела лезет. То ему пивзавод наш мешает… то казино ему, понимаешь, людей развращает…, то магазины не так работают… мол, до шестнадцати лет алкоголь продают… причём, за руку никого не ловил, а туда же… требует проверки… тоже мне... общественный контроль, называется. Занимался бы своим храмом…, беседы проводил… как прошлый этот… отец Вадим. Вот с ним нормально работалось… к каждому празднику я, между прочим, посылал подарки тому настоятелю… И отец Вадим…, надо сказать…, носа не высовывал из своего храма… А этот… всё ему нужно знать, везде лезет со своими проповедями… Проповедник. Пьют, понимаешь, а я виноват… Убийство в районе, а я виноват. Причём здесь мэр? Ну, причём, скажите мне? Вы мне давайте… давайте материал… надо собрать… что-то не просто так он сюда назначен… Что-то вынюхивает перед выборами, я это о-о-очень хорошо чувствую… Надо узнать, где он служил и с кем знакомства водил до назначения сюда… Ох, у меня предчувствия нехорошие….
— Лев Евгеньевич, завтра статья будет уже у меня на столе, я всё посмотрю, — Медведев обернулся к Косте и заглянул в его глаза насколько мог глубоко.
— Да, завтра статья будет… — поддержал его Костя.
— Хорошо, хорошо… мне покажите перед публикацией. Ладно, пойду. Засиделся тут с вами… Давай.
Чугунов крепко пожал руки обоим, хлопнул дверью, и в редакции повисла необычайная тишина.
Медведев ещё раз кисло посмотрел на Волкова и медленно, выдавливая слова, произнес:
— Завтра, понимаешь? Завтра…статья должна быть.
В эту ночь Волкову удалось поспать всего три часа. Утром, после очередной редакционной планёрки он зашёл в кабинет главного редактора и положил ему на стол четыре свежеотпечатанных листа с заголовком «НЕБЕСНАЯ БУХГАЛТЕРИЯ» — новый настоятель начал изменения в приходе с бухгалтерии...».
— Что это? – Медведев по привычке не отрывал глаз от своих бумаг.
— Статья… как просили. Обещал утром… вот… — Костя всем телом ощущал, что через полчаса, максимум – час, он завалится спать прямо в машине на стоянке около редакции и выключит телефон.
— А-а-а. А чего вдруг «бухгалтерия» всплыла… вроде о квартире говорили…
— Ну, Георгий Анатольевич… квартира так и непонятно кому принадлежит… снимает он её, я так думаю. А тут… реальное дело... я вчера нашёл бухгалтера, которого он выгнал. Прямо с него и начал – первым делом выгнал бухгалтера… мужику под шестьдесят…, он там счетоводом у них лет десять был. А этот сразу – отвали. Видимо, своего бухгалтера взял. Ну, понятно… Ну, и там по мелочи, я прошёлся, как мог, и по квартире, по машине… «Мазда» у него… нестарая совсем, лет пять-шесть машине. В общем, что мог собрать, собрал.
— Ладно, иди, почитаю. Ещё этому… — Медведев посмотрел куда-то выше шкафа, под потолок, — мэру ещё посылать. Давай, иди, будь тут!
— Ага! — Костя хлопнул дверью и тут же почувствовал, что до машины не дойдёт. Спать придётся в кладовке.
Статья, написанная Волковым, главному редактору не сильно понравилась, но пара фраз, которые Костя под утро дописал в окончании статьи, намекала на довольно неприятное прошлое у героя очерка. В целом, материал был написан в стиле, давно принятом в «Горячих новостях» — хлёстко, сильно, но без фактов. Так, просто чтобы сотрясти воздух и запустить очередную «утку».
2.
Статья вышла через три дня, как и договаривались тогда в кабинете у главного редактора. Мэр остался не сильно доволен статьей, но сроки поджимали, нужно было «палить изо всех пушек», а пушек, то есть средств массовой информации, во владении мэра было не так много. А если точно сказать, всего три. Местная кабельная сеть, в которой в этом году установили современное оборудование для вещания, местная официальная газета, которая напрямую финансировалась администрацией, да «Горячие новости», тираж которой был существенно выше, чем у первых и вторых. Да и тематика горячих новостей была пошире, чем городское хозяйство, именно поэтому Чугунов так лелеял любимое детище.
Статья о новом настоятеле храма в Ленинском районе отце Алексие вышла в среду. А уже в следующий понедельник в одной из центральных газет, выходящих в городе, вышло опровержение от лица некоего бизнесмена Егорова, из города Н., который утверждал, что действительно пустил жить в свою четырёхкомнатную квартиру в Ленинском районе настоятеля храма отца Алексия ввиду его бедственного положения: после назначения в новый храм, жильё в том городе, в котором он проживал с семьей, у него отобрали и попросили съехать как можно быстрее. Статья однозначно указывала на то, что поводом для вселения в ту действительно элитную квартиру было лишь желание помочь священнику с большим семейством. И ещё в статье был приведен один маленький случай, который очень живо иллюстрировал отношения владельца этой квартиры и священника: несколько лет назад именно этот священник, отец Алексий, помог спасти от тяжелой болезни дочку Егорова.
Как именно помог спасти, в статье не было указано. Но общий тон статьи вышел такой, что именно таким настоятелям, таким священникам, как наш отец Алексий нужно помогать. И ещё в конце статьи было маленькое примечание про бухгалтера, того самого, которого Костя Волков вынес в свой заголовок. Бухгалтера, оказывается, просто попросили освободить должность ввиду того, что бухгалтерия храма должным образом не велась больше пяти лет. Вся статья была выдержана в спокойном тоне, и получалось так, что именно статья Кости была надумана и лжива от начала до конца.
Костя читал это опровержение и впервые поймал себя на мысли, что его здорово переиграли. Очень кратко, чётко и по делу в статье было изложено каждое обстоятельство, что ставило его материал сразу в череду «выдуманных и лживых фактов». Он часто вспоминал свои годы работы в студенческих комсомольских изданиях и не привык мириться с тем, кто кто-то вот так опровергает его, с таким трудом добытые факты. Но ещё больше он чувствовал, что где-то далеко, в кабинете администрации города, чтение такого опровержения его, Костиного, материала, доведёт кого-то до очень жёстких мер и решений. Именно по нему могут пройтись эти «колёса гнева», которые все ближе и ближе к выборам демонстрирует руководство.
Костя целый день не знал, куда себя деть. Ожидая руководство, он всё время просидел в офисе газеты, занимаясь текущими задачами, а если быть точным – лазил на городском форуме газеты в сети интернет, рассматривая новые факты о настоятеле и выпытывая мнение о нём у знакомых и незнакомых посетителей форума. У некоторых посетителей мнения просто не было – нового настоятеля ещё мало кто видел и знал, а остальная часть большинства просто не интересовалась делами церкви и на костин вопрос отвечала просто: «А кто это такой?»
Медведев приехал в редакцию поздно вечером, когда большая часть сотрудников уже уехала домой. Костя, зная, что все равно позовут, остался. Он сидел в курилке с фотографом Витей, и тот рассказывал ему пикантные анекдоты и истории. Они оба тихо хихикали над услышанным, а потом снова молчали, затягиваясь сигаретой. Витя Козлов работал в редакции недавно, но был королём анекдота, — у него каждое утро был припасен свежий и довольно «бородатый» анекдот. Порой он, забывая приличия, мог рассказать непристойность прямо за столом, после нескольких рюмок, в присутствии краснеющих дам. Ему прощали это только потому, что работал он в подвале и редко появлялся в редакции.
Георгий Анатольевич был расстроен и выглядел уставшим. Он медленно прошёл по коридору, не снимая пальто, зашёл в комнату к журналистам, увидел Костю и присел рядом с ним на свободный стул.
— Что, Волков… опровержение читал в «Вестнике»?
— Читал, Георгий Анатольевич.
— Ну и что… с бухгалтером трудно было встретиться, всё узнать подробно?
— Да я с ним и встречался. Он мне…
— А!… Понятно, — Медведев махнул рукой. — Надо было выяснить, кто такой Егоров…
— Так их, этих Егоровых на всю область около пятисот, я уже и в отделе полиции был, справки наводил, сказали, сразу так, за день не обнаружат… А вы же всё торопили, торопили… Это же не рецидивист какой-то, чтобы на него материалы в базе хранились, обычный…
— Обычный, — передразнил Медведев. — Да необычный… Квартиру свою отдал этому…. Пожить… Значит у него этих квартир… И чем он вообще занимается?
— Владелец завода в области, окна там что ли пластиковые изготовляют…. Я сегодня справки навёл на него…. Приезжий он, откуда-то с Севера перебрался сюда… Уже лет десять, поднялся… вот завод, фирмы свои…
— Вот видишь, Волков, как ты вляпался… с этими… Что я мэру скажу завтра?
— Скажите, как есть. Что мы сделали всё, что смогли. Но он… чист. Как говорится, «чёрное к белому не пристанет»… — Костя весело ухмыльнулся, осознавая, что все-таки серьёзной выволочки по итогам статьи не будет.
— Волков, какое чёрное? К какому белому? — ты забыл что ли… кто эту статью заказывал?
— Не забыл… А что мы можем? Это же вроде как церковь… Я не думаю, что на любого…, кто в церкви служит, можно вот так накатить… Не все же там такие…
— Какие, Костя? Ты мало что ли газет читаешь? Про мерседесы у попов, про дорогие часы, мебель, обстановку… Про их заграничные вояжи… Тоже мне, понимаешь, святые… У всех, Волков, у всех на уме одно и тоже… И у тебя тоже самое на уме… как быстрее бабок нахватать и свалить куда-нибудь.
Костя улыбнулся. Не то, чтобы именно так он и думал. Конечно, от пары-тройки премий к своей работе и от ласкового месяца отдыха где-нибудь на теплых островах он, конечно бы, не отказался. Вопрос был только в том, что ни пары премий, ни месяца отдыха ему было не видать. И он знал об этом точно. А о том, чего не бывает, он не любил мечтать.
Разговор с главным редактором затянулся – тот сходил в свой кабинет, принёс начатую бутылку коньяка и вдвоём, расстроенные, они сидели до двух ночи, вспоминая свои былые годы становления редакции.
Утром Костя проснулся преисполненный новых сил. То ли от того, что никакого разгрома по своей статье он так и не получил, то ли от того, что вчера так хорошо и по-дружески посидели с главным редактором, то ли просто от хорошего солнечного дня ему вдруг захотелось сделать что-то «хорошее»: попробовать глубже заглянуть в суть деятельности настоятеля, чтобы всё-таки выкопать что-то более серьёзное… Нужны были какие-то сильные и крепкие аргументы, нужно было внимательно вникнуть в жизнь этого прихода, чтобы подготовить что-то более сильное, убойное… Костя придумывал и придумывал на ходу какие-то новые аргументы, какие-то возможности, сам радуясь своему хорошему утреннему настроению, солнечной погоде, которая ещё радовала, несмотря на середину октября. На радостях, рано утром, он даже обнял Людмилу, которая как всегда готовила ему кофе…
Первым делом он решился поговорить подробнее с прихожанами в этом храме, чтобы выяснить, какие настроения в связи с приходом нового настоятеля бродят там. Наскоро позавтракав и одевшись, он выехал в сторону Ленинского района. Доехав буквально за двадцать минут, без обычных пробок, он оставил машину подальше от храма и пошёл пешком.
— Очень рад, очень рад, — отец Алексий протянул руку Косте. — Вы и есть тот самый журналист, который раскопал про меня всю «правду»? — улыбнулся он.
— Добрый день, — Костя был явно не готов, к тому, чтобы его так сразу узнали.
— Я видел вас тогда, неделю назад, когда вы ходили вокруг храма…, но так и не зашли. Видите, сегодня уже зашли…
Костя был явно растерян, не знал, что ему нужно сказать, и как себя теперь нужно вести. К такому благожелательному отношению к собственной персоне он был явно не готов.
— Скажите, Константин, вы ведь крещённый?
— Да.
— Вот видите, это уже очень хорошо.
— Да! — Костя махнул рукой. — Что хорошего? Честно говоря, крестили меня в детстве… никто и не спрашивал.
— Ну и хорошо, что в детстве. А представьте себе такую ситуацию: ваша мама заметила бы, что вы заболели, и стала бы вас тогда, в двухлетнем, например, возрасте спрашивать: лечить вас или не лечить. Вы бы, наверное, и не знали, что ответить. Крещение — это только начало выздоровления, начало нашего спасения. А дальше человек, вырастая, делает собственный выбор, как жить: в соответствии с состоявшимся уже Крещением, или вопреки ему.
— Ну, вопреки… конечно, никто не живёт. Живут все, как люди, никто никого не убивает.
— Что-то в вашей газете, я этого не заметил. Если бы так было, Константин, как вы говорите, газете вашей не о чем было бы писать. Вы сами-то в храм не ходите, как я понимаю?
— Ходил. Ну…
— Когда-то было, да?
— Как вам сказать. Я вам расскажу историю, а вы сами решите… Однажды, как сказать… в трудную минуту своей жизни, когда мне понадобилась помощь, ну знаете, семейный конфликт, первый брак… сложности, безденежье… В общем, шёл я вечером по проспекту, не зная куда… И тут на дороге я увидел красавец-храм. Величественный. Большой. Зашёл, постоял среди икон. И тут из какой-то двери вышел старичок. Я к нему. Накопилось, знаете… А он ключами потрясывал, храм торопился закрыть, домой, видимо. Ну и сказал мне, мол, приходи завтра. Завтра и поговорим. Ну, что делать. Завтра, так завтра. Ушёл я. Причём всё во мне тогда оборвалось, что ли. Уж, думаю, если в церкви отворачиваются вот так…, кому я нужен тогда… Ну, и… сами понимаете. Напился с друзьями до состояния… морской свинки. Утром домой пришёл, а жены нет. Надо было бы вернуться тогда, попросить прощения, мол, сам виноват, руки распустил. Ну, в общем, расстались мы, развелись. И горечь осталась… Думаю, если бы тогда с этим старичком поговорил бы, дорожка бы привела в другую сторону.
— А чего вы сами не вернулись, раз чувствовали свои вину?
— Да как сказать…, ослеплён был обидами своими. Ну, вот. Я и рассказал вам. Никому не рассказывал никогда.
— Вот видите, а говорите, что вы неверующий, — опять улыбнулся отец Алексий. — Раз так говорите, значит, верите в помощь Божию…, а она, знаете, не сразу вот так человеку раскрывается. Иногда через страдания, через обиды, через трудности… Вам только… знаете, надо бы что-то с работой…. — отец Алексей помедлил, — уж больно темы в вашей газете, знаете… некрасивые что ли. Хорошо бы писать о чем-то полезном, хорошем, а не копаться в чужом грязном белье… Вы сами-то как думаете?
Костя помолчал, поморщил лоб.
— Нормальная газета. Как у всех. Сами понимаете, если такой газеты не будет, будет другая. Кому-то нужно… — он в свою очередь тоже улыбнулся, пытаясь поймать нужное слово… — писать и о таком.
— Да нет. Не нужно писать о таком. Это всё от бедности духовной нашей… интересуются подобным. Вы, Константин, если бы хотели, нашли бы себе что-то более…
— Да не ищу я ничего более… Меня эта работа вполне устраивает…
— Ну, как знаете, вам, конечно, решать. Ну, в любом случае, для вас сюда дорога всегда открыта…
— Да разные у нас с вами дороги… — Костя не сразу сообразил, как назвать священника – по должности или по имени. Подумал, и решил не называть никак. — Разные дороги. Я пойду, мне пора.
— Да, да, конечно. Знаете, Константин, даже разные дороги иногда приводят к одной цели…
— Ну, как сказать, — ухмыльнулся Костя. — Я знаете…, ценю свободу выше всего… даже выше религии, какой бы она не была полезной и хорошей. Поэтому считаю себя свободным человеком…
— Это, Костя, как посмотреть. Свобода – она внутри человека, а не снаружи. Вот, вы сейчас направитесь не туда, куда хотите, а на работу. И в этом уже есть часть вашей несвободы. И сигарету приготовили, потому что волнуетесь…, я же вижу… А сигарета ваша, — уж тем более несвобода от этой нездоровой привычки. Куда бы вы ни отправлялись…
— Ну, ладно. Куда отправлюсь… — помедлил Костя и уже начал разворачиваться в сторону дверей. — Туда и отправлюсь… — а сам начал уже думать о том, что и действительно собирался ехать в редакцию. Он хотел попрощаться, но опять не знал, как и что лучше произнести в конце разговора. Священник выручил его, первым протянув руку для прощания:
— Ну, до свидания. Храни Господь!
Костя неуклюже и как-то неожиданно для себя немного наклонил голову в его сторону — словно прощаясь, открыл двери храма и вышел на улицу. Солнце ещё по-летнему припекало, большие осенние лужи отражали яркость и прозрачность нового дня, а на душе у Кости почему-то было скверно. Эта скверность как-то была связана с мягкой тёплой улыбкой и искренним радушием священника – Костя не понимал, почему тот, совершенно чужой ему человек, так радуется, — он и видит его в первый (ну, пусть – второй) раз в жизни. Что в этом священнике такого, что он видит всё и всех в таком радостном свете? Не мог Костя придумать какое-то разумное и логичное объяснение этой феноменальной улыбке… Поэтому оставалось думать что-то несуразное и подозрительное.
Потому и настроение было под стать мыслям.
3.
Новая статья не получалась. Никаких мыслей, идей, вариантов, подходов, никаких аргументов, и самое главное — никаких фактов не было, не находилось, не получалось найти, — все было безрезультатно. Белый лист бумаги третий день лежал на Костином рабочем столе и так и оставался белым. Он понимал, что невыполнение редакционного задания грозит ему, как минимум, разбирательством с главредом, но после последнего разговора с отцом Алексием Костя пребывал в каком-то растерянном душевном состоянии – он прекрасно понимал, что настоятель спокойно и уверенно делает своё дело и что изобличить такого человека в чём-то грязном и нечестном практически нереально. Все мысли были направлены только на то, чтобы найти достойный повод отказаться от этого задания редакции и «свалить» на какой-то другой проект.
Вечером в пятницу раздался звонок Медведева. На том конце главный редактор куда-то торопился и звал Костю с собой.
— Собирайся, мэр зовёт поговорить.
— Георгий, у меня нет ничего…
— В смысле?
— Да ничего пока со статьёй не получается.
— Да ну её, эту статью. Собирайся, говорю. Мэр устраивает встречу в бане. Как говорится, заодно и попаримся.
— В бане?
— Ну да. А ты не знал, что он каждую пятницу по вечерам решает там дела? Костя… ты, а ну да… ты, наверное, ни разу там не был… Ладно, я отвезу. Сам увидишь!
Баня находилась за городом. Двухэтажный особняк за высоким забором был выдержан в русском деревенском стиле: массивные стены из оцилиндрованного дерева, узорчатые окна парной, рядом резная беседка с пыхтящий мангалом, на котором жарились жирные куски сегодняшнего угощения от мэра. У забора был припаркован десяток дорогих и сверкающих иномарок. В дверях уже ждали упитанные охранники. Проверив документы и вывернув содержимое портфелей, Медведева и Костю провели в дальние комнаты, где предстояло, оставив все лишнее, облачиться в белоснежные халаты и проследовать в банный комплекс.
Мэр города был уже «навеселе». С радостью приняв новых посетителей своей «банной империи», он долго водил их по помещениям, показывал оборудование, элементы отделки, кедровые бочки, бассейн длиной с взлётную полосу аэродрома, тренажёрный зал, парилку, какие-то неземные капсулы для омоложения и прочее, прочее, — казалось, в этом заведении можно вернуть себе былые годы молодости, зацвести, словно новый одуванчик, родиться заново и обрести вторую, и даже третью молодость. Мэр на эпитеты сегодня был скор и горяч, и казалось, что он действительно искренне верит тому, о чём так оживлённо рассказывает.
— А раз верит всему этому бреду… — думал Костя, — значит каждый день тут проводит, — сделал он довольно простой и незамысловатый вывод.
После обхода всех помещений мэр вернулся к столу, который был установлен в трапезном зале, и быстро потеряв интерес к новым гостям, принялся за дело, от которого его оторвали. За столом уже ждали раскрасневшиеся то ли от парилки, то ли от первых рюмок спиртного коллеги мэра по управлению городом. Костя видел знакомые лица: тут был и начальник милиции, и прокурор города, и руководители известных городских предприятий, помощники мэра, директора магазинов и ещё несколько человек с более серьёзными лицами, имён и фамилий которых Костя не знал. Они сидели за столом, в мягких кожаных креслах, чуть развалясь и отдыхая после банных процедур. Стол, за которым сидела мэрская компания, был уставлен яркими, красочными импортными бутылками, длинными блюдами с закусками, тарелками и рюмками, — словом, всё было накрыто по высшему в таких случаях, мэрскому разряду. Сидящие за столом оживлённо перешёптывались, негромко разговаривая о своих, текущих и не текущих делах.
Мэр продолжал и здесь «управлять заседанием».
— Ну что, дорогие мои…, я собрал вас…, чтобы сообщить вам… — он одернул ослепительно белый халат и поднял рюмку. — Ладно, не разговаривать сюда пришли…, а… так сказать, очиститься… Сегодня это особенно важно…, потому что количество, так сказать, сплетен и слухов в городе и области растёт каким-то неудержимым образом… — он помолчал. — Вот и главный редактор… наших «Горячих новостей» тут, если кто подзабыл его… вот он – Георгий Медведев, или просто Жора… Ну, и…значит… давайте, э-э-э, за чистоту в городе, информационную и, так сказать, чистоту во всём! Ну, поехали…
Он ловко опрокинул рюмку, шумно выдохнул и потянулся к блюду с закусками, прищёлкивая пальцем.
Ещё несколько тостов были сказаны следом, потом все долго и молча закусывали, изредка переговариваясь с соседом, что-то мычали с набитыми ртами, вскрикивали, вспоминая какие-то события, затем всё застолье охватил негромкий мерный гул разговоров и обсуждений, и вскоре «управлять заседанием» уже не было необходимости – встреча и застолье мягко перетекли в спокойное и размеренное решение насущных вопросов. Здесь решалось большинство вопросов, которыми и без того был забит распорядок жизни присутствующих, и решались они довольно быстро и по-деловому: почти все городские чиновники были здесь, за одним удобным и раскрепощённым столом, и не нужны были здесь никакие согласования, никакие резолюции. Все вопросы, которые им нужно было решить здесь и сейчас, они решали сразу, не выкладывая суть вопросов на бумагу, не заворачивая решения в сторону, не требуя никакого согласования и подписей.
Достаточно лишь только рукой взмахнуть:
— …силий Романыч, что там по асфальтированию дороги в посёлок? — спрашивал прокурор.
— Да, Вениамин Алексеевич, запланировали на следующий месяц, сделаем.
— Давай, давай, Романыч, а то добираться через окружную на дачу стало совсем невозможно… пробки такие. А то будет напрямик дорога, удобно…
— Николай Иванович, а что там по гаражному вопросу нашему? Уже готовы документы по застройке, а вы с гаражами никак не определитесь… — говорил заместитель мэра по строительству.
— Да, Александр Львович, по гаражам вопрос решён. Осталось нотариально подписать ещё пару документов, и можно будет сносить.
— Ну, хорошо. А то… — глаза стреляли во главу стола, — спросит вон в понедельник на совещании, чего и говорить…
— Ну, говорите, что уже можно забор возводить, чтобы строительную технику загонять.
— И то верно, технику пока подвезём. Михалыч, — говорящий вставал, и двигался с рюмкой в руках на другую сторону стола, где уже шла оживленная дискуссия по вопросам отопительного сезона. — Михалыч, давай своим команду, пусть технику на Соколово привозят. Смета там у тебя в папке была, посмотри. Давайте, не откладывайте, прямо в понедельник завозите.
Через полчаса оживление за столом поутихло, — часть бесед переместилась в парилку. И здесь, под покровом пара разговоры продолжались, дела решались и решения находились довольно спокойно и размеренно. Словно сама обстановка, — немного расслабленная от закусок, спиртного, уютного и негромкого освещения, пара и вкусного запаха хвои воздействовала на людей, принимающих решение, — и решения принимались спокойно, взвешенно, словно так всегда и происходило.
Мэр собственноручно поддавал парку, — небольшим деревянным ковшом, он зачерпывал воду из бочки и плескал на разгоряченные камни парилки. Все охали, ёрзали на своих мягких подстилках, обжигаясь горячим паром, кто-то выходил, кто-то заходил в большую вместительную парную снова.
— Вот, вооот, какая баня должна быть… — поддакивал мэр сам себе, — с парком, с горячим парком… чтобы вся грязь, понимаешь, отлипла…
— Лев Евгеньевич, хорош уже… наверное, хватит, — стонал кто-то с верхней полки.
— Евгеньич знает… — протяжно вторил ему голос из-за спины.
— Чугунов не расплавит, не «боись», — шутил мэр и поддавал парку.
Костя впрыгнул в парилку следом за Медведевым. Они вдвоём сели на нижнюю полку, запахнувшись простынками.
— А… вот и журналисты пожаловали… — мэр вытащил размокший берёзовый веник из шайки, улыбаясь и поддерживая простынку, пригрозил только что вошедшим. — Вас бы вот… отходить… веничком как следует… Новостей не могут состряпать как следует… средства, понимаешь, массовой информации… — мэр быстро переходил от темы к теме. — Что смотришь, Волков? У тебя даже фамилия правильная, да? — Он толкнул Медведева под локоть, — скажи Медведев? Все, кто сидел в парилке, засмеялись.
А мэр продолжал.
— Вы у меня должны быть сильные, быстрые… с такими фамилиями... Я вас подбирал, специально, понимаешь… Для охоты. Фамилия очень много говорит о человеке… Да, Репкин? — мэр повернул голову к своему помощнику. — Да, — тут же ответил он сам себе. Вот у меня, — раскрасневшись, продолжал он, — фамилия Чугунов. Что это означает? — улыбался мэр сквозь пар. — Это означает, что меня сломать нельзя... чугун — самый крепкий металл, его не сломаешь, не согнёшь… И никакие там угрозы не помогут… И у вас сильные фамилии, — Медведев, Волков… сильные… только простого сельского священника побоялись… Горячие новости, тоже мне. Да вы знаете, что он, этот ваш батюшка с сельского прихода угрожал прокурором области? Говорит, я вижу все ваши делишки… А какие делишки? Какие, скажи мне, Медведев? — рявкнул он на главного редактора. — Какие? Что в городе чисто… что все дороги отремонтированы? Мне ведь таких денег ни область, ни центр не даёт… Где их брать? Правильно, заработать должен город. Заработать сам должен! Понимаешь, — он обратил своё раскрасневшееся лицо к Косте. — Вот и зарабатываем, как можем. А он начал мне перечислять, мол, казино, игровые клубы, игровые автоматы… Пальцы начал загибать. Я ему загну… — Мэр выпятил нижнюю губу и сжал с хрустом кулак. — Я ему так загну, вспомнит мне…
Он поддал ещё воды на камни и встал, собираясь уходить из парной. Все вздохнули, дверь открылась, и свежий прохладный воздух сильной струей ворвался в помещение, где уже не было видно лиц из-за плотной пелены пара.
— Я ему загну… — продолжал Чугунов, выходя. — Нет, слушай, вот хорошо с прошлым настоятелем было, этот… как его… отец Вадим. Ведь хорошо было, я ему и доски, и стройматериалы подкидывал, и деньжат неплохо тоже… в общем, жертвовал, сколько мог.
Раскрасневшиеся гости медленно усаживались на свои места за столом.
— Помогал, да… Но чтобы отец Вадим мне слово поперёк говорил… такого не было никогда… — медленно растягивая слова, говорил мэр, — да ещё чтобы попрекать меня бизнесом, какими-то намёками… это уже вообще наглость, — он посмотрел ещё раз внимательно на главного редактора «Горячих новостей». — Слышали, господа журналисты? Георгий, ты давай думай… я тебя хочу в администрацию позвать… понимаешь? Нужен мне человек, кто будет руководить газетами в этом городе, понимаешь? Ру-ко-во-дить… а не статейки писать. Готовься… Дела закончишь и давай… пора уже тебя поднимать, уже лет пять в своей редакции киснешь.
— Лев Евгеньевич… — Медведев, казалось, покраснел ещё сильнее, — Лев Евгеньевич, я конечно… вот только надо найти замену себе… так сказать… достойную…
— А это разве не достойная? — мэр держал в руке рюмку и показывал на Волкова.
Костя в этот момент тянулся за бутербродом с чёрной икрой, и рука его так и повисла в воздухе.
Медведев, подтолкнув Костю, закивал головой, мол, конечно, достойная смена, достойная, однако была в его глазах какая-то недосказанность… Словно он ожидал ещё чего-то от Волкова, кроме хорошей работы в виде разгромных статей с высокими рейтингами.
— Ну вот… давай, готовь замену, и через месяц ко мне в администрацию… ждать не могу больше, — выпив рюмку, закончил свою фразу Чугунов.
Костя в этот момент осознал, что бутерброд, за которым он тянулся, он только что проглотил, практически, не жуя. Все мысли в его голове в этот момент вдруг остановились, кроме одной – он уже представлял себя, сидящим в потёртом кожаном кресле главного редактора. Остальные мысли сначала сжались в крепкий клубок, замерли, затем словно огромный раскалённый шар взорвались в мозгу и выстрелили каким-то невообразимым ярким и праздничным салютом. Он вдруг сообразил, что с зарплатой главного редактора сразу, за несколько месяцев сможет доделать пресловутый ремонт в квартире. Сообразил сразу, какую машину сможет он приобрести вместо своего старенького и видавшего виды «Вольво», сможет, сможет… сможет. «Салют» продолжал опускаться на землю, мысли постепенно отпускали свой напряжённый ритм, он чуть ровнее сел в кресле, затем отодвинулся глубже, чуть развалясь, словно все эти кадровые перестановки прямо сейчас и произошли.
Слова Чугунова понравились Косте, да и по часто мелькавшим голубым глазам Георгия Анатольевича Медведева видно было, что и он только что примерял на себя роль главного по СМИ в районе и городе. И его взгляд, удовлетворённый и довольный говорил о том, что эту роль он с радостью взвалил бы на свои совсем не хрупкие плечи.
В руках у Медведева быстро очутилась наполненная рюмка, следом вторая, потом третья…
— Ну вот, — подумал Костя, — уже обмывает назначение… быстрый главный редактор…
Вдруг над столом взлетел вздох удивления и крайнего гастрономического удовольствия: сначала в зал вошёл запах свежежареного мяса, а затем на огромных блюдах внесли ароматный горячий шашлык.
— Эх, что ли опять попариться чуток? — мэр грузно поднялся от стола и направился к парной. Дойдя до двери, он повернулся к сидящим за столом: — Ну что, есть что ли пришли? Давай, давай, попариться ещё… косточки прогреть… Баня парит, баня правит, баня всё поправит, — произнёс он торжественно, приоткрывая дверь в парную. Горячий пар пахнул в его лицо, он засмеялся, заржал, как целый табун лошадей и с победным криком запрыгнул в парную.
Через несколько часов, чистые, но уставшие коллеги мэра по банным процедурам и городскому хозяйству сидели на веранде банного комплекса, допивая напитки и доедая местами заветренные закуски — общее состояние было такое, что подай сейчас закуски со позавчерашнего стола, — подошли бы и они. Мэр что-то уже бессвязно лепетал о будущем города, — его мало кто слушал, а некоторые присутствующие уже клевали носом после трудной будничной недели, предвкушая очередные пьяные выходные.
Лев Евгеньевич, однако, был ещё в состоянии вспомнить о сегодняшних разговорах по поводу «Горячих новостей» и снова звал Медведева работать в администрацию. На этот раз речь шла не о способностях Медведева, а о его преданности Чугунову.
— Ты ж… Медведев… человек свой уже в городе… Я тебя… лет десять как знаю… Ты ж свой… А? — бросая огрызки куриных костей в тарелку и поднимая жирные пальцы вверх, твердил он. — Ты же ни какой-нибудь там… Зайцев… — он улыбнулся по всю ширину своего лица. — Хм. Да, Медведев? Не подведёшь? — толкал он плечом своего коллегу, потом долго вздыхал, пыхтел, и наконец, добавил: — Если что?
— Что может быть, Лев Евгеньевич? Что может быть… здесь в городе, где все свои… где всё устроено так… чтобы… город развивался… Да не переживайте вы так, Лев Евгеньевич, мы за вас… мы любого порвём…
— Смотри… Медведев… Смотри у меня… Я тебя… Я тебе дам всю твою грязную журналистику в руки, будешь править…
— Ну почему же грязную, Лев Евгеньевич?
— А! — махнул рукой Чугунов и усмехнулся. — Разве не грязная? Журналистика так устроена… понимаешь? Каждый рождается в этот мир чумазым, грязным… А другие всю жизнь так живут… В грязи по колено. А есть такие, кто хочет посмотреть, как там другие в грязи своей ковыряются… это ж интересно… да, Волков? — он повернулся к Косте лицом. — Ты вот работаешь в этой газетёнке, ты же знаешь, как люди любят подглядывать в замочную скважину… да? Что молчишь? Любят… любят, — он помолчал несколько минут, губы его неестественно скривились, потом добавил: — потому все и читают ваши газетенки… Но! — он опять поднял вверх указательный палец, измазанный в жире от шашлыка, — но не мы создали эту грязь и эту мерзость, не мы… Не мы создаём и пишем эти сплетни и слухи, запомните — люди сами создают их… потому что… завидуют другим… и радуются… когда у кого-то хуже… — он опять задумался на минуту, — ... в этом погрязло всё общество. Сам человек докатился до такого скотского состояния, что мало того, что сам находится в дерьме, так он ещё хочет посмотреть, как в это дерьмо попадают другие. Свиньи кругом, свиные рыла одни… — он нервно бросил недоеденный твёрдый кусок мяса на тарелку и начал вытирать свои замасленные руки салфетками.
— Ну, Лев Евгеньевич, вы уж сгущаете краски. Мы всё-таки не такое исчадие зла, как вы нас тут представили, — Медведев пытался улыбнуться, хотя на него уже никто не смотрел. — Есть всё-таки и развлекательные материалы, и вообще… в газете есть ещё и нравственность какая-то…
Чугунов открыл вдруг на секунду закрытые глаза и посмотрел на Медведева в упор.
— Какая нравственность… о чём ты? Медведев? Ты меня удивляешь? Есть деньги, за которые всё покупается и продаётся, понял? Вот ты хороший редактор, толковый, а заплати тебе завтра в пять раз больше, ты такое напишешь… Мораль… Эх! Салфетку дай ещё, мораль! — Он протянул руку к стоявшим приборам на столе. В это время к веранде подошла группа молодых стройных девушек в облегающих танцевальных костюмах.
— Вот она... Жора, наша мораль! Артисточки наши… артисты… цирка! — Ну…. вот это другое дело… А я думал, так и будем сидеть, как на заседании Думы… Алексеич, твоя идея? — посмотрел он на своего помощника, мирно спавшего в кресле. Тот вскочил, протёр глаза и, улыбнувшись, закивал головой.
— Вот, Медведев... нравится? Вот то, что нравится, то и есть нравственность. А ты говоришь…— Мэр тяжело привстал с кресла, подошёл к группе девушек и негромко о чем-то захихикал. Медведев сделал знак Косте, что нужно собираться, потому что начинается вечеринка для близкого круга… Костя сообразил быстро, незаметно вылез из-за стола, пожал руки сидящим рядом, откланялся далеко сидящим и вышел с веранды в сторону калитки.
Медведев ещё немного задержался около мэра, который вдруг вспомнил что-то и остановил его.
— Слушай, я знаю, что нужно придумать, — шептал мэр, поглядывая на красиво одетых юных особ. — Знаю. Мы сделаем этому настоятелю… — он ещё раз посмотрел на молодых красивых девушек, — мы ему сделаем настоящий эротический скандал…. Ух… Медведев… У тебя фотограф есть?
— Ну, есть.
— Всё. Я придумал. Завтра давай… позвони… Я тебе расскажу, что нужно сделать. А этого… своего журналиста… не дави, он сделал что мог… хороший парень. На своё место возьми. Тебе будет нужен такой… нерешительный и молчаливый. И ко мне его, в баню, приводи почаще. Пусть пообвыкнет… Давай… до завтра.
4.
Утром Медведев узнал план мэра. План был невероятно простым и невероятно грязным, даже по меркам Медведева: нужно было пригласить настоятеля на освящение помещения в городе, а там незаметно превратить это помещение в стриптиз-клуб, где и неожиданно и открыто запечатлеть священника в облачении в такой, неподобающей высокому сану, обстановке.
После этого разговора, в котором мэр говорил не прямо, а намёками, однако вполне осмысленными, Георгию Анатольевичу стало не по себе. Нет, он и раньше писал заказные материалы, да и вообще всякую чернуху, а местами даже гадости по заказу, — но тогда речь шла о простых и рядовых чиновниках, бизнесменах и просто общественных личностях. Но чтобы вот… священника застукать в придуманной пикантной ситуации, и об этом сделать репортаж… это было для него сильным перебором. Целый день эта предполагаемая сцена в стриптиз-клубе не выходила из головы Георгия Анатольевича, — он переживал, пытался даже найти оправдание себе, не находил, примерял на себя новую должность, которая шла следом за этой вымученной и неприятной ситуацией, которую он должен был организовать, и в результате вечером просто тихо и мирно напился, сидя в одиночестве в своём кабинете.
В тот вечер он возвращался домой по холодной набережной, растрепанный, раздавленный поставленным редакционным заданием, и утром с большой радостью почувствовал спасительную температуру и жар, о чём довольный сообщил в администрацию. На том конце провода долго переспрашивали, «кому передать» и «на кого переключить», но Георгий Анатольевич просил не переключать, а лишь передать помощнику мэра, что он свалился с температурой, и не сможет в ближайшие дни выполнить поручение мэра.
Сцену в стриптиз-клубе устроили без него.
Через несколько дней, ему, уже быстро выздоровевшему и посвежевшему рассказали подробности «постановочной операции». Он и сам эти дни болел, переживая за ситуацию, которая состоялась где-то там, без него: ему одновременно было очень любопытно, как всё это произошло, с другой стороны было противно думать о последствиях этого происшествия. Представлял он себе и встречу с настоятелем после той статьи с фотографиями, которая должна была выйти в газете в ближайшие дни. Представлял… и не хотел представлять… так сильно страшили его те глаза, которые могли выразить слова, которых он и его команда были бы достойны после всего этого… Но Медведев старался об этом не думать.
Действительно, настоятеля пригласили освятить помещение в центре, он приехал в облачении, подготовился, но не начинал освящение, — хотел уточнить, чем будут в этом помещении заниматься его владельцы. Видимо, было какое-то чутьё у отца Алексия по поводу этих странных, упитанных людей с шарообразными лысыми головами, — кто-то попросил поучаствовать в этом событии охранников из городского охранного предприятия. После того, как заметили, что отец Алексий начал сомневаться в необходимости и потребности церковных таинств для данного помещения, на его четвёртую попытку вопроса, ответили прямо, что здесь будет стриптиз-клуб. И ещё добавили, что не стоит задавать лишние вопросы.
После этого отец Алексий спокойно собрал свои вещи, упаковал сумку и засобирался на выход. В этот момент подготовленные заранее девицы в очень тесных одеждах, а местами и без неё, накинулись на настоятеля, словно пытались взять у него автограф или увековечить себя на фото вместе с ним. И действительно, у входа застыл с фотоаппаратом заранее фотоукомплектованный Витя Козлов, фотограф «Горячих новостей», который быстро наделал нужных кадров. Что интересно, отец Алексий не стал кричать и ругаться, а лишь сбросил с себя некоторых особ, отодвинул от себя подальше, и спокойно вышел из здания, отвесив лишь несколько слов в адрес устроителей этого увеселительного балагана.
Вечером Медведеву позвонил мэр, обрадованный, что получилось осуществить задуманное. Он просил сохранить для него некоторые фотографии и спросил, когда можно будет увидеть в газете долгожданный интересный репортажик. Медведев устало ответил, что нужно подготовить статью, посмотреть фотографии и сказал, что поставил материал на ближайшую пятницу — лучший день для подобных публикаций, когда все выходные можно обсуждать «событие», а возможности опубликовать опровержение или ответный материал как минимум ближайшие два дня нет. Мэр был доволен, напомнил о предстоящем повышении главного редактора и после этого, как-то неприятно пошутив, быстро распрощался.
Через два дня, в четверг, на вёрстке газеты ставили новый материал об освящении стриптиз-клуба. «Материал получился конечно, убойный, только вопрос, что из этого получится… — невольно представлял себе неудобные последствия Георгий Анатольевич. С одной стороны, он представлял себе глаза настоятеля, с другой – представлял, как он будет выглядеть в новом кабинете администрации, — эти картинки внутри него боролись друг с другом, и последняя явно побеждала. Встречаться с настоятелем он в ближайшее время и не планировал.
Когда вёрстка была готова, и оставалось лишь поставить отобранные фотографии, Медведев спустился в кабинет к фотографу. «Кабинет» Козлова находился в подвале редакции, в полутёмном помещении, где были навалены какие-то коробки, плёнки, на столах были разбросаны сотни снимков разного формата.
Витя сидел в низком кресле и курил.
— Привет. Что с фотками по священнику?
— Садись, Анатольич. Поговорить надо.
Витя поднялся с кресла, пододвинул его главному редактору, а сам присел на стол.
— Понимаешь… я первый раз с подобным сталкиваюсь.
— Не понял.
— Как тебе сказать. Фотографировал я на флешку, вот она, — он протянул зелёную флешку с серебристым штекером. — Ничего не пойму, помню точно, что на неё снимал. Уже сотый раз вставляю в компьютер, слушай, это мистика какая-то… Фоток нет.
— Как нет, Козлов, ты что? Ты соображаешь вообще, что… ты… Нет, слушай, ты вообще понимаешь, что это такое? Может быть, ты на другую снимал?
— Анатольич, помню точно. Да и я всё уже тут пересмотрел. Нигде этих кадров нет. А эта… — он помолчал минуту, а потом добавил: — А эта пустая, понимаешь? Словно, кто-то стёр всё. Наверное, кто-то зашёл ко мне сюда, вытащил её и стёр.
— Да кому нужно было сюда входить, в твое бомбоубежище… Ну ты даёшь. Мне сегодня нужно фотки ставить в газету, мэр завтра меня разотрёт об стену. А я…. А я тебя. Ищи где хочешь эти фотографии, чтобы они были у меня через час.
— Ага… где я их найду…
Медведев так хлопнул дверью в подвал, что слегка осыпалась засохшая штукатурка. Козлов остался один на один с пустой флешкой, не понимая, что именно могло произойти.
Ближе к ночи, настала очередь Медведева думать о том, как сказать мэру о происшествии в редакции. Он уже точно знал, что говорить нужно не о пропаже, а об умышленном уничтожении улик. Ясно, что подать случившееся, как уничтожение улик было для него хоть каким-то спасением в случившейся ситуации.
Мэр не просто орал. Он матерился в трубку так, что было слышно в конце длинного коридора. Материл он лично его, главного редактора Медведева, Костю Волкова, который не смог ничего путного написать в статье, Витю Козлова, которому нужно было оторвать… в общем оставить его без фотоаппарата и других приборов. Он ругался, словно кипел огромный чайник на плите, к которому было страшно подходить, чтобы уменьшить газ или отключить конфорку. Чайник «пыхтел» носом в разные стороны, кипяток выплёскивался через край, всё вокруг плиты было залито водой и стены, и потолок и пол.
Мэр успокоился только тогда, когда Медведев, не выдержав горячего и обжигающего напора, вспомнил что-то о возможности изготовления фотоколлажа, в котором можно скомбинировать фотографию одного с фотографиями других. Такими приёмами они когда-то пользовались при самой крайней необходимости. Сейчас другого выхода просто не оставалось.
В ответ на предложение на другом конце трубки послышалось какое-то причмокивание, взволнованное дыхание, кашель, а затем мэр выругался и бросил трубку.
5.
Нужно было быстро что-то решать.
День клонился к вечеру, а сдавать номер в печать нужно было до полуночи. Оставалось буквально три часа с небольшим, чтобы успеть изготовить нужный фотоколлаж.
Медведев позвал в кабинет Костю, быстро объяснил, к кому нужно было быстро съездить за нужными фотографиями, и показал дорогу. Пока Костя ехал на другой конец города к опытному фотомонтажёру, Медведев по телефону давал точные указания, какие фотографии и как нужно было смонтировать.
Косте оставалось лишь привезти готовый фотоколлаж на флешке в редакцию – поздним вечером интернет в городе работал слабо и надеяться на то, что по электронной почте эта фотка сможет пройти, уже было нельзя. Оставалось совсем немного, чтобы закончить эту эпопею и… забыть, как страшный сон в новом кабинете, где всё будет по-другому. Так думал Георгий Анатольевич Медведев, сидя в своем ещё старом кресле и выкуривая одну за другой горькие сигареты. А Костя тем временем уже на всей скорости летел обратно с заветной флешкой с новой, состряпанной фотографией.
Он летел так быстро, что не видел ни пешеходов, ни машин, ни светофоров, — почему-то именно в этот день он сильнее жал на педаль, невнимательно смотрел по сторонам, был напряжён и взволнован. Он чувствовал, как могут зашататься под ним все его привычные устои – как могут выгнать Георгия Анатольевича, и его, Волкова, вместе с ним, как могут не взять его в другую газету после этой… и после этого случая тем более… Чувствовал он, каким сильным человеком был Чугунов, и как давил он всех, кто вставал у него на дороге. Вспоминал слова мэра, сказанные тогда, в бане, что чугун самый крепкий металл в природе, и очень сильно сомневался, хотя про химию и металлы помнил из школьного курса плохо. Так мысли одна за другой метались в его голове, и лишь некий внутренний автомат следил за переключением скоростей, сигналами светофоров и машинами, которые он обгонял.
Почему именно на этом перекрестке не работал светофор, так и осталось невыясненным. Не работал и всё. Не работал именно в тот момент, когда Костя на всей скорости «летел» в сторону редакции, сжимая заветную флешку и не замечая присутствия неработающего светофора на этом перекрестке.
С другого конца дороги, наперерез старенькой и видавшей виды Костиной «Вольво» спешила на разгрузку «Газель», доверху набитая коробками со сладостями.
Удар был очень сильный. Костину машину развернуло несколько раз от удара, который пришёлся в правый бок автомобиля, смяло полмашины, правую дверь вплющило внутрь, и через какую-то секунду, которую невозможно уловить и почувствовать, Костя оказался зажатым между рулем, креслом и дверью автомобиля.
Газель, проехав ещё несколько метров, ударилась в деревянный забор и заглохла. Водитель газели, испуганный высокий молодой парень, быстро выпрыгнув из кабины, быстро зашагал куда-то, потом вернулся, потом опять быстро ходил взад-вперёд около места столкновения, словно соображая, как всё происходило. И только через несколько минут подбежал к искореженному Костиному автомобилю.
Костя в этот момент не подавал признаков жизни.
Следом за водителем газели к Косте подбежал ещё водитель какой-то машины, остановившейся неподалеку. Мужчина быстро выбил остатки стекла на двери и они вместе вытащили Костю на асфальт, затем аккуратно приоткрыл ему глаза и пощупал пульс на шее.
— Живой. Давай его ко мне, быстро, — командовал молодым водителем этот неизвестный мужчина с бородой. — Давай, давай, вон машина стоит. За ноги бери, за ноги. Живой, живой….
Они донесли Костю до автомобиля, мужчина открыл заднюю дверь, и они аккуратно положили Костю на заднее сиденье.
— ГАИ вызови, или милицию там… давай, номера запиши только. Мужчина быстро сел за руль, завёл машину и, взвизгивая колесами, машина быстро набирая скорость, скрылась за домами.
— ГАИ… — руки у молодого водителя Газели дрожали. Он искал телефон по карманам. Достав телефон и продолжая дрожать, он вспомнил про номера и подумал, что успел заметить лишь марку машины, которая увезла пострадавшего в больницу.
— Мазда, по-моему…, да, мазда… наверное, — перебирал он в памяти марки машин.
В редакции в этот момент был аншлаг. Съехались все, кто хотел лично принять участие в будущем скандале, — приехал Чугунов с двумя помощниками, приехал какой-то руководитель, которого Чугунов представил Медведеву, как главного по всем средствам массовой информации в городе, ещё какие-то люди, имён и должностей которых Георгий Анатольевич уже не запомнил. Какая-то пелена стояла у него в глазах после того, как мэр перешагнул порог редакции: он понял, что новой должности теперь, после всего случившегося, ему уже не видать. И лишь одна надежда оставалась у него, одна единственная надежда.
Эта надежда валялась под колёсами разбитой машины, и уже никому не была интересна. Владелец этой флешки, Костя, в этот момент лежал в больнице, в реанимационном отделении и был без сознания.
Мужчина, который привёз его в приемное отделение в крайне тяжелом состоянии, лишь успел рассказать, что и где произошло, успел ещё раз пощупать пульс у Кости и успел сказать лишь несколько слов, когда два медицинских работника укладывали Костю на носилки.
— Ну вот… — негромко сказал мужчина, поглаживая бороду. Руки у него тоже тряслись, и поэтому он сжимал и разжимал пальцы, борясь с волнением. — А говорил, что у нас дороги разные… Если бы разные… как бы я тебя нашёл…
— А? — переспросил санитар. — Чего?
— Да нет, ничего. Сотрясение видно сильное… переломы… Помоги Господи… Помоги Господи…
— Чего это он? — спросил санитар у своего коллеги, глядя на мужчину.
— Да, ничего, держи давай… клади… Ладно, отец, повезли мы его… Зайди в регистратуру, там надо будет бумаги какие-то заполнить… Машину вот там поставь. Поехали! — крикнул санитар, толкая вперед тележку с носилками.
В редакции ждали до полуночи. Телефон Костин не отвечал, фотограф Витя Козлов носился между сидящими в креслах и извинялся за свою флешку, пока его не прогнали с глаз долой. Медведев ходил по комнате взад-вперёд и уже не волновался…. Он страдал. Он всё понимал, — что всё сломано, карьера сломана, газета будет жить и развиваться без него, что в администрации города будут руководить информационной политикой без него, что дома ему не дадут житья после всего этого, выговаривая за то, что он непутёвый, бестолковый… и так далее. Георгий Анатольевич уже свыкся с ситуацией, и даже не думал заговаривать с мэром…, он ждал. Ждал Костю, когда тот приедет со спасительной флешкой, затем ждал звонка и ответа от Костиного телефона, а в 23.50 он уже не ждал ничего. Даже чуда не ждал.
Ровно в полночь мэр встал из кресла, и, не прощаясь, покинул здание редакции газеты. Не сказав ни слова, не произнеся ни звука.
— Хоть поорал бы как следует, — думал, махнув на все рукой, Медведев. — Наорал, глядишь, легче бы стало. Ладно…. Снимай материал с главной полосы, ставь замену, — уныло командовал он, словно капитан корабля, последний раз поднявшийся на мостик. — Ставь замену про маслозавод на первую. А с третьей убирай… Туда найди чего-нибудь. И через полчаса чтобы номер сдали… Как хотите! — кричал он, словно заменяя ожидаемые окрики мэра города.
Ему хотелось орать, кричать, материться, бросить и разбить какой-нибудь предмет. И как только он собрался это сделать, зазвонил телефон в приемной. Звонили из больницы, из реанимации. Оказалось, что Костя попал в аварию и был госпитализирован. Кто-то привёз его в крайне тяжёлом состоянии. «Это спасибо тому бородатому мужчине, которые его привёз, ещё бы несколько минут, и привозить уже было бы не нужно…. — врач был немногословен и спрашивал домашний Костин номер.
У Георгия Анатольевича затряслись руки, когда он копался в своей записной книжке, пытаясь отыскать домашний телефон Кости Волкова.
Газета вышла утром, как и всегда, вовремя. В каждом городском киоске, на базаре, в палатке, в здании администрации — везде, где она обычно продавалась, её спрашивали, брали, покупали… И никто не знал и подумать не мог, насколько драматичным, насколько тяжёлым был этот выпуск. Газету читали даже в больнице, где в отдельной палате лежал после ночной операции Костя Волков, — его Людмила сидела рядом, держа его за руку.
К обеду в палату осторожно вошёл мужчина, тот самый, что привёз Костю ночью после аварии. Людмила, коротко поговорив с ним, так и не поняла, кем этот мужчина приходится Косте, и спросила его что-то о Костиной работе.
Но мужчина оказался не с Костиной работы — он оказался священником, отцом Алексием, который служил в храме, недалеко от больницы, где лежал ещё не пришедший в сознание журналист Константин Волков.
Главред Медведев переживал зря.
Ни увольнением, ни понижением, ни даже выговором его из администрации не наказали. Мало того, мэр, видимо, узнал о случившемся ночью, утром позвонил Георгию Анатольевичу и был достаточно мягок:
— Ты это… этому парню… нужно помочь… Ты скажи, что там ему нужно, я людей пошлю. Лекарства там, чего там…
— Лев Евгеньевич, я уже распорядился, помощь будет оказана.
— Оказана… ты давай… распорядился он… Тут я распоряжаюсь, пока ещё… Ладно, слушай. Бросил я эту затею…
— Какую именно?
В ответ послышалось молчаливое сопение в трубку.
— Слушай, ты не дерзи. Какую именно? Намекаешь, что у меня много затей подобных? Смотри, Медведев… Я про настоятеля твоего… Ты мне тут не поможешь уже… Я пошёл другим путем. Он давеча меня пугал кем-то из прокуроров области… Вот я ему этим и отвечу. Налоговая приедет в район. Проверит выделение средств, куда и как расходует эта... церковь его.
— А если…
— Ты свое «если»… знаешь куда… Если… Это у тебя бывает «если». У меня все твёрдо. Запомни. У Чугунова все твёрдо… сказал, приедет налоговая, значит приедет. Дядя там у меня в областной налоговой есть… Не последний человек. Так что готовь полосы свои для материалов. На пресс-конференцию позову… И знаешь что… жаль, что ты не смог занять эту должность… Я для тебя её готовил. Ну, да ладно. Навести своего там… И мне позвони, как он.
— Хорошо, Лев Евгеньевич.
6.
Через неделю Костя уже вставал с постели, ходил по больнице и шутил. Его Людмила была всё время рядом с ним, водила его под руку, потом просто сидела рядом, целый день разбавляя его больничное время своей тёплой улыбкой и заботой. Впервые Косте было хорошо с ней, — не дома после работы, не в выходные после пивка и хорошей компании, — они вдруг нашли то, чего давно искали, — возможность и сильную потребность заботиться друг о друге.
Костя не вспоминал тот злополучный день и тот вечер, не вспоминал и не рассказывал подробности о той флешке, ради которой летел через перекрёстки, практически перепрыгивая светофоры, не вспоминал и не пытался разузнать, что было с ним, после сильнейшего удара машины с Газелью.
Но Людмила через несколько дней, когда Костя стал увереннее ходить, хорошо кушать и шутить, решила-таки рассказать ему о том, кто приезжал к нему на следующий день после операции. Смогла она в подробностях рассказать Косте и о том, кто именно спас ему жизнь, кто привёз его в больницу сразу после аварии, не теряя драгоценных секунд.
Наверное, впервые в жизни Костя молчал более часа. Что думал он и как представлял себе ту картину ночи, он не сказал никому. Что думал он, вспоминая свои слова «о разных дорогах», сказанных священнику? Разве эту дорогу имел он в виду, когда говорил отцу Алексию о предстоящей встрече с ним?
Но сразу всё это осмыслить ему было не под силу.
Он понял лишь одно – что первым делом после выздоровления он должен прийти к отцу Алексию.
К этой встрече Костя готовился долго. Теперь, когда Костя знал точно, что с того страшного перекрёстка его отвёз в больницу именно отец Алексий, он не раз вспоминал свои же слова о «разных дорогах». Словно кто-то специально исправил и перевернул его слова, направив их обоих к одному перекрёстку. «Вот только, если бы не та синяя Газель, которая вынырнула из-за поворота прямо на меня… — думал Костя. — Хотя с другой стороны мы с отцом Алексием могли и не встретиться. Просто проехали бы друг мимо друга и даже не узнали бы об этом». Много Костя думал и о своей работе, которая привела его на тот перекрёсток. «Что это за задания такие редакционные, да и что это за коллажи такие, когда священника с эротическими картинками монтируют, — это уже перебор… — думал Костя и вспоминал отчётливо все слова, сказанные мэром в банной парилке. «Что он тогда про свиней-то говорил, — смеялся про себя Костя. — Каков, наверное, сам, такого мнения и о других, — искал Костя какие-то выводы в собственной душе. — По себе мерить нельзя. — Да и действительно, подмял под себя город, как тиран какой-то… Чугунов… фамилия-то какая… А! — он расстраивался, когда начинал думать серьёзно о будущем своей работы в редакции. Конечно, не хотелось работать в подобных «проектах», но знал Костя, что и в других газетах и редакциях бывают подобные задачи. «Подобные, но не такие чернушные… тут уж прямо заказ… Да ещё явно за позицию, а не за действия: просто сказал ему в лицо отец Алексий, что думал, вот и всё. Весь город боится сказать, а он не побоялся. Вот и нарвался на неприятности, — продолжал размышлять Костя, и в какой-то момент понял, что первой неприятностью на пути священника встал именно он сам.
Было тоскливо и обидно.
За всё. За себя, за свою глупость… за свою недальновидность, за свою работу, за свою редакцию. Но прежде всего, было жутко тоскливо думать о том, что причина его проблем кроется далеко в прошлом. Тогда, когда он пришёл в эту редакцию и сразу всё понял — понял, чем ему нужно будет заниматься, — вот именно тогда и нужно было сразу принимать решение. Но тогда он… Тогда он не думал о том, что его ждут подобные задачи и статьи. Казалось, чего сложного, послушать, что говорят, опросить свидетелей, очевидцев, написать, немного приукрасить, добавить «перцу», — и статья готова. А сегодня этот рецепт выглядит куда хуже.
«Нет, — думал Костя. — Нужно завязывать с такой работой. Иначе самому себе будет страшно в глаза смотреть. Надо что-то искать… что-то искать».
Встреча с отцом Алексием состоялась через пару недель, в середине ноября, после выписки из больницы. Все переживания и опасения, что отец Алексий будет говорить снова что-то неприятное о работе, о мэре и об этом деле, не оправдались в первый же миг. Однако это случилось чуть позже. Подъехав вместе с Людмилой на рейсовом автобусе, они зашли в храм и были удивлены красивому пению, которое лилось откуда-то сверху, с балкона. Шло богослужение, в храме было много людей, все стояли молча, кто-то около позолоченных подсвечников, кто-то просто посередине храма.
Людмила крепче прижалась к Косте, почувствовала, что его глаза уже не могут сдерживать выступившие слезы. Костя смотрел на те же самые иконы, на которые смотрел и месяц назад, и тогда, несколько лет назад, — перед ним были такие же строгие лица святых на иконах, такие же ослепительные золотые предметы в убранстве храма, только сейчас ко всему этому добавилось какое-то щемящее чувство внутри, которое жгло изнутри... Это чувство словно что-то говорило ему, еле слышно шептало, настолько «еле слышно», — что слез остановиться было невозможно. Ему вдруг впервые стало жалко, что он раньше ни разу не бывал на подобной службе, именно в тот момент, когда в церкви совершалось что-то важное и так необходимое людям.
После службы и Святого Причастия священник вышел с крестом на середину амвона и начал проповедь:
«Сегодня мы слушали Евангелие от Луки про гадаринского бесноватого, который вышел из гробов. Почему так сказано — «из гробов»? Он был настолько одержим бесами, что не мог жить в домах с людьми, а жил в пещерах, где хоронили умерших, тогда эти пещеры назывались «гробами». И когда Господь наш Иисус Христос вышел на берег, этот кричащий и мучающийся бесноватый, в разодранной одежде, вышел навстречу и молил только об одном, — чтобы оставили его в покое и не мучали.
Тогда Господь повелел нечистому духу выйти из него. Что мы далее слышим? Иисус спросил его: как тебе имя? И тот ответил: легион — потому что много бесов вошло в него.
Что означают эти слова? Что это за легион? Если брать за основу устройство римского легиона — то это около пяти тысяч воинов, хорошо вооруженных. А если брать старорусскую систему исчисления, то слово «легион» означает примерно то же самое, что и старинное слова «тьма» — то есть так много, что и посчитать невозможно.
И вот пришёл черёд бесам взмолиться: позволь нам войти в свиней, которые пасутся тут же, неподалеку, — просили они у Того, кто повелевал ими.
Но, мы знаем… недостоверно, конечно, но догадываемся…, что там паслись не только свиньи, видимо, был и другой скот. Однако же бесы попросились войти именно в них. Почему? Свинья здесь – это символ грязи и нечистоты. Как мы знаем, это животное любит всякую грязь; оно не смотрит вверх, на небо, а всегда глядит в своё корыто с помоями, причём постоянно ест. В нашем языке, со свиньей связано много слов, которые показывают, во что человек может превратиться. Мы говорим: ну посмотри на себя, ты как свинья. Свинство – это свойство души, когда человеку ни до кого нет дела, кроме самого себя, собственной плоти и собственных похотей.
И что же происходит дальше? Дальше мы читаем: свиньи побежали, с крутизны бросились в море и все утонули.
Но нам важно понять, что речь идёт не просто о животных. Под свиньями в этой притче образно, символически подразумеваются наши страсти, которые человек приобрёл взамен добродетелей, заложенных в нём самим Богом. То есть, вместо милосердия, смирения, молитвенности, воздержания, вместо благости, веры, любви, послушания, в нём растут гордость, тщеславие, зависть, блуд, осуждение, злоба, злопамятство, чревоугодие, объедение, сребролюбие, жадность – множество свиней в его душе. Вот вам и легион, — посчитайте, сколько страстей и грехов могут войти в человеческую природу!
Могут войти…. Если…
Если человек впускает их в себя. Если вместо того, чтобы смотреть на небо, на Бога и утверждать себя в добрых поступках, человек начинает смотреть себе под ноги, в своё, извините, корыто и не видит, что его съедает легион страстей. Сколько ни ешь, сколько ни пей, сколько ни окружай себя золотом, блудом, едой, красивыми, но бесполезными вещами, — не наешься, не напьёшься, не остановишь себя от покупок всё нового и нового, услаждающего глаза и уши. Потому что страсти греховные, которые человек посеял в своей душе, словно свиньи, требуют ещё и ещё… И конец их понятен и известен, — получив власть даже над животными, страсти устремляются в пучину, в погибель.
Но вот появляются люди из селения, и, видя, что все стадо свиней погибло в пучине, что они делают? Они просят Господа, просят Иисуса Христа оставить их, не ходить по их земле, не приносить им убытки… Боятся они, что очищение их собственных страстей и грехов, оставит их без скота и домов…
Так вот, мы с вами делаем вывод, что не в людях изначальная причина их проблем и страстей. Эти страсти, словно свиньи, стремятся войти в людей, и жить в них… до тех пор, пока человек не вооружившись помощью Божией и собственной волей, не удалит всех этих «свиней» из своей души, пока не очистит свою душу от грязи, от бессмысленных и порочных страстей. Пока не вернётся в изначальное состояние чистоты, которое было даровано ему в Таинстве Крещения.
Ведь если мы вспомним, в Таинстве святого Крещения нам дается благодать, которую мы должны хранить в своем сердце. Крещение, как вы помните, это очищение человека от совершенных ранее грехов, когда он воскресает для новой жизни. И поскольку Крещение должно знаменовать собой появление нового, воскресшего человека, это Таинство часто называют «баней пакибытия», то есть купелью новой жизни. Это нужно понимать не как баню, в прямом смысле слова, а как очищение от грехов. И каждый раз, принося Покаяние, совершаемое в Таинстве Исповеди, каждый раз, причащаясь Святых Божественных Тайн, мы вновь и вновь очищаемся от страстей и вспоминаем о своём изначальном предназначении — быть рядом с Богом, быть его помощником и другом, быть его верным рабом, то есть соработником, быть верным и стойким от нападок страстей в будущем».
7.
Утро понедельника в редакции «Горячих новостей» было действительно жарким. Первым, ещё до начала рабочего дня, в офис приехал главный редактор, затем стали собираться взволнованные журналисты. Медведев долго собирал какие-то бумаги, укладывал их в портфель, потом долго пил кофе, нервно выкуривая одну за другой сигареты. Затем, сделав несколько звонков, он сел в машину и отправился к зданию администрации. Когда он уехал, встревоженный и взволнованный, по офису пронесся слух, что в район сегодня утром нагрянула налоговая полиция, которая будет проверять деятельность общественных и религиозных организаций. И первыми проверять начнут именно финансирование храма в Ленинском районе.
В приёмную мэра его не пустили, на этаже в и кабинете референтов стояли люди в черной форме, похожие на полицейских. Георгий Анатольевич опустился в кресло в длинном коридоре, ожидая, когда сотрудники налоговой полиции и проверяющие чиновники поедут по своим прямым делам, оставив Льва Евгеньевича в покое. Однако ни проверяющие чиновники, ни сотрудники налоговой полиции не уезжали из здания администрации. Пошёл уже третий час ожидания, а члены комиссии находились в кабинете Чугунова. Медведев заволновался, встал, начал ходить по коридору взад-вперёд, названивая в редакцию. Неожиданно двери приёмной открылись, вышли несколько человек, затем вышел Чугунов. Лицо его было серым от напряжения и глаза злобно сверкали. На руках его были надеты наручники. Увидев Медведева, он затрясся всем телом, поднял перед собой руки в наручниках, словно показывая важную улику и громко закричал:
— Медведев, напиши обязательно! Я не виновен! Это все происки областной администрации, они хотят снять меня с должности…, назначив своего… Георгий, завтра же должен выйти материал… Георгий, запомни, завтра… позвони Мельниченко в область, прокурору…
Идущий рядом с Чугуновым чиновник улыбнулся и, обращаясь к Медведеву, негромко произнес:
— И Мельниченко сегодня сняли с должности... завтра увидитесь…
Чугунов вновь налился серым возмущением, глаза его злобно начали вращаться, он кипел от напряжения, открывал рот…, но не мог произнести ни одного слова. Все слова уже были сказаны, и нечего больше было придумать этому сильному, мужественному и несгибаемому городскому чиновнику в своё оправдание. Слова уже ничем не могли помочь ему, — предстояло думать о какой-то линии защиты и оправдания, думать о хороших адвокатах, которые смогли бы помочь в предстоящем процессе.
В этот день арестовали ещё нескольких чиновников администрации, владельцев нескольких игровых заведений и директора местного пивзавода, — пока задержали по подозрению в причастности к содержанию нелегальных игровых клубов и махинациях, связанных с бюджетными средствами. Медведев ещё несколько часов пытался выяснить какие-то подробности о разговорах, которые происходили за закрытыми дверями приёмной Чугунова, затем поехал в прокуратуру, снова и снова пытаясь уточнить какие-то детали предстоящего обвинения. Две недели назад, вскоре после несостоявшегося фоторепортажа про настоятеля местного храма, Чугунов попросил знакомых из прокуратуры организовать налоговую проверку деятельности общественных и религиозных организаций в своем районе, а пока проверяющие полицейские собирали документы и готовились к этой проверке, буквально накануне назначенной даты в самой прокуратуре сменилось руководство: вместо старого прокурора, которого временно отстранили от дел, прислали из Москвы нового, который решил начать проверку не с религиозных и общественных организаций, а с фактов, изложенных в многочисленных письмах в адрес бывшего прокурора и главы администрации города. Письма и жалобы эти были отделены от остального документооборота, их подняли, внимательно ознакомились и сегодня же утром Кудряшов, глава налоговой полиции города и района, и сам Чугунов были задержаны на положенных трое суток.
Больше никакой информации Медведев и его журналисты собрать не смогли. К вечеру Георгий Анатольевич вернулся в редакцию усталый и расстроенный, вызвал к себе помощников и стал обсуждать возможные доводы статьи про невиновность Чугунова. Что они только ни вспоминали, ни предлагали, ни обсуждали, — статья не складывалась; предъявленных обвинений было много, а защиту мэра можно было выстроить только на обвинениях в адрес областной администрации, которая давно делала попытки изобличить Чугунова. Вечером, уже ближе к полуночи, в кабинете Медведева зазвонил телефон. Он попросил всех выйти из кабинета и о чём-то долго беседовал за закрытыми дверями.
Ночь выдалась холодная, — впервые в ноябре ударил настоящий мороз. Еще не было снега, не слышно было вьюги и метели, местами осенняя листва сбилась во влажные, грязные кучи и замерзала, мешая пешеходам на тротуарах.
Ночью главный редактор никак не мог уснуть. Он вспоминал землистое лицо Чугунова, идущего по коридору собственной администрации в наручниках, вспоминал его слова, сказанные в бане, вспоминал девушек, танцующих и поющих на его юбилеях, которые он с таким шиком праздновал в самом большом ресторане города. Под утро, ворочаясь с боку на бок, он задремал, но тут же, около пяти утра, был разбужен звонком мобильного телефона. По телефону взволнованный голос сообщал, что в редакции «Горячих новостей» уже час как продолжается пожар. Три пожарных расчета принимают участие в тушении, но огонь занял уже все три этажа старого послевоенного особняка, в котором располагалась редакция.
Впервые Георгий услышал эту новость… словно сказанную с экрана телевизора. Такие новости он часто слышал по радио- и теленовостям, читал в газетах…, и они не трогали его. И вдруг теперь он почувствовал, что и эта новость не тронула его совсем. Словно он давно ждал, когда ненавистная редакция, редакция газеты, которую он возглавлял много лет, утонет в огне собственной злобы и жадности, в огне зависти и осуждения. Он спокойно выслушал дёрганый голос коллеги по телефону, вздохнул и спокойно сказал:
— Делайте всё, что возможно, чтобы спасти редакцию. Держите меня в курсе.
Отключив телефон, он снова опустился на кровать, накинул одеяло, ещё раз вздохнул… и неожиданно для себя… заснул.
Утром ему предстояло идти на новую работу, которую он сегодня долго обсуждал с новым руководителем городской администрации. Он знал, что теперь в городе будет несколько редакций подобных газет, а не одна, и он, — Медведев, — будет поставлен на то место, которое ему когда-то обещал Чугунов. И поэтому он спал теперь спокойно. Горела уже не его редакция, горели «Горячие новости». А он там уже не работал.
Вопрос с Костиной работой решился сам собой. Утром, в больничной палате, собравшись с духом, Костя решил написать заявление на увольнение и позвонил по привычному номеру дежурному по редакции. Телефон не отвечал. И только вечером, он узнал от Людмилы, что редакция его газеты… сгорела. Сгорела вместе со всем содержимым, в том числе с его новым диктофоном, который ему подарили на сорокалетие в прошлом году.
8.
Через два года после произошедших событий, новый мэр города своим указом выделил землю для строительства нового храма в Ленинской районе. Да и само название района было переименовано – теперь район назывался, как и до 1927 года, — Ильинский. На месте сгоревшей редакции была выстроена автомойка, — городские власти сочли, что строительство здания на этом месте нерентабельно, а сама редакция переехала в новое здание, сменив при этом название на «Истоки».
Чугунов был оправдан по всем статьям обвинения, но занимать высокие посты в государственной службе ему было запрещено. Говорят, что он с семьёй уехал жить куда-то за рубеж и очень активно занимается бизнесом, видимо, не вспоминая о карьере градоначальника.
Ещё через год Костя обвенчался в новой церкви, построенной на том месте, где когда-то находился домик с маленьким куполом, — теперь это был высокий, в два этажа, белокаменный храм во имя Ильи Пророка. В момент строительства он помогал отцу Алексию чем мог в своей ипостаси журналиста, — писал статьи, оформлял рекламные буклеты нового храма, помогал собирать средства на строительство, словом — проникся этой информационной работой так глубоко, что ему предложили должность сотрудника по информационной работе в местной администрации благочиния, где были объединены все храмы области. Костя не был рад этой работе, но другой пока на горизонте не предвиделось, а возвращаться под начало Георгия Анатольевича Медведева он больше не хотел. Ему было здесь интересно, — он занимался своей работой, встречался с людьми, общался, писал заметки в газеты и на сайт благочиния, обсуждал с настоятелями какие-то детали, и… был доволен.
Костина «дорога», которая так драматично и опасно «переплелась» с дорогой отца Алексия и стала его основным направлением в жизни, по которому он шел, по крайней мере, не стыдясь за свою работу.
=============================
Книгу можно БЕСПЛАТНО скачать на сайте LITRES.RU по ссылке: http://www.litres.ru/maksim-valerevich-fedosov/desyat
Все истории из книги «X» можно прочитать на сайте Максима Федосова: http://maximfedosov.ru/